1914. Петр Эфрон

1914. Петр Эфрон

Марина Ивановна Цветаева. Из письма П. Я. Эфрону (1881–1914), старшему брату С. Я. Эфрона. <В Москву.> Москва, 10 июля 1914 г.:

Я ушла в 7 ч. вечера, а сейчас 11 утра, — и всё думаю о Вас, всё повторяю Ваше нежное имя. (Пусть Петр — камень, для меня Вы — Петенька!) Откуда эта нежность — не знаю, но знаю — куда: в вечность! Вчера, возвращаясь от Вас в трамвае, я всё повторяла стихи Байрону, где каждое слово — Вам.

Как Вы адски чутки!

Это — единственное, что я знаю о Вас. Внутренне я к Вам привыкла, внешне — ужасно нет. Каждый раз, идя к Вам, я всё думаю, что это надо сказать, и это еще, и это…

Прихожу — и говорю совсем не о том, не так. Слушайте, моя любовь легка.

Вам не будет ни больно, ни скучно.

Я вся целиком во всем, что люблю.

Люблю одной любовью, — всей собой — и березку, и вечер, и музыку, и Сережу, и Вас.

Я любовь узнаю по безысходной грусти, по захлебывающемуся: «ах!».

Вы для меня прелестный мальчик, о котором — сколько бы мне ни говорили — я все-таки ничего не знаю, кроме того, что я его люблю.

Не обижайтесь за «мальчика», — это все-таки самое лучшее!

— Вчера вечером я сидела в кабинете Фельдштейна. На исчерна-синем небе качались черные ветки. Вся комната была в тени. Я писала Вам письмо и так сильно думала о Вас, что все время оглядывалась на диван, где Вы должны были сидеть. В столовой шипел самовар, тикали часы. На блюдце лежали два яйца, — ужасно унылых! Я все время о них вспоминала: «надо есть», но после письма к Вам стало так грустно-радостно, вернее — радостно-грустно, что я, как Аля, сказала «не надо».

— Вчерашнее письмо разорвала, яйца сегодня съела. —

Пишу сейчас у окна. Над зеленой крышей сарая — купол какой-то церковки — совсем маленький — и несколько качающихся веток. Над ними — облачко.

* * *

Вы первый, кого я поцеловала после Сережи. Бывали трогательные минуты дружбы, сочувствия, отъезда, когда поцелуй казался необходимым.

Но что-то говорило: «нет!»

Вас я поцеловала, потому что не могла иначе. Всё говорило: «да!».

МЭ.

Р. S. Спасибо за рассказ о черном коте [13;186–187].

Марина Ивановна Цветаева. Из письма П. Я. Эфрону. <В Москву.> Москва. 14 июля 1914 г., ночью:

Мальчик мой ненаглядный!

Сережа мечется на постели, кусает губы, стонет.

Я смотрю на его длинное, нежное, страдальческое лицо и всё понимаю: любовь к нему и любовь к Вам.

Мальчики! Вот в чем моя любовь.

Чистые сердцем! Жестоко оскорбленные жизнью! Мальчики без матери!

Хочется соединить в одном бесконечном объятии Ваши милые темные головы, сказать Вам без слов; «Люблю обоих, любите оба — навек!»

Петенька, даю Вам свою душу, беру Вашу, верю в их бессмертие.

Пламя, что сжигает меня, сердце, что при мысли о Вас куда-то падает — вечны. Так неожиданно и бесспорно вспыхнула вера.

Вы сегодня рассказывали о Вашей девочке. Всё во мне дрожало. Я поцеловала Вам руку. — Зачем «оставить»? Буду целовать еще и еще, потому что преклоняюсь перед Вашим страданием, чувствую Вас святым.

О, моя деточка! Ничего не могу для Вас сделать, хочу только, чтобы Вы в меня поверили. Тогда моя любовь даст Вам силы.

Помните: что бы я Вам ни говорила, каким бы тоном — не верьте, если в этом не любовь.

Если бы не Сережа и Аля, за которых я перед Богом отвечаю, я с радостью умерла бы за Вас, за то, чтобы Вы сразу выздоровели.

Так — не сомневаясь — сразу — по первому зову. Клянусь Вашей, Сережиной и Алиной жизнью. Вы трое — мое святая святых. Вот скоро уеду. Ничего не изменится. Умерла бы — всё бы осталось. Никогда никуда не уйду от Вас.

Началось с минуты очарования (август или начало сентября 1913 г.) продолжается бесконечностью любви. Завтра достану Вам крестик.

Целую

Стихи 12-го июля 1914 г.

Не думаю, не жалуюсь, не спорю,

Не сплю.

Не рвусь ни к солнцу, ни к луне, ни к морю,

Ни к кораблю.

Не чувствую, как в этих стенах жарко,

Как зелено в саду.

Давно желанного и жданного подарка

Не жду.

Не радуют ни утро, ни трамвая

Звенящий бег.

Живу, не видя дня, позабывая

Число и век.

На, кажется, надрезанном канате

Я — маленький плясун.

Я — тень от чьей-то тени. Я — лунатик

Двух темных лун.

* * *

Стихи 13-го июля 1914 г.

Я видела Вас три раза,

Но нам не остаться врозь.

— Ведь первая Ваша фраза

Мне сердце прожгла насквозь!

Мне смысл ее так же тёмен,

Как шум молодой листвы.

Вы — точно портрет в альбоме,

И мне не узнать кто Вы.

Мне кажется — Вас любили

<…………………………….>

Мне кажется — Вы губили

За то, что любили Вас.

Здесь всё — говорят — случайно,

И можно закрыть альбом…

О, мраморный лоб!

О, тайна За этим огромным лбом!

* * *

Послушайте, я правдива

До вызова, до тоски:

Моя золотая грива

Не знает ничьей руки.

Мой дух — не смирён никем он.

Мы — души различных каст.

И мой неподкупный демон

Мне Вас полюбить не даст.

— «Так что ж это было?» —

Это Рассудит иной Судья.

Здесь многому нет ответа,

И Вам не узнать — кто я.

МЭ

Пусть последнее слово будет: люблю! [13; 187–189]