Глава V. Военно-административная деятельность. 1774 – 1787

Глава V. Военно-административная деятельность. 1774 – 1787

Поимка, доставка и казнь Пугачева; усмирение пугачевщины. – Деятельность на Кубани и в Крыму. – Командировка в Астрахань. – Закубанская экспедиция. – Деятельность в Кременчуге и приобретение известности

Как только Суворов освободился на дунайском театре войны, общий голос указал на него как на лучшего и самого надежного усмирителя пугачевского мятежа, который все продолжал шириться и усиливаться. Суворов действительно тотчас полетел на почтовых в Москву, повидался там с женой и отцом и, согласно распоряжению, оставленному графом П. И. Паниным, заведывавшим всей борьбой с мятежом, немедленно же помчался на перекладной, в одном кафтане, без всякого багажа в имение, где проживал Панин. Повидавшись с ним и условившись относительно образа действия, он в тот же день (24 августа) отправился в экспедицию с конвоем лишь в 50 человек. Удивленный такой быстрой исполнительностью своего нового подчиненного, Панин донес об этом Екатерине II, которая удостоила Суворова следующим рескриптом:

“Вы приехали 24 августа к графу Панину так налегке, что, кроме вашего усердия к службе, иного экипажа при себе не имели, и тот же час отправились паки на поражение врага”.

Поблагодарив за такое “рвение”, государыня пожаловала ему 2 тысячи червонцев на экипаж.

Это был один из самых отчаянных по смелости походов с ничтожным по численности конвоем против громадной мятежной массы, опьяненной буйством, грабежом, разбоем и бесчинствами.

Прибыв в Саратов, Суворов узнал, что Пугачев еще 4 дня тому назад разбит Михельсоном и убежал в степь за Волгу с небольшим отрядом преданных ему людей; пополнив несколько свой конвой и посадив на лошадей 300 пехотинцев, Суворов переправился за Волгу в погоню за Пугачевым.

Двигаясь по этой безбрежной степи наугад, днем – по солнцу, ночью – по звездам, Суворов удачно напал на след Пугачева. Оказалось, что отряд последнего, струсивший неотступной погони, сам связал Пугачева и повез его в Яицк, чтобы выдачей предводителя спасти свои головы. Когда Суворов, совершивший степной поход в 600 верст в 9 дней, прибыл в Яицк 16 сентября, Пугачев был уже в распоряжении местного коменданта, полковника Симонова.

Пугачев, доставленный в Симбирск 1 октября и сданный Суворовым Панину, был казнен в Москве в начале 1775 года. Но пугачевщина еще не была прекращена. Вся восточная полоса России так была потрясена безначалием и разорением, что ей неминуемо грозили голод и мор. У башкиров продолжались смуты. Шайки злодеев и грабителей еще бродили во множестве. Бороться с этим злом, восстанавливать порядок – опять-таки выпало на долю Суворова. Едва он успел, после сдачи Пугачева, побывать до половины ноября в Москве, чтобы навестить жену и отца, как последовало распоряжение о подчинении ему всех войск в Оренбурге, Пензе, Казани и других местах, почти до Москвы, в общем итоге – до 80 тысяч человек. Вся зима была употреблена им на это невообразимо трудное дело. Тем не менее, башкирские смуты были усмирены, и обломки пугачевских шаек без следа уничтожены, но отнюдь не насильственными мерами, а большим тактом Суворова.

В ноябре 1776 года Суворов получил назначение в Крым. Тут ему пришлось служить под ведением князя Прозоровского. А так как он не переносил подчиненности у посредственностей, то в июне 1777 года уехал в отпуск в Полтаву, где проживала жена его с маленькой дочерью, родившейся в августе 1775 года. Когда же прошел срок отпуска, Суворов уведомил Прозоровского, что не может возвратиться по болезни. Узнав об этом, Румянцев сильно рассердился и послал Суворову категорическое “предписание” – немедленно явиться к месту своей службы. Но и это не помогло. Суворов хладнокровно ответил, что “немедленно” не может исполнить “приказания”.

Он решил совсем не возвращаться под начальство Прозоровского, тем более, что ввиду происшедшего там в это время восстания татар Прозоровский доказал полную свою неспособность, так что Суворову, с его блестящей военной репутацией, даже рискованно было иметь такого начальника. Но в это время, при посредстве Потемкина, Румянцев получил приказание о назначении Суворова командовать кубанским корпусом. В этой самостоятельной роли Суворов особенно характерно зарекомендовал себя как талантливый организатор и администратор.

Пробыв в Кубанском краю менее 100 дней, Суворов, однако, успел в это время сделать для края немало существенного. Прежде всего он лично осмотрел линию постов по берегу моря, изучая вместе с тем и саму страну. Результатом этого явилось самостоятельное топографическое описание края и любопытные этнографические сведения с цифрами и определительными данными. Кроме того, в это же время было построено более 30 укреплений, причем и значительно улучшен весь порядок службы в кордоне.

Румянцев по достоинству оценил значение деятельности Суворова на Кубани и назначил его вместо Прозоровского, получившего двухгодичный отпуск под предлогом болезни. Власть же Суворова была распространена и на Кубань, уже изученную им.

В этой новой роли Суворов, помимо известных уже нам высоких дарований, проявил еще и большой дипломатический дар. Вследствие кучук-кайнарджиского мира Россия приобрела сильное, непосредственное влияние на крымские дела, так как Крым был признан независимым. Конечно, такое состояние Крыма было лишь ступенью к полному присоединению его к России. Именно со времени назначения Суворова в Крым, благодаря его энергической и талантливой деятельности, началось систематическое выполнение указанной цели, имевшей такое громадное политическое значение для России в смысле пользования Черным морем. Турция, конечно, всеми силами старалась противодействовать русским. В этих видах турецкий флот беспрерывно крейсировал у крымских берегов. Но вследствие принятых Суворовым мер не было никакой возможности высадиться иначе, как насильственным путем. А это было слишком рискованно для Турции. Итак, не сделав ни одного выстрела, не пролив ни капли крови, дело, в конце концов, получило такой исход, что Турция вынуждена была признать крымским ханом Шагин-Гирея, в полном смысле русского ставленника, вполне зависимого от России в материальном отношении.

Проработав с таким напряжением сил, что в течение года не удалось побывать даже у своей семьи в Полтаве, Суворов вынес очень тяжелое впечатление и горько жаловался в своих письмах на чрезмерную требовательность Румянцева, большую его придирчивость и резкий тон. Естественно поэтому, что он рвался от Румянцева, и, наконец, при помощи Потемкина получил в командование малороссийскую дивизию и поселился в Полтаве, вместе со своим семейством. Но ему не пришлось, что называется, даже и обжиться на новом месте.

В Петербурге явилась новая затея – завязать торговые сношения с Индией через Персию и Каспийское море. И для этого опять-таки потребовался Суворов. Его вызвали в Петербург: государыня приняла его очень милостиво и оказала ему особенное внимание, пожаловав 24 декабря 1779 года бриллиантовую звезду св. Александра Невского со своей одежды. Ему дано было секретное поручение по поводу указанной затеи, и он уехал в Астрахань. Все это оказалось вздором. Англия слишком крепко держала в своих руках торговлю с Индией, чтобы России можно было чем-нибудь поживиться там. Суворову же пришлось томиться около двух лет в Астрахани в ожидании какого-либо определенного дела, в среде провинциальных сплетников и пасквилянтов, усиливавшихся подвести его под общий уровень, так что этот мужественный человек, наконец, с отчаянием завопил: “Боже мой, долго ли же меня в таком тиранстве томить!”

Вопль этот дошел и до Петербурга, где теперь Суворов был крайне необходим для Потемкина, заступившего место Румянцева и продолжавшего его политику с Крымом, но при совершенно других уже условиях. Под влиянием происков турок в Крыму произошло волнение, и там низложили хана Шагин-Гирея. Россия моментально воспользовалась этой оплошностью турок, заняв своими войсками Крым, Тамань и Прикубанский край. Екатерина в апреле 1783 года издала манифест о принятии всех этих областей под свою державу. Значит надо было сделать это подданство фактическим. А потому первой заботой Потемкина было приведение ногайцев к присяге как новых русских подданных. Суворов, раньше уже знавший ногайцев и хорошо известный им еще с 1778 года, не встретил к этому никаких препятствий, прибегнув к форме широкого, радушного угощения. За это Суворов получил недавно учрежденный орден Владимира первой степени. Но коварные кочевники, несмотря на присягу, остались такими же, как и были. После довольно сильного брожения между ними вспыхнул почти общий мятеж с нападением на Ейскую крепость в отсутствие Суворова. Не имея ни пушек, ни ружей, мятежники, конечно, потерпели неудачу, и удалились за Кубань, так что остались верными России лишь трое мурз. В восстании ногайцев и уходе их за Кубань был виноват только Потемкин. Он навязал Суворову такую меру, как переселение ногайцев в уральскую степь.

Впрочем, Суворов быстро исправил неблагоприятное впечатление от самоуправства ногайцев. Он совершил беспримерно-блестящую экспедицию за Кубань для наказания ногайцев. Поход был предпринят в холодную осеннюю пору на исходе сентября 1783 года. Суворов умудрился скрыть переход целого отряда войск на протяжении около 300 верст. Он передвигался исключительно по ночам, почти всегда в целину, по совершенно неведомой местности, буквально изрезанной глубокими балками и множеством рек с широкими и глубокими бродами, при переходе через которые иногда приходилось раздеваться донага. Много затруднений представляла переправа артиллерии, кавалерии и обоза, которые, за недостатком времени для разработки подъемов и каменистости почвы, приходилось втаскивать на канатах. Несмотря на это, адский переход был благополучно совершен, и ногайцы были накрыты врасплох. Это произошло в 12 верстах от Кубани, близ урочища Керменчик. Ногайцы защищались с отчаянием. Произошла жесточайшая сеча на обоих берегах Лабы, впадающей в Кубань, продолжавшаяся, в общей сложности, около 8 часов, но с двухчасовым перерывом вследствие крайнего утомления войск, сделавших ночной переход в 25 верст при весьма трудной переправе. Ногайцы бились с исступлением. Видя свою безысходность, одни убивали жен и детей, другие, находясь при последнем издыхании, тем не менее, употребляли все усилия, чтобы нанести какой-либо вред русским. Бой растянулся на 10-верстное расстояние, причем ногайцев осталось на месте около 4 тысяч человек, да 700 были взяты в плен.

Громадное впечатление произвел этот погром на татар. Большинство ногайских мурз послали Суворову в знак покорности свои белые знамена, раскаивались и обещали вернуться на прежние кочевья. Крымские же татары пришли в ужас и стали тысячами переселяться в Турцию.

Зиму Суворов провел в крепости св. Димитрия, у устоев Дона, где проживала и его семья, пребывавшая раньше в Ейске. В феврале 1784 года последовало признание Портой подданства Крыма и Кубанского края Екатерине II. Вследствие этого Суворову указано было сдать войска и уехать в Москву, где его ждало новое назначение: он получил в командование владимирскую дивизию.

Так закончился целый период сложной, многосторонней деятельности Суворова, еще более упрочивший известность его в глазах беспристрастных наблюдателей и в среде армии. Два же года своего командования дивизией Суворов называет “бездействием”, так как натура его была чисто “боевой”. Не лишено также характерности, что в этот именно промежуток мирной жизни и хозяйственных занятий по имению он разошелся с женой. Малолетнюю же дочь свою он отдал в институт, но не ученицей, а пока лишь просто под покровительство начальницы института. У Суворова в это время был уже и маленький сын, который, однако, остался пока при матери.

Потемкин перевел Суворова в Петербург и поручил ему командование местной дивизией. Но это было сделано, строго говоря, не для Суворова, а для Потемкина, подготовлявшего в это время волшебное путешествие Екатерины по югу России, причем Суворов был крайне необходим ему, чтобы блестяще и внушительно представить военное дело. Ввиду этого, в октябре 1786 года Суворов по старшинству был произведен в генерал-аншефы и отправлен в екатеринославскую армию для командования кременчугскими войсками, которым предстояло играть видную роль во время путешествия императрицы. По важности момента требовался такой эффект, который свидетельствовал бы о действительном, а не показном только достоинстве войск. И именно потому, что Суворов решительно никогда не поступался боевыми качествами требованиям парадным, Потемкин вполне доверил ему все подготовление кременчугской дивизии к параднейшему из самых парадных военных смотров. Очевидно, он был очень доволен деятельностью Суворова в этом отношении, потому что поставил его таким образом, что он неоднократно имел случай быть в свите императрицы и даже выступать в активной роли.

Отправляясь для встречи Екатерины в Киев, Потемкин взял в собою и Суворова, который оставался там довольно долгое время, так что вернулся в Кременчуг лишь перед самым выездом императрицы из Киева. Когда Екатерина отдохнула в Кременчуге, Потемкин предложил ей посмотреть войска. Государыню при этом сопровождала громадная свита русских и иностранцев, между которыми было немало действительных специалистов военного дела. Все они, не исключая и самой государыни, отличавшейся несомненным знанием военного дела, были прямо-таки озадачены и поражены происходившим перед их глазами строевым учением на “суворовскую ногу”. Вид у солдат был превосходный; все их движения и действия отличались необычайной живостью и точностью. Словом, получился самый полный и сильный эффект именно потому, что он был естественным следствием происходившего перед глазами зрителей точного, строго методического строевого учения, но с особенными, свойственными Суворову и им введенными приемами.

Благодаря присутствию Двора и съезду иностранцев, прежняя известность Суворова приобрела еще более широкое распространение. Выдвинутый обстоятельствами на одно из самых видных мест, будучи на виду у всех, Суворов продолжал оставаться самим собою, не обуздывая своей страсти к шутовству, остротам, разного рода причудам и выходкам.

В дальнейшем путешествии Екатерины II Суворов также принимал участие и даже был представлен австрийскому императору Иосифу, с которым часто и подолгу беседовал по вопросам и делам военно-политического свойства. Когда императрица из Херсона повернула в Крым, Суворов возвратился к своему посту и сформировал лагерь войск. На обратном пути он встретил государыню и проследовал в ее свите до Полтавы. Тут были устроены маневры войск, воспроизводившие знаменитую победу Петра над шведами.

В Полтаве Потемкин и Суворов откланялись Екатерине, отправлявшейся в Москву. Потемкину она пожаловала титул “Таврического”; Суворову – табакерку со своим вензелем, стоимостью не менее 7 тысяч рублей.