Глава 22 ДОМ АБДУЛА

Глава 22

ДОМ АБДУЛА

Прошло пять минут, и с каждой минутой ожидание становилось все невыносимей. А тут еще эта проклятая тьма!

Наконец, я услышал, как где-то впереди с резким щелчком захлопнулась дверь. Потом раздался топот босых ног по булыжнику и в темноте замаячила фигура. Маленький араб возвращался.

Он залез на капот и скользнул на сиденье рядом со мной.

– Проедем еще немного, – сказал он, – и мои друзья спрячут тебя.

Я мрачно посмотрел на него, не зная, можно ли ему доверять, но выбора у меня не было. Не мог же я оставаться здесь, зажатый стенами домов!

Почувствовав, что я ему не доверяю, мальчишка положил мне на плечо руку.

– Езжай, все будет в порядке, – прошептал он.

Я завел мотор и поехал дальше по темному переулку, о ширине которого я мог судить только по краям крыш, которые свешивались справа и слева и темнели на фоне более светлого неба.

Проехав метров сто, мы уперлись в более широкую улицу, пересекавшую переулок под прямым углом. Прямо перед носом моего джипа мигнул огонек фонаря.

– Остановись, amico, – прошептал мальчишка.

В эту же самую минуту на бампер джипа запрыгнула какая-то фигура.

– Это – друг, – тихонько произнес мой провожатый и заговорил с вновь прибывшим по-арабски.

Последовал обмен жестами и возбужденное шипение.

– Его зовут Ибрим, – сказал мне мальчишка по-итальянски. – Он проводит нас в дом, где ты сможешь остановиться.

Я с сомнением покачал головой:

– А как же моя машина? Не могу же я оставить ее посреди улицы!

– Не волнуйся, – успокоил он меня. – Мы поставим ее во двор за ворота, и никто ее не увидит.

Эти слова вселили в меня уверенность, что арабы не собираются меня обманывать, и мы двинулись в путь. Ибрим уселся на капот и, когда мы выезжали на новую улицу, показывал рукой, куда надо ехать.

Через пять минут мы остановились у большого дома, и Ибрим, словно тень, растворился во мраке. Вскоре он вернулся в сопровождении еще одного араба. Они о чем-то пошептались, потом Ибрим с арабом прошли вперед и осветили фонарем большие деревянные ворота, которые кто-то открыл изнутри.

Ибрим осветил дорогу, и арабский мальчик сделал мне знак, чтобы я проезжал в ворота. Они сразу же закрылись, и я увидел, что окружен со всех сторон темными фигурами. Некоторые из них держали в руках включенные фонарики. Я насчитал семь или восемь арабов с патронташами на груди и новейшими карабинами в руках.

Моя рука потянулась к автомату, но мальчишка снова положил мне на плечо руку:

– Не бойся. Теперь ты в безопасности.

Легко ему говорить о безопасности! Мне с трудом в это верилось. Тут рядом со мной возник Ибрим, который махнул рукой в сторону дома.

– Заходи, – сказал он, – и не волнуйся. Ты и твой джип в безопасном месте.

Я ломал голову, куда это я заехал. Может, это просто ловко подстроенная ловушка. Но я понимал, что нельзя подавать виду, что меня что-то беспокоит, а уж тем более задавать какие-то вопросы, особенно в окружении этих арабов с фонарями, которые показывали пальцами на мой джип, пулемет и на меня самого.

Держа в руках автомат, я спрыгнул с водительского сиденья на землю. Зрелище вооруженных фигур в тусклом свете фонарей не внушало мне доверия. Я выругался про себя, кляня на чем свет стоит свою глупость, из-за которой оказался в такой ситуации. Правда, тридцать два патрона в магазине моего автомата и девять – в «Парабеллуме», лежавшем в кармане брюк, вселяли некоторую уверенность в том, что, в случае чего, мне удастся прорваться на улицу.

Мальчик-араб, приведший меня сюда, забрался по приказу Ибрима на шоферское сиденье моего джипа и остался сидеть там, а я пошел за Ибримом в дом. Он осветил фонариком узкий коридор, в конце которого выщербленные каменные ступеньки поднимались к двери. Я почувствовал, как по спине у меня побежали мурашки.

Ибрим постучал в дверь, которая тут же открылась. За ней стоял еще один араб, фигура которого четко выделялась на фоне света, горевшего внутри. Он был вооружен «Парабеллумом», который торчал у него из-за красного шелкового кушака, завязанного на талии. Мы вошли внутрь, и он захлопнул за нами дверь. Не было произнесено ни слова, ни приветствия. В свете масляной лампы, висевшей на стене, я увидел пронзительные глаза охранника, не отрывавшего взгляда от моего автомата. В глазах араба читалось жадное желание отобрать у меня автомат, и я покрепче прижал его к своему телу.

Ибрим показал на дверь, которая вела в другую комнату.

– Босс, – сказал он по-итальянски.

Я кивнул и последовал за ним. Мы вошли в большую комнату. Мягкое сияние двух жаровен, в которых тлели угли, освещало ее рассеянным светом. Ибрим поклонился арабу, одетому в струящиеся белые одежды, и что-то быстро сказал ему. Слов я не разобрал, но заметил, что араб в белом пристально смотрит на меня. Его черные глаза, скользнув по лицу, задержались на Железном кресте, висевшем на моей груди, и остановились на автомате.

Опустив дуло автомата вниз, я слегка наклонил голову, приветствуя его, и стал напряженно ждать, что будет дальше.

Араб протянул мне смуглую руку и на чистом итальянском языке поздоровался со мной. Я пожал руку, но подумал, что вряд ли мне удастся объяснить, в каком положении я оказался, человеку, который наверняка связан с итальянской администрацией. Его глаза напряженно всматривались в мое лицо, словно он хотел прочитать мои мысли. От этого взгляда мне стало не по себе.

Широким жестом он указал на гору цветастых подушек, наваленную на ковре, который закрывал пол.

– Садись и отдыхай, – сказал он и сам сел, скрестив по-турецки ноги.

Мне приходилось до этого общаться с арабами, и я немного разбирался в их обычаях. Я взглянул на Ибрима, стоявшего рядом, и увидел, что в его темных глазах сверкнул веселый огонек. Мне вдруг стало легко, и я улыбнулся ему в ответ.

Положив автомат на мягкий толстый ковер, я наклонился и начал стягивать с ног сапоги. В арабском доме, прежде чем сесть, гость должен из уважения к хозяину снять обувь.

Чувствуя себя без сапог раздетым, я прошел к горе подушек, на которую указал мне араб, и с удобством устроился на них. Хозяин с большим интересом наблюдал за моими действиями, хотя изучающее выражение так и не покинуло его лица.

– Меня зовут Абдул, – произнес он. Он говорил на правильном, чистом итальянском, а голос его звучал властно и твердо.

– А меня – Гюнтер, – ответил я. – Я еду из-под Тобрука.

Мне показалось, что Абдулу лет пятьдесят или около того, впрочем, о его возрасте было трудно судить, поскольку ухоженная борода могла его немного состарить. Ибрим сел напротив нас.

Абдул хлопнул в ладоши, из-за занавески выскользнула фигура и замерла рядом с ним. Они обменялись несколькими словами, и тут я понял, что это была девушка, хотя видны были только ее глаза. Вся фигура девушки была закутана в широкое темное одеяние, а голова покрыта черной накидкой.

Абдул что-то сказал ей, и девушка исчезла за занавеской.

– Прости, что говорю при тебе на своем родном языке, – произнес Абдул, – но не все из нас знают итальянский.

– Мне приятно быть твоим гостем, Абдул. Это твой дом и твой язык, – ответил я.

Девушка вернулась и поставила перед нами серебряный кофейник, из которого валил пар, и серебряный поднос, на котором стояли хрупкие чашечки, каких я еще никогда в жизни не видел. Девушка сняла накидку и осталась в яшмаке из тонкой ткани, который закрывал нижнюю половину ее лица.

Встав на колени, она открыла крошечный краник на кофейнике и налила в чашечки кофе. Воздух наполнился сильным ароматом кофе. Чашечки были совсем маленькими, но кофе был густой и очень крепкий. Маленькие смуглые пальчики поставили чашку передо мной. На мгновение девушка подняла голову, и на меня взглянули большие темные глаза.

Абдул и Ибрим взяли свои чашечки, и девушка ушла.

Абдул поднял свою чашку и произнес:

– Мой дом – твой дом, чужеземец.

– Благодарю тебя за гостеприимство, Абдул, – ответил я, и мы стали пить кофе.

Такой кофе варят только в Турции да арабских странах – очень крепкий, приторно-сладкий и острый на вкус. Как приятно было пить его маленькими глотками!

Поставив пустую чашечку на серебряный поднос, украшенный великолепной резьбой и чеканкой, я повернулся к Абдулу.

– Теперь, когда я выпил с тобой кофе, ты, наверное, хочешь узнать, кто я и зачем сюда явился? – спросил я.

Абдул кивнул, но прежде, чем он успел ответить, в дверь постучали, и в комнату вошел араб в невообразимых лохмотьях. Склонив голову перед Абдулом, он быстро заговорил по-арабски, и по его тону я почувствовал, что дело очень важное.

Ибрим бросил на меня взгляд, в котором я прочитал радостное удивление.

Абдул задавал оборванцу вопросы, на которые тот отвечал, а я, заметив радость в глазах Ибрима, снова напрягся. Но араб вскоре ушел, закрыв за собою дверь.

Абдул повернулся ко мне, накрыл мою руку своей, и с его улыбающихся губ слетел довольный смешок.

– Оказывается, ты разгромил отель, чужеземец, и в городе поднят по тревоге итальянский гарнизон, а машины немецкой и итальянской военной полиции в поисках тебя шныряют повсюду!

Все это Абдул произнес таким веселым голосом, как будто ему рассказали очень смешной анекдот. Я взглянул на Ибрима, который расхохотался и хлопнул себя по скрещенным ногам.

Все это очень удивило меня. Чему они радуются, особенно после того, как узнали, что я натворил в отеле? С Абдула слетела вся его сдержанность, он схватил мою руку и с силой затряс ее.

– Ты насолил им больше, чем все английские диверсанты, вместе взятые, больше, чем кто-либо другой, – ухмыльнулся он. – Но мы узнали о тебе еще вчера, – добавил Абдул и открыл маленькую коробочку, которую снял с полки. Он вытащил оттуда сложенный лист бумаги и протянул мне его: – Посмотри, что тут написано, Tedesco.

Я развернул бумагу и увидел свою собственную фотографию. Под ней жирным шрифтом было напечатано: «Разыскивается полицией!»

Далее на немецком, итальянском и арабском языках предлагалось доставить меня в полицию живым или мертвым, как дезертира, вора и убийцу. В подробном описании внешности был указан мой рост и возраст.

Абдул положил руку мне на плечо.

– И как ты думаешь, кто принес мне эту бумагу? – спросил он. Но прежде чем я успел ответить, произнес: – Бен Омар.

– Бен Омар! – воскликнул я. – Так звали одного араба, которого хотели упечь в тюрьму за то, что он увел у солдат Муссолини грузовик. По дороге на Акрому я спас его из рук итальянцев, которые везли его туда, по пути решив застрелить.

Абдул и Ибрим пристально посмотрели на меня.

– Да, друг! – воскликнул Абдул. – Бен Омар принес мне плакат с твоей фотографией только вчера. Он снял его с доски у городского управления, принес сюда и объяснил, что здесь изображен немецкий солдат, который вытащил его из лап итальянских полицейских, когда они собирались его убить.

Абдул хлопнул в ладоши, и из-за занавески снова появилась девушка. Без какой-либо просьбы со стороны собравшихся она опустилась на колени, наполнила крошечные чашечки кофе и ушла. Наверное, она стояла за занавеской и ждала, когда Абдул ее позовет. Кто же такой этот Абдул? – думал я, пока мы в молчании пили кофе.

– А почему Бен Омар принес этот плакат тебе? – спросил я. – И где он сейчас?

Абдул посмотрел на меня долгим взглядом:

– Бен Омар – мой брат. Он уехал сегодня утром, но совсем недалеко. Ты увидишь его, если останешься у нас, – а после того, что ты натворил в отеле, ты просто не сможешь не остаться. – Он снова ухмыльнулся и добавил: – Расскажи нам, почему ты бежал из немецкой армии. Мы хотим услышать это из твоих собственных уст. Говори, не стесняйся – мы хотим тебе помочь!

Ибрим кивнул в знак согласия:

– Да, мы спрячем тебя. Ты помог Бен Омару, кроме того, мы ненавидим итальянцев, которые хотели превратить нашу страну в свою колонию еще до того, как началась эта война.

Устроившись поудобнее, я рассказал им историю своего побега от самого начала до той минуты, как я появился в этом доме.

Они слушали, не скрывая своего одобрения!