VII. Пляска смерти

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

VII. Пляска смерти

Кто в сорок первом — сорок втором годах не воевал, тот войны по-настоящему не видел.

А. И. Покрышкин

31 декабря 1941 г. Секретно

Для сведения сообщается, что Главным политическим управлением РККА предложено на всех знаменах частей заменить лозунг «Пролетарии всех стран, соединяйтесь» лозунгом «Смерть немецким оккупантам».

Учтите при изготовлении и вручении знамен формирующимся частям.

Письмо Новосибирского облисполкома местным органам

Вольтовой дугой, ярчайшим шнуром плазмы в сумерках июньского рассвета высветилась западная советская граница. Огнем и дымом покрылась линия в несколько тысяч километров от Баренцева и Балтийского до Черного морей. Только взгляд из космоса мог бы охватить грандиозную панораму. Перед народами Советского Союза разверзся космос безмерных страданий...

Дрогнула земля от грохота бомб и снарядов, от топота миллионов кованых сапог. Войска Германии и ее сателлитов приступили к плану «Барбаросса». На немецких радиоволнах барабанная дробь и литавры маршей чередовались с ариями из «Лоэнгрина» Рихарда Вагнера — любимого композитора фюрера. Адольф Гитлер предпочитал темный фон для своих фотопортретов. Из этой тьмы проступает его охваченное демонической страстью бледное лицо: «Немцы! В этот самый момент начался поход, который по своим масштабам не имел себе равного в мире. Сегодня я снова решил вверить судьбу, будущее рейха и немецкого народа в руки наших солдат...»

На кадрах кинохроники солдат вермахта, отрешенный от всего перед атакой, докуривает сигарету. Вот он уже вышибает прикладом окна и двери белорусских и украинских хат, идет через горящие деревни, мимо убитых красноармейцев, смеется перед объективом, оглядываясь на бредущие по степным дорогам многотысячные колонны пленных.

Настает в истории России тот роковой час, когда ее перестают бояться, перестают отождествлять с державой, разгромившей величайших полководцев Запада — шведского короля Карла XII и императора Франции Наполеона Бонапарта. Как писал в начале 1950-х годов, осмысливая историю далекую и близкую, генерал-полковник Гейнц Гудериан: «Даже в Первую мировую войну победоносные немецкие армии и союзные с ними австрийцы и венгры вели войну в России с предельной предосторожностью, в результате чего они и избежали катастрофы». Но к 1940–1941 годам Красная армия казалась Гитлеру «глиняным колоссом без головы». Министр пропаганды И. Геббельс писал в дневнике: «Фюрер считает, что акция продлится примерно 4 месяца, я считаю, что меньше. Большевизм рухнет как карточный домик. Мы стоим перед беспримерным победоносным походом».

Подобно Наполеону, Гитлер решил вступить в Россию без зимнего обмундирования. Общий замысел плана «Барбаросса» (18.12.1940 г.) общеизвестен: «Основные силы русских сухопутных войск, находящихся в Западной России, должны быть уничтожены в смелых операциях посредством глубокого быстрого выдвижения танковых клиньев. Отступление боеспособных войск противника на широкие просторы русской территории должно быть предотвращено... Конечной целью операции является создание заградительного барьера против Азиатской России по общей линии Волга-Архангельск... Эффективные действия русских военно-воздушных сил должны быть предотвращены нашими мощными ударами уже в самом начале операции».

Немецкое командование не страшили ни заявления советского вождя о том, что ни вершка своей земли он не отдаст, ни пропаганда Мехлиса, ни кинофильм «Если завтра война» о победах малой кровью на чужой территории, ни песня «Гремя огнем, сверкая блеском стали, пойдут машины в яростный поход...». И. В. Сталин не был голословен. Соотношение сил в первых стратегических эшелонах Германии и Советского Союза было следующим. Германия — 3,5 млн. человек личного состава; СССР — 2,9. Орудий и минометов соответственно 31 и 49,3 тысячи. Танков и истр. орудий — 3,5 и 10 тысяч. Боевых самолетов — 4 против 7,7 тысячи (по книге генерал-полковника Ю. А. Горькова «Кремль. Ставка. Генштаб». Тверь, 1995). По количеству танков и самолетов Красная армия превосходила противника в 2,8 и 1,8 раза! И тем не менее, как пишут немецкие историки Ф. Круммахер и Г. Ланге, Гитлер и немецкий Генштаб рассматривали советские войска «как противника, с которым удастся покончить без особых затруднений. Летом 1941 года, по имеющимся данным, Красная армия была не готова даже к обороне, а не то что к наступлению. Сталин не мог строить таких планов, был просто не в состоянии это сделать, об этом неопровержимо свидетельствуют факты, которые не вызывают сомнений у серьезных историков».

В Берлине были осведомлены о ходе и итогах советско-финской войны, показавшей слабость Красной армии, заключавшейся «в неповоротливости командиров всех степеней, привязанности к схеме, недостаточном для современных условий образовании, боязни ответственности и повсеместно ощутимом недостатке организованности».

В Германии знали и о репрессиях в Красной армии. Не только в 1937–1938 годах, но и в 1920-х, когда были уничтожены бывшие царские офицеры, перешедшие на сторону красных в Гражданской войне. Преемственность офицерских традиций в Красной армии еле теплилась...

В 1920–1930-е годы в Германии публиковалось немало книг о «красном терроре» в Советской России, об истреблении и изгнании из страны интеллигенции, антирелигиозном погроме, расказачивании, коллективизации, голоде, «лишенцах», ГУЛАГе... Берлин был одним из центров русских эмигрантов. Иван Солоневич, совершивший побег из Свирского лагеря в Финляндию, в книге «Россия в концлагере» в 1936 году писал: «...Страна ждет войны для восстания. Ни о какой защите «социалистического отечества» со стороны народных масс не может быть и речи. Наоборот: с кем бы ни велась война и какими бы последствиями ни грозил военный разгром — все штыки и все вилы, которые только могут быть воткнуты в спину Красной армии, будут воткнуты обязательно». Этот прогноз не сбылся, но все же масштабы измен и количество сдавшихся в плен — небывалые в российской истории...

Генерал Э. фон Клейст говорил, что «надежды на победу в основном опирались на мнение, что вторжение вызовет переворот в России... Очень большие надежды возлагались на то, что Сталин будет свергнут собственным народом, если потерпит на фронте тяжелое поражение. Эту веру лелеяли политические советники фюрера».

Немецкая пропаганда объявила войну ответными действиями на угрозу, проявлявшуюся «в движении русских войск на немецкую восточную границу». Целью войны против СССР декларировалось «спасение мировой цивилизации от смертельной опасности большевизма».

Каким же виделся советский человек немецкому солдату в кривом зеркале доктора Геббельса? И царская Россия в германской печати XIX века представлялась в образе ужасного казака с кнутом, страной чуждой и неполноценной, жаждущей поглотить Европу. Школьный учебник кайзеровской Германии вдалбливал в головы подростков: «Русские — это полуазиатские племена... Раболепие, продажность и нечистоплотность — это чисто азиатские черты характера». Прежняя русофобия дополнилась в 1920–1930-е годы понятием «советская Иудея». Россия объявлялась «инструментом мирового еврейства», оплотом «международной змеи», ужалившей Германию революцией 1918 года, определившей поражение в Первой мировой войне и унижение Версальского договора. В брошюрах католической церкви карикатурно изображались «создатели и правители современной России»... Широко распространялись плакаты со зловещими лицами, под которыми стояли подписи: «За вражескими державами стоит еврей»; «Еврей — поставщик войны, главный ее поджигатель». Нацистский плакат вопрошал: «Бог или дьявол? Кровь или золото? Раса или помесь? Народная песня или джаз? Национал-социализм или большевизм?» Призыв — «Красная война»!

Министр экономики Германии в 1934–1937 годах Я. Шахт писал о Гитлере: «Он владел психологией масс прямо-таки с дьявольской гениальностью... (он) сплотил вокруг себя до сорока, а позднее почти пятьдесят процентов всего немецкого народа». Сопротивление наиболее дальновидных и здравомыслящих немецких генералов было подавлено. Вопреки их опасениям в считанные недели рухнули извечные враги Франция и Польша... Фанфары гитлерюгенда звали молодежь «третьего рейха» на факельные шествия, на полосы препятствий и стадионы, в люки танков и кабины самолетов... Склонялись знамена в память о погибших в Первую мировую войну. Отомстить! Отвоевать для Германии «жизненное пространство»!

В «Майн кампф» в 1927 году Гитлер писал: «Когда мы говорим о приобретении новых земель и нового пространства в Европе, то в первую очередь думаем о России... Эта колоссальная империя на Востоке созрела для ее ликвидации, и конец еврейского господства в России станет концом России как государства». В марте 1941 года фюрер перед руководством своей армии сказал: «Война против России такова, что ее не следует вести по законам рыцарства. Это прежде всего борьба идеологий и рас, потому ее необходимо вести с беспрецедентной, неумолимой жестокостью. Все офицеры должны освободиться от устаревших взглядов».

Европу поразили вид загорелых крепких солдат вермахта, их выправка, настрой и боевое товарищество, решительность и умение офицеров и генералов, четкая организованность и взаимодействие всех родов войск. Это не было сборище наемников и карьеристов, какими представляла немецких вояк советская пресса. Дерзко уходили они в рискованные танковые прорывы, стояли до последнего на занятых высотах, в небе могли принять лобовую атаку...

Русский человек сразу почувствовал особый характер развернутой против него агрессии. Командующий ВВС Ленинградского военного округа генерал А. А. Новиков 23 июня приехал на допрос первых пленных, летчиков бомбардировщика Ю-88: «Я посмотрел в глаза командиру экипажа. Хотя бы мускул дрогнул на его молодом лице, только в глазах ледяное высокомерие. И взгляд командира экипажа сказал мне больше, чем все, что я до сих пор читал и знал о гитлеровцах. Передо мной был враг, не только отлично вооруженный и упоенный легкими победами на полях и в небе Западной Европы, но враг жестокий и беспощадный, физически и духовно подготовленный к большой войне и готовый на любые преступления...»

Советский Союз, Россию по планам Гитлера ожидали раздел, колониальная эксплуатация, геноцид. Несколько десятков миллионов человек подлежали умерщвлению. Все эти данные многократно публиковались после войны за рубежом и в нашей стране. Никто их не опроверг.

...Первым к народу обратился глава Русской православной церкви митрополит Московский и Коломенский Сергий. Получив известие о начале войны, он написал краткое обращение, разосланное 22 июня по всем приходам. Русская православная церковь была к этому времени почти уничтожена. Были закрыты все монастыри, осквернены мощи Сергия Радонежского и Серафима Саровского, могилы героев Куликова поля Пересвета и Осляби... В 1937 году в Горьком прошел очередной расстрельный процесс над «церковно-фашистской диверсионно-террористической и шпионской организацией»... Не раз побывал в тюрьме и митрополит Сергий. Однако в своем обращении 22 июня 1941 года он предостерегал оставшихся в живых священников от «лукавых соображений насчет возможных выгод на той стороне границы» и объявил это «прямой изменой родине и своему пастырскому долгу».

«Повторяются времена Батыя, немецких рыцарей. Карла шведского. Наполеона. Жалкие потомки врагов православного христианства хотят еще раз попытаться поставить народ наш на колени перед неправдой, голым насилием принудить его пожертвовать благом и целостью родины, кровными заветами любви к своему отечеству.

Но не первый раз приходится русскому человеку выдерживать такие испытания. С Божьей помощью и на сей раз он развеет в прах фашистскую вражескую силу. Наши предки не падали духом и при худшем положении, потому что помнили не о личных опасностях и выгодах, а о священном своем долге перед родиной и верой, и выходили победителями».

В обращении митрополита не прозвучала ни одна неверная нота. Он не успокаивал народ, как В. М. Молотов, сказавший в тот день, что при бомбежке советских городов «убито и ранено более двухсот человек», когда уже погибли тысячи. И. В. Сталин 3 июля говорил, что «лучшие дивизии врага и лучшие части его авиации уже разбиты...».

Но и в выступлениях руководителей государства прозвучало главное — это «Отечественная война... Наше дело правое». И. В. Сталин обратился к народам уже не «Граждане и гражданки Советского Союза!», а «Товарищи! Граждане! Братья и сестры!».

...Звенящие удары металла о металл разбудили Покрышкина в палатке на аэродроме в молдавском городке. Били в рельсу — сигнал тревоги! Постоянные учебные тревоги стали привычными, Леонид Дьяченко вставать не торопился, ворчал: «Какое отношение мы имеем к делам этого полка?» Но Покрышкину не давало покоя предупреждение старика-еврея... Александр Иванович сразу ощутил необычное напряжение на аэродроме. На КП все стало ясно: «Война! На границе уже идут бои. Ждем удара по аэродрому».

Первый день войны, как никакой другой, подробно описан А. И. Покрышкиным в его книгах. Каждая деталь осталась в памяти. Этот день для летчика сложился столь ошеломляюще, что после первого боя хотелось «сделать переворот и вертикально врезаться в землю...».

Александр Иванович, как опытный техник, вместе с товарищами самостоятельно подготовили «МиГи» и вылетели на полевой аэродром в Семеновку у совхоза «Красный Маяк» в Одесской области (летчики назвали эту площадку — Маяки). В Бельцы к своей эскадрилье без боеприпасов лететь было нельзя. Еще с земли до вылета из Григориополя летчики увидели бой наших истребителей с «юнкерсами».

Прилетев в Маяки, Покрышкин обратился к инженеру полка — пулеметы на его самолете пристрелять на сто метров. «Это не по инструкции. Положено на двести», — ответил инженер. Но Покрышкин уже до войны понял цену многих инструкций мирного времени: «Пусть слабаки стреляют на двести метров, а я буду стрелять на сто и меньше!»

Летчик полон нетерпения. «Душа жаждала боя...» Но горячность и нетерпение к добру не привели.

Сначала Александру Ивановичу пришлось лететь не на своем истребителе, а на У-2. Начальник штаба А. Н. Матвеев приказал найти севшего на вынужденную посадку без горючего командира полка В. П. Иванова. Командир вернулся в полк на прилетевшем У-2. Покрышкин полдня ждал бензовоз, проклиная нелепое бездействие. Уже были получены сообщения с аэродрома в Бельцах, который ранним утром бомбили немцы — погибли моторист Ф. М. Вахтеров и техник Д. А. Камаев. В воздушном бою погиб адъютант эскадрильи Семен Овчинников. Вспомнились споры с ним о технике пилотирования: «Семен! Когда ты перестанешь пилотировать самолет в замедленном темпе?» — «Ты летай по-своему, а я буду летать, как положено!» И в первом же бою пара «мессеров» расстреляла Овчинникова на его плавных виражах... Как предсказывал Покрышкин, и не только он, одной из первых целей для «юнкерсов» стал размещенный на передовом аэродроме и выкрашенный в белый цвет громадный бензосклад...

Кстати говоря, пишет в своих воспоминаниях Г. А. Речкалов, на второй день войны выяснилось, что начфин базы в Бельцах и начальник ГСМ были немецкими агентами...

Вернувшись в Семеновку, Александр Иванович со своим звеном получает боевое задание — провести разведку аэродромов в румынских городах Яссы и Роман. На приграничном аэродроме в Яссах самолетов не было, но удивило большое количество зенитной артиллерии всех калибров. Хлопья разрывов снарядов и светящиеся трассы — необычное эффектное зрелище, которое пока сильно не страшит... В Романе летчики обнаруживают «авиавыставку» из двух сотен самолетов, целое озеро слепящего света — лучи полуденного южного солнца отражались от алюминиевых плоскостей и стекол кабин.

Удар по авиагруппировке противника по докладу разведчиков мог бы стать успешным, но в штабах медлят... Дьяченко выражает общее возмущение: «Ну зачем мы, как ошалелые, носились среди зенитного огня?!»

В готовности номер один Покрышкин с товарищами ждут приказа на вылет. Прибежавший телефонист передает — в направлении аэродрома летят немецкие бомбардировщики. Вот они показались вдали. С КП подается сигнал — три красные ракеты. Первым Покрышкин настигает самолеты неизвестной конструкции. Их трудно рассмотреть против солнца, клонящегося к западу. Бомбы полетят на аэродром, надо стрелять. Точная очередь в упор, бомбардировщик подбит. И только сейчас летчику стали видны красные звезды на крыльях... Подставляя свой МиГ под прицелы однополчан, также уверенных, что перед ними враг, Покрышкин дал им время разобраться в обстановке. Потом он летел рядом с группой и не мог решить: что делать? «Стыд и позор жгли сердце...» Одинокий МиГ летит к аэродрому в Романе, чтобы искупить вину — блокировать немецкие истребители перед налетом бомбардировщиков. Пятнадцать минут он принимает на себя весь огонь зенитных батарей. Но атакованные Покрышкиным Су-2 в это время бомбили немецко-румынские войска, скапливающиеся у переправ через пограничную реку Прут...

На аэродроме, стараясь не попадаться никому на глаза, Покрышкин прошел на КП. После строгого внушения — «Не кидайся сломя голову, пока не разобрался, кто перед тобой» — Иванов, глядя на потемневшее лицо своего летчика, вздохнул и сказал: «Ладно, успокойся. Все утрясется. В другое время прокурор задал бы тебе другие вопросы...» Помолчав, Виктор Петрович добавил: «А стрелял ты плохо... Самолет только подбил, он сел на вынужденную».

Перед этим досталось и начштаба Матвееву, давшему неверный сигнал к атаке.

Слушавшие разговор летчики вступились за Покрышкина. Действительно, секретность соблюдалась столь строго, что истребители только понаслышке знали о новых советских бомбардировщиках Су-2 и Пе-2...

В это время на аэродром заходила на посадку прилетевшая из Бельц группа комэска Федора Атрашкевича. Летчики группы рассказали о первом немецком налете, который врасплох не застал. По сигналу боевой тревоги самолеты были рассредоточены и замаскированы. Звено Константина Миронова перехватило и сбило разведчик «Хеншель-126». Правда, бомбежку аэродрома семеро летчиков предотвратить не смогли. В бою погиб летчик Александр Суров.

Прилетевший из Пырлицы Валентин Фигичев поведал о разбирательстве по поводу инцидента 19 июня, когда наши истребители открыли ответный огонь по немецкому самолету, летевшему над советской территорией. В ходе этой перестрелки была нарушена на несколько километров граница с Румынией. По приказу комдива А. С. Осипенко в Пырлицу для разбора прибыли Иванов и Атрашкевич. Фигичев говорил: «Был разговор с упреками, но в основном нормальный. А вот когда прилетел представитель прокуратуры округа, началась катавасия. Кричал, что я провоцирую войну, грозил отдать под суд. Сейчас, видимо, дело будет закрыто».

Темнело. Летчиков звали на ужин. Забравшись в кузов полуторки, они встали, обнявшись, плечом к плечу. Так и ехали по вечерней степи...

Полк майора В. П. Иванова был братской семьей и в небе, и на земле. Покрышкин никогда не мог терпеть каких-либо нападок на своего первого командира. Бывая в других частях, он далеко не везде видел ту атмосферу, которую создал у себя Виктор Петрович. Традиционен был общий ужин летного состава, который открывал командир. Сначала он назвал имена павших. Как писал А. И. Покрышкин:

«Минуту молча стояли, поглядывая на места, где сидели однополчане. На тарелках лежали маленькие букеты полевых цветов...»

Затем командир сказал о первых победах. Летчики полка сбили и подбили около десяти самолетов. Открыл счет 55-го полка друг Покрышкина Константин Миронов. В обломках сбитого Федором Атрашкевичем «мессершмитта» лежал майор с Железным крестом, в кожаных шортах и спортивной рубашке.

Над Кишиневом отличились летчики братского 4-го полка. Комэск Анатолий Морозов таранил Me-109. Афанасий Карманов стал в первый день войны лучшим истребителем ВВС РККА. Он сбил три самолета!

Они встретили врага на равных — летчики Южного фронта...

Баянист во время ужина играл популярные мелодии. Летчики, сидевшие поэскадрильно, отдыхали.

На отдых в то лето пилотам отводилось не более четырех часов. К Покрышкину сон не шел. Все несчастья продолжали валиться на его голову. Перед глазами мелькали черные хлопья разрывов, бегущие к обочинам дорог немецкие и румынские пехотинцы. Как близко была смерть в одиночном полете над Романом... Почему не вернулся в Маяки Костя Миронов? Как же угораздило обстрелять свой Су-2?!

Спустя пятнадцать лет, в курилке Академии Генерального штаба один из слушателей, товарищ А. И. Покрышкина по учебной группе Иван Иванович Пстыго, впоследствии — маршал авиации, а в годы войны летчик-бомбардировщик, а затем штурмовик, рассказал о том, как в первый день войны звено Су-2, в котором он летел, обстрелял и подбил ведущего-комэска свой МиГ. Потом, сказал И. И. Пстыго, как же он отчаянно качал крыльями, крутился, показывал другим МиГам — не трогать, отходите в сторону, это свои! После этого рассказа Александр Иванович наедине расспросил о всех деталях и сказал товарищу: «А ведь следующий ты был у меня... Когда я увидел звезды, бросило меня в холодный пот...»

Увы, обстрел своих самолетов был весьма распространенным явлением в той нервозности, дезорганизации, хаосе. В 20-й дивизии И-16 обстрелял советский самолет СБ. Истребители и зенитчики сбивали свои ДБ-3ф, возвращавшиеся после налета на Берлин... 20 июля 1941 года советское командование отправило в войска приказ «о мерах по недопущению обстрела из зенитных средств своих самолетов».

Кстати говоря, и на Су-2 летчики 211-го бомбардировочного авиаполка из дивизии А. С. Осипенко имели к началу войны всего по 3–5 тренировочных полетов, совершенно не имея практики в бомбометании и воздушной стрельбе...

Покрышкину и друзья, и редакторы советовали не включать в его книги эпизод со сбитием своего Су-2. Как же так, трижды Герой, и вдруг такое... Зачем, это же нетипично... Но Александр Иванович, понимая значимость этой проблемы для Войск противовоздушной обороны, решил, что правда важнее. Летчик не стал скрывать собственного промаха. На наш взгляд, это одно из свидетельств достоверности его мемуаров.

Пишет Покрышкин и о том, что встретил войну полк не так, как следовало. Командир, наиболее подготовленные летчики оказались кто в Пырлице, как В. П. Иванов и Ф. В. Атрашкевич, кто в Григориополе, как он со своими верными ведомыми, кто в Кишиневе, куда вызвали «на ковер» к комдиву за какую-то провинность командира звена К. Е. Селиверстова. Основной аэродром в Бельцах был перепахан бомбами, выведен из строя.

И все же ясно, что на юге катастрофы нашей авиации не было, в отличие от Западного и Киевского особых военных округов. Как известно, советские ВВС потеряли 22 июня 1200 самолетов, из них 800 было уничтожено на аэродромах. Узнав о том, что потери составили почти половину всех ВВС Западного особого военного округа, командующий Герой Советского Союза генерал И. И. Копец застрелился...

Во многих документальных фильмах о Второй мировой войне есть эти кадры, снятые из кабин пикирующих «мессершмиттов». Дымные трассы прошивают один за другим выстроенные как на параде ряды советских самолетов...

О том, почему на юге обстановка складывалась иначе, пишет В. В. Карпов в документальной повести «Полководец» о генерале армии И. Е. Петрове. В книге говорится о действиях начальника штаба Одесского военного округа генерал-майора Матвея Васильевича Захарова (впоследствии Маршала Советского Союза, начальника Генерального штаба). Командующий войсками округа Я. Т. Черевиченко вспоминал: «М. В. Захаров проявил исключительную оперативность и инициативу. Еще до моего приказа, узнав от командования Черноморского флота о надвигающейся опасности, он одновременно с отдачей распоряжения о повышении боевой готовности командующему ВВС округа генерал-майору Ф. Г. Мичугину приказал командирам корпусов вывести войска по боевой тревоге из населенных пунктов. Частям прикрытия был отдан приказ занять свои районы и установить связь с пограничными отрядами. Все это обеспечило организованное поведение частей и соединений Одесского военного округа в развернувшихся затем событиях».

Казармы, из которых выступили по приказу М. В. Захарова части, были полностью разгромлены во время первого же немецкого налета. Начальник штаба взял на себя ответственность в напряженном разговоре с командующим ВВС округа, отдав ему письменное распоряжение о полной передислокации авиации на запасные полевые аэродромы. Мужество и решительность одного генерала, понимавшего, на какой риск идет, сыграли в обороне Южного фронта огромную роль.

Надо сказать и о том, что по плану «Барбаросса» 11-я немецкая, а также 3-я и 4-я армии румын на южном фланге должны были решать вспомогательные задачи: прикрыть территорию Румынии с ее нефтепромыслами, сковать противостоящие советские войска и затем перейти в наступление, развивая успехи на направлении главного удара группы армий «Юг». В первые два дня войны наша 9-я армия, в составе которой воевал и 55-й истребительный авиаполк, ликвидировала плацдармы противника на восточном берегу Прута, кроме одного в районе Скулян.

Вторжение немцев и румын в Молдавию началось 2 июля. Войска Южного фронта под командованием генерала армии И. В. Тюленева контратаковали, задержали наступление на кишиневском направлении. Оборона Южного фронта сохраняла устойчивость. Но севернее терпел поражение Юго-Западный фронт, оттуда немцы готовили удар в тыл войскам Тюленева.

Командующий фронтом высоко оценивал действия своей авиации. В письме домой, в Москву И. В. Тюленев 2 июля писал: «Вчера беседовал с двумя летчиками-истребителями, которые летали на вражескую землю. Один из них уничтожил два самолета, другой разгромил штаб противника и сжег военный объект. В простых рассказах этих летчиков я чувствовал огромную силу. Таких людей наша Красная Армия имеет миллионы... А это гарантирует нам победу» (из личного архива Н. И. Тюленевой)..

А. И. Покрышкину и его боевым товарищам «повезло» только в одном — в первых, самых трудных для летчика-истребителя боях их противником была не самая сильная (как на Западном фронте) авиагруппировка врага. 4-й авиакорпус генерала К. Пфлюгбейля насчитывал 240–257 самолетов, а с учетом армейской авиации и ВВС Румынии — около 800 (Д. Хазанов. «Вторжение». Авиация и время. 1996. № 5). 77-й немецкой истребительной эскадрой командовал майор Волденга. Румынские пилоты, а их здесь было большинство, боевого опыта не имели.

Как видим, войска и техника встречались нашим летчикам далеко не только немецкие. Покрышкин упоминает в своих книгах не только румын, но и итальянские истребители «макки», автомобили «шкода» чешского производства, летчиков — словаков и хорватов...

Привыкнув видеть на географической карте границы послевоенной Европы, некоторые явившиеся в нашей стране в годы «перестройки» поклонники германского военного гения стали говорить о том, что, дескать, громадный Советский Союз, поддержанный США и Англией, «завалил трупами» небольшую победоносную немецкую армию. Из массового сознания как-то выпал тот факт, что нашествие 1941 года было нашествием не одной Германии, но разноплеменной и разноязыкой армады, так же, как в свое время нашествие «великой армии» Наполеона или полчищ Мамая, у которого была даже генуэзская пехота.

По данным В. М. Фалина, на 22 июня 1941 года «в распоряжение рейха или для координированных действий с ним Финляндией, Румынией, Венгрией и Италией (ее войска прибыли на фронт позднее) было выделено 40 дивизий и 913 самолетов. Общая численность войск составляла 766 640 человек. Самолеты для участия в войне против СССР были посланы Словакией — 51 и Хорватией — 56».

На военную машину «третьего рейха» работали двенадцать стран с населением около двухсот миллионов человек. В 1941 году около трети бронетанковых дивизий вермахта были укомплектованы произведенными во Франции и Чехословакии танками и бронемашинами!

В распоряжении Германии оказался автотранспорт почти всей Западной Европы. 92 немецкие дивизии были оснащены трофейными французскими автомашинами. В производстве «мессершмиттов» весомым было участие австрийских, чешских, венгерских заводов.

Шли в рядах оккупантов и испанцы из «голубой дивизии», и пехотные дивизии СС «Галиция», «Латвия», «Эстония», «Шарлемань» (французы), две латвийские и две венгерские дивизии, а также добровольческая танковая дивизия СС «Нидерланде», добровольческая пехотная дивизия СС «Валлония» и так далее...

...Раннее утро 23 июня. Над аэродромом 55-го истребительного полка — фронтовой «фейерверк». С разных направлений с треском рассекают мглу трассирующие пулеметные трассы. Исправность вооружения проверяется прямо со стоянок, а не в тире. Светящиеся строки бесследно исчезают в бескрайней степи... В. П. Иванов говорит:

— Товарищи! Линия фронта в пределах действий нашего полка без изменений и проходит по реке Прут. Наши задачи на сегодня: нанесение ударов по скоплениям войск и колоннам противника в Румынии, отражение налетов вражеской авиации в полосе действий полка, а также ведение разведки и недопущение прорыва авиации противника в глубь Украины.

Эти задачи довольно долго оставались постоянными для полка. Наступление врага в Молдавии не было стремительным. До 25 июля полк базировался в Семеновке, этот полевой аэродром среди совхозных кукурузных полей благодаря умелой маскировке противник не мог обнаружить.

Старший лейтенант Покрышкин получает задание разведать переправы через Прут от Хуши до Липкан. Ведомым назначен не Дьяченко или Довбня, а уже имеющий на своем счету сбитый Me-109 младший лейтенант Евгений Семенов. Еще не известно, кто как себя проявит в будущих боях... А Покрышкин показал себя в первый день не лучшим образом.

В полете голова летчика-истребителя должна вращаться во все стороны «как на шарнирах». Суммарная скорость встречного сближения — более 1000 километров в час, почти 16 километров в минуту. Далекая темная точка мгновенно превращается в атакующий самолет. Более половины из сбитых в той войне самолетов стали жертвами первой атаки, многие так и не увидели своего противника. Внезапно слышались удары пуль и снарядов, кабина заполнялась дымом и языками пламени...

Патруль, пятерку «мессершмиттов», Покрышкин увидел над светлой лентой Прута, в лучах летнего солнца. «Я так ждал этой встречи с врагом, что кроме нее ни о чем не думал. Сближаемся. Всплыло в памяти твердое предупреждение Иванова: «В бой не вступать! Главное — разведка! Приказ командира — сильнее жажды боя». Покрышкин и Семенов отвернули от немцев, но те уже заметили их. От боя уйти нельзя. Немецкий лидер и Покрышкин разминулись в лобовой атаке, едва не врезавшись друг в друга. Покрышкин ведет МиГ вертикально вверх, для победы нужна высота. План боя решен. Александр Иванович уверен, что немцы, как и наши летчики, имеют привычку к левым боевым разворотам. Сам же он уходит вправо, этот прием отработан им в учебных боях. Вот они немцы, там, где и должно им быть, ниже и впереди. Их ведущий — в прицеле. Но немцев больше, трасса ведущего верхней пары проходит рядом с крылом МиГа. Снова вертикальный уход вверх. От перегрузки перед глазами — черная пелена. Сейчас она пройдет. О здоровье будут думать потом те, кто останется в живых после войны... Сибиряк уверен, что ни один немец такого не выдержит. «Хочется крикнуть: «Вот теперь давай сразимся! Вы побоялись перегрузок и после атаки пошли в набор высоты под углом. Вот почему теперь вы оказались подо мной... Хозяин неба сейчас я!»

В этот момент Покрышкин видит, что Семенов, не сумевший повторить маневры ведущего, остался далеко внизу, самолет его дымит, в хвосте — «мессер». «Сам погибай, а товарища выручай» — этому суворовскому правилу Александр Иванович не изменял никогда. Он бросает самолет вертикально вниз и на выходе из пикирования расстреливает ведущего немцев. Высшее счастье летчика-истребителя! «В эти секунды я забыл обо всем. Первый вражеский самолет падал горящим от моей очереди!» Несколько секунд эйфории едва не стали последними (как и для многих других пилотов всех воюющих стран, не сумевших оторвать взгляда от сбитого противника). Снаряд выбил в правом крыле МиГа на месте звезды дыру диаметром почти в метр, другой разбил левый центроплан. МиГ перевернулся на спину. Отбиваясь от атак, Покрышкин понимает, что Семенова немцам уже не догнать, и сам выходит из боя пикированием до земли, едва не задев ее крылом. Немцы, потеряв ведущего, не активны в преследовании.

Две вертикальные горки на предельных перегрузках и два пикирования, посадка с перебитой гидросистемой и аварийным выпуском шасси так измотали, что летчик не смог сразу покинуть кабину: «Страшная усталость сковала меня». Далее редактор вычеркнул в воспоминаниях Александра Ивановича, быть может, не совсем правильную литературно, но точную фразу: «Казалось, что все мои кости и мысли перемолоты».

Снимает усталость появление живого и невредимого Семенова. Выясняется, что задымил мотор его самолета из-за ошибки в управлении.

Не сумев увидеть бой в пространстве, Семенов решил, что падал горящим самолет Покрышкина. В том, что ведомый не струсил, Александр Иванович окончательно убедился 5 июля, когда Семенов после новой ошибки вошел в штопор и разбился...

На полноценное освоение самолета МиГ-3 времени летчикам 55-го полка отпущено не было. 24 июня сорвался в штопор над своим аэродромом инспектор по технике пилотирования полка старший лейтенант Федор Курилов. Он не любил МиГ, и строптивый, строгий в управлении самолет ему не подчинился...

Большинство летчиков-истребителей в первом бою не могут оценить обстановку, понять, кто какой маневр совершает и кто в кого стреляет. Успехом для новичка считалось сохранить место в строю. Тем поразительнее первый бой Покрышкина! Здесь и великий дар от Бога, и уровень многолетней подготовки. Допущена только одна серьезная ошибка, которую Александр Иванович больше не повторил. На выходе из успешной атаки он молниеносно строил маневр для следующей фазы боя.

На следующий день Покрышкин сбил еще один Me-109. Второй упускают ведомые. Дьяченко увидел в хвосте самолет Довбни, подумал, что это «мессершмитт», стал от него отрываться. В этой «схватке» молодые летчики показали энергичный пилотаж.

«Наиболее памятным и торжественным» в июне 1941-го в историческом формуляре 55-го полка назван день 28 июня, когда, отражая атаку Ю-88 на Котовск и Первомайск, летчики сбили восемь бомбардировщиков. Выдающийся успех обеспечил младший лейтенант Николай Яковлев. Атакуя ведущего немцев, он был убит пулей, попавшей в лицо, но его МиГ не изменил направление и врезался в «юнкерс». Строй немцев рассыпался, отдельные самолеты сбивались один за другим.

А. И. Покрышкин пишет: «Победа повышает престиж летчика перед однополчанами, вызывает доверие командования. Но самое главное, вселяет веру летчика в себя и в свое оружие. С этого начинается настоящее становление воздушного бойца. В таких схватках куется характер, исчезают робость и неуверенность. Даже внешне летчик, имеющий личные победы, выглядит иначе. Он смелее судит о бое, у него появляются свои любимые приемы и формы маневра. И это правильно».

В эти же дни июня и июля Александр Иванович лишился двух лучших друзей В полку его с Мироновым и Панкратовым называли «тремя мушкетерами». Панкратов, отличный летчик, был оставлен инструктором летной подготовки на курсах в тылу, разбился на УТ-1, при посадке сорвавшись в штопор. Миронов вечером 22 июня, возвращаясь на аэродром, вынужденно сел без горючего в степи, шасси попали в канаву. МиГ скапотировал, летчика выбросило из кабины, при падении он сломал позвоночник. Александр Иванович вспоминал:

«Меня оглушило словно обухом. Молча стоял, к горлу подступил комок, мешавший мне не только говорить, но и дышать. Костя! Друг мой! Как же так сплоховал ты? На командном пункте узнал все подробности нелепой гибели Миронова.

Сколько проклятий я мысленно послал заместителю командира Одесской авиабригады Г., который незадолго до начала войны прилетел к нам в полк и рассказывал о воздушных боях в Испании, где ему пришлось участвовать добровольцем. По тактике боя он нам не рассказал ничего умного, а только посоветовал отрезать плечевые привязные ремни. Из своего боевого опыта он вынес только то, как его сбили в воздушном бою и он с большим трудом сумел выброситься из горящего самолета из-за того, что плечевые привязные ремни запутались в ремне планшета.

Плохо закончилось для Кости некритическое отношение к неумным советам хотя и бывалого в деле летуна».

Так вот и передавался опыт, полученный в Испании...

Остались скромная могила в городе Котовске и несколько строчек в полковых документах — Миронов Константин Игнатьевич, родился в 1915 году в Казани, поселок Нижний Услон, умер 24 июня 1941 года... Осталась о скромном младшем лейтенанте и вечная память в книгах великого друга.

...Командир полка сообщил летчикам о полученном из штаба дивизии графике полетов «по сковыванию действий авиации противника с аэродрома Романа». Первую половину дня полеты должны были совершать одно за другим через определенные интервалы звенья 4-го полка, вторую половину — 55-го.

А. И. Покрышкин вспоминал:

«Все притихли... Никто не хотел умирать по глупости начальства.

Хотя немцы не получили доведенного до нас графика, но через пару дней составят копию его.

Начальство, лично не летая на боевые задания, имеет такое же представление об этом аэродроме, как о наших, на которых, к сожалению, нет даже ни одного зенитного пулемета».

Комэск Атрашкевич сказал:

— Товарищ командир полка! Это равносильно приказу послать нас на явную гибель. Лучше ударить один раз, но всем полком. Самолетов у нас достаточно для этого. Будем наносить удары по графику тройками — через неделю полк останется без самолетов и без летчиков.

В. П. Иванов, хорошо понимавший всю нелепость решений комдива и его штаба, мог ответить подчиненным только одно:

— Товарищ Атрашкевич! Это докладывалось начальнику штаба дивизии Козлову. Он подтвердил точность выполнения его приказа и график вылетов... Приказы не обсуждают, а выполняют.

Иванов, как мог, стремился сохранить своих летчиков — согласовывал действия с командиром 4-го полка, менял направления налетов, высоту, маневр, даже время ударов, что ему строго запрещалось. В отличие от комдива, Виктор Петрович внимательно выслушивал летчиков, вникал во все детали, лично участвовал в боевых вылетах. Потерь какое-то время удавалось избежать.

26 июня эскадрилья Федора Атрашкевича штурмовала переправы через Прут. Плотный огонь с земли летчики называли — «зенитный суховей...». МиГ Атрашкевича загорелся. «Самолет из горизонтального положения перешел в пикирование. Было видно, что он нацелен в самую гущу вражеской техники... Решил ли Атрашкевич идти на таран или же был убит в воздухе, мы никогда не узнаем. На самолете не было радиостанции... Превыше всего Федор Васильевич ценил в истребителе способность до конца выполнить боевую задачу», — пишет А. И. Покрышкин. В документах полка указано — родился комэск в 1905 году в Витебске. На обороте фотографии Атрашкевича, которую хранил Покрышкин, осталась надпись: «Молчи, грусть, молчи...».

Александр Иванович исполняет обязанности командира эскадрильи. Приказ — наносить штурмовые удары с оборудованного передовой командой полка аэродрома «подскока», расположенного у самой линии фронта у села Сынжерея. Утром эскадрилья, прилетев из Семеновки, заправлялась в Сынжерее горючим и боеприпасами, вечером, после боевой работы, возвращалась обратно.

Первый год войны истребители полка «жили больше интересами земли, чем неба». Надо было остановить или хотя бы замедлить движение наползающих с Запада колонн...

Наивысшие потери в Великой Отечественной войне среди летчиков выпали на долю летчиков-штурмовиков. Немцы, как известно, называли наши Ил-2 «черной смертью». Но смертниками были и сами пилоты Илов, заходящие на цели, закрытые по-немецки отлаженной системой зенитного огня. Не всегда спасало от гибели бронирование кабины, важнейших частей самолета. А МиГ-3 не имел такого бронирования, он предназначался для перехвата высотных бомбардировщиков... Покрышкин и его однополчане называли свои штурмовики «пляской смерти».

Перед очередным вылетом на штурмовку, который задержал утренний туман, Александр Иванович подошел к летчикам, собравшимся у самолета Леонида Дьяченко.

« — О чем вы тут спорите?

- Да вот, Дьяченко начал сравнивать наши штурмовки с выступлениями гимнастов под куполом цирка, — пояснил Лукашевич.

- А что, товарищ командир, схожего очень много. Мы при штурмовке крутимся над немцами и рискуем собой, как гимнасты без страховки. Захватывающий момент: объявляется «смертельный номер под куполом цирка», дробь барабанов — и все, затаив дыхание, ждут. Гимнасты срываются иногда с трапеции и бездыханными лежат на арене.

- А вот и есть разница. Музыкальное сопровождение состоит из трасс зенитного огня и разрывов снарядов... — высказался Лукашевич.

- А результат один. Упал гимнаст или ты врезался в землю и взорвался. Только и осталась добрая память о тебе у твоих товарищей».

Покрышкин прервал разговор: «Кончайте болтать, пока еще есть время — поспите». Потом он шел вдоль стоянок самолетов и думал: «Может быть, такие разговоры отвлекают их от тяжелых мыслей, служат своеобразной разрядкой. Они, рискуя собой, честно выполняют свой долг. Каждый из них безраздельно верит в нашу победу, хотя сомневается, что ему удастся дожить до нее...»

В сборнике «Крылатая книга» поэта Феликса Чуева рядом с фотографией А. И. Покрышкина и его боевых товарищей опубликовано стихотворение «Летчикам Великой Отечественной», в котором есть строки:

...Там ни дороги, ни окопа, И спрятать некуда себя, Но «подсоби!» кричит пехота, И ждет отмщения земля.

...Снова барабанная дробь зенитного обстрела, шумовая какофония боя. Они снова в кабинах своих МиГов, чья конструкция (за исключением средней части крыла — центроплана) состоит в основном из сосны и дельтадревесины с фанерой и дюралюминиевой обшивкой... Они снова исполняют «пляску смерти», пикируя с километровой высоты вниз...

Покрышкин, получив задание штурмовать дороги на двух направлениях, после раздумья решает: «Наиболее целесообразно действовать на этих разобщенных направлениях единой группой, в составе всей эскадрильи. В этом случае два или три звена наносят удар, а одно подавляет зенитный огонь и прикрывает штурмующих от внезапных атак вражеских истребителей. При таких условиях удары будут более эффективными и мы понесем меньше потерь».

Метод оправдывает себя. Горят подожженные летчиками автомашины на дороге от Унген к Кишиневу, затем северозападнее Бельц. Поврежденный самолет к утру отремонтирован техниками.

В одной из штурмовок зенитный снаряд разорвался в МиГе Довбни. Выбросившись на парашюте, он попал в плен. Остался жив, в отличие от замкомэска Федора Шелякина, сбитого 13 июля и погибшего на пути в лагерь военнопленных. В 1944 году Довбня вернулся в родной полк...

Еще несколько летчиков пропали без вести...

Анатолий Соколов был подбит 21 июля. С ведомым Алексеем Овсянкиным они приземлились на аэродром, который на карте оставался нашим, но к этому часу уже был занят немцами. Летчики отстреливались, а затем, как писали тогда, предпочли плену смерть. Об этом рассказал на допросе сбитый немецкий пилот.

...Площадка в Сынжерее оказалась небольших размеров. Как вспоминал Покрышкин: «На такую садиться можно только умеючи, с подтягиванием мотором». Александр Иванович объяснил своим летчикам, как надо здесь садиться, после чего произошел характерный для тех дней разговор.

«Укоренившаяся привычка и боязнь пойти против утвердившихся положений довлела над некоторыми, что и вызвало вопросы.

- Товарищ командир, в наставлениях, инструкциях установлен расчет на посадку без газа, — не вытерпел всегда очень исполнительный Лукашевич.

- Товарищ Лукашевич! Вы же воюете с первого дня, а задаете такие вопросы. Неужели вам не ясно, что боевая жизнь показала несостоятельность многих положений уставов и наставлений, потому что они писались в «конторах» в отрыве от жизни.

- Но мы же никогда так не делали расчет на посадку.

- А теперь будете делать. Вот нас учили летать тройкой, а сейчас стремимся боевой порядок строить из пары. Тоже не по уставу. Вот и скажите, как лучше?

- Конечно, парой.

- То-то же. Мы воюем, набираемся опыта, и нам надо самим создавать положение. До начальства дойдет и устав изменят.

- Пока изменят, нас уже перебьют, — зло заметил Дьяченко.

- Будем воевать умело — не перебьют. А на нашем опыте научатся другие. Все понятно?

- Понятно, товарищ командир.

- Вот выполняйте, как сказал».

Стремление Покрышкина воевать по-своему начинало раздражать штаб дивизии. После доклада о действиях с площадки у Сынжереи Иванов сказал:

— Покрышкин, вашей работой очень недоволен Осипенко. Считает, что вы мало сделали налетов на штурмовке.

— Как же мало! На каждого летчика пришлось в два раза больше вылетов, чем установлено.

— Он требует штурмовать звеньями, беспрерывно, на каждом направлении...

— Это же, товарищ командир, будут булавочные уколы.

Через пару дней эскадрилья останется без самолетов и без летчиков. Нельзя так воевать! — с возмущением ответил я.

Иванов, еще раз уточнив результаты вылетов, принял решение:

— Ну хорошо. Действуйте так и дальше. А Осипенко я возьму на себя. На завтра вам те же задачи. Отдыхайте.

Командир полка на сей раз прикрыл своего комэска. Но гроза надвигалась...

На следующий день после штурмовок Покрышкин по своей инициативе задумал вечером, возвращаясь в Маяки, снова зайти за Бельцы и там поискать цели, еще раз расплатиться с врагом за сбитого в этот день Довбню.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.