16. ЧЕЛОВЕК В КРУГУ ПЕРЕМЕН
16. ЧЕЛОВЕК В КРУГУ ПЕРЕМЕН
Католический священник и еврейский раввин чистят уборную в концлагере. Они стоят по щиколотку в нечистотах, а караульный эсэсовец, насмехаясь над ними, спрашивает, где же сейчас их Бог. Священник отвечает: "Мы не можем этого знать. Но кто ищет Бога, тот его найдет". А раввин говорит: "Бог — здесь. Бог вместе с нами".
Но где же тот Бог, к которому Гитлер часто обращается в своих речах, которого он именует провидением и всемогуществом? Его Бог — красавец-богочеловек, статуи которого стоят в орденсбургах. Его Бог — это сам Гитлер.
Перед тем как Гитлер целиком и полностью увлекся внешней политикой и своими военными планами, он однажды высказал горячее желание заняться строительством, законодательным и государственным творчеством. Он был полон гигантских планов. Он мечтал, что мир увидит в нем величайшего творца всех времен. "У меня мало времени! У меня слишком мало времени!" Мы знали о нем лишь самую малость. Даже его ближайшие соратники по партии не подозревали, что у него на уме, каков будет хотя бы фундамент его великой стройки. Время от времени его охватывал сильнейший нервный страх, что он никогда не достигнет своей цели. Тогда он снова с головой погружался в разные технические выдумки. Он возился с моторами и новыми изобретениями. В такие беспокойные периоды он становился сущим наказанием для собственных приближенных.
Глобальные перемены — эта тема снова и снова всплывала в его разговорах. Изменение всего уклада жизни в масштабах, которых несведущие и представить себе не могут. В эти минуты Гитлер говорил как провидец и посвященный. В основе его откровений лежала некая "биологическая мистика" или "мистическая биология". Он утверждал, будто "тупиковый путь" духовности обернулся для людей падением с высот их божественного предназначения. Истинной целью человеческого прогресса он считал развитие "магического зрения". Он сам ощущал в себе приливы некоего магического знания и приписывал ему свои успехи и свое грядущее значение. Здесь чувствовалось влияние откровений некоего мюнхенского ученого, который, наряду с узкоспециальными книгами написал еще несколько весьма странных вещей о древнем мире, мифах и человечестве, о пророческих снах первых людей, о некоей иной форме познания и о сверхъестественной власти над рациональными законами природы. Здесь упоминался и глаз циклопов, теменной глаз посреди лба, орган магического проникновения во Вселенную, выродившийся в шишковидную железу. Подобные идеи завораживали Гитлера. Иногда он увлеченно занимался ими.
В своей собственной чудесной жизни он видел подтверждение собственных скрытых сил. Он раздувал свои задачи до размеров некоего сверхчеловеческого призвания: объявить человечеству, что настало время возродиться в ином качестве.
Он считал, что человек находится в процессе глобальных изменений. Эти перемены длятся веками. Очередной солярный период человечества подходит к концу. Грядущее сегодня заявляет о себе появлением первых великих людей новой породы. Непреходящая мудрость древних нордических народов учит, что мир должен снова и снова омолаживаться, что старый мир со всеми его богами неизбежно обречен умереть; и подобно тому, как поворотные круги солнца служат символом его жизненного ритма, движущегося не по прямой линии вечного прогресса, а по спирали — так и человечество как бы возвратится назад, чтобы вновь подняться на ступень выше.
Верил ли Гитлер в это? Не было ли это своеобразной пропагандой с помощью которой он создавал себе престиж и вербовал сторонников в определенных кругах? Весьма сомнительно: ведь он высказывал подобные мысли перед немногими, по большей части перед женщинами. Очевидно, это было связано с тем, что его недалекие товарищи по борьбе только посмеялись бы над такими премудростями.
Но каким же образом революционер и пропагандист мог прийти к подобным идеям? Очевидно, здесь и заключалась та самая белая магия, о которой когда-то говорила одна умная женщина. Но, скорей всего, он просто поверил во все это. Ведь он может совмещать в себе несовместимое. Со всей определенностью можно сказать лишь одно: Гитлер — пророк. Он стремится вырваться далеко за пределы, уготованные политическому деятелю — в просторы сверхчеловеческого существования, в пророки нового человечества.
В моем присутствии он облекал все эти идеи в несколько более материалистическую форму.
"Творение еще не завершено — по крайней мере, в том, что касается живого существа по имени человек. С биологической точки зрения человек стоит на распутье. Уже начинает обрисовываться новая человеческая разновидность. Покамест в качестве естественно-научной мутации. Тем самым прежняя разновидность людей неуклонно приходит к биологической стадии вырождения. Прежний человек может влачить свое существование лишь в жалких, выморочных формах. Но вся творческая сила уже концентрируется у новых людей. Обе разновидности быстро развиваются в противоположных направлениях. Первая опускается ниже нынешнего среднего человеческого уровня, вторая — поднимается все выше и выше над этим уровнем. Первую разновидность я назвал бы скотомассой, вторую — Богочеловеком".
Я заметил, что все это очень напоминает Ницше и его Сверхчеловека. Но прежде я понимал эту идею только как аллегорию духовности.
"Да, человек — это то, что следует преодолеть. Это по-своему понимал уже Ницше. Уже он рассматривал Сверхчеловека как биологически новую разновидность людей. Хотя он еще колебался в этом. Человек становится богом, вот в чем смысл. Человек — его будущий Бог. Человеку надлежит вечно стремиться выйти за свои пределы. Как только он становится инертным и самодовольным, он деградирует и опускается ниже человеческого уровня. Он становится полуживотным. Боги и животные: таков мир, стоящий сегодня перед нами. И насколько все упрощается! Насколько проще выяснить, принимать ли мне мои решения в политике, перестраивать ли наш социальный организм! Все, кто избегают нашего Движения, все, кто ищут инертности, держатся за старое — выродились и обречены опускаться вниз. А те, кто слышит древний голос человечества, кто посвящает себя вечному Движению — призваны стать новым человечеством! Теперь вы понимаете глубинную суть нашего национал-социалистического движения? Есть ли на свете что-нибудь более великое и всеобъемлющее, чем наше движение? Тот, кто понимает национал-социализм лишь в политическом смысле — не понимает его совсем. Это больше, чем религия: это воля к созданию нового человека".
Я сказал, что лишь теперь понял глубинный смысл его социализма. Это преддверие отделения расы господ от расы скотов. Нынешние массы — предварительная форма той самой породы людей, которую Гитлер назвал выродившейся.
Гитлер кивнул. "Политика сегодня — это форма проявления судьбы. Верите ли вы, что процесс отбора можно ускорить с помощью политических средств?"
Я ответил, что вывести Сверхчеловека путем селекции едва ли удастся. Но что такое селекция? Ничто иное как отбор. Тем же самым мы занимаемся в сельском хозяйстве. Если мы имеем нужную породу, то мы бережем ее от вырождения, укрепляем путем планомерного отбора, ускоряем естественный ход событий или, говоря научным языком, находим и размножаем гомозиготные плюс-варианты. Вот что такое селекция, и я думаю, что определенное политическое устройство все же способно обеспечить условия для применения селекционных технологий к людям.
"Вот именно! — оживленно подтвердил Гитлер. — Как вы правы! Сегодня политика слепа без биологических обоснований и биологических целей. Только национал-социализм видит необходимые задачи во всей их полноте. Моя политика — это не национальная политика в общепринятом смысле этого слова. Ее масштабы и ее цели есть прямое следствие всестороннего понимания сущности жизни".
"Но вы можете лишь помочь природе, лишь сократить ее путь, если она сама дарует вам экземпляры новой породы. До сих пор селекционеры почти всегда только лишь развивали дарованную природой мутацию — это и называют созданием породы".
"Новый человек живет среди нас. Он здесь! — торжествующе воскликнул Гитлер. — Вам этого достаточно? Я открою вам тайну. Я видел нового человека, бесстрашного и жестокого. Я трепетал перед ним".
Мне неожиданно вспомнился немецкий поэт Стефан Георге. Неужели Гитлер тоже видел "Максимина"? Я ощутил к нему нечто вроде любовного трепета.
Тайное учение
"Я хотел бы открыть вам одну тайну. Я основываю орден".
Эта мысль не была для меня новостью. Очевидно, она восходила еще к Розенбергу. По крайней мере, Розенберг первым сказал мне об этом. В залах старого замка Мариенбург, принадлежавшего Тевтонскому рыцарскому ордену, он сделал доклад перед небольшой группой посвященных. Очевидно, историческая память об ордене и его влиянии в Пруссии была истинной причиной того, что национал-социализм тяготел к превращению в подобный орден. Могучие рыцари, мудрые правители — все они имели духовный сан и учение со своими "таинствами", знания, скрытые от непосвященных и иерархию; особый способ руководства… Все это, вероятно, должно было служить ценным примером и сегодня.
После доклада мы сидели в винном погребке средневековой городской ратуши. Розенберг продолжал развивать свои тезисы. После того как мы достигли своей цели, придя к власти легальным, парламентским путем, о парламентском происхождении партии следует забыть. У партии теперь другое назначение, и ею следует руководить в ином смысле. И пусть Гитлер хочет, чтобы все осталось по-старому. Форма и содержание партии изменится лишь тогда, когда вырастет ее новое поколение. Кроме того, Розенберг высказал мнение, будто сохранение массового характера партии представляет большую угрозу для ее дальнейшего развития. Для массы рядовых членов партии и административных работников можно сохранить видимость, что все осталось по-прежнему. Но уже сегодня во всех парторганизациях будет образовываться узкий круг действительно посвященных. Эту тенденцию следует планомерно развивать. Прежнее политическое мировоззрение национал-социализма может все еще сохранять свое значение для масс. Но для посвященных следует создать особый круг внутри партии. Таким образом мы не просто придадим нашей партии отчетливую форму, но и превратимся в нечто наподобие ордена, где будут степени посвященности, ответственности к сотрудничеству. Розенберг сказал, что не собирается создавать особую партию внутри партии. Сейчас важно другое: отобрать, наконец, людей соответственно их сознательности и преданности, чтобы взяться за действительно крупные задачи, выходящие за рамки актуальной политики. В заключение он отметил, что во внешней политике или в экономике нам, возможно, придется перенести тяжелые удары — но круг знающих должен сохраниться несмотря ни на что. подобно тайным священнослужителям, которые без помощи наружной организации сохраняют великие культурные идеи национал-социализма до наступления более благоприятных времен.
Кох возразил на это, что никаких тяжелых ударов опасаться пока не следует. Но все же делать что-то нужно: это ясно любому. Гитлер дал свое согласие на распространение орденской идеологии — по крайней мере, в воспитании партийной смены. И он тоже придерживается того мнения, что следует как можно скорее прекратить вести себя так, будто мы — обычная политическая партия, оставшаяся от Веймарской республики.
Я упомянул эту беседу в разговоре с Гитлером. Это не произвело никакого заметного впечатления. Гитлер знал, насколько сильно самые влиятельные командиры штурмовиков и гауляйтеры сопротивляться всему, что кажется им "фантазиями" или "литературщиной". Очевидно, сам он думал об ордене гораздо более серьезно. Но он был осторожен, и пока что начал вводить орденские порядки только в "юнкерских школах", прикрываясь именем Лея. В этих школах должно было не только формироваться новое поколение. Уже одно их название намекало на то, что здесь взращивается новое дворянство, которое должно быть чем-то вроде союза заговорщиков.
Гитлер очень хорошо знал все слабости своих гауляйтеров и высших чинов СА и СС. Однажды, когда я пожаловался на непонятливость некоторых партийных руководителей в Данциге, он сказал, что не имел возможности выбирать себе людей, а вынужден был взять тех, кто добровольно пошел за ним. Многие более грамотные люди вполне могли бы присоединиться к Гитлеру раньше, когда партийная борьба еще не требовала личных жертв от каждого члена партии — все зависело от их желания. А теперь он не может выставить за дверь людей, которые служили ему верой и правдой. Он вынужден использовать их такими, как они есть. Конечно, тащить всех этих людей за собой — тяжелая работа, но он делает это ради единства партии. Ведь более верных соратников ему не найти — и более грамотных тоже. Грамотность и верность редко уживаются вместе. Гитлер понимал, что этим людям невозможно внушить идей высшего порядка. Они были политическими рубаками, выросшими в изматывающей повседневной борьбе. Их понятия не выходили за пределы раз и навсегда затверженного "мировоззрения" национал-социализма. Большинство их принципов улетучилось за годы борьбы. В их головах оставалось лишь несколько практических правил. Но они научились поддерживать дисциплину в массах и держать власть в своих руках. Это поколение должно было полностью завершить свою миссию, прежде чем партия перерастет в чуждую для них структуру мирского священнослужительства. Для них не существует тех глубоких мыслей, которые все больше и больше занимали Гитлера: о новой религии человечества, о сотворении всего человечества заново.
Гитлер преодолел искушение выступить со своими глубинными идеями преждевременно. Национал-социализм все еще находится в начале своего пути. Следует довести политическую борьбу до конца и подготовиться к решительной войне, которая неизбежно наступит. "Старый Фриц" — король Пруссии, во всем служивший Гитлеру примером, приступил к созданию единой Германии лишь тогда, когда закончил свои войны. Гитлер постоянно затрагивал эти вопросы в своих разговорах. И все чувствовали, какое жгучее нетерпение скрывается за его сдержанностью, за отказом от выполнения наиболее близких ему задач государственного деятеля и законодателя, художника и градостроителя, пророка и основоположника новой религии.
"Свою великую воспитательную работу я начну с молодежи, — сказал он однажды. — Со стариками уже ничего не поделаешь. Да, мы уже старики. Мы прогнили до мозга костей. У нас больше нет чистых инстинктов. Мы трусливы, мы сентиментальны. Мы несем на себе груз унизительной истории, а наша кровь наполнена глухой памятью о покорности и пресмыкательстве. Но моя молодежь великолепна! Лучшей молодежи нет нигде в мире! Посмотрите на этих молодых людей, на этих мальчишек. Что за материал! Из них можно построить новый мир.
Моя педагогика сурова. Слабых следует вышвырнуть прочь. В моих орденсбургах вырастет молодежь, от которой содрогнется мир. Я хочу, чтобы молодежь была жестокой и неустрашимой, склонной повелевать и применять силу. И молодежь должна стать такой. Она должна мужественно переносить любую боль. У нас не должно быть никаких слабостей, никаких нежностей. Ее глаза должны вновь загореться блеском великолепной, вольной хищности. Я хочу, чтобы моя молодежь была сильной и прекрасной. Я буду воспитывать ее всеми возможными физическими упражнениями. Я хочу, чтобы она была атлетической. Это самое главное, самое важное. Таким образом я отбракую людей, окончательно одомашнившихся за прошедшие тысячелетия. Таким образом я получу чистый, благородный природный материал. Таким образом я смогу создать нечто новое.
Мне не нужно интеллектуальное воспитание. Знание только испортит мою молодежь. Пусть они усваивают лишь тс знания, которые пристанут к ним сами собой, во время игры. Но учиться повелевать им придется непременно. Им придется выдержать тяжелейшие испытания, чтобы научиться преодолевать страх смерти. Такова ступень развития, называемая "героической молодежью". Из нее вырастет следующая ступень свободы — люди, которые являются центром и мерой всего мира, творцы, богочеловеки. В моих орденсбургах будут стоять культовые изображения прекрасного и властного богочеловека, чтобы молодежь могла видеть, с кого ей брать пример при наступлении мужской зрелости".
Здесь Гитлер прервался, сказав, что дальше об этом говорить нельзя. Есть еще ступени развития, о которых покамест не имеет права говорить никто, даже сам Гитлер. Эту тайну он доверит людям, когда его уже не будет в живых. Это должно быть нечто грандиозное. Ошеломляющее откровение. Чтобы полностью исполнить свою миссию, он должен пожертвовать собой.
"Да, — повторил он, — в минуту наивысшей опасности я должен принести себя в жертву моему народу".
Вечная революция
Об этом учении Гитлера следует сказать еще пару слов. О нем знали лишь немногие. Но политические устремления Гитлера можно понять, лишь исходя из этих тайных мыслей. Его страсть к гороскопам и ночной стороне жизни связана с убеждением, будто человек существует в магическом единстве с космосом. В политике он видит лишь внешнюю часть ощущаемых им преобразований гигантского масштаба.
Чтение апокалиптической литературы дало ему материал для его учения. Но гораздо важнее самого учения та воля, что стоит за ним. Гитлер не перестает на разные лады повторять, что немецкий народ и весь мир вовлечены в вечное движение, в вечную революцию. Эта революция охватывает все человеческое существование. Это освобождение человека, которое, согласно его учению, каждые семьсот лет поднимается на новую ступень. Но для большинства людей это освобождение означает лишь образование новой формы угнетения. Потому что свобода — для сынов Божьих. Революция новой аристократии, направленная против масс.
Далекий же путь проделал Гитлер, если вспомнить с чего он начинал. От конспиратора и платного пропагандиста до пророка новой религии. Может быть, все это лишь бред больного человека — или все-таки здесь есть какая-то последовательность? Сквозь все двойственные противоречивые действия этого странного человека красной нитью проходит одна мысль: "Движение — это все. Всегда находиться в действии". Беспокойность его натуры выражается во всем. И за этим стоит не только болезненная энергия, которую он сам назвал "мчащейся истерией", здесь мир, охваченный полной расслабленностью — и народ, не менее истеричный, чем сам Гитлер: вот два обстоятельства, благодаря которым этот человек стал вождем.
" Время работает на нас. Мне стоит лишь толкнуть — и рухнут все барьеры отжившего времени. Все, что недавно казалось столь крепким на самом деле — рыхлое и хрупкое". И действительно, все ценности рушатся перед ним как бы сами по себе. Люди беспомощно уступают дорогу движению, постоянным переменам. А он полагает, будто именно в переменах и заключается смысл всего. Дать волю непреодолимой страсти к разрушению — вот истинный мотив этой безумной авантюры. "Мы еще не знаем нашей цели во всем ее величии, — однажды сказал Гитлер. — Но она у нас в крови, и мы чувствуем ее". Это литературщина, причем нижайшего пошиба. Она принадлежит эпохе "конца столетия". В те времена в Германии существовал некий "истерический романтизм". Его крупнейшими центрами были Вена и Мюнхен.
И сейчас в Германии тоже случилось нечто подобное. Массовая душевная болезнь, причины которой исследовать можно, но корни ее все равно останутся скрытыми. Национал-социализм — это Виттова пляска двадцатого столетия.
Гитлер и женщины
Женщины "открыли" Гитлера. После войны светские дамы протежировали этого, тогда еще молодого, человека. Их мужья были крупными промышленниками, они поддерживали его финансами, дарили ему деньги и произведения искусства во время инфляции. В кругу образованных женщин платный пропагандист стал политическим пророком. Едва ли можно выяснить, насколько велико было их участие в развитии мира его идей. Но именно они избаловали его, чрезмерно повысили его самооценку, без меры покрывая его преждевременными лаврами. Преданность женщин, доходившая до псевдорелигиозного экстаза была для Гитлера незаменимым стимулятором, помогавшим ему преодолеть вечную сонливость. Все это до странности похоже на успех, которым пользовался у женщин скучный и отнюдь не симпатичный Робеспьер.
Впрочем, и сам Гитлер осознавал, что ему нужно от женщин. Он "поддерживал" отношения с ними обдуманно и расчетливо. Он давал своим гауляйтерам практические указания особо старательно вести пропаганду среди женщин. Во время борьбы за власть именно голоса избирательниц вознесли Гитлера столь высоко. Чтобы удостовериться в этом, стоило хотя бы раз взглянуть на передние ряды всех массовых митингов, всегда и везде заполненные пожилыми женщинами и девушками. Стоило хотя бы раз взглянуть с высокой трибуны на эти закатившиеся от восторга глаза, увлажненные и подернутые поволокой, чтобы лишиться всяких сомнений относительно сущности этих восторгов. Эсэсовцы, охранявшие митинги, прозвали этих восторженных женщин "боевой эскадрильей".
Следовало бы изучить, какую роль играет эротика — не только в мужском обществе, где она является значительным политическим фактором, но и в современной массовой пропаганде, где эротическое воздействие голоса оратора, звучание и мелодичность его речей часто бывают гораздо важнее их содержания. Гитлер учел эти факторы. Бесстыдно используя их, он добился не одних лишь политических успехов. Я не знаю, что в его отношениях с женщинами было сублимацией эротических напряжений, а что было простым хладнокровным расчетом. У меня создалось такое впечатление, что Гитлер — личность, занятая исключительно собой, что он не способен к настоящей отдаче. И что существует определенная разновидность более или менее ненормальных женщин, которые восхищаются им — все эти женщины имеют в себе что-то истерическое.
Впоследствии я чаще видел у него красивых молодых брюнеток. Они сидели рядом с ним за столом. Гитлер поглаживал их руки. В общении с ними он допускал легкую фамильярность. Во всем этом чувствовалась наигранность. Вся заносчивость и неестественность Гитлера проявляется прежде всего в его элементарнейших житейских отношениях с другими людьми. Я не хочу касаться неясных страниц, связанных с его племянницей — говорят, будто бедная девушка покончила с собою. Я слышал об этом от лиц, весьма подробно знавших всю историю. Она могла стать весьма характерным штрихом к портрету Гитлера; но она выходит за рамки моего повествования, и я предпочел бы оставить ее в покое.
Не один молодой человек хвастался мне и моим знакомым, будто он был любовником Гитлера. Но и об этом говорить не стоит. Достаточно упомянуть, что вокруг "фюрера" Германской империи образовалась нездоровая и преступная атмосфера, и не рассуждать о том, какие детали более, а какие менее правдоподобны. Ни одного гения не упрекают в сомнительных и неприятных событиях, сопутствовавших его восхождению. Но Гитлер еще не освободился от своего прошлого. Он несет его с собой, и вся его лживость, грязь и неестественность тяжелым грузом лежит на плечах немецкого народа.
Конечно, сегодня Гитлер — не тот молодой человек из 1923-го. Уже в 1933-м, придя к власти, он смотрел на мир более реалистично, цинично, расчетливо. С тех пор с ним произошла еще одна перемена. Подхалимы нового германского двора говорили, будто он достиг великой зрелости. Они прославляли восхождение Гитлера, называли его великим государственным деятелем и будущим великим полководцем. Но ведь Гитлер остался Гитлером. Это тот же самый ничуть не изменившийся и не достигший никакой зрелости человек, с теми же нездоровыми страстями. Более зрелой стала лишь его техника, его поведение. Гитлер ни на волосок не изменился за два десятилетия — вот в чем заключается трагический итог этих лет. И он с полным правом может хвастаться, что основы его мировоззрения были заложены еще в Вене, и с тех пор к ним не прибавилось ничего значительного.
Гитлер не способен освободиться от своего прошлого. Образ прошлого проступает во всех его действиях. Но возможно ли в самом деле освободиться от прошлого? Его можно преодолеть, лишь изменившись внутренне. А именно внутренние изменения Гитлеру недоступны. Этот вечный революционер, пропагандист движения и перемен на самом деле заключен в оболочку своей злосчастной натуры и избегает малейшего дуновения творческих сил, благодаря которым созревает человек. Он остается самим собой.
Он и сегодня остается агентом, во всем полагающимся на благоприятные обстоятельства. И сегодня в его тщеславии виден ранимый и чувствительный мальчик переходного возраста. И сегодня он остается экзальтированным агитатором времен инфляции, который клянется, положа руку на сердце, а затем, нарушив клятву, со слезами на глазах молит о прощении и снисходительности, заявляя, будто он вынужден был подчиниться высшим требованиям родины.
Гитлер останется самим собой.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.