Из разговоров со слушателями

Из разговоров со слушателями

— Товарищ Высоцкий! Хочется составить о вас определенное впечатление.

— Пожалуйста, ради Бога, составляйте.

Расскажите, пожалуйста, кратко о себе.

Ну как ответить на этот вопрос?! — Я не скажу, что у меня такая содержательная жизнь была, что понадобится много времени. Просто вспомнил один случай. Во время экзаменов в школе-студии Художественного театра я, стоя в коридоре, от своего товарища получил записку с просьбой прислать шпаргалку. В ней было написано: «Пришли краткое содержание «Дон Кихота».

У нас у всех к Володе вопрос чисто психологического свойства. Когда человек сразу и поэт, и композитор, и певец, когда слагается песня, что идет вперед: музыка, слова, мелодия?

Ни музыка, ни слова и не мелодия. Я просто ритм подбираю сначала. Просто ритм на гитаре. Ритм. Когда ритм точно есть, потом уже слова. Трудно сказать, как они получаются. Песни рождаются очень странно. Иногда ходишь и болеешь песней неделю, две. А потом сел и записал ее минут за десять. Зарифмовал просто. Иногда бывает, даже когда садишься писать, знаешь только, про что. А конкретного ничего. Тогда очень долгий процесс, на бумаге коверкаешь, царапаешь. Так что песни пишутся по-разному. Но я вначале ритм подбираю. Вот услышу ритм — и могу написать текст.

Володя, а с чего все началось, как развивалось?

Я первую песню написал в Ленинграде пять лет тому назад. Однажды летом я ехал в автобусе и увидел впереди себя человека. У него была распахнута рубаха, а на груди — татуировка. Красивая женщина нарисована. А внизу было написано: «Люба! Я тебя не забуду!» И я написал такую песню, которая называется «Татуировка». Правда, вместо Любы для рифмы подставил Валя. Мне почему-то захотелось написать про это. Это была первая песня. А потом я постепенно начал. Я тогда учился играть на гитаре, а чужие песни на гитаре труднее разучивать, и я начал писать свои. И так потихоньку дошел до этой жизни.

В чем сходство и в чем различие твоих песен и песен эстрадных?

Различие колоссальное. Мы хотим сделать программу из моих песен, еще несколько человек. Но пока это не получается. Люди привыкли считать, что профессионалы надежнее. Песни, которые мы поем, самодеятельные песни, они в основном играются. Это песни, в которых слушается текст, воспринимается содержание. Большинство эстрадных песен не несут информации. Их нельзя играть. Они просто про то, что небо, солнце…

Впрочем, на эстраде есть и интересные по содержанию песни. Певцы в последнее время стали обращаться к Кукину, к Жене Клячкину с просьбой написать для них песни. Они тоже хотят петь песни с содержанием, чтобы там что-то происходило, песни-новеллы.

Есть еще песни настроенческие. В самой песне ничего не происходит, но она создает настроение. Я и за такие песни. Они присутствуют на эстраде, но, к сожалению, очень мало.

Володя, насколько мне известно, у тебя был опыт сотрудничества с профессиональным композитором. «На Тихорецкую состав отправится»…

Это ошибка. Дело в том, что «На Тихорецкую состав отправится» и текст, и музыка не мои. Вернее, музыку я немножечко переделал, но сочинил ее Таривердиев. А текст написал Львовский. Но эту песню я пою и она легла на мой голос, ассоциируется со мной.

Мне кажется, что песня «Скалолазка» с ритмом и мелодией чисто блатного — я не боюсь этого слова — уклона. Интересно, что думают остальные о песнях Высоцкого?

Прекрасно, что есть много мнений по этому поводу. Много записок пришло: это блатное или не блатное. Я никогда не имел отношения к лагерям, срока у меня не было. Но почему-то пишется так. Если вы считаете, что «Скалолазка» — блатная, ну, Бог с ней, пускай она будет блатная. Она в фильме, я ее пою в картине. Я играю очень простого парня. Это простая мелодия, нарочито примитивная. Если вы обратили внимание, сложных мелодий у меня вообще нет — я не композитор.

А блатного в ней ничего нет. Вы просто не знаете блатных песен.

Пишете ли вы лирические песни?

Я не пишу лирических песен. Вернее, у меня лирика гражданская. А песенки про то, что «солнышко светит, а ты уйдешь» или «ты случайно побежал за поворот» — такого я действительно не пишу.

Есть ли у вас творческое кредо?

Есть ли у меня творческое кредо? Про это лучше не говорить. Надо слушать мои песни и самостоятельно делать какие-то выводы. Если бы я мог сформулировать, чего я хочу и о чем я думаю, я бы не писал песен. Я бы просто написал на бумажке несколько строк. Дескать, я считаю, что должно быть так, так, так, так и так. И на этом бы закончил. А я пишу песни и тексты. Рассказывать о моем кредо надо столько, сколько эти песни будут звучать. У меня шестьсот песен. Я думаю, что они будут звучать пару суток.

Почему так мало продается ваших пластинок?

На этот вопрос я не могу ответить. За десять лет четыре моих пластинки вышли большими тиражами. Но их было всего четыре. Вероятно, жанр новый для нас, непривычный.

Владимир Семенович. Сколько вообще песен вы написали? Вы не считали?

Нет, но думаю, что несколько сотен.

Мы прикидывали, что это гораздо больше, чем несколько.

Очень многие песни мне приписываются. Есть много подделок. Кое-какие из них я слышал. Их можно отличить потому, что они сделаны очень грубо. Псевдопростота во всех этих песнях. Просто рифмованные какие-то выкрики.

Пушкин сказал по этому поводу: «От плохих стихов не отказываюсь, надеясь на добрую славу своего имени, а от хороших, признаться, и сил нет отказаться!»

Но, к сожалению, хороших подделок я не встречал.

У нас говорят: «ранний Высоцкий». Может быть, это большей частью подделка?

Нет! Ну что вы! Почему! Мои ранние песни можно как угодно назвать. Их называют блатными, дворовыми…

Но я считаю, что это традиция городского романса. Он куда-то ушел, был забыт. А когда я начал писать, я писал в традициях городского романса. Это — очень точная мысль в песне в очень упрощенной форме. Не упрощенной — простота хуже воровства, — а в доверительной форме, в форме разговорной речи, в форме беседы. Это довольно сложно.

Я вам должен сказать, что первые песни, которые я писал, очень помогли мне и дальше, когда я усложнил и расширил круг идей. Я оставил от первых песен форму. Первые песни помогли мне в поисках формы.

Верно ли, что во Франции вышел диск с вашими песнями? Планируете ли выход такого диска у нас?

Во Франции вышел диск с моими песнями.

Предполагается ли у нас?! — Ну, сие от меня не зависит. Я записал. Не один, а два больших диска.

Имеют ли смысл пластинки, которые издаются там и не доходят сюда?

Они очень доходят и доходят именно сюда. Безусловно, они малоинтересны французам, но не настолько мало, как вы думаете. Они интересны некоторым людям, которые вообще интересуются искусством, Россией. Они их беспокоят, волнуют и интересуют так же, как и нас. Поэтому они просят переводов слово в слово.

Правда, многого они не понимают. Они не могут понять, почему человек так тратится даже в маленьком зале. Я ведь одинаково пою и в маленькой компании, и в гигантском зале. Для них трудно понять, почему человек с набухшими жилами сидит дома перед несколькими людьми, что его так беспокоит. И даже когда им переводишь, многое до них не доходит. Они не знают этих проблем. Вернее, эти проблемы их не волнуют. Они не понимают, зачем песне заниматься этими проблемами. Не только песне. Вообще поэзии. Она должна заниматься прекрасным.

Вы исполняете когда-нибудь на одну и ту же музыку новый текст?

Один раз и то не до конца. Это «Лучше гор могут быть только горы» и «Корабли постоят». Но в одной есть припев, в другой — нет.

Какой город вы вызываете, «набирая вечное 07»?

Много городов. И всегда с нетерпением. Вы звоните в другой город только тогда, когда вам очень нужно.

Вы когда-нибудь были спортсменом?

Я много занимался, когда был помоложе. Занимался боксом, занимался акробатикой, занимался другими видами спорта. Когда я стал актером, то стал заниматься спортом для сцены. В нашем театре приходится делать всякие акробатические номера. У нас театр синтетический. У нас работают люди даже из циркового училища. Когда было нужно для спектакля, мы клали маты и ходили по проволоке.

Еще я стал заниматься спортом в связи с песнями. Я очень серьезно отношусь к спортивным проблемам и пою песни о спорте. В спорте есть большая драматургия. Там есть столкновение всегда. Кто-то хочет выиграть, кто-то не хочет проиграть. В этом есть парадокс, потому что выиграть может только один. Поэтому я написал несколько спортивных песен.

(Болгарское ТВ, 11.11.1976).

Ваш любимый поэт?

Пушкин, разумеется.

Как вы относитесь к авторским песням Кима?

К Киму я отношусь с большим уважением. Я знаю несколько его песен. Те, что я слышал, — многие приветствую. Я вообще приветствую любое творчество человека. Хотя, если честно говорить о моих привязанностях, то я начинал из-за Булата Окуджавы, и для меня он остался все равно самым светлым пятном, Булат…

Спасибо родителям, присылающим детей с цветами.

А вот классная записка:

«Уважаемый Владимир! У нас много ваших записей, но до сих пор мы никак не можем понять, что такое «желтое в тарелке».

Это есть у меня такая песня, называется она «Поездка в город». Хотите я вам скажу, что это такое? — Не знаю! Просто помню, что были какие-то банки консервные. Сейчас они исчезли. На них была нарисована тарелка, а на ней — что-то желтое. Может быть, это было манго. Я не знаю, что-то желтое. Вот моему герою понравилось, и он говорит: «Дай мне!»

Вообще, о некоторых словах в этой песне.

«Зять подохнет без икры…» — ну, то есть так нужна зятю икра, что он без нее подохнет просто. Тут понимать нечего.

«Тестю водки ереванского разливу». — Почему водки, а не коньяку? А потому, что ему все равно — какая разница!

Человек, который поехал, он же все перепутал. В этой песне весь смысл в этом. Он помнит, что зять просил выпить, а что — не помнит. А в конце он вообще поет: «Я ему самогону привезу!»

Наверное, вам непонятно, почему «даешь духи для опохмелки». Вот это я вам могу сказать, почему. Мы с моим товарищем однажды встали утром — это было лет десять тому назад — и искали, искали — а дома ничего нет! Вдруг он кричит: «Нашел!» Я бегу, смотрю, он чего-то несет. Почти полный стакан. Я хватил и спрашиваю: «А что это такое?» Он отвечает: «Да неважно!» Так, вроде лучше стало… Короче говоря, оказалось, что это французские духи, которые привезла мать его. Она ездила за границу и истратила на них все, что заработала. От сына она отказалась сразу, моментально. Ну, а после нас можно было заходить в туалет только недели через три.

Я хочу рассказать вам маленькую историю, связанную с этой песней. К Валерию Золотухину, когда он уже закончил учиться и стал работать в театре, приехал его отец. В первый раз приехал в Москву. Надо вам сказать, что отец его — человек, который все прошел: огонь, воду, медные трубы… И прошел достойно — выжил!

Отец говорит: «Валера! Я тебя прошу, надо по магазинам пройти. Ты посмотри, что мне тут написали сестры!»

Валере неудобно сказать, что просто так ничего не купишь. Он говорит: «Отец, в магазинах много людей. Ты не успеешь за один день. Давай, дадим кому-нибудь задание. Ну, жены походят!»

А отец думал, что приехал в столицу, сказал: «Мне это, это и это!» — и ушел. Поэтому заупрямился, говорит: «Нет, пойдем! Видишь, как ты одет! Мне надо, чтобы…»

В общем, они пошли. Пошли и пришли в ГУМ. Людей полно. А отец Валеры был одет тепло. Уже весна была. Он еле-еле из ГУМа вырвался и спрашивает: «Что так много людей?» Валерий стал его успокаивать: «Ну ты же понимаешь, отец, не только ты приезжаешь, много людей!»

Вышли они из ГУМа, идут, разговаривают. И вдруг отец увидел магазин для иностранцев, который называется «Березка».

— Вот он! Идем!

Естественно, в этот магазин никто не ходит. Ничего не написано. Это сейчас стали писать, а тогда не было написано. Просто на входе сидел человек, который спросил у отца Валерия: «Гражданин! Какая у вас валюта?» Именно это натолкнуло меня на мысль написать песню «Поездка в город». Я не знаю, кем надо быть, чтобы спросить, какая валюта у Валеркиного отца. У него отродясь ничего не было, кроме рублей, да и то мелочью.

Валерка стоит у витрины, хохочет: «Отец, пойдем отсюда!»

Отец отвечает: «Да подожди ты, Валерий!» — и две тележки везет. Вы представляете, чем все это кончилось. Я просто не мог про это не написать песню.

Как вы предвосхищаете события?

Я не предвосхищаю. Я пишу о том, что, на мой взгляд, произойдет. События — это только повод для того, чтобы писать. Не позубоскалить, а скорее попечалиться, пусть даже в смешной форме. События — повод, чтобы поговорить про настроения свои. Я надеюсь, что и про ваши настроения тоже. Иначе бы я не приезжал петь к вам.

Сколько песен и стихов вы написали во Франции?

Пожалуй, ничего. И не из-за того, что там приходилось много ходить и болтаться. У меня было достаточно свободного времени, чтобы работать. Мне там не писалось. Наверное, нужно было, чтобы отлежалось. Но не только поэтому. Про Париж, например, я ничего не написал вообще. Не хотелось. Я не понимаю, как поэты ездят в творческие командировки. Приедет — бах! — цикл стихов. Не хочется писать стихи о том, что там увидел. Потому что не очень сильно понимаешь это. Надо долго прожить в стране, чтобы иметь право о ней написать. А наши поэты приезжают и отчитываются о поездке. О стриптизе пишут… Андрей вот пишет. Женя, когда приедет, обязательно напишет американские впечатления в стихах. Некоторые писатели сценарии пишут про Латинскую Америку. А Латинскую Америку и живущие люди там не могут понять — что там происходит. А он приедет туда, побудет полгода, снимая кино одновременно, — про них кино снимая, с нашими литовскими артистами, которые играют чилийцев… Я, честно говоря, этого не понимаю. Может быть, они могут, но я — никогда. Мне этим заниматься никогда не хотелось.

Вы один раз были в Париже?

Нет, не один раз.

Записывались ли вы на пластинки?

Да. К сожалению, они не выходят. Выйдут или нет — я не знаю. Лежат два больших диска, готовых к выпуску. Давно уже лежат. Я думаю, залежались. Лет шесть вместе лежат, один к одному, я думаю, уже и не расклеить. Они записаны под оркестр. На вкус и на цвет товарищей нет. Некоторым под оркестр нравится больше. И я многие вещи не представляю сейчас без оркестра. Например «Кони привередливые» были очень удачно оркестрованы. Я сейчас не могу исполнять эту песню в концертах. Но сколько людей — столько мнений. Я рад многим аккомпаниаторам. Если бы я не захотел так исполнять, я бы не стал.

Я записывал с ансамблем Гараняна на «Мелодии». Там музыканты прекрасные. Но, в отличие от записей во Франции, мне не давали права выбора. Я предпочел, чтобы мои тексты увидели свет, в музыкальную часть не влезать. Теперь я бы настоял, чтобы некоторые тексты были сделаны так, как они сделаны, а некоторые исполнены под гитару.

За какую футбольную или хоккейную команду вы болеете?

За хорошую. За ту, которая лучше. Я очень ценю труд спортсменов, много общался с ними, ездил на сборы. Это же в общем детская болезнь такая — болеть. Я даже написал такую песню:

Я болею давно, а сегодня умру

На Центральной спортивной арене…

А потом были такие строчки:

И когда я умру, закопайте меня

Где-нибудь во вратарской площадке.

Я болел за разные команды, а потом пообщался со спортсменами из разных команд. После этого перестал выделять какую-либо одну команду. Но когда наши играют с кем-нибудь, я, безусловно, болею.

Как вы относитесь к творчеству Градского?

К сожалению, я мало знаком с его творчеством, поэтому воздержусь от оценки. А вы какого? — Если хорошего, так почему бы и нет? А я Градского только в одном из фильмов слышал. Мне показалось, что он очень музыкален и у него прессинг есть.

Как вы относитесь к движению «самодеятельная песня»?

Я движения этого не знаю. Это движения мимо меня, мимо моих окон. Я его не знаю на самом деле. К сожалению. Я серьезно вам говорю. Я не пытаюсь обидеть членов КСП. Вероятно, это интересно и хорошо. Больше всего я ценю в человеке творца. Самодеятельные авторы — они работают.

Однажды, правда, артист Ливанов спросил бывшего министра культуры: «А вы пойдете к самодеятельному гинекологу?» — Ответа он так и не получил. Самодеятельная песня — это неправильное название. Авторская песня — хорошо. А самодеятельная — не знаю. Но чтобы назвать песню авторской, нужно ого-го сколько соли съесть.

Есть ли ваши песни в спектакле «Мастер и Маргарита?»

Нет, в нем моих песен нет. Там вообще никаких песен особо нет.

Как вы относитесь к творчеству самодеятельных авторов, которые работают в другом ключе: Визбор, Ким, Егоров и другие?

Егорова я не знаю. К Визбору отношусь с симпатией. Очень люблю его песню о Сереге Санине.

К Юлию Киму отношусь с большим уважением.

Расскажите о Золотухине.

Ну что сказать о Золотухине? — Он разносторонний артист, разносторонний человек. Возможно, в будущем станет прекрасным писателем. Пока это аванс, но может быть скоро, неожиданно для всех, он станет крупным писателем. То, что он написал пока, очень интересно. Он мой лучший друг. Я с ним с удовольствием работаю как с партнером. В жизни он очень открыт. Он располагает к себе. Он умеет слушать. Он проявляет любопытство к людям, к тому, что они говорят. С ним очень хорошо работать. Я с ним работал много, снимались мы вместе, сейчас в театре продолжаем работать.

Во что вы верите? Верите ли вы в искренность и доброжелательность? В дружбу?

Безусловно. Я верю в искренность и доброжелательность. Я не верю в сиюминутную восторженность, потому что это сиюминутное дело. Это потом проходит и наступает время раздумий. Именно в это время часто меняется мнение о тебе людей, которые необычайно восторгались по первости, даже еще не узнав, что ты делаешь, не услышав, о чем ты им хочешь петь и рассказать. А те чувства, о которых вы написали, — я, безусловно, в них верю, а иначе и жить нельзя. Как же не верить в искренность, если надеешься, что человек искренний. Хотя если вы находите такие качества повсюду, то вы счастливый человек.

Какова цель искусства?

На такие вопросы я никогда не отвечаю. Вы не обращали внимания, как во всяких кинопанорамах разоблачали себя артисты, которые были всегда в ореоле какой-то таинственности, недосказанности. Ведущий его спрашивает: «Как вы работали над ролью?» Актер отвечает: «Мы работали вместе с режиссером и придумали. Мы придумали, что этот человек — не просто плохой человек. В нем есть и хорошее. И я стал искать, в чем он хороший, чтобы потом сыграть…»

Ну зачем вы выспрашиваете меня мои мысли об искусстве и о том, каковы цели искусства. Цель искусства, конечно, гуманизм. Вы же не хотите, чтобы я старался казаться умнее, чем я есть на самом деле. Все, что я думаю и об искусстве, и о жизни, и о людях, — все это заключено в моих песнях.

Я так самовыражаюсь. Если хотите знать мое мнение, слушайте мои песни.

С чего началась ваша актерская деятельность ? Когда и почему вы почувствовали себя актером? Какова роль театра и искусства вообще в человеческом обществе? Чем можно объяснить вашу популярность ?

Вы очень много вопросов мне задали. Это надо ответить большой брошюрой. С чего началась моя актерская деятельность — это очень просто. Я бросил строительный институт и поступил в школу-студию МХАТ. С трудом, потому что считали, что у меня больной голос. Пока этот голос стал модным, прошло целое десятилетие.

В чем причина популярности моей — я популярность не очень сильно ощущаю. Когда продолжаешь работать, нету времени на то, чтобы как-то обращать внимание: а я, по-моему, еще более популярен, чем вчера. Чтобы не почить на лаврах, надо продолжать работать. Пока я могу держать в руках карандаш, пока здесь что-то вертится, я буду продолжать работать. Не помню я, когда стал популярным; не знаю, в чем причина моей популярности. Разберитесь сами. Спросите у своих друзей. Если они ко мне прилично относятся, они вам скажут, почему они ко мне так относятся. А чего же меня спрашивать, в чем причина. Разве можно на это ответить?! Одна из причин, почему эти песни стали известны, это их дружественный настрой. В них есть доверие. Я абсолютно доверяю залу своему и своим слушателям.

Собираетесь ли вы выпустить книгу стихов? Если да, то как она будет называться?

Это не только от меня зависит, как вы понимаете. Я-то собираюсь. Сколько прособираюсь — не знаю. Сколько будут собираться те, от кого это зависит, — тем более мне не известно. Как она будет называться — как вы понимаете, еще пока даже разговора об этом нету серьезного. Хотя есть предложения и по поводу книги, и по поводу подборок. Вы знаете, чем становиться просителем и обивать пороги редакций, выслушивая пожелания, как переделать строчки, лучше сидеть и писать. Вместо того, чтобы становиться неудачником, которому не удается напечататься. Зачем?! Можно писать и петь вам. Это же тоже самое. А вы не думаете, что магнитофонные записи — это род литературы теперешней? Ведь если бы были магнитофоны при Александре Сергеевиче Пушкине, то, я думаю, некоторые его стихи были бы только на магнитофонах.

Помните ли вы свою первую любовь? Счастливы ли вы?

Я счастлив невероятно. Очень. А по поводу первой любви — конечно, помню. Она же первая, как же можно забыть.

Можно ли создавать произведения искусства, обладая повышенной чувствительностью и восприимчивостью, но не имея жизненного опыта?

Можно. Но лучше и опыта иметь немножко. Вы наверное, понимаете под жизненным опытом ситуации, когда вас жизнь била молотком по голове. Короче говоря, страдание. Верно? Вообще-то, конечно, искусства настоящего без страдания нету. Не обязательно, чтобы человека притесняли, стреляли в него, мучали, забирали родственников… Нет, если человек в душе, даже без внешних воздействий, испытывал вот это вот чувство страдания: за людей, за близких, за ситуацию — это уже очень много значит. Это есть база, это создает жизненный опыт. А страдать и очень сильно могут даже молодые люди. Так что возможно писать, будучи молодым человеком, обладая повышенной чувствительностью, но не имея жизненного опыта в том смысле, в котором вы говорите. Я так думаю. Другие могут думать по-другому. Это не постулаты.

Что важнее: семья, счастье, карьера или долг?

Семья — это хорошо. Счастье — это лучше. Карьера тоже не мешает. Долг — безусловно!

Нам нового начальника назначили…

Ну я вас поздравляю. А если вы имеете в виду, что это название песни, — это не моя. Я про начальников не пишу.

У вас много песен для детей. Напишите, пожалуйста, песню про маленького принца.

Возможно, будет такая песня. У меня с детскими вещами просто трагедия. Я давно пишу детские стихи, у меня даже есть книжка детская. Примерно на 3-4 печатных листа. Очень большая книжка стихов детских. Целая поэма, состоящая из девяти частей. Я ее принес в редакцию. Один писатель — я не помню его фамилии — написал рецензию: «Горький говорил, что для детей надо писать лучше, чем для взрослых. Почему же Высоцкий…» Редактор был в восторге от моей книги, но после рецензии сник. Я его спросил, кто это такой. Он ответил: «Очень известный детский писатель!»

— А он меня знает?

— Конечно!

— А я его — нет!

На этом мы и разошлись.

После этого я много пытался писать для детей. Наконец вышла пластинка «Алиса в Стране Чудес». Вы знаете, мои детские песни — они не совсем детские. Но дети их очень хорошо понимают. Но и взрослые их понимают тоже. Я буду продолжать писать для детей. А издание этих вещей, к сожалению, не только от меня зависит. Там такая мафия…

В одном из своих выступлений вы говорили, что напишете 49 песен на спортивную тему. Как у вас идут дела в этом направлении?

В этом направлении дела продвигаются, но туго, если честно говорить. Появилась песня о штангистах, несколько зарисовок: футбольные, хоккейные… Но сорока девяти я еще не успел написать.

Нравятся пи вам песни на французском языке в вашем исполнении?

Нет, на русском нравятся больше. Я попробовал это сделать. Но чтобы это сделать хорошо, нужно много работать. Одна из этих песен — «Прерванный полет» — была переведена очень хорошим поэтом и прекрасным композитором, Максимом Ле Форестье. Он замечательный парень. Он сделал хороший перевод, на высоком уровне. Но все равно, как ни странно, песня теряет при переводе. Уходит острота проблемы и темы. На русском языке это песня трагическая, песня о том, что человека убили, дав ему только попробовать чуть-чуть начать. А по-французски получилось, что с ним что-то случилось, заболел да умер.

Ваше отношение к России, Руси, ее достоинствам и недостаткам.

Это не вопрос, это тема, над которой я вот уже двадцать лет работаю своими песнями. Поэтому если вы действительно хотите узнать мое отношение, постарайтесь как можно больше собрать моих песен. Я люблю все, что касается достоинства моей страны, и не принимаю все, ненавижу многое, что касается ее недостатков.

У вас получается много «р-р-р» и «х-х». Это стиль или дополнительный эффект?

Это не дополнительный эффект. Я пою, как умею. Тем более, что я не пою. Вы пишете: «Почему вы так странно поете?» — Если вы хотите послушать пение, вам нужно идти на эстрадный концерт либо в оперу. Я пишу стихи, которые исполняю под гитару. Мелодию придумываю легкую, чтобы облегчить ваше восприятие. А насчет «р-р» и «х-х» — это уж как могу.

Пробовали ли вы писать прозу?

Пробовал и пробую. Считаю, что выпускать ее в свет рано, тем более, что нельзя прийти с гитарой и ее спеть. У меня и с поэзией не очень-то получается в смысле напечатания и обнародования.

Как вы относитесь к творчеству Аллы Пугачевой?

Я вообще к ней отношусь с уважением. Мне кажется, что она работает очень много актерски. То есть она исполнительница песен очень любопытная. Мне не на что посетовать, за исключением одного. Я думаю, что ей надо быть более разборчивой в выборе текстов. А как исполнитель она у меня вызывает уважение. Она работает над песней.

Она, как и вы, разговаривает со зрителем. Поверяет самые сокровенные чувства…

Видите ли, в чем дело. Я вам сокровенных чувств не поверяю. Считаю, что это лишнее. Нужно делиться с людьми мыслями по поводу того, что их тоже интересует. А если я вам буду рассказывать свои сокровенные чувства, они вам могут быть совсем не интересны. Так можно докатиться до разговоров о том, кто с кем, кто как, кто когда.

Храните ли вы все, написанное вами?

Нет, не все храню. К сожалению.

В каком виде вы храните написанное ? Как это передать грядущим поколениям? Нужно публиковать…

Я тоже считаю, что хорошо было бы опубликовать. Не знаю, насколько нужно, но было бы хорошо. И для меня, и для людей, которые это любят тоже. Но сие от нас с вами не зависит, как вы понимаете. Я пытался кое-что опубликовать. Простые стихи, чистые стихи, никакие не песни. В «Авpope». Там был «Дорожный дневник». Кстати, одно из стихотворений из него в каком-то непонятном виде появилось в «Дне поэзии». Я такого стихотворения не писал. Страшно обрезанное, исковерканное, искореженное. Не осталось в нем того, ради чего я писал это стихотворение. Такое стихотворение мог бы написать любой человек. В несколько издательств я отдавал стихи, посвященные Шукшину, на смерть Шукшина Васи написанные.

Но мне их возвращают. Я не жалуюсь, я просто объясняю положение вещей. Иногда предлагают опубликовать в таком виде, в котором я не соглашаюсь публиковать. Я не помираю с голоду. Играю в театре, снимаюсь в кино и так далее. Поэтому это меня не очень сильно допекает. И я предпочитаю это оставить здесь. Если вы это любите, оно у вас в сердцах. В том виде, как я хочу, а не в том, как они предпочитают. Поэтому пока мои стихи не публиковались нигде. И храню я не все, мною написанное. Но вот недавно, совсем недавно, несколько дней тому назад, я вдруг познакомился с двумя людьми, которые собрали все! Вы можете себе представить — просто все! За исключением, пожалуй, сотни вещей, которых они не нашли. Подготовили два гигантских тома. Я был поражен. Там были вещи, единожды мною спетые где-то в какой-то компании, где мы выпивали. Я даже уже этого не помню. Есть там такие вещи, которых я больше не исполнял, кроме вот этого единственного раза, который они откопали. Они были на студиях. Нашли все, что не вошло в картины. Это просто поразительно. К счастью для меня, нашлись люди, которые настолько к этому относятся с уважением, что проделали такую гигантскую работу. Так что, я думаю, это не пропало совсем.

Спойте какую-нибудь лирическую песню.

У меня все песни лирические. Что такое лирика? — Вы имеете в виду, наверное, любовную лирику. Такой я в прямом смысле этого слова я не пишу. У меня гражданская лирика, скажем.

У Дольского есть песни-пародии на вас…

Я вообще против пародий, за исключением пародий на стиль литературный. Я не люблю, когда пародия носит развлекательный характер. Люблю литературные пародии. В этом деле был один великий человек — Архангельский. Сейчас есть Саша Иванов, который это делает неплохо. Лучше всех из теперешних это делает Леня Филатов. Он не делает пародию, взявши одну строчку и обрабатывая ее, а делает пародию на стиль и очень хорошо это показывает.

Почему вам не нравятся пародии Дольского?

Во-первых, я не очень хорошо их знаю. Во-вторых, я не собираюсь сходить с арены. Пародии надо писать, когда нету человека. И еще. Пародии пишут, когда сами не могут. Не получается стихи писать, вот и пишут пародии. Потом, надо различать дружеские шаржи, эпиграммы… Если пародия — эпиграмма — я ее понимаю, если дружеский шарж — понимаю, а если она не пойми что, рифмоплетство — какая же это пародия? Куплеты надо писать для эстрады.

Расскажите о своих стихах.

Рассказывать о стихах нельзя. Если вы хотите, я когда-нибудь устрою вечер стихов, которые я никогда не пою. Я могу вам кое-что почитать, но надо подготовиться к этому. Сегодня я не готов. Стихов у меня примерно столько же, сколько песен. Я их никогда почему-то — даже сам не знаю, почему — не читал. Может быть из-за того, что я не выработал своей манеры читать стихи. Иногда у меня получается, иногда — нет. Когда это образуется, я буду делать творческие вечера, на которых просто буду читать стихи. Но пока я этого не делаю.

Человеческий недостаток, к которому вы относитесь снисходительно.

Физическая слабость.

Недостаток, который вы не прощаете.

Их много. Я не хочу перечислять, но жадность и отсутствие позиции у человека. Когда он не способен к самостоятельному мышлению.

Что вы цените в мужчинах?

Сочетание доброты, силы и ума.

Что вы цените в женщинах?

Ум, красоту и доброту. Внешне красивой быть не обязательно.

Какой вопрос вы хотели бы задать самому себе?

Сколько мне еще осталось лет, месяцев, недель, дней и часов творчества. Вот этот вопрос я хотел бы задать себе. Вернее, знать на него ответ.

Я считаю вас поэтом. А кем вы себя считаете?

На этот вопрос ответить очень сложно. Тем, кто я есть. Сочетание тех жанров и элементов искусства, которыми я занимаюсь и пытаюсь делать из них синтез, может быть, это даже какой-то новый вид искусства. Ведь в XIX веке не было магнитофонов. Была только бумага. А сейчас появились магнитофоны, даже видеомагнитофоны.

Больше всего, конечно, я работаю со стихами.

А когда появилась гитара?

Гитара появилась совсем случайно и странно. Я давно, как все молодые люди, писал стихи. Писал много смешного. В театральном училище я писал целые громадные капустники, которые шли по полтора-два часа. У меня был капустник на втором курсе — пародия на все виды искусства. Их было одиннадцать или двенадцать — была и оперетта, и опера. Мы делали свои тексты и на темы дня, и на темы наши студийные, и я всегда являлся автором. То есть я писал комедийные вещи с какой-нибудь серьезной подоплекой давно. И занимался стихами очень давно, с детства. Гитара появилась так. Вдруг я однажды услышал магнитофон — тогда они были совсем плохие, магнитофоны. Сейчас вот появилась аппаратура и отечественная, и «оттуда» хорошего качества. А тогда я вдруг услышал приятный голос, удивительные по тем временам мелодии и, конечно, стихи, которые я тоже узнал. Это был Булат. И вдруг я понял, что впечатление от стихов можно усилить музыкальным инструментом и мелодией. Я попробовал это сделать. Когда у меня появлялась строка, я брал гитару. Если она не ложилась на ритм, я менял ритм. Вдруг я увидел, что это даже работать помогает. То есть удобнее сочинять с гитарой. Поэтому многие люди называют это песнями. Я не называю это песнями. Я считаю, что это стихи, исполняемые под гитару, под рояль, под какую-то ритмическую основу.

Так появилась гитара. Я попробовал сначала петь под рояль и под аккордеон, потому что, когда я был маленьким пацаном, меня заставляли родители из-под палки заниматься музыкой — спасибо им! Я немного обучен музыкальной грамоте, хотя я, конечно, все забыл. Но это дало мне возможность все-таки хоть как-то худо-бедно овладеть вот этим бесхитростным инструментом — гитарой. Я играю примитивно, часто слышу по этому поводу упреки в свой адрес. Но такая примитивизация — нарочитая. Я специально делаю упрощенные ритм и мелодию, чтобы это входило сразу моим зрителям не только в уши, но и в души. Чтобы мелодия не мешала воспринимать текст. Появилась она лет четырнадцать тому назад, после окончания студии.

У вас в Париже было три концерта?

Было три концерта. Мы сорок дней подряд играли несколько спектаклей, которые привез наш театр на гастроли. Я играл там «Гамлета», играл в спектакле «Десять дней, которые потрясли мир». Мы привезли четыре спектакля. Я был занят в половине репертуара. Потом театр уехал в Москву. А я давно уже получил приглашение сделать несколько выступлений в Париже. И чтобы несколько раз не выезжать, то мы решили, что я останусь и мы сделаем эти выступления. Сначала был вечер поэзии советской, и я попал в число всех приехавших поэтов. Это было двадцать шестого октября. Выступали в громадном зале на семь тысяч человек. После вечера приехал театр. Я стал выступать как актер. Потом театр уехал, и я стал выступать как автор и исполнитель своих стихов.

И все в одном и том же зале?

Нет, залы были разные. Все три зала были разные. Последний зал был очень смешной. Они отдали мне зал, в котором работают начинающие певцы. Он очень остроумно сделан. Сцена выдается вперед таким мысом, как нос корабля. Если на концерте мало людей, их сажают в сегмент, который образуется сразу перед сценой. А что происходит по бокам, ты не видишь. Это они сделали, чтобы не травмировать начинающих певцов, у которых иногда в зале бывают два человека, которых он сам пригласил и которые случайно об этом вспомнили. И у меня могла случиться такая история. Афишки расклеили в пятницу вечером — желтенькие такие листочки, и только в одном районе. Зал назывался «Элизе Монмартр». В первый день на моем выступлении оказалось триста пятьдесят человек. На это никто не рассчитывал. И забегал директор, француз, не понимающий, что я пою и как могло получиться, что оказалось почти половина зала людей. Этого не может быть! Не было ни рекламы, ничего! На второй день у меня было человек пятьсот. А на третий день мы не пустили примерно столько же людей, сколько было в зале. Я считаю, что и мои гастроли прошли с успехом.

А понимание французской публикой песен?

Я сначала подумал, что это все больше любители русского языка и русской словесности. Возможно, так оно и было. Но в последнем зале работало несколько студентов-социологов. И они опросили зрителей. Оказалось, что из девятисот шестидесяти человек, которые заполнили зал в этот день, шестьсот вообще не говорят и не понимают по-русски. Остальные просто любят русскую литературу и пришли послушать. Значит, как это было сделано. Был маленький перевод на несколько секунд, буквально на двадцать секунд. Я пел в сопровождении гитариста, с которым записывался и на диски. Он из национального симфонического оркестра, басист. Я с гитарой — и все. Вот в таком сопровождении. Работал я без перерыва час двадцать, потому что я жутко не люблю делать перерывы. Я считаю, что для авторской песни перерывы не нужны, потому что только-только установишь контакт с людьми, вот это самое, что не ухватишь ни носом, ни ухом, ни глазом, — а каким-то подсознанием, шестым чувством, — надо перерыв делать… Все пошли в буфет. Я этого очень не люблю. Поэтому я такой прессинг устроил — час двадцать. Я успел им спеть около тридцати вещей. Прием мало отличался от того, что здесь. Правда, нервная нагрузка была больше. Первый раз на чужой аудитории. А еще когда узнал, что они мало понимают…

Но на некоторые вещи реакция была намного сильнее, чем здесь, чем в Москве. Как говорится, нет пророков в своем отечестве. Москвичи знают, что я тут, под боком, можно пойти в театр, услышать, увидеть. А там они знали, что, может быть, это никогда больше не придется послушать. Поэтому просто демонстрацию мне устроили за исполнение некоторых вещей. За то, что я перед ними трачусь. За то, что я с ними общаюсь так, как будто бы они полностью понимают то, что я для них пою.

Какие песни лучше всего принимала французская публика?

Во-первых, стилизации. Например: «В сон мне — желтые огни…» Такая стилизация на цыганские темы. Они понимали, что им это известно. Это они принимали безусловно. Но самое ценное, что они принимали песни с напором и отдачей, после которых надо вытирать пот с лица, и песни куплетной формы, где я имел возможность актерски еще что-то поиграть. Их это очень забавляло. Оказывается, такого во Франции не существует совсем. У них слово «шансонье» совсем не означает того, что мы под него подкладываем здесь: барды, менестрели, шансонье. Ничего подобного. У них шансонье — типа нашего конферансье. И когда они видели, что я меняю голоса и разные характеры им представляю, это их страшно забавляло. В это время уже вышел диск с переводом, и они начинали смотреть, в чем там дело. И запоздало хохотали.

Многое зависит от того, для чего человек пришел в зрительный зал. Если для того, чтобы потом прийти и рассказать знакомым: «Я такую ерунду посмотрел!» — так и смотреть будет. Если он пришел совсем непосвященный — все зависит от того, что происходит на сцене. А если человек пришел для того, чтобы ему понравился человек, с которым он сейчас познакомится, то тебе остается сделать совсем немного, чтобы это случилось.