Глава 21

Глава 21

Еще не успел раскаленный шар солнца зайти за горизонт, а серебристый серп полумесяца выглянуть из-за него, как я уже был в своей каюте. Дело в том, что к вечеру становилось прохладно и меня к тому же начинал мучить страшный кашель и удушье, а я не хотел, чтобы в таком виде я был замечен кем-либо из посторонних.

Но в тот день и в каюте кашель не давал мне покоя. Я буквально захлебывался, и не было никаких сил сдержаться. Казалось, что все внутренности уже выскочили наружу, а кашель все не проходил. Я сидел на койке, сжавшись в углу каюты и вытирая слезы, невольно сочившиеся из глаз, и ждал очередного приступа, как ждет приговоренный к смерти, когда ему зачитают приговор, когда кто-то тихонько постучал в дверь.

«Кого еще черт несет?» — подумал я со злостью и пошел открывать дверь, пытаясь на ходу привести себя по возможности в порядок. Резко дернув задвижку двери, которая почему-то открылась очень свободно, я буквально обомлел на пороге.

Передо мной стояла живая Клеопатра или ее привидение, я так и не разобрал, потому что, растерявшись, замер от неожиданности. Иссиня-черные волосы, ниспадая на грудь, обрамляли ее продолговатое, безупречно очерченное лицо, и было в нем что-то горделивое. Огромные глаза, голубые, как подснежники, ресницы и брови под цвет волос, кожа матовая, молочно-белая, губы свежие, будто вишни, зубки — краше жемчуга. Шея грациозная и изящная, как у лебедя, руки, пожалуй, чуть длинноватые, зато безукоризненной формы, стан гибкий, словно лоза, глядящая в воду озера, или пальма, что покачивается в оазисе. От нее исходил аромат богатства и хорошего вкуса, который можно купить только за очень приличные деньги.

— Вы позволите мне зайти? — проговорила она тихим, приятным голосом.

— Да, конечно, пожалуйста, — с опозданием ответил я в растерянности и, пропустив леди вперед, закрыл за ней дверь. — Пожалуйста, простите меня за такой беспорядок: я немного захворал, — проговорил я, пытаясь прийти в себя и в то же время разглядывая этот живой идеал и хрустальную мечту любого мужчины.

На ней были белые туфельки, такое же белое платьице в виде туники, как бы небрежно перетянутое в талии тоненьким пояском. Пальцы были унизаны кольцами и перстнями, а на шее на тонкой золотой цепочке блистал маленький крестик с бриллиантом. Несколько прядей шелковистых волос, спадающих на плечи, кокетливо вздымались на ее нежной груди, которая наполовину была открыта и дышала молодостью и жаром.

— Простите за вторжение, но я живу в каюте через стенку и, услышав, как вы мучаетесь вот уже несколько часов подряд, решила прийти к вам на помощь. Выпейте, пожалуйста, вот это, и вам сразу же полегчает.

Она протянула мне что-то величиной со спичечную головку, я взял протянутое и тут же проглотил вместе со слюной. Она с изумлением наблюдала эту картину, но затем, как бы опомнившись, встала, подошла к столику, взяла графин с водой и, налив мне полный стакан, протянула его с необыкновенной нежностью, участием и теплом.

Я поблагодарил ее, сделал несколько глотков и отставил стакан в сторону. Как ни странно, но одно только присутствие этой женщины избавило меня от мучительного процесса, и я смотрел на нее глазами только что спасенной жертвы.

— Позвольте представиться, меня зовут Заур, я направляюсь в Египет по личным делам.

— Очень приятно. Елена.

— Простите, но если Елена, из-за которой началась Троянская война, была похожа на вас, то теперь я могу понять Париса!

— Благодарю вас, Заур, вы умеете угодить даме.

— А вы — вылечить кавалера. — И мы оба рассмеялись.

— Интересно, но вы даже не спросили у меня, что я вам дала, может, это был яд?

— Если одно ваше присутствие, Леночка, избавило меня от болезни, то о каком яде может идти речь? Да к тому же я уверен, что в ваших руках даже цикута превратилась бы в бальзам.

Взглянув на меня томным взглядом синих как небо глаз и мило улыбнувшись, она повернула голову и, пытаясь разглядеть в иллюминаторе серебряный полумесяц, спросила как бы между прочим:

— Заур, вам очень плохо?

Не знаю почему, но вопрос не застал меня врасплох, больше того, мне почему-то захотелось пооткровенничать, развязать язык, забыть обо всем.

— Да, Леночка, — проговорил я тихим голосом, — мне так плохо, что я почти умираю. У меня чахотка, и плыву я в Египет скорей не для того, чтобы поправиться, а потому, что не могу умереть в постели.

— Я это поняла, еще даже не переступив порога вашей каюты, но, глядя на вас, я бы не сказала, что вы отчаиваетесь.

— Ну что вы, Леночка, конечно же нет. Я прошел в этой жизни через такие круги ада, что Данте отдыхает, так мне ли отчаиваться? Да к тому же я джентльмен удачи, а такие люди, как правило, умирают мгновенно — либо от пули, либо от ножа.

— Зачем вы пытаетесь оттолкнуть меня, Заур?

— Потому что я увидел жалость в ваших глазах, Леночка, а она вам может сослужить дурную службу, и вы будете корить себя потом всю жизнь.

— За что, например?

— За то, что я могу нечаянно влюбиться в вас. Согласитесь, такой подарок судьбы у края могилы — это ли не мука для несчастного?

— У вас нет чего-нибудь выпить?

— Нет, к сожалению, я еще не успел обустроиться, но сейчас мы что-нибудь придумаем.

Снимая трубку телефона внутреннего пользования, я спросил, что она будет пить, и в то же время попросил прощения за неудобства.

— Ну что вы, Заур, все нормально, я просто немного замерзла.

— Может быть, закрыть иллюминатор?

— Нет, нет, не нужно, что вы, — вам ведь совершенно необходим свежий воздух.

В этот момент в дверь каюты постучали. Это стюард принес коньяк, шоколад и лимон. Мы выпили и немного раскрепостились.

Леночка была женой дипломата и направлялась в Карачи, к месту службы своего супруга. Родом она была из Москвы, так что нам было о чем поговорить. Как ни странно, но я не скрыл от нее почти ничего из своего прошлого, и она, судя по ее взаимным откровениям, была мне за это благодарна.

В тот момент я был склонен предполагать, что ее послал мне Бог, еще раз давая возможность почувствовать вкус к жизни, с тем чтобы я боролся за нее. С самого нашего знакомства она поняла это и до конца нашей встречи пыталась стать для меня тем аккумулятором, откуда я мог бы заряжаться и черпать свои силы.

Руслан и Людмила были откровенно поражены таким тандемом, и со стороны я не просто видел, а чувствовал, как они восхищались моим талантом, думая, что я играю какую-то придуманную экспромтом роль. Я не стал их разочаровывать.

Через два дня пути, утром, «Тарас Шевченко» бросил якорь в афинском порту. Выйдя на берег, мы до самого вечера бродили по древним руинам Акрополя и храмам этого божественного города, а после ужина уехали далеко-далеко и оказались в какой-то деревне у моря. Безоблачное небо сияло здесь неистовой синевой, вечнозеленые пальмы шептались о чем-то между собой, а лодки искателей жемчуга скользили по зеркалу залива, в безбрежном просторе Средиземного моря, у кроваво-алого горизонта.

За эти несколько дней я преобразился буквально на глазах. Что касалось наших отношений с Леной, то они были дружескими, так, по крайней мере, принято выражаться в порядочном обществе. День мы проводили на палубе, гуляя и отдыхая под тенью навесов. Она купалась в бассейне, а я, сидя в шезлонге и наблюдая за ней, фантазировал и мечтал. А как было не мечтать, глядя на это поистине божественное создание?

Вечером мою спутницу манило казино. Я стоял у зеленого стола с рулеткой и по ходу того, как крутился шарик, внимательно наблюдал за выражением ее глаз, следил, как менялась мимика ее лица в тот момент, когда шарик западал в какое-нибудь из гнезд, как она радовалась или огорчалась, и делал свои выводы.

Много лет назад один старый лагерный шулер объяснял мне некоторые нюансы в этом роде. Прежде чем сесть с кем-то играть по-крупному, он всегда наблюдал за ним, долгое время присутствуя рядом, когда его будущий партнер играл с кем-нибудь. И как правило, в течение короткого времени мог безошибочно определить характер и нутро этого игрока.

— Самые искренние чувства человека и его изначальная суть проявляются именно в игре: все написано на его лице, — говорил он мне, — но главное здесь, чтобы игрок не видел, что за ним следят.

Так что мне было интересно наблюдать и угадывать то, что в принципе было и так, как на ладони. Вся она была для меня как открытая книга — такая искренняя и по-хорошему доступная.

Сам же я никогда не садился за игорный стол. Профессиональные игроки вовсе не играют в рулетку — эта игра действует им на нервы, возбуждает их. Они заранее уверены, что шансов на выигрыш у них нет, и если кто-нибудь и рискнет поставить доллар, то с единственной целью: испробовать свое счастье, подобно тому, как опытный ювелир пробует предложенный ему металл.