Глава шестая КАМЕНЬ ЦЕНОЙ В МИЛЛИОН РУПИЙ

Глава шестая КАМЕНЬ ЦЕНОЙ В МИЛЛИОН РУПИЙ

В книге «Немного о себе» об американском журналисте, литераторе, издателе Уолкотте Бейлстире нет ни единого слова. А между тем человек этот, да и вся его семья, как уже говорилось, сыграли в жизни Редьярда Киплинга весьма заметную роль.

Внук преуспевающего юриста по вопросам недвижимости, выходца из семьи бежавших из Франции на Мартинику гугенотов Жозефа Балестье (ставшего в Америке Бейлстиром) и американской аристократки (если подобное сочетание возможно) из Коннектикута Кэролайн Старр Уолкотт, старший сын Анны Смит, дочери судьи Пешина Смита — Уолкотт Бейлстир с самого детства был гордостью матери и живым примером для двух своих сестер, толковой, энергичной, похожей на бабку Кэролайн и красавицы Джозефин, а также младшего брата Битти, избалованного и распущенного красавца и повесы. Любили и восхищались Уолкоттом не только дома, в родовом поместье Балестье «Бичвуд» («Буковый лес») возле городка Брэттлборо в Вермонте, но и в Корнелле, закончив который, Уолкотт сочинил и опубликовал два романа и перебрался в Лондон, где занялся литературой и авторским правом — он представлял интересы американского издателя Джеймса Лоуэлла, публиковавшего дешевые репринты популярных авторов. Уолкотт был человеком не только одаренным, но и, в отличие от младшего брата, предпочитавшего книгам бутылку виски, красивых девушек, лошадей и собак, трудолюбивым, энергичным и исключительно упорным — для него не было ничего невозможного. Не прошло и месяца после открытия офиса в Динс-Ярде, в двух шагах от Вестминстерского аббатства, а ему уже удалось приобрести права на переиздание таких маститых авторов, как Генри Джеймс, называвший его «драгоценным Бейлстиром», и Хамфри Уорд, чей давно забытый душещипательный роман из жизни духовенства «Роберт Элсмир» в начале 1890-х годов пользовался немалым спросом.

Когда Бейлстир впервые услышал о Киплинге, он якобы поинтересовался: «Редьярд Киплинг? Это мужчина или женщина? Как его настоящее имя?» Восходящее литературное светило заинтересовало американца до такой степени, что, рассказывают, однажды вечером Уолкотт явился к нему на Вильерс-стрит познакомиться, не застал дома и преспокойно прождал его до полуночи. Молодые люди сошлись очень быстро, и это при том, что Киплинг, при всей своей общительности, с людьми сходился Плохо и, как правило, держался от общества, тем более литературного, в стороне, к писателям — повторимся — относился настороженно, не без скепсиса. «Когда я познакомился с литературными кругами и их продукцией, — напишет он в автобиографии, — меня поразила скудость умственного багажа некоторых сочинителей…»

За полтора года дружбы Киплинг и обаятельный, сообразительный, необычайно практичный и напористый Бейлстир сблизились настолько, что Киплинг к мнению Бейлстира по вопросам авторского права прислушивался больше, чем к своему «личному» агенту Уотту, чем нередко выводил последнего из себя. Прислушивался Киплинг к советам друга и когда речь шла о литературе: история с счастливым финалом романа «Свет погас» говорит сама за себя. Киплинг, впрочем, был не одинок: обаяние Уолкотта Бейлстира было столь велико, что под него подпадали такие разные и непростые в общении знаменитости, как Генри Джеймс, Джеймс Уистлер, Артур Во — завсегдатаи воскресных журфиксов в доме Эдмунда Госса, где Бейлстир был своим человеком.

Разделить лондонский успех Уолкотта прибыли в 1890 году из Вермонта все Бейлстиры: мать Анна Смит с дочерьми и младшим сыном. Пока непутевый Битти отдавал должное столичным увеселениям, правильная и целеустремленная Кэролайн взялась привести в порядок холостяцкий быт старшего брата и своего кумира — и в съемной лондонской квартире, и в коттедже на острове Уайт, где тот проводил свободное время (нередко, кстати, в обществе Киплинга), и в Динс-Ярде, где она, скорее всего, с Киплингом впервые и повстречалась. Как протекал их роман (и протекал ли), неизвестно; когда Кэрри и Радди приняли решение пожениться, были ли они обручены, мы также не знаем: автобиография по обыкновению молчит, многочисленные английские и американские биографии Киплинга, где скрупулезно описан каждый день, если не час, из жизни классика, молчат тоже. Известно только, как отреагировали на это знакомство родители Киплинга. Проницательная Алиса сразу же догадалась о матримониальных планах сына и низкорослой, полнотелой американочки, которая была старше его на три года, что тоже, как известно, невесту в глазах будущей свекрови не украшает. «Эта женщина, — провидела Алиса, — женит на себе нашего Радди». Читатель, надо думать, обратил внимание на сочетание указательного местоимения «эта» и притяжательного «нашего»; своим прогнозом Алиса вряд ли осталась довольна. А вот благодушный Джон Локвуд, ни о чем, как и все мужчины, не догадываясь и подметив лишь основательность Кэролайн, сострил: «Кэрри Бейлстир в прошлой жизни была добропорядочным, хотя и избалованным, мужчиной».

До женитьбы, впрочем, было еще далеко — целых два года. В 1890–1891 годах Киплингу было не до брака. Наверняка еще свежи были в памяти отношения с Фло Гаррард, перипетии их последней встречи. Продолжалась оживленная переписка с другой Кэролайн — Тейлор, да и творческая активность в эти годы была у писателя как никогда велика. «Казарменные баллады», число которых неуклонно растет, печатаются одновременно в «Скотс обсервер» у Хенли и в «Сент-Джеймсез газетт», а в апреле 1891 года в издательстве «Мэтьюэн» выходят отдельным сборником, который пользуется таким сногсшибательным успехом, что в 1892 году баллады переиздаются три раза, а за последующие тридцать лет — еще пятьдесят. Продолжают писаться и печататься рассказы — и из оставшейся в прошлом индийской и из нынешней английской жизни. Ко всему прочему, Киплинг опять пишет роман — уже третий по счету. На этот раз, правда, не один, а с соавтором. И соавтор этот — Уолкотт Бейлстир.

Первое упоминание о романе мы встречаем в письме Бейлстира своему приятелю, известному американскому прозаику Уильяму Дину Хоуэллсу от 12 июля 1890 года: «Последнее время я вижу Киплинга еще чаще: мы с ним вместе пишем роман. Действие будет происходить частично на Диком Западе (У. Б.), а частично в Индии (Р. К.)». Роли соавторов, следовательно, уже распределены: Бейлстир «отвечает» за Америку, Киплинг — за Индию. Спустя полгода, 18 февраля 1891-го, Бейлстир с прежним энтузиазмом «докладывает» тому же Хоуэллсу: «Мы с Киплингом с головой погрузились в роман и написали уже больше двух третей… Совместная работа оказалась легче, чем мы предполагали… Дело спорится. Генри Джеймс прочел первую часть и остался от атмосферы Дикого Запада в восторге». Спустя еще полгода американский журналист, приятель Киплинга Уилл Кэбот в вермонтской газете «Вермонт Феникс» знакомит читателей с «творческой лабораторией» соавторов. По его сведениям, Бейлстир сидит за машинкой и «безостановочно колотит по клавишам», Киплинг же меряет шагами комнату; «каждый что-то придумывает, предлагает или критикует написанное». Когда журналист писал эти строки, роман еще не был дописан, а тандем уже распался. В августе Киплинг мерил шагами не комнату, а палубу, и не в Лондоне, а в Южном полушарии — и, тем не менее, было очевидно по уже печатавшимся в журналах главах, что творческое сотрудничество состоялось. А вот состоялся ли роман?

Название, как и общий замысел, принадлежало Бейлстиру. Называться роман должен был не слишком внятно: «Наулаха. Роман о Востоке и Западе». Поясним: наулахой на хинди называется драгоценный камень ценой в 900 тысяч рупий (наулах — девять лакхов, один лакх — 100 тысяч рупий). По замыслу соавторов, американский инженер Николас Тарвин (американский аналог Дика Хелдара) отправляется из Америки в Индию на поиски драгоценного камня, дабы этим деянием завоевать расположение любимой женщины Кейт Шерифф, во многом списанной с художницы Мейзи из романа «Свет погас». Американские сцены, как уже говорилось, писал Бейлстир, индийские — Киплинг; пока герой, рискуя жизнью, разыскивает драгоценный камень ценой в миллион рупий, героиня мучительно решает, что для нее важнее — призвание миссионера или же брак с любимым человеком. Роман (как и «Свет погас» в американской «позитивной» редакции) кончился свадьбой, неискушенный читатель вздохнул с облегчением, мытарства героев, слава богу, подошли к концу.

При публикации романа по вине то ли издателей, то ли самого Киплинга (как уверяли издатели) в название вкралась ошибка, и книга стала называться «Наулака» (Naulahka). Вдобавок искушенные читатели не скрывали своего разочарования — для них было очевидно, что проект, осуществленный Бейлстиром и Киплингом, не творческий, а коммерческий, как, добавим от себя, и вся деятельность литератора и журналиста Бейлстира, на поводу у которого пошел Киплинг. «Он (Киплинг. — А. Л.) потрясает меня своей скороспелостью — и всевозможными дарованиями. Но отпугивает плодовитостью и спешкой», — замечает как раз в это время Роберт Луис Стивенсон в письме Генри Джеймсу. «Ступайте на Восток, мистер Киплинг, — вторит Стивенсону в американском журнале „Сенчури мэгэзин“ Эдмунд Госс. — Ступайте обратно на Восток. Исчезните! Возвращайтесь через десять лет с еще одной богатой добычей из страны чудес».

И Киплинг исчезает — тем более что к недомоганию литературному (скороспелость, плодовитость, спешка) прибавились недуги физические: из Индии писатель вывез, как выяснилось, не только местную экзотику — «богатую добычу», — но и малярию с дизентерией, приступы которых на первых порах постоянно преследуют его в Лондоне — еще одна причина его скверного настроения.

Если в 1890 году Киплинг трудится в поте лица и никуда из Англии не отлучается, если не считать короткой поездки в Париж — и опять на Парижскую выставку (к впечатлениям десятилетней давности добавились Эйфелева башня и caf? au lait в больших чашках), то в следующем году он совершает целых три путешествия подряд. Сначала — в Италию, где писатель целый месяц нежится на вилле в Сорренто, куда его пригласил старый знакомый его отца лорд Дафферин — в прошлом, как мы помним, вице-король Индии, а ныне посол ее величества на Апеннинах. Потом — в Америку, вместе с дядей, методистским священником Фредом Макдональдом, отправившимся в Нью-Йорк навестить заболевшего брата Генри. Поездка эта была короткой и во всех отношениях неудачной. Начать с того, что Генри, которого дядя с племянником поехали проведать, не дождавшись их, умер. Вдобавок, Киплинг — должно быть, впервые — понял, что такое оборотная сторона славы, которая добралась до Америки раньше его. Автора путевых очерков, которые первоначально печатались в «Пионере», а потом пиратски перепечатывались в американских газетах, многие в Штатах за резкие высказывания против их страны невзлюбили, и репортеры, естественно, устроили на обидчика настоящую охоту. Не помог даже псевдоним «Дж. Макдональд», под которым предусмотрительно скрывался путешественник с запоминающейся внешностью: очки, усы, тяжелый подбородок, лысина. Киплинговских карикатур и фотографий в английской и американской прессе набралось за этот год столько, что спрятаться от нью-йоркских журналистов не представлялось возможным. Киплинг распустил было слухи, что занемог, и срочно отбыл в Италию, о чем 13 июня 1891 года сообщили газеты, однако ушлых репортеров провести не удалось: писатель был найден в нью-йоркском отеле, разоблачен, и интервью с ним в качестве опровержения было напечатано спустя неделю в охочей до сенсаций «Нью-Йорк геральд». По версии же Фреда Макдональда, все было несколько иначе. Поначалу репортеры приняли его за Киплинга, потом, сообразив, что перед ними не фиктивный, а настоящий Макдональд, стали выяснять, где можно найти Редьярда Киплинга, писателя. Дядя сообщил им, что племянник в Нью-Йорке, но серьезно болен, после чего последовала журналистская месть: на следующее утро газеты написали, что «мистер Киплинг прибыл в Нью-Йорк, но оказался совершенной развалиной — и физически, и умственно».

И, наконец, в августе того же года писатель после тяжелого гриппа отправляется в Южное полушарие — поправить здоровье, набраться сил, и физических и моральных, и скрыться хоть на время от назойливых корреспондентов. В его планы входит побывать в Южной Африке, Австралии,‘Новой Зеландии, заехать, если получится, на Самоа к Стивенсону (не получилось ни тогда, ни в дальнейшем) и вернуться домой через Индию, погостив в Лахоре у родителей, которые в скором времени собирались и сами вернуться в Англию. В автобиографии всё это полугодовое путешествие заняло всего четыре страницы, у нас оно, пожалуй, займет еще меньше.

Вот его хронология.

Август — Киплинг отплывает из Лондона в Кейптаун на пароходе «Мавр», по пути останавливается на Мадейре. Сентябрь — Киплинг в Кейптауне; 25 сентября отплывает на «Дориде» в Австралию и Новую Зеландию. 13 октября — прибывает в Хобарт на Тасманию, откуда, спустя пять дней, отплывает в Новую Зеландию, в Веллингтон; 18 октября прибывает в Веллингтон, откуда через два дня перебирается на север в Окленд; 30 октября садится на корабль в Окленде и плывет на юг по маршруту: Веллингтон, Крайстчерч, Данидин, Блафф. Начало ноября — отплывает из Блаффа в Австралию, в Мельбурн, откуда, прожив в тогдашней столице не более двух дней, едет на поезде в Сидней, где проводит и того меньше — всего сутки. Начало декабря — на пароходе «Валетта», вместо того чтобы, в соответствии с первоначальными планами, плыть на Самоа, отплывает из Аделаиды, где его чествуют в местном литературном клубе «Йорик», на Цейлон. Из Коломбо переплывает в Калькутту и оттуда на поезде через южную и центральную Индию четверо суток едет в Лахор, куда приезжает за неделю до Рождества. За два дня до Рождества, однако, внезапно выезжает поездом из Лахора в Бомбей, откуда за две недели (сначала пароходом до Триеста, а оттуда поездом через всю Европу и опять пароходом) добирается до Англии.

А вот впечатления.

Кейптаун — сонный, неопрятный, провинциальный, но вполне уютный городок с голландскими домами и коровами, которые беспрепятственно бродят по центральным улицам. При этом Кейптаун, как выражаются американцы, вполне livable — удобен для жизни, и взят Киплингом на заметку; в этом южноафриканском городе писатель проживет не одну зиму, выезжая, как он выражался, «из мирной Англии в еще более мирный Кейптаун».

Австралия — огромные небеса, горячий ветер из пустыни, страна суровая, ее жители вечно раздражены, отчего она кажется еще более суровой; австралийцы считают себя «новыми», «юными» и свято верят, что со временем добьются замечательных успехов. При этом очень, по мнению Киплинга, напоминают американцев. «Мельбурн производит впечатление американского города, — заметил писатель в беседе с репортером местной газеты „Эпоха“. — Второсортного американского города. Америка чувствуется здесь во всем, но Америка не настоящая. Со временем, — „утешает“ австралийцев Киплинг, — у вас появится свой собственный колорит». И еще один «камень в огород» австралийцев: «В Австралии, — цитата из того же интервью, — слишком много политики для страны с несформировавшимся характером». А между тем страна «с несформировавшимся характером» принимала Киплинга на ура: в Мельбурне, в клубе «Острэл сэлон», был дан в его честь прием, за ним по пятам ходили репортеры и восторженные почитатели. «Я недавно тяжело болела, — призналась ему одна из поклонниц его таланта, — и выздоровела только благодаря вашим книгам». Книги юного англо-индийского дарования, впрочем, нравились далеко не всем: в Австралии «за непристойность» (?!) были запрещены «Простые рассказы с гор».

Зато Новая Зеландия Киплингу приглянулась: люди дружелюбные, девушки красивые, везде оказывается сердечный прием, холодное и бурное только море; лошади — дикие, с густыми, длинными гривами. Окленд — тих, миловиден, залит солнечным светом, на Южном острове — шотландцы, овцы и шквальные ветры. По пути из Блаффа в Мельбурн море не просто бурное, а свирепое, «Талун», на котором плывет из Новой Зеландии в Австралию Киплинг, попадает в чудовищный шторм, шквальный ветер валит с ног, не дает выйти на палубу.

Главное эстетическое впечатление — этнографический музей в Веллингтоне, на Лэмтонской набережной, куда Киплинга отвели, памятуя, кем служит его отец. Отвели и не ошиблись, заезжая знаменитость не скрывала своего восторга: «Среди мертвых костей и древних камней я чувствую себя как дома!»

Главное журналистское впечатление — интервью Киплинга в «Веллингтон таймс», которое писатель — он уже тогда не слишком жаловал репортеров и потому потребовал, чтобы ему дали прочесть гранки, — попросту не узнал. Главный редактор газеты Роберт Логнан: «Ну, что скажете?» Киплинг: «Это черт знает что, нет ни начала, ни конца, я это интервью снимаю». Логнан: «Вы опоздали, дорогой мой. Снять его мы уже не можем». Киплинг: «Прекрасно, в таком случае вам придется написать, что интервьюируемый это интервью в глаза не видал». Первый — и далеко не последний — конфликт с «чернильными душами», как называл Киплинг репортеров.

Знакомства и встречи. Премьер-министр Капской колонии Сесил Родс, империалист из империалистов, чем Киплингу очень импонирует. Говорит мало и довольно невнятно, при этом чувствуется, что человек он сильный, а Киплинг таких любил всегда. Капитан Бейли с британской военно-морской базы в южноафриканском Саймонстауне — отважен, весел, сметлив. Как и все киплинговские Томми Аткинсы, Бейли из породы «кипяток с уксусом». Дочь миссионера, автор нашумевшего романа «История африканской фермы» южноафриканская писательница и по совместительству суфражистка Оливия Шрайнер. Престарелый сэр Джордж Грей, в прошлом мэр Кейптауна, служил империи верой и правдой в Австралии, Африке, Новой Зеландии, на своем веку нанюхался пороху. Добропорядочный генерал Бут из Армии спасения; с ним Киплинг сошелся особенно близко, они вместе плыли из Австралии на Цейлон. И, наконец, наш старый знакомый Фрэнк Хаслем, латинист из колледжа Юнайтед-Сервисез, который в свое время зло высмеивал Радди за ошибки в спряжениях и склонениях, а теперь преподавал в новозеландской смешанной школе, и девочки, когда он попрекал их за незнание стихов Горация или Вергилия, молча делали ему глазки.

Ко всему вышеизложенному можно было бы добавить четыре вещи, три не слишком существенные и одну крайне важную.

Во-первых, в Австралии Киплингу предложили по старой памяти освещать для одной из местных газет «Мельбурнский кубок» — самые престижные после Аскота в мире скачки, посулили за «освещение» очень приличный гонорар, однако писатель наотрез отказался. И не в отместку за то, что в Австралии запретили «Простые рассказы». Отказ означал: с журналистикой покончено.

Во-вторых, в Лахоре «родная» «Гражданская и военная газета» поместила его фотографию — дескать, это у нас, а не где-нибудь, начинал знаменитый писатель. Спустя много лет к фотографии прибавится еще и барельеф возле того стола, за которым юный Радди, разбрызгивая чернила и проклиная незадавшуюся жизнь, корпел над газетными гранками.

В-третьих, владельцы «Пионера» вызвали Киплинга под самое Рождество в Аллахабад для переговоров. Предмет переговоров неизвестен, но понятен: бывший репортер прославился, и его стихи, рассказы, очерки, вне зависимости от их содержания, могли служить отличной рекламой для провинциальной газеты.

И, наконец, четвертое, самое главное. В конце ноября Киплинг не побывал, как первоначально собирался, у Стивенсона на Самоа, не остался с родителями на Рождество, не поехал на встречу с владельцами «Пионера» — и всё по одной и той же причине. Причина эта — дурные вести, пришедшие от Кэролайн Бейлстир: в Дрездене во время переговоров со своим новым партнером, издателем Уильямом Хайнеманном, 5 декабря скоропостижно умирает от тифа ее брат, закадычный друг и соавтор Киплинга Уолкотт Бейлстир.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.