Глава 8. ЦЕНОЙ ПРЕДАТЕЛЬСТВА К ВЛАСТИ

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава 8. ЦЕНОЙ ПРЕДАТЕЛЬСТВА К ВЛАСТИ

4 июля я снова стал свободным человеком. Я продолжал, как обычно, выпускать свои газеты, которые вышли с броскими заголовками на первой полосе: «Социалисты выходят из нацистской партии». Я опубликовал свою последнюю беседу с Гитлером почти дословно, под сенсационным заголовком.: «Министерский пост или революция?»

Естественно, что все немецкие газеты, кроме гитлеровских, подхватили эту тему и обыгрывали ее, как могли. Разрыв был полным. Мне оставалось только собрать моих приверженцев и перейти в наступление.

Вызов был брошен, и мои газеты сообщили о скором создании «Боевого содружества революционных национал-социалистов». Гитлер и Геббельс ответили хорошо организованной пропагандистской кампанией. Региональные лидеры СС и СА объявили, что каждый, кто станет поддерживать меня или читать мои газеты, будет немедленно исключен из партии. Гитлеровская «Фёлькишер беобахтер» и геббельсовская «Ангриф» старались перещеголять друг друга в клевете и злословии. Гитлер сам взял в руки перо, чтобы обозвать меня сомнительным и бездарным писакой и скрытым большевиком, а Геббельс заявил, что я состою на жаловании у Сталина.

Я вспомнил, что, увольняясь из армии, я попросил своего непосредственного командира, ставшего впоследствии знаменитым специалистом по геополитике и профессором, Карла Хаусхофера, дать мне армейскую характеристику. Поскольку революция 1918 года помешала мне получить ордена Макса-Иосифа и «За заслуги», к которым я был представлен, я постарался получить эту характеристику. В ней упоминались все мои знаки отличия, в том числе баварская медаль «За заслуги», Железный Крест первой и второй степени, нашивки за ранения и благодарности в приказах. Там указывались все сражения, в которых я принимал участие, а в заключение мой командир написал: «Штрассер - человек, беззаветно преданный делу, которое считает правым, и защищает его с непоколебимой смелостью».

Опубликовав этот документ, я ответил на клеветническую кампанию в свой адрес.

Первый раунд был выигран, но будущее оставалось туманным. Все стало ясно вечером 10 июля, когда я возвращался на станцию в Бранденбурге, который расположен недалеко от Берлина, со своим другом Бремом, инвалидом войны. Это был вечер того дня, когда состоялся первый митинг «Черного фронта».

Внезапно нас атаковала большая группа людей, похожих на хулиганов. Кто-то из них швырнул мне горсть перца в глаза. Не теряя времени, я бросился через дорогу на противоположную сторону улицы. Нападавшие не достигли своей цели, поскольку я все-таки мог видеть одним глазом. Я увидел, что мой товарищ сбит с ног и лежит посреди дороги, а мои противники готовы броситься на меня. Я выхватил револьвер и закричал:

- Первый, кто двинется с места, будет убит!

Затем я подошел к моему раненому другу, помог ему подняться и двинулся обратно к противоположной стороне улицы, одной рукой поддерживая товарища и держа на прицеле наших врагов, которые были вооружены только ножами и дубинками.

Брем истекал кровью, и нам пришлось нелегко - ведь он был инвалидом на деревянной ноге. Из последних сил мы продолжали двигаться к станции, и время от времени я очень громко и внятно повторял хулиганам свое предупреждение. Улицы опустели, как по мановению волшебной палочки, - никому не хотелось быть замешанным в политическом столкновении.

- Я знаю их всех. Это штурмовики, - шепнул мне на ухо Брем, который занимал ответственный пост в своем политическом округе.

- Я так и думал, - ответил я.

Под защитой моего верного браунинга мы добрались до станции, где моему верному другу оказали необходимую помощь. На следующий день мы подали в суд на нападавших, и они были приговорены к двум годам тюрьмы.

Поскольку пропагандистская кампания, полная оскорблений и чудовищной клеветы, проводимая всеми имеющимися у Адольфа средствами, не дала необходимого эффекта, то он решил разорить меня. Эта задача казалась ему несложной. Все, что он должен был сделать, - это изъять доли моего брата Грегора и Ганса Хинкеля в «Кампф-ферлаг», а затем сообщить мне, что фирма будет закрыта, ее работа прекращена, а газеты конфискованы.

Таким образом, я остаюсь без всяких средств в самом начале своей новой деятельности, и передо мной встает задача колоссальной сложности.

Мой уход вкупе с его причинами взбудоражил партию. Однако это не привело к сколько-нибудь ощутимому расколу. Решение Грегора остаться в партии убедило абсолютное большинство штрассеристов в том, что они могут поступить так же, не становясь предателями своего дела. Гитлер был на подъеме. У него были деньги, и в его распоряжении находились отряды СА, построенные по архчейскому принципу. Политических убеждений у штурмовиков не было; униформа и безоговорочное подчинение - вот все, что им было нужно,

Члены партии, которые последовали за мной, в основном были идеалистами, и их число, понятное дело, было очень небольшим. Но вскоре в наши ряды влились члены отрядов «Стальной шлем», «Вервольф» и «Младогерманский Орден» - военизированных ненацистских формирований.

Теперь в них вступали не только ветераны войны. В поисках политических идеалов туда шли представители нового поколения. Веймарская республика была для них отвратительна, а гитлеровская пропаганда еще не успела развратить их. Весть о моем разрыве с Гитлером дала им новую надежду.

Затем к нам присоединилось Крестьянское революционное движение, лидер которого Клаус Хайн приехал из Шлезвиг-Гольштейна. Это были деревенские парни внушительного вида с бомбами в руках и без намека на страх в глазах. В Силезии это движение возглавлял мой друг Рихард Шапке.

Таким образом, я мог опираться на группы верных сторонников. В мои планы не входило терроризировать страну или использовать те же методы, что и нацисты. Однако я должен постоянно быть в состоянии дать нацистам решительный отпор. В первую очередь мне нужно было привлечь на свою сторону немецких социалистов и дать возможность широким массам познакомиться с моей программой и идеями.

В это время у меня начали налаживаться контакты с одной из самых интересных груш; - «Таткрайс» («Кружок Действия»). Это был союз интеллектуалов, а выпускаемая ими газета «Ди Тат» («Действие») имела большую популярность в военных кругах. Во главе этой группы стоял доктор Ганс Церер, а его заместителем был замечательный чело-пек - Фердинанд Фрид, который сейчас является единственным и чрезвычайно полезным помощником министра господина Дарре. Фрид только что опубликовал сенсационную книгу «Сумерки капитализма».

Все эти разнообразные элементы вскоре объединились в «Черный фронт», невидимую, но вездесущую силу, внушавшую ужас Гитлеру и его приспешникам даже тогда, когда мне пришлось уехать за границу.

Создание подобного тайного общества было связано с множеством проблем. У нас не было денег, и мы не могли рассчитывать на официальные пожертвования своих сторонников. Каждый из нас оставался членом своей организации, и нас объединяла лишь взаимная симпатия. Это была разновидность масонской организации, которая пустила корни в каждом классе, касте или партии германского общества. Руководящее ядро организации, которое я возглавлял, состояло из верных друзей, порвавших с нацистами и официально сотрудничавших с «Черным фронтом». Остальные члены организации оставались в тени. Таким образом, слово «черный» в названии «Черный фронт» означало еще и невидимость и неуловимость наших действий для немецкого общества.

«Черный фронт» должен был стать «школой офицеров и сержантов Германской революции». Эмблемой официальных членов партии была булавка в виде скрещенных меча и молота. Вместо «Хайль Гитлер!» мы кричали «Хайль Дойчланд!».

Журнал «Ди Тат» не соответствовал нашим целям. Нам нужен был, по крайней мере, еженедельник, и мы выпустили первый его номер, не зная даже, хватит ли у нас денег, чтобы выпустить второй. Однако наше дерзкое предприятие имело успех, превзошедший всякие ожидания. Мы не только не влезли в долги, но напротив, газета, которую сначала мы назвали «Германская Революция», а затем просто «Черный фронт», стала расходиться большим тиражом. В ней мы излагали принципы возрождения Германии, а также развлекали читателя интересными подробностями из жизни партии Гитлера. В 1931 и 1932 годах мы начали выпуск трех еженедельников - в Берлине, Бреслау и даже в Мюнхене.

Я контактировал только с теми лидерами организаций, которые нам симпатизировали. Им я передавал листовки и памфлеты, да и всякую другую литературу, из которой они могли узнать об основных пунктах нашей программы национального возрождения, что и было моей главной целью.

Мы проводили собрания «Черного фронта» в обстановке строжайшей секретности в помещениях, принадлежащих «Таткрайс». Эта организация интеллектуалов с каждым днем становилась все сильнее. Наши местные лидеры предельно тщательно проводили отбор новых членов. Большинство сержантов и офицеров начали регулярно читать «Ди Тат», тираж которой увеличился десятикратно. На «кружках», как назывались наши тайные собрания, офицеры стояли плечом к плечу с членами профсоюзов и пылкими молодыми интеллектуалами. У членов «Черного фронта» были звания, как принято и в масонской ложе. И такие «собрания» действовали во всех больших гарнизонных городах и промышленных центрах.

Гитлер, освободившись от настоящих революционеров в рядах партии, почувствовал себя свободным и полным ходом двинулся навстречу реакционным силам старого режима. Ничто уже не мешало ему создать тесный альянс с финансистами и промышленными магнатами. От своих богатых и влиятельных покровителей он ожидал помощи в получении права выступления на публичных митингах в Берлине, и в конечном итоге, естественно, содействия в достижении победы в Северной Германии. Он также обдумывал возможность сместить Грегора и планировал расширить сферу деятельности штурмовиков, на грубой силе которых держалась вся его власть в партии. Роль первой ласточки, приносящей весну, здесь сыграл Тиссен, сразу же за ним последовали Гугенберг и Шахт.

Альфред Гугенберг - любопытная личность, типичный пруссак старой закалки, тяжелый, умный, грубый, но более-менее честный. Он был лидером пангерманцев, партии, которой сильно симпатизировали промышленники. Душой этой партии всегда была Пруссия. Кстати, между пангерманцами и великогерманцами, которых часто путают друг с другом за границей, есть существенное различие. Первые стремятся к доминированию Германии во всем мире, в то время как цель вторых - объединить все земли, населенные немцами, возможно, в виде какого-либо федерального государства, при отсутствии каких бы то ни было империалистических амбиций.

Гугенберг был единственным человеком в Германии, который осознавал жизненную важность пропаганды. Во время мировой войны он управлял величайшей пропагандистской машиной в мире. Концерн Шерла, который печатал большую часть правых газет, официальное агентство новостей «Телеграфен Юнион Интернационале» и кинокомпания «УФА» являлись его частной собственностью.

Сотрудничество с Гугенбергом означало бы тысячекратное усиление мощи нацистской пропаганды, а Гугенберг со своей стороны старался усилить свое влияние на немецкий народ. Одним из тех, кто пользовался доверием Гутенберга, был советник Банг из Дрездена, один из ведущих промышленников Саксонии, участвовавший в подготовке ультиматума Гитлеру. Этот человек также постоянно контактировал с фюрером. Советник с искусством дипломата свел этих двоих.

Шахт и Гитлер познакомились примерно таким же образом. Вскоре после того, как Ялмар Шахт вышел из демократическои партии в знак протеста против экспроприации имущества императорской семьи, Гитлер встретился с ним, держа эту встречу в строгом секрете от партии. В дневнике первой жены Геринга записано: «Мы с Германом ждем сегодня в гости Ялмара Шахта и Адольфа Гитлера». Впоследствии мы узнали, что Шахт согласился на сотрудничество с Гитлером при условии устранения братьев Штрассер.

Для этого сотрудничества не возникало (или почти не возникало) никаких препятствий. Шахт вынужден был уйти с поста президента Рейхсбанка в связи с тем, что он не согласился принять репарационный план Янга. У Шахта были непомерные амбиции: он мечтал стать канцлером или по меньшей мере министром национальной экономики в правом кабинете и оспаривал у Франца фон Папена право называться самым бессовестным оппортунистом Германии.

Альянс Гитлер - Гугенберг - Шахт укрепился очень быстро, и его результат не замедлил сказаться. В течение нескольких месяцев НСДАП, с треском провалившаяся на последних выборах, приобрела тысячи новых голосов. Эффективность ее пропаганды неизмеримо возросла, а программа партии стала значительно разумнее, чем прежде. Даже самые робкие решались поддержать движение, на котором стояло клеймо Гугенберга и Шахта. Умелая пропагандистская кампания пригнала на избирательные участки даже самых равнодушных и апатичных. Выборы в сентябре 1930 года напоминали всеобщую мобилизацию, и партия Гитлера получила 107 мест (вместо 14 на предыдущих выборах).

Нетерпеливый Адольф полагал, что класть уже практически у него в руках, когда среди его сторонников произошел серьезный бунт.

«Черный фронт» поставил своей целью разоблачать все закулисные маневры лидера нацистов и его продажность. Удар был нанесен точно в цель. Военизированные формирования СА в Берлине, прочитав памфлеты, которые распространялись агентами «Черного фронта», были возмущены партийными махинациями, и возглавлявший их капитан Стеннес задумал поднять мятеж против Гитлера.

В страстную пятницу 1931 года берлинские штурмовики во главе со Стеннесом в полной униформе захватили здание, в котором жил Геббельс и печаталась газета «Ангриф».

Геббельс, которому удалось бежать, не нашел ничего лучше, как позвонить заместителю начальника берлинской полиции еврею Вайсу, против которого он написал скандально известный памфлет «Книга Исидора». Вполне естественно, что Вайс не спешил вмешиваться. Так что храбрый Йозеф Геббельс сел на поезд и выехал в Мюнхен, откуда он по телефону давал смелые советы своим соратникам.

Стеннес сообщил мне, что произошло.

- Геббельс в бегах, а полиция уже начинает действовать против нас, - сказал он.

Я немедленно приехал в редакцию «Ангриф».

- Что нам делать? - спросил он. - Мы планировали мятеж с согласия Геббельса, но в последний момент он предал нас, предупредил полицию и бежал в Мюнхен, где ищет защиты у Гитлера.

- Мятеж, который не перерастает в революцию, обречен. Мы должны держаться до конца, - ответил я.

Штурмовики удерживали здание редакции три дня и печатали там свою газету. Было объявлено, что Гитлер и Геббельс снимаются со своих постов. Гауляйтеры Северной Германии поддержали Стеннеса в борьбе за всеобщую национальную революцию, и все их газеты широко и подробно освещали второе предательство Геббельса. Только Роберт Лей в Кельне оказался единственным гауляйтером, который вновь выступил в роли пятой колонны, оставшись верным фюреру.

Тем временем в Мюнхене тайно готовился контрпереворот. Это была не политическая интрига, а вооруженное выступление людей, которым Гитлер безоговорочно доверял. Все высшие партийные начальники Севера были смещены со своих должностей. Но для того, чтобы нанести контрудар и сокрушить людей Стеннеса, нужна была твердая рука. Пфеффер фон Саломон не подходил для этой цели. Один, и только один человек мог спасти Гитлера - это его старый друг Рём, который только недавно возвратился из Боливии. Адольф без колебаний обратился к нему, и Рём согласился помочь, несмотря на то что был сильно разочарован в Гитлере.

Насилие всегда порождает насилие. Для разгрома мятежников Рём выбрал обер-лейтенанта Пауля Шульца, человека с темным прошлым, убийцу из «Феме», организации, одно название которой заставляло содрогаться всю Германию. Шульц, несомненно, как нельзя лучше подходил для выполнения подобной задачи. Мятеж СА, которому не удалось перерасти в революцию, был разгромлен в послепасхальный понедельник. Такой финал стал результатом действий Шульца и помощи со стороны СС и полиции.

«Мятежникам и мученикам не место в наших рядах, - напутствовал своих посланцев Эрнст Рём. - Не стесняясь, применяйте силу и обещайте щедрое вознаграждение тем, кто будет сдаваться».

Тем временем Гитлер также прибыл в Берлин. Может, он, как и в сентябре прошлого года, ходил из кафе в кафе, уговаривая штурмовиков отступить и не ухудшать своего положения?

Нет. Бремена изменились. Во время последних выборов волнения в СА могли привести к потере голосов. Теперь, когда партия имеет 107 мест, а бунт подавлен, Гитлер может позволить себе разразиться высокопарным манифестом.

Из путча Стеннеса ничего не вышло. В результате поверженный капитан, а с ним и тысячи решительно настроенных людей перешли под знамена «Черного фронта».

Новообращенный Рём не удовольствовался спасением Гитлера. Как начальник штаба СА он приказал, чтобы с этих пор к Адольфу обращались исключительно «мой фюрер» и в третьем лице.

Так умер «барабанщик революции» и официально родился «фюрер» немецкого народа.

Адольф должен был бы умилиться, видя подобную преданность, но недавний опыт сделал его недоверчивым. Если Франц Пфеффер фон Саломон оказался некомпетентным, а Вальтер Стеннес - предателем, то и Эрнст Рём, с которым у Гитлера уже случались яростные ссоры, однажды тоже может отвернуться от него. Для защиты от подобной опасности необходимо было создать подразделения ударных войск, беззаветно преданных лично фюреру. С этого момента начинается стремительный взлет небольшой военизированной организации СС, вместе с которой поднялся до небывалых высот и Гиммлер. Глава СА Эрнст Рём и глава СС Генрих Гиммлер были на ножах. Гитлеру доставляла удовольствие их взаимная неприязнь. Макиавелли похвалил бы своего ученика - никогда еще принцип «разделяй и властвуй» не был применен так удачно.

Естественно, гитлеровские наемники постоянно мешали деятельности «Черного фронта». Наши тайные встречи часто прерывались, а полиция объявила, что она не в состоянии защитить наших людей от нападений нацистов. Когда нас было мало, гиммлеровские головорезы вклинивались в наши ряды, штурмовали трибуну и не давали оратору сказать ни слова. В Бремене в потасовке Хелкен сломал руку и получил ножевые ранения в грудь и в живот. Как-то раз меня избили дубинками, я был ранен в глаз, и мою жизнь спасло лишь вмешательство нескольких отчаянно смелых парней из «Стального шлема». Когда я встретился в суде с теми, кто напал на меня, один из них признался, что был отдан приказ бить меня во время выступления, но поскольку им не удалось отключить электричество и погрузить зал в темноту, то пришлось отказаться от этой идеи.

Еще более кровопролитное столкновение произошло в Итцехое (Itzehoe). Мой друг майор Бруно Эрнст Бухруккер - один из основателей «Черного фронта», должен был встретиться с молодым ветеринаром-хирургом доктором Гранцем, которого гитлеровская партия окрестила «герой Вердена». Это был приятный человек, смелый, интеллигентный и честный; в 1929 году он привел гитлеровцев к победе в жестокой схватке с коммунистами, в которой погибло несколько человек. Адольф пришел на похороны жертв этого сражения. Он обнял «героя Вердена» у мотал его товарищей и воскликнул, рыдая: «Доктор Грани, я никогда не забуду этой минуты!»

Менее чем через два года, узнав о встрече Бухруккера с Гранцем, он рявкнул: «Избавьтесь от него!» Гиммлер понимал, чего от него ждут.

Тайная операция, которая должна была стоить жизни Бухруккеру и «герою Вердена», имела лишь частичный успех. Мои товарищи, наученные горьким опытом, были вооружены и не теряли бдительности. Нападение было отбито, хотя Гранц был ранен, а Бухруккеру разбили нос. Бедный доктор Гранц! Пожалуй, было бы лучше, если бы он погиб от полученных ран. С 1933 года он находится в концентрационном лагере. В течение шести лет ему не предъявляют обвинение и даже ни разу не вызвали на допрос. Подобные инциденты происходили в Гамбурге, Франкфурте и Штутгарте. И хотя бандам убийц было поручено прикончить моих друзей, в отношении меня они получили строгий приказ взять живым и невредимым. Даже ранить меня им было запрещено.

Это оказалось нелегкой задачей. Я вспоминаю головокружительную погоню в маленьком городке Росток. Я возвращался с митинга, когда увидел, что меня окружили. Мимо проезжало такси. Я выхватил револьвер и ухитрился запрыгнуть в машину и уехать. Мои преследователи тоже взяли такси, и началась погоня.

Их было двенадцать против меня одного, и каждый раз, когда я просил таксиста притормозить, чтобы он мог высадить меня у кафе, ресторана или винного магазина, сзади вырастал хвост из двух или трех такси. «Вперед», - кричал я водителю, и мы мчались дальше.

Внезапно прогремело два выстрела из револьвера, вдребезги разбивших стекло автомобиля. Водитель резко затормозил и, спасаясь от возможной гибели, бежал, бросив машину на произвол судьбы. Я оторвался от преследователей всего на две минуты, и необходимо было действовать решительно. Оказавшись у входа в многоквартирный дом, я без раздумий нажал кнопку звонка. К счастью, портье, который недавно запер двери, открыл мне сразу же.

- Что вам угодно? - спросил он, но я оттолкнул его, захлопнул за собой дверь и помчался вверх по лестнице, перепрыгивая через четыре ступеньки.

На втором этаже я остановился и позвонил в первую попавшуюся дверь. Время чудес еще не прошло - дверь открыла женщина! Она пригласила меня войти; я объяснил ситуацию, и она позвонила в полицию.

Через десять минут открылась дверь соседней комнаты и вошла девушка. Ей было лет семнадцать.

- Хайль Гитлер! - сказала она вместо приветствия.

- Эта девушка - поклонница Гитлера? - спросил я ее мать.

Последовал утвердительный ответ.

Несмотря на всю сложность моего положения, ситуация показалась мне забавной. Я вытянулся по стойке «смирно» и представился в манере немецких офицеров:

- Отто Штрассер, лидер «Черного фронта».

Она вскрикнула и сильно побледнела.

- Люди Гитлера ждут меня у входа в ваш дом, - добавил я, - а полиции все еще нет.

Не отвечая мне, девушка подошла к окну и открыла его. Она высунулась наружу, осмотрела улицу и сказала серьезным голосом:

- Да, они там.

Бедная маленькая девочка! Какие жуткие истории она, должно быть, слышала обо мне и моих товарищах. Она вся дрожала. Я рассказал ей о погоне, и ее взгляд наполнился решимостью.

Но вот раздался скрип тормозов подъехавшей машины и топот убегавших людей. Зазвучали команды: «Сюда! Сюда! Задержать их!»

- Это полиция, - сказала девушка. - Теперь все в порядке. Я надеюсь, что большинство из них арестовано.

Еще очень долго я продолжал получать письма от этой девушки - былой поклонницы Гитлера.

Наши митинги постоянно подвергались нападениям, но практически всегда нападавшие получали решительный отпор. Вместо того чтобы запугать нас, эти преследования и нападения, наоборот, способствовали росту нашей популярности. К концу 1932 года «Черный фронт» стал значительной политической силой в стране.

Я придумал новую форму проведения митингов - в виде публичных дебатов между оппонентами. Каждому выступающему давалось 10 минут на изложение его точки зрения, после чего он уступал трибуну своему противнику. При желании первый оратор мог получить потом еще 10 минут для ответа оппоненту. Такой подход казался мне абсолютно честным, - ведь каждая сторона имела возможность немедленно ответить на аргументы противоположной стороны. Нападки на отсутствующих оппонентов были запрещены. Если же кто-нибудь позволял себе переходить на личности, то ему раз и навсегда запрещалось принимать участие в прениях. Я обнаружил, что при таком подходе люди становятся значительно менее восприимчивы к краснобайству и обращают больше внимания на факты и аргументы сторон. Я оклеил берлинские стены плакатами с призывом к Гитлеру и Геббельсу принять участие в этих дебатах и попытаться оправдаться в наших глазах. Естественно, что этот призыв остался без ответа.

У Гитлера были куда более далеко идущие планы. В результате ловких и неожиданных маневров он получил надежду стать рейхсканцлером.

К концу 1931 года в Гарцбурге под совместным руководством Гутенберга, Гитлера и Шахта был создан единый фронт, куда входили нацисты, пангерманцы, «Стальной шлем» (в «Черный фронт» тайно входила лишь молодежная секция этой организации), СА и крестьянское движение Ландсбунд. Члены этого фронта не ладили друг с другом, и единственное, в чем они сходились, было желание сместить канцлера Брюнинга и заставить президента страны фельдмаршала Гинденбурга привести к власти правое правительство. Однако их надежды не оправдались. На выборах в рейхстаг в 1932 году с небольшим преимуществом победил Генрих Брюнинг.

Социал-демократы не испытывали особой любви к Брюнингу, который проводил политику всеобщей экономии, урезания заработной платы и снижения уровня жизни, но у них не было своего кандидата, который мог бы противостоять «неистовому оратору из Браунау».

Однако на горизонте появилась еще одна серьезная проблема - очередные выборы президента Германии. Гарцбургский фронт приобрел такое влияние, что без сотрудничества с ним повторное избрание Гинденбурга, за которое ратовал Брюнинг, казалось совершенно невозможным. Гитлер проинформировал Брюнинга, что он мог бы поддержать старого президента при условии, что тот создаст правый кабинет и назначит его канцлером. Сложилась парадоксальная, абсолютно уникальная в истории расстановка сил. Прусский милитарист фельдмаршал фон Гинденбург стал кандидатом демократических сил Германии, а революционера Адольфа Гитлера, которого финансировал Гарцбургский фронт, поддерживали реакционные элементы старой Пруссии.

Но Гугенберг был предусмотрительным человеком и понимал, что опрометчиво оказывать Гитлеру безоговорочную поддержку. Гинденбург получил значительное большинство в первом туре, но в связи с тем, что коммунисты неожиданно внесли в списки кандидатов своего лидера Эрнста Тельмана, пришлось проводить второй тур. Гитлер, имея за спиной все голоса Гарцбургского фронта, резко пошел вверх, однако это не принесло ему ожидаемой победы. На пост президента был повторно избран Гинденбург. Во второй раз Генрих Брюнинг переиграл Адольфа Гитлера. Без постоянной поддержки своего канцлера Гинденбург не смог бы одержать победу.

Гитлер узнал о поражении, когда находился со всей своей свитой в Кобурге, в Баварии, и немедля разразился рыданиями, что он делает каждый раз, когда терпит поражение.

Однако в Германии все быстро меняется. Сегодня создается партийный альянс, а уже завтра он может быть разорван. На муниципальных выборах гитлеровская партия одерживала одну победу за другой, и вчерашний победитель Брюнинг вскоре почувствовал, что почва уходит у него из-под ног. Могущественные юнкеры предупредили Гинденбурга, что нынешний канцлер своими действиями толкает страну к большевизму. С другой стороны, энтузиазм Гугенберга и Шахта по поводу Гитлера сильно поостыл. После новых успехов Гитлер значительно отдалился от них и снова взял на вооружение старые революционные идеи. Игра в «одурачивание дураков» начиналась еще раз.

Президент отправил в отставку канцлера Брюнинга; его заменил новый выдвиженец Гугенберга Франц фон Папен. Со своей стороны Гитлер обещал фон Папену свою поддержку.

Под влиянием этого обещания лощеный франт фон Папен, капитан в отставке гусарского полка, бывший атташе дипломатического корпуса, владелец католического журнала «Германия», человек очень коварный, автор хитроумных ходов и коварнейших планов, которому поручались самые безнадежные миссии, неисправимый дилетант, обреченный постоянно испытывать горечь разочарования, почувствовал, что его положение дает ему возможность диктовать свои условия. «Гитлеру опять поставлен мат», - констатировал Гугенберг 20 июля 1932 года.

Но на выборах в рейхстаг 31 июля 1932 года нацисты получили 230 мест.

Вечером того же дня отряды СА, решив, что пришло время действовать, провели серию кровавых акций в Кенигсберге. Через несколько дней поступило сообщение о политических убийствах в Силезии. В Потемпе членами СА был забит до смерти на глазах своей матери рабочий-горняк Пьетцух. Убийцы были арестованы и приговорены к смерти, но Гитлер заявил о своей солидарности с ними и послал им в тюрьму телеграмму с выражением симпатии.

Генерал Курт фон Шлейхер, министр рейхсвера в кабинете фон Папена, решил, что пора занять решительную позицию. Шлейхер был амбициозным человеком, склонным к интригам. Не так давно он сблизился с Эрнстом Рёмом и, с согласия последнего, одобрил свержение Брюнинга с поста канцлера - при условии, что Гитлер сам не будет претендовать на это кресло. Он же - с согласия Гитлера - вручил власть фон Папену. Теперь генерал фон Шлейхер сообщил нацистам, что, если они будут продолжать противозаконные действия, фон Папен объявит о введении военного положения, а части рейхсвера откроют по штурмовикам огонь на поражение.

Что было делать Гитлеру? Поднимать новый путч? А вдруг рейхсвер действительно получит приказ стрелять по СА и тринадцати миллионам немцев, поддерживающих Гитлера?

Но нет, Гитлер решил идти другим путем. В качестве награды за поддержку правительства фон Папена он настойчиво требовал «три ночи свободы для СА», то есть предоставления трех ночей безнаказанного насилия и убийств. Фон Папен отказался взять на себя ответственность за подобное решение, и на следующий день Гитлер, Рём и Фрик отправились на аудиенцию к президенту Гинденбургу.

Их встретил старик, опирающийся на трость. Нахмурившись, он смотрел на трех мужчин, стоящих перед ним.. Ему был отвратителен Рём с его наклонностями гомосексуалиста. Гитлер в его глазах оставался «богемским ефрейтором» (Гинденбург никогда не соглашался с тем, что Гитлер - австриец). Вильгельм Фрик же для него вообще не существовал.

- Вы требуете власти, - прорычал фельдмаршал. - Я могу предложить вам только министерство почт.

Гитлер пытался пуститься в объяснения, но фельдмаршал резко оборвал его.

- Вы нарушили данное Вами обещание поддерживать фон Папена.

Аудиенция продолжалась менее десяти минут. Упавшие духом нацисты ушли. Гинденбург шел с ними до двери и грозил палкой.

- И больше никаких актов насилия! - прикрикнул он им вслед.

Он был похож на Фридриха Вильгельма, короля-сержанта, который лично устраивал разносы своим мятежным вассалам.

И вновь произошла быстрая смена декораций. Поражение, которое потерпел Гитлер, оказалось ничего не значащим. Его популярность росла, и он решил бороться с фон Папеном старыми парламентскими методами. В результате мы стали свидетелями замечательного спектакля под названием «Нацисты защищают институты Веймарской республики в берлинском рейхстаге». Геринг выступил в защиту демократии, а коммунисты объединились с нацистами. Это было недоступно пониманию обычного человека. В результате фон Папен был вынужден уйти в отставку и уступить пост канцлера генералу фон Шлейхеру.

План Шлейхера был очень прост: он хотел избавиться от Гитлера, но сохранить правильные и полезные элементы национал-социализма. Он хотел создать правительство, опирающееся на широкую поддержку народа, на рейхсвер, профсоюзы и интеллигенцию. Кого он мог избрать себе в помощники, кроме блестящего организатора и настоящего социалиста Грегора Штрассера?

Грегор Штрассер колебался. Если бы он согласился стать вице-канцлером, а возможно, когда-нибудь и канцлером, не станет ли это предательством по отношению к Гитлеру?

Он хотел, чтобы его совесть была чиста, и обратился с этим вопросом к президенту Гинденбургу.

«Я даю вам слово чести, - заявил Гинденбург, - что богемский ефрейтор никогда не будет канцлером».

Грегор поехал в Мюнхен, чтобы проконсультироваться с Гитлером и передать ему слова Гинденбурга.

После некоторых колебаний Гитлер дал принципиальное согласие на назначение Грегора вице-канцлером и пообещал приехать в декабре в Берлин, чтобы обсудить детали формирования нового кабинета фон Шлейхера.

Я уже отмечал, как быстро менялись события в 1932 году. Грегор, заручившись поддержкой Гитлера, предложил Шлейхеру нового союзника - лидера свободных немецких профсоюзов господина Теодора Лейпарта.

И вновь встревожилось прусское юнкерство. Для чего они свергали Брюнинга, если правительство вновь движется влево?

Осознав свою ошибку, Гугенберг и Шахт возобновили переговоры с Гитлером. Фон Папен также искал союза с ними. Примирение бывшего канцлера с Адольфом произошло в Кельне, в доме богатого финансиста еврейского происхождения Шредера, который оплачивал счета новой нацистской избирательной кампании.

- Все равно, пока старик жив, я никогда не стану канцлером, - сказал в этот день Гитлер.

- Ну, мой друг Оскар фон Гинденбург, сын президента, говорил мне совершенно другое, - ответил фон Папен.

Это была преднамеренная ложь со стороны фон Папена, но этого оказалось достаточно, чтобы Адольф страшно обиделся на Грегора.

Через несколько дней при их встрече в Берлине разразился чудовищный скандал. Геринг и Геббельс, абсолютно сбитые с толку созданием правительства Шлейхера - Штрассера - Лейпарта, умело раздували ярость Гитлера, чтобы навсегда дискредитировать в его глазах Грегора и Лейпарта. «Грегор, - сказал Геринг, - хочет власти, чтобы свергнуть, а потом и уничтожить тебя».

Бледный от бешенства Гитлер бросил в лицо моему брату клеветнические обвинения, уже озвученные Герингом и Геббельсом.

- Господин Гитлер, неужели вы думаете, что я способен на подобные поступки? - спросил Грегор, глядя прямо в лицо человеку, которому он честно и преданно служил много лет, но до сих пор отказывался называть «мой фюрер».

- Да! - заорал ему в ответ Гитлер. - Я верю в это! Я убежден в этом! У меня есть доказательства!

Грегор резко повернулся и вышел из комнаты, не говоря ни слова.

В тот же самый вечер он ушел со всех своих постов, отказался от мандата депутата рейхстага и уехал с семьей на Юг. Он ни с кем не разговаривал, никого не посвятил в свою тайну, но остался в партии, решив в качестве рядового бойца продолжать борьбу за дорогие ему идеалы национал-социализма и за человека, который предал и оклеветал его.

Между тем в резиденции рейхсканцлера произошла не менее драматическая сцена.

- Правда ли это, - спросил фон Шлейхер своего старого друга фон Папена, - что вы с Гитлером готовите заговор против меня?

- Это ложь, - отвечал тот.

- Подумай, Франц, Ты можешь дать мне честное слово?

- Я даю тебе честное слово, - торжественно ответил капитан гусарского полка фон Папен.

Генерал Шлейхер, потерявший дар речи от возмущения, вынул из бумажника фотографию, на которой финансовый магнат Шредер беседовал с Гитлером и фон Папеном у входа в свой дом. Фон Папен попытался оправдаться, но Шлейхер прервал его.

- Хватит. Я знаю, чему верить, - сказал он.

В тот же вечер перед отъездом Грегор встретился со Шлейхером, Шлейхер был возмущен не столько деятельностью фон Папена, сколько его лживостью.

- И это офицер, немецкий офицер, - повторял он. - Мне стыдно за рейхсвер!

- Что вы собираетесь делать?

- Ничего. Любое мое действие будет выглядеть как личная месть. Меня не пугают их интриги.

Однако генерал Шлейхер оказался излишне самоуверенным типом. Оскар фон Гинденбург, коварный и подлый интриган, обратил внимание своего престарелого отца на мнимую моральную распущенность канцлера и его вымышленные любовные похождения. Речь от 15 декабря 1932 года, в которой канцлер выступил с заверениями в том, что он пойдет путем социальных реформ, и назвал себя «социальным генералом», испугала старого Гинденбурга не меньше, чем капиталистов. Дни пребывания фон Шлейхера у власти были сочтены, но он понял это лишь 28 января 1933 года, когда было слишком поздно.

За два дня до того я обедал с французской журналисткой мадам Женевьевой Табуи в ресторане на Унтер-ден-Линден.

- Совершенно нечего бояться, - уверяла меня эта очаровательная женщина.

- Я только что от Шлейхера, и он сказал мне, что крепко держит Гитлера в своих руках.

- Хорошо бы, - ответил я с улыбкой, - но если это так, то пусть держит его крепче, а то будет слишком поздно.

Интересно, вспоминает ли хоть иногда мадам Табуи эту нашу беседу?

И вновь Гинденбург заявил о том, что так продолжаться больше не может. «Красный генерал» Шлеихер должен уйти в отставку, а пост канцлера должен был вновь получить фон Папен. Гитлеру в крайнем случае следовало предоставить пост вице-канцлера.

Той же ночью состоялась встреча, в которой приняли участие Гитлер, фон Папен, Гугенберг и лидеры «Стального шлема» Зельдте и Дюйстерберг.

- Я должен стать канцлером, - настаивал Гитлер, - или я отказываюсь поддерживать новый кабинет.

Однако Гугенберг был непреклонен.

- Гинденбург доверяет фон Папену, мы доверяем фон Папену, поэтому фон Папен и должен быть канцлером.

Гугенберг и Зельдте не собирались уступать. Их поддержали Мейсснер и Оскар фон Гинденбург. Гитлер был в отчаянии. Его голос дрожал, а в глазах стояли слезы. Никто не заметил, как фон Папен неслышно выскользнул из комнаты.

- Я не позволю отодвинуть себя на вторые роли! - кричал Гитлер.

Тут неожиданно вошел фон Папен и шепнул что-то Адольфу на ухо.

На рассвете в комнату ворвался господин фон Альвенслебен.

- Мы должны действовать немедленно! - кричал он. - Шлеихер отказался уйти с поста канцлера. Он поднял по тревоге потсдамский гарнизон на случай непредвиденных осложнений.

Поднялась настоящая паника, поскольку завзятые реакционеры Гугенберг и Зельдте больше всего на свете боялись левой диктатуры, опирающейся на армию.

Речь идет о т.н. «Потсдамском путче» 1933 года, мнения историков о котором расходятся, многие считают, что он был выдуман придворной камарильей для запугивания Гинденбурга.

Эта новость заставила запаниковать и старого Гинденбурга, а за ним - его свиту и министров. Только фон Папен ехидно усмехался, пока Гитлер демонстрировал решимость и мужество бороться с возможной угрозой. Разве не он самый сильный человек в Германии? Разве нет у него отрядов СА, которые он может бросить на усмирение потсдамского гарнизона? Ни у кого не возникло вопроса, а был ли в действительности мобилизован потсдамский гарнизон? И хотя фон Папен был слишком скомпрометирован связями со Шлейхером, чтобы надеяться тут же вернуться к власти, тем не менее его уловка оказалась успешной. Лишь только часы пробили двенадцать, «богемский ефрейтор» явился к фельдмаршалу фон Гинденбургу уже в качестве канцлера германского рейха.

Гитлер оказался на вершине власти. Он не останавливался ни перед чем, чтобы добиться ее. Но он жаждал не просто власти - а абсолютной власти.

Но для чего же тогда Геринг и Геббельс, как не для того, чтобы преодолевать подобные незначительные препятствия?

27 февраля 1933-го в начале десятого вечерняя тишина на улицах Берлина была взорвана оглушительным ревом пожарных машин, несущихся через район, в котором находилась резиденция канцлера, в направлении зоопарка. В половине десятого весь Берлин уже знал, что произошло. Горел Рейхстаг.

Тысячи зевак собрались посмотреть на пожар. Здание было окружено полицией. Из огромной дыры в стеклянном куполе наружу вырывались языки пламени. И тут на сцене появились Геринг и Геббельс, произнося исторические речи. Они уже все знают о происшедшей катастрофе; вся глубина вины коммунистов - открытая книга для них.

Я был на станции Анхальт, когда увидел на небе отблески пламени. Я спросил у таксиста, что случилось.

«Наци подожгли Рейхстаг», - равнодушно ответил он.

Вероятно, две трети немцев догадывались, кто в действительности совершил это преступление. Ну и что это изменило?

На следующий день, 28 февраля, дряхлый президент Гинденбург, который был уже не в состоянии принимать решения самостоятельно, подписал декрет «в защиту народа и государства».

Официальная версия гласила, что «Гитлер спас Германию от большевизма».

Фактически же Гинденбург лично подвел законные основания под гитлеровский террор и диктатуру.