ВНИЗ ПО АМУРУ

ВНИЗ ПО АМУРУ

Заполучив необходимые документы, Муравьев не ждал в Петербурге и лишнего часу. 10 февраля он выехал в Иркутск, а прибыл туда 13 марта. Началась энергичная подготовка к сплаву, в которой участвовали Корсаков, Казакевич, Сгибнев, Дейхман и Шарубин. К весне все суда и плоты каравана нужно было спустить на воду и подготовить к загрузке войсками, вооружением, продовольствием. Задача оказалась не из легких. Даже распоряжение царя не освобождало Муравьева от больших хлопот. И ему с большим трудом удалось изыскать материальную базу для намеченного похода. Генерал-губернатор распоряжался умело и решительно. По его приказанию Невельской готовил лес для строительства помещений в Николаевске-на-Амуре и в Мариинском посту, куда ожидалось прибытие большого количества войск и всяких грузов. Николай Николаевич писал, что надеется быть у озера Кизи между 20 и 25 мая и просит Невельского его встретить.

Муравьев уже знал, что война, которая так долго назревала, началась. После блистательной победы П.С. Нахимова над турецким флотом в Синопской бухте Англия и Франция ввели свои флоты в Черное море и объявили войну России, войну, которая вошла в историю под названием Крымской. Прозорливый и дальновидный Николаи Николаевич еще до ее начала предвидел неизбежность такого развития событий. Он писал Невельскому, что летом 1854 года англичане и французы придут на Дальний Восток. Теперь его предположениям предстояло в скором времени осуществиться.

19 апреля Муравьев со свитой выехал из Иркутска и 7 мая прибыл на Шилкинский завод, где сосредоточивалась непосредственная подготовка к операции. На выстроенный пароход "Аргунь", 13 барж, 29 плотов, 18 баркасов, 8 плашкоутов, 6 лодок и 4 вельбота грузилось все имущество и снаряжение, лошади, пушки, заряды, продовольствие и, конечно же, сами участники плавания — всего до тысячи человек. Верховное руководство осуществлял сам губернатор. Флотилией командовал Казакевич. А под руководством Корсакова был так называемый десант, в который входили батальон пехоты, сотня казаков и 14 музыкантов. Свиту Муравьева, прислугу и его штаб составляли в общей сложности 30 человек.

К 12 мая весь караван выстроился на фарватере Шилки. Возглавлял его пароход "Аргунь" под командованием А.С. Сгибнева. Флотилия растянулась на две версты. 14 мая после необычного артиллерийского салюта из старинной пушки, стрелявшей еще при обороне Албазина, флотилия отправилась вниз по реке. Зрелище было великолепным: впереди шел пароход под генеральским флагом, затем наперегонки неслись три офицерские лодки, за ними вереницей двигались плоты, баржи и плашкоуты. Но поскольку их команды состояли из солдат и казаков, не имевших опыта в управлении судами, они довольно часто садились на мель или прибивались течением к берегу.

Через четверо суток, 18 мая, флотилия вышла в Амур. Под звуки гимна Муравьев зачерпнул стакан амурской воды и поздравил всех с началом плавания по великой реке. Громовое "ура!" огласило живописные, но пустынные берега. Лишь на Усть-Стрелочном посту русские солдаты ликовали вместе с плывущими. При прохождении древнего Албазина флотилия пристала к берегу. Был объявлен привал на сутки. Первым сошел на берег генерал- губернатор. Все устремились к тому месту, где когда-то стоял форпост Отечества, героический город.

"Я съехал с парохода на берег, — вспоминал впоследствии А. С. Сгибнев, — и обошел весь вал, облегавший крепость с трех сторон и сохранившийся до настоящего времени. Вал этот обнесен рвом и имеет форму правильного четырехугольника, каждая сторона которого длиною до 60-ти сажен. Внутри крепости и за ней видны ямы — следы бывших здесь жилых зданий, около которых вырыт колодец. Волнистая местность вблизи вала служит явным признаком бывших здесь огородных гряд, а далее, на версту в квадрате, очищенное место от камней, где, по всей вероятности, были пашни албазинцев. В версте от Албазина у небольшой речки была устроена албазинцами мельница, от которой жернова лежали на берегу до нашего прибытия. Общество наше после завтрака на валу разбрелось во все стороны. Каждый старался отыскать себе что-нибудь на память. Рыли ямы и вал кольями. В ямах находили черепки глиняной посуды и железные наконечники от китайских стрел, а в валу ядра и пули. Эти остатки боевой славы албазинцев невольно наводили на мысль о их прошлом, и я ходил около вала, возобновляя в памяти историю Албазина, пока не подан был сигнал к отплытию экспедиции". Корсаков в своих записках рассказывает, что испытал те же чувства и сообщает, что "взял для памяти вырытый из земли кирпич и горсть почерневшей, уцелевшей от времени пшеницы".

Дальнейшее плавание проходило успешно. Плыли мимо мест, навечно связанных с памятью о русских первопроходцах. Проходя мимо Кумарской скалы, вспомнили, что в 1652 году здесь был поставлен Кумарский острог, выжженный затем маньчжурами. Пройдя "щеки", флотилия вскоре подошла к устью Зеи, откуда Муравьев направил вперед, к Айгуну, нарочных с извещением о прибытии русской флотилии. И когда пароход "Аргунь" в сопровождении четырех лодок встал у города, то его уже встречал амбань (губернатор). Сперва сановник пытался воспрепятствовать дальнейшему плаванию, ссылаясь на то, что не получал от своего правительства никаких указаний. Но это делалось скорее для виду. Чувствовалось, что амбаню хотелось, чтобы огромная, как ему казалось, русская флотилия поскорее покинула пределы его города.

Ветеран-казак Р.К. Богданов, много служивший с Муравьевым, оставил любопытные воспоминания о том, как проводил свое время в походе деятельный генерал-губернатор: "Каждый день генерал вставал чуть заря, никогда никто его не будил, почти до солнечного восхода пил чай, больше на палубе, носил серую армейскую шинель, подбирая подол кверху, на пуговки, изображая из солдатской шинели сюртук. С орденом на шее или в петлице, любил орден за выслугу 25 лет. По выходе утром на палубу здоровался с каждым, спрашивал, была ли вчера каша. Утрами и вечерами, наипаче в дождливое время, ходил осматривать ближние ночлеги, как останавливаются и отчаливают сплавные суда отряда или осматривал луговые места…"

Обычно Николай Николаевич брал с собой кого-либо из сопровождавших его офицеров, чаще других Моллера, Хилковского и Венюкова. Если они простуживались после таких прогулок под дождем, а чаще всего это случалось с Моллером, Муравьев ехидно посмеивался над ними. Дальнейший распорядок Р.К. Богданов описывает так: "До 12 часов дня почти все время находился на палубе; после закуски отдыхал, не более часа, а затем опять выходил на палубу, здоровался и разговаривал с солдатами на баркасе или с теми, кого обгоняли из отряда… Обедал около 4 часов, а после обеда опять выходил на палубу". Как свидетельствует ветеран, Муравьев много плавал на лодке во время стоянок, ел солдатские щи и кашу с ржаными сухарями. Ложился спать позже всех, любил сидеть один в темноте на палубе. Примечателен характер взаимоотношений генерала с подчиненными, о котором Богданов рассказывает в таких словах: "Солдат любил, как братьев, а они его тоже любили и уважали, а с офицерами был грубоват, требовал благоразумия и энергии, наипаче с своих свитских. Терпеть не мог "точно так" и "не могу знать".

5 июня флотилия пришла к устью Уссури. Амур разливается здесь широко и разделяется на многочисленные протоки, в которых иногда становилось трудно разобраться. Муравьеву казалось, что где-то близко Мариинский ноет: по описаниям место было похоже. Во всяком случае, он думал, что до поста не более двухсот верст. Никаких карт этой части Амура еще не существовало. Ориентироваться приходилось по общей, генеральной карте Азии, весьма приблизительной и неточной. К тому же на беду налетевший 9 июня неожиданный штормовой ветер нарушил ритмичное продвижение экспедиции. Многие суденышки и плоты потопило или прибило к берегу, разбросало по протокам. Подмокли продукты и одежда, надо было сушиться, кое-что пришлось спасать. В общем, произошла непредвиденная двухсуточная остановка.

Муравьев был раздосадован. Чтобы не задерживать намеченную встречу с Невельским, он уже на следующий День, отдав необходимые распоряжения, ушел вперед на пароходе. Верстах в двадцати от места злосчастного происшествия встретили шлюпку, на которой оказался мичман Г.Д. Разградский, посланный Невельским навстречу каравану. Мичман вручил генералу письмо своего начальника, в котором тот убедительно просил сразу же выставить посты на устье Уссури и на устье Хунгари. Сообщал также, что он сам поднялся по Амуру на 500 верст от Мариинского поста, но тут его нагнал гонец с известием о прибытии в воды Дальнего Востока эскадры вице-адмирала Е.В. Путятина. Волей-неволей Геннадию Ивановичу пришлось возвращаться к океану.

Пришла очередь удивляться Муравьеву, узнавшему, что до Мариинского поста еще идти и идти. И он уже с пониманием читал дальнейшие строки письма, в которых откровенно звучало недовольство пионера амурской эпопеи медлительностью подготовки и хода сплава. Не удержался Геннадий Иванович и от почти что выговора генерал-губернатору: "Помня это (то есть желание как можно скорее все сделать и обещанные сроки прибытия к Мариинскому посту. — А.А.), я нарочно спешил встретить генерала выше городка Кизи (то есть Мариинского поста. — А.А.), где должны быть оставлены люди, тонул по горле в воде, оставил больную жену с ребенком…" Надо сказать, что положение в семье Невельского было действительно критическим: 2 апреля родилась дочь Ольга, а первенец, Катя, тяжело болела. Нездорова была и их мать. Он покидал Петровское с невеселыми думами, а тут пришлось тратить время на пустые ожидания…

Пока Муравьев знакомился с письмом Невельского, сам он был уже далеко. Расставшись с Разградским, Геннадий Иванович, невзирая на сущую распутицу, добрался до залива Чихачева, где застал транспорты "Байкал", "Иртыш" и "Двину", а также шхуну "Восток", входившую в эскадры Путятина. Командир ее В.А. Римский-Корсаков передал Невельскому пакеты с официальными документами и рассказал о плавании эскадры. Шла она на Дальний Восток вокруг мыса Доброй Надежды и 10 августа 1853 года прибыла в Нагасаки. Здесь к фрегату "Паллада" и шхуне "Восток" присоединились корвет "Оливуца" и барк "Князь Меншиков", то есть все произошло именно так, как и было задумано. Вероятно, уместно напомнить о некоторых обстоятельствах, связанных с плаванием "Паллады". Ее офицеры с командиром фрегата И.С. Унковским произвели гидрографические работы у берегов Кореи, существенно изменившие представления о береговой черте полуострова, его берега и подходов к нему. В результате работ появилась новая навигационная карта восточного берета Кореи, а также несколько карт и планов, бухт, гаваней, проливов, островов, мест якорных стоянок. Красочное описание всего плавания дал в своей замечательной книге "Фрегат "Паллада" секретарь экспедиции, будущий великий русский писатель И.А. Гончаров.

Путятин особенно интересовался Сахалином с тех пор, как узнал, что президент США приказал коммодору Перри и капитану Рингольду создать на месте открытых там каменноугольных залежей топливные базы для пароходов, курсирующих между Сан-Франциско и Шанхаем. Поэтому он и предупреждал русское правительство об опасности захвата американцами Сахалина. Для предотвращения такой опасности он предлагал настаивать на границе между Россией и Японией по проливу Лаперуза, то есть, иными словами, владеть всем островом, а не только Северным Сахалином. Но начало переговоров в Японии умышленно затягивалось японской стороной.

Переговоры были прерваны в связи с открытием военных действий: началась Крымская война. В посланном Путятину 16 января 1854 года предписании великого князя Константина говорилось: "По нынешним обстоятельствам государь император повелевает Вам итти немедленно при первой же возможности в гавань Де-Кастри близ устьев Амура и находиться там со всеми вверенными Вам судами в распоряжении генерал-губернатора Восточной Сибири, от которого получите дальнейшее назначение".

Строптивый Путятин, послав все корабли в соответствии с предписанием, сам с "Палладой" остался в Императорской гавани ожидать генерал-губернатора, который спускался по Амуру и на встречу с которым теперь уже вторично, после свидания с Римским-Корсаковым, спешил Невельской. Адмирал-дипломат был уверен в том, что обороняться от англо-французов нужно именно в Императорской гавани, которая не одного его пленила своеобразием, а в особенности многочисленными бухтами, а потому распорядился строить батареи на берегах бухты Постовой, где располагался Константиновский пост.

Между тем шедший далеко впереди всего сплава пароход "Аргунь" с Муравьевым на борту 12 июня прибыл в Мариинский пост. За неделю до этого по пути Николай Николаевич наметил место для будущего города. На месте слияния Уссури с Амуром он увидел высокий, густо поросший вековым лесом правый берег. "Вот где будет город", — сказал он, указывая рукой на отдельную, выступавшую из общего очертания берега, скалу. И действительно в 1858 году тут был заложен город Хабаровск.

Караван достиг Мариинска 15 июня. А накануне в семи верстах от поста состоялась встреча Муравьева с Невельским. Ни участники встречи, ни современники не оставили подробностей беседы двух главных деятелей той эпохи на Дальнем Востоке, однако совершенно ясно, что разговор был нелицеприятный и откровенный. Невельской получил приказ: сосредоточить все силы Амурской экспедиции в устье Амура, доступ к которому не был известен английским и французским морякам. Муравьев настаивал также на укреплении Петропавловска-Камчатского. Невельской хотя и был против, но безупречно распоряжался отправкой войск и снаряжения на Камчатку. С этой целью от озера Кизи, то есть от Мариинского поста, до гавани Де-Кастри проложили просеку, по которой отправились 350 человек, предназначенных для усиления Камчатского гарнизона. Туда их доставили транспорты "Иртыш" и "Двина" под командой капитана I ранга А. П. Арбузова. Конная казачья сотня и батарея горной артиллерии оставались в Мариинском, а полторы сотни казаков ушли в Николаевский пост.

Муравьев с Невельским прибыли в гавань Де-Кастри I утром 19 июня. Тут их встретили Н.М. Чихачев, Н.В. Буссе и начальник поста Я.И. Купреянов. В.А. Римский-Корсаков доложил о готовности шхуны "Восток". Вот каковы были его впечатления о генерал-губернаторе: "В половине первого показался из северной бухты вельбот, который вскоре пристал к берегу. Из него бодрою поступью выскочил на берег человек небольшого роста, крепкого сложения, с лицом, которое с первого взгляда мне не понравилось. Ласково приветствовал он Буссе, Чихачева, Купреянова, ожидавших его вместе со мною на берегу, и, приняв мой рапорт, протянул руку. Таково было мое первое свидание с этим замечательным человеком, который своими энергическими и дальновидными распоряжениями в короткое время двинул Сибирь во всех отношениях так, что заставил всю Россию обратить на нее внимание.

В доме начальника поста немедленно состоялся совет, на котором и было принято решение шхуне идти в Императорскую гавань, "Двине" и "Иртышу" с десантом — Я в Петропавловск, "Байкалу" — в Аян. Тут же приняли решение и о том, как оборонять Приамурье и Петропавловск. 20 июня рано утром "Восток" отправился в путь. Его командир отметил в своем дневнике любопытные черточки характера Муравьева: "Он бойко поздоровался с командою, и приветствие его ясно показало, что он умеет говорить с солдатом… Генерал весь день был очень разговорчив, весел и любезен. Он хорошо рассказывает, логически доказывает и в обращении очень прост, свободен и привлекателен. В разговорах касательно войны он выказывает пылкий и, даже можно назвать, мечтательный патриотизм и большую уверенность в храбрость и искусство русских войск. Это в нем доходит до пренебрежения к таким войскам, как английские и французские. Он немало путешествовал в последнее время по Европе, преимущественно по Франции и Испании, и рассказы его об этом приятно слушать".

Шхуна пришла в Императорскую гавань 21 июня, где и произошла встреча генерал-губернатора Восточной Сибири с командующим Тихоокеанской эскадрой вице-адмиралом Е.В. Путятиным. Между ними сколько-нибудь серьезных разногласий не оказалось, и совещание по-деловому быстро завершилось. Было принято решение укреплять устье Амура, Муравьевский пост на Сахалине временно снять, но продолжить переговоры в Японии, имея в виду весь остров. На следующий день Муравьев на шхуне "Восток" ушел в Петровское. Ему хотелось своими глазами взглянуть на лиман Амура, на места, о которых так много рассказывал Геннадий Иванович, пройти по открытому Невельским проливу. Римскому-Корсакову, который однажды — летом 1853 года — уже водил шхуну по лиману до самого устья, ничего не оставалось делать, как доставить такое удовольствие высокому гостю.

Частые туманы, а с ними и неизбежные посадки на мель задержали возвращение в Петровское до второго июля. Зато Муравьев сам убедился, что по лиману вполне можно плавать. Надо только ограждать фарватеры и постоянно поддерживать в порядке навигационное ограждение. На следующий день в Петровском появились Невельской и Казакевич. Шхуну генерал-губернатор 4 июля отправил в Аян. С распоряжениями, письмами и докладами в Иркутск выслали Корсакова и Буссе, а также Свербеева. С ними вместе отправился получивший отпуск Бошняк. Муравьев же со свитой и в сопровождении Невельского и Казакевича на оленях выехал в Николаевский пост. Он стремился везде побывать, все осмотреть, все испытать, чтобы иметь право говорить — "я видел сам". 7 июля караван оленей появился в Николаевском посту. Правителя края и его спутников встречал начальник поста мичман А.И. Петров.

О том, как прошли последующие дни, можно узнать из дневника мичмана: "Во всю бытность Муравьева в Николаевске время прошло хотя хлопотливо, но приятно. В восемь часов утра пили чай, в час дня был обед и кофе, в шесть часов чай, а в девять часов ужин, в полном смысле русский. После ужина до одиннадцати часов и позднее Муравьев и мы с ним гуляли по мосткам. Шуткам не было конца… Муравьев в Николаевске ходил в статском коротеньком пальто, я и другие в сюртуках без эполет…"

Наступила пора возвращаться в Иркутск. Но генерал-губернатор ожидал возвращения шхуны из Аяна. Ей предстояло еще сходить на Сахалин за углем, лишь после этого Муравьев со свитой 8 августа покинул Николаевск. Переход оказался трудным, пришлось пережидать непогоду в заливе Счастья. 15 августа бросили якорь в Аяне. А на следующий день В.А. Римский-Корсаков получил приказ идти в Петропавловск с почтой и предписанием правителя края фрегату "Аврора" зимовать в Петропавловской гавани. Здесь, в устье Амура, еще никто тогда не знал о нападении англичан и французов на Камчатку…