Глава VII Письма раскрывают душу

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава VII

Письма раскрывают душу

В повседневном общении сказанное друг другу пропадает. Самая умная, самая содержательная беседа исчезает, оставляя в памяти лишь след о том, чему она была посвящена. Немногим мемуаристам дано восстанавливать через годы такие беседы. Мы верим Луначарскому и Кларе Цеткин, записавшим свои разговоры с Лениным. Но много ли таких записей?!

Иное дело — письмо.

Оно может пролежать в ящике стола десятилетия, но наступает час, его снова берут в руки, и оно говорит прежним языком — языком эпохи.

Понятно, когда издают письма великих, выдающихся людей. Мысли и чувства их достойны не одного адресата — всего человечества.

Но и обычные письма — клад. Жаль, что они нередко гибнут бесследно. Часто даже по обрывку письма далеких лет мы восстанавливаем детали, которые дороги, памятны. Древние новгородцы писали друг другу на кусочках бересты. Когда археологи нашли сотни берестяных грамот, мы услышали голос наших предков. А письма «в пылающий адрес войны», как сказал поэт?

Письма — удивительный, своеобразный, ни с чем не сравнимый исторический источник, подлинно человеческий документ.

Перед нами письма Якова Михайловича Свердлова юной Кире Бессер. Чем же примечательны они? Почему они занимают в переписке Свердлова второе место после писем жене — Клавдии Тимофеевне?

Чтобы понять это, вернемся в Екатеринбург, в 1905 год. Там Свердлов познакомился с лесным инженером Александром Александровичем Бессером, его женой Лидией Ивановной, их маленькой еще тогда дочкой Кирой. Бессер выполнял ответственные поручения Уральского областного комитета РСДРП. Тесной дружбой с тех пор был связан с этой семьей Яков Михайлович.

Инженер Бессер арендовал в Екатеринбурге небольшой двухэтажный дом с двориком, садом и различными вспомогательными помещениями. Внизу была гостиная, две-три комнатки. Там внезапно появлялись какие-то люди, жили по нескольку дней и исчезали. Маленькая Кира даже боялась спускаться в эти комнаты и убегала прямо в сад, ей казалось, что первый этаж их дома окружен какой-то тайной.

Все, разумеется, было проще. Квартира инженера Бессера была конспиративной. Кроме Я. М. Свердлова, там бывали Н. Батурин, Ф. Сыромолотов, А. Чуцкаев и др.

В 1909 году семья Бессер перебралась в Петербург. Яков Михайлович в 1912–1913 годах не раз бывал на Широкой улице, где жили Бессеры. Маленькая Кира выросла, стала подростком и хорошо помнит это время. Передаем слово Кире Александровне Бессер-Полонской. Она любезно предоставила в наше распоряжение свои воспоминания.

«Однажды поздней осенью, — говорит К. А. Бессер, — в темный ноябрьский день, в квартире появился какой-то таинственный человек. Я была очень робкой, и меня еле заставили выйти в столовую. Темный, черный человек крепко потряс руку. С этого времени мы подружились. Яков Михайлович был удивительно прост, умел легко подходить к людям всех возрастов и быстро располагал к себе. Любил много говорить, все время гудел своим крепким, густым басом. Был небольшой, крепкий, подвижной и в то же время какой-то собранный, без жестов. Лицо у него было светлое, матовое, но казалось темным от шапки иссиня-черных волос и черной косоворотки, которую очень часто носил.

Этот вечер, как иногда и другие вечера, проводил с отцом за шахматами и удивительно безразлично относился к проигрышу.

Я болела. Яков Михайлович придвигал стул к постели, и начиналась беседа. Мои мрачные мысли немедленно подвергались критике и рассеивались без следа. Никто не мог так легко заражать жизнерадостностью… „Эх, хорошая штука жизнь“. Часто садился к печке, называя ее „камельком“. Ясно помню надвигающиеся сумерки, его темный силуэт, поблескивают очки и попыхивает папироса. Прежде чем закурить, он долго постукивал ею о ноготь большого пальца.

Январь — февраль 1913 года. Яков Михайлович опять у нас на Широкой. Однажды днем, уходя к Петровскому, просит постоять у окна и посмотреть, нет ли шпиков. Гордая таким поручением, я прильнула к окну. Ясно помню его удаляющуюся фигуру. Руки в карманах потертой шубенки, крупные, быстрые шаги и слегка сутулый, устремленный вперед корпус. Я внимательно смотрела вслед ему, никого не заметила, сообщила об этом маме, и мы успокоились. Мы не видели его до 1917 года. Как известно, на квартире Г. И. Петровского он был арестован, преданный Малиновским».

С тех пор между Яковом Михайловичем и семьей Бессер завязалась оживленная переписка. Продолжалась она до самого конца ссылки Свердлова.

В первом же письме «из-за толстых стен» петербургской одиночной тюрьмы «Кресты» 7 апреля 1913 года Яков Михайлович сожалеет, что не может по своим условиям «исполнить просьбу Кирочки (может, Александровны?) и написать на интересующую ее тему о смысле жизни». Собственно говоря, выяснению смысла жизни были посвящены все письма Свердлова Кире Бессер. Кстати, именно этому мы обязаны, что письма сохранились. Все, что адресовалось взрослой части семьи Бессер, естественно, уничтожалось по соображениям конспирации.

Письма Якова Михайловича из далекой сибирской ссылки юной корреспондентке, жившей в столице Российской империи, поражают своей жизнерадостностью, глубокой, выношенной годами испытаний верой в победу революционного дела. Если бы не описания северной природы и не упоминания об охоте и рыбной ловле для пропитания, можно подумать, что адресат Киры Бессер находился в университетском центре, откуда делился своими познаниями в литературе и искусстве. Но уроки всту пающей в жизнь девушке давал не ученый муж, а политический ссыльный, чью волю не сломили ни версты, ни Север, ни преследования охранников.

Кире Бессер и ее сверстникам выпало на долю непростое отрочество — оно пришлось на годы политической реакции вслед за поражением первой русской революции. Реакция наступала по всему фронту. Школьный учебник, иллюстрированный журнал, спектакль, модный роман были пронизаны самодовольным торжеством победы царского самодержавия над героической армией российского пролетариата, впервые вышедшей в открытый бой со своими врагами и поработителями. Это не означало, разумеется, что вся литература, все искусство были такими. В те же годы жили и творили Толстой и Горький, Куприн и Бунин, Короленко и Тимирязев.

Поток бульварного, откровенно порнографического чтива был поистине мутным. «Правда» тогда же метко окрестила его «иудиной беллетристикой», имея в виду прямое предательство революционных идеалов и стремлений, поношение марксизма, проповедь индивидуализма и мистицизма.

Ясно, что подобная писанина пагубно действовала прежде всего на молодежь. В самом деле, чему мог научить российских подростков, юношей и девушек Санин — герой романа М. Арцыбашева, выпущенного в 1907 году? Известный большевистский публицист и критик М. С. Ольминский гневно и резко писал, что в «Санине» Арцыбашев оплевывает всякое общественное дело и, по существу, ставит лозунг «Водку и девку!» на место лозунга «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!».

Шеститомный роман А. Вербицкой «Ключи счастья» (1909–1913) стал синонимом торжествующего мещанства и литературной пошлости, так же, как и дамские писания Чарской.

А поэзия? «Я проклял вас, люди!», «И разве смерть страшна? Жизнь во сто раз страшней!» — вещал К. Бальмонт. «Мы — пленные звери, голосим, как умеем. Глухо заперты двери, мы открыть их не смеем», — вторил Федор Сологуб. «Исчезни в пространство, исчезни, Россия, Россия моя!» — призывал Андрей Белый.

Не удивительно, что первой по важности темой переписки Киры Бессер с Яковом Михайловичем Свердловым стала проблема оптимизма и пессимизма, восприятия жизни и отношения к ней.

На первый взгляд может сложиться впечатление, что мы просто перечитываем письма старшего товарища, умудренного жизненным опытом, убежденного в своей правоте. Письма, адресованные девочке, часто болевшей, терявшей уверенность а своих силах, искренне заблуждавшейся. Но это внешняя оболочка, поверхностное. Все так и было. Кира Бессер собиралась стать скульптором, однако болезнь выбивала ее из колеи постоянных, повседневных занятий.

Но есть в письмах Свердлова внутренний жар, как уголь под пеплом слов, глубочайшая убежденность в истинности избранного пути. И еще: оптимизм Свердлова органичен. Это не поза, не наигранное состояние, это потребность души. Это революционный оптимизм.

Яков Михайлович тактично объясняет своей корреспондентке причину ее неустойчивого, неуравновешенного состояния, рисует перспективу, ободряет.

«…Ваш пессимизм, — писал он 17 января 1914 года, — является в значительной степени болезнью роста. Формы этой болезни крайне разнообразны и не зависят только от возраста. Вот я, например, немного старше Вас. А тоже иногда хвораю той же болезнью. То же самое случается почти со всеми развивающимися людьми. Только тот не знает этой болезни, чье развитие закончилось, кто остановился в своем росте. Ваш возраст переходный по пути к зрелости. Близится полная зрелость, и духовная и физическая. Вы уже освободились от детских представлений, переживаний, но еще не успели создать себе какой-либо прочный внутренний мир. Ваше миросозерцание еще только складывается, закладываются только первые его основы. Закладка же фундамента вообще представляет наибольшую трудность. При иных, гармоничных условиях переходный период не будет столь тяжелым. Причина в том, что изменится самый характер воспитания. Важно с детских лет подготовлять к предстоящему перелому. Современное воспитание не выполняет этого. Вы были в сравнительно хороших условиях. Вы будете в силу этого избавлены от ряда конфликтов внутренних, столь обычных у других. Притом самый перелом переживается различными индивидуумами по-своему. Одни легко переходят через него, другим он очень труден. Это зависит от ряда условий: от предшествующего воспитания, общей впечатлительности и т. п. Но — легко ли, тяжело ли — все должны пройти к своей сознательной жизни через это промежуточное, если можно так выразиться, состояние».

«Глубокие натуры в часы переживают годы», — говорил Свердлов. Жизнь сложна и многообразна. Важно отбросить предвзятость в отношении к фактам жизни. Эти и другие советы, запечатленные в письмах Якова Михайловича, автобиографичны, идут от опыта, выношены автором.

Хорошо зная разъедающую силу сомнения, изнуряющий человека самоанализ, Свердлов пишет:

«Милая Кирочка! Попробуйте жить проще, без постоянного самоанализа. Последний — зло огромное, когда принимает большие размеры. Он лишает нас способности к непосредственным переживаниям. И думается мне, что по мере Ваших дальнейших занятий науками и скульптурой Вы придете к признанию „благости“, самоценности жизни». Яков Михайлович продолжал:

«Печальная штука не быть способным отдаваться непосредственным переживаниям. Самоанализ способен отравить самые лучшие, красивые переживания. Мучительная штука. Но борьба с такой штукой бесполезна, пока эта способность не придет сама собою. Жизнь столь многообразна, так много ярких моментов у каждого человека, что независимо от своего желания совершенно неожиданно будете захвачены целиком, без остатка, без единой мысли. И редок человек, не переживший такого момента.

Не ищите кумира, идеала в конкретном, живом человеке, в отдельной личности. Это грозит большими разочарованиями. „Не сотворите себе кумира“. В современной жизни не может быть совершенного человека, не таковы условия, чтобы он мог развиваться. Но уже в настоящее время у ряда людей можно найти отдельные черты, кот[орые] переживут современную антагонистическую жизнь. Будущий гармоничный человек как тип может быть провиден из этих черт отдельных людей. Изучение истории развития человечества порождает уверенность в пришествии царства этого человека. И не в самоусовершенствовании теперь дело, а в уничтожении условий, порождающих скверное, некрасивое в людях» (Письмо от 19 марта 1916 года).

Свердлов не был бы Свердловым, политическим деятелем, политическим бойцом, если б не связывал проблему восприятия и отношения к жизни даже в частном письме к юной корреспондентке с проблемами социальными, с российской действительностью и задачами революционной борьбы за переустройство общества.

«Мы родились в хорошую пору, — писал он Кире Бессер 17 января 1914 года. — В такой период человеческой истории, когда приближается последнее действие человеческой трагедии. Взгляните, как много страданий кругом. И не только в бедности дело. Важное значение имеет невозможность полного развития индивидуальности. Особенно в низах народных. Огромная потребность в культурной жизни, потребность пользоваться всеми ее дарами, храмами искусства, богатством литературы и т. д. Одновременно полное подавление личности, отсутствие элементарного уважения к чувству собственного достоинства у другого. И вот тут крайне знаменательно приобщение к широким запросам духовным у масс. Теперь лишь слепые могут не видеть или же те, кто умышленно не хочет видеть, как вырастает сила, которой предстоит играть главную роль в последнем действии трагедии. И так много прекрасного в росте этой силы, так много бодрости придает этот рост, что, право же, хорошо жить на свете».

И, словно бы отвечая на рвущийся за тысячи верст вопрос, Яков Михайлович спешит объяснить, дать единственно верное толкование своего постоянного оптимизма:

«Вы не раз удивлялись, милая Кирочка, моей жизнерадостности, даже сомневались в ее постоянстве. Видите ли, дело тут объясняется довольно просто. Бывают и у меня минуты тяжелых переживаний. Но все они вызваны лишь различными „житейскими мелочами“, не являющимися основой существования. Это, так сказать, временный налет. Основа же — жизнерадостное отношение к жизни, вытекающее из миросозерцания, дающего бодрость при самых тяжелых условиях. При моем миросозерцании уверенность в торжестве гармоничной жизни, свободной от всяческой скверны, не может исчезнуть. Не может поколебаться и уверенность в нарождении тогда чистых, красивых во всех отношениях людей. Пусть теперь много зла кругом. Понять его причины, выяснить их — значит понять его преходящее значение. Посему отдельные, тяжелые порой переживания тонут в общем бодром отношении к жизни. В этом весь секрет. Тут нет отказа от личной жизни. Наоборот, именно при таком отношении к жизни только и возможна полная личная жизнь, где люди сливаются в одно целое не только физически, но и духовно».

Эти слова написаны 20 января 1917 года. Меньше месяца оставалось до Февральской революции. Пройдут февраль, март, апрель, Свердлов встретится с Лениным, станет одним из ближайших его сподвижников.

Большое место в переписке Свердлова с Кирой Бессер занимали вопросы литературы и искусства. И не только потому, что корреспондентка Якова Михайловича готовилась стать профессиональным художником. Здесь и разговор о «месте поэта в рабочем строю», как бы сказали мы сейчас, и об искусстве для искусства — тема очень острая для той поры, — и споры о вкусах и пристрастиях.

Главное в том, что излагал Свердлов Кире Бессер, — связь искусства с жизнью. Без глубокой, основательной подпочвы реальной жизни нет искусства, в какие бы яркие одежды оно ни рядилось — таков лейтмотив рассуждений Якова Михайловича об искусстве.

Характерным в этом смысле является письмо от 4 декабря 1915 года:

«Милая Кирочка! Ваше письмо дошло до меня недели две тому назад, но лишь теперь собираюсь отвечать. Причин тому много. Главная — не такое количество свободного времени, как раньше. Вы ведь знаете, что живу не один, а с семьей, сиречь с женой и парой ребят в возрасте 21/4 и 41/2 лет. Помимо забот о пище, вообще о материальных условиях существования, много времени отнимает и возня с ребятками. Затем газеты, журналы, а изредка и книга займут пару-другую часов. Иной раз отнимут время и товарищи. Их здесь немного, меньше, чем было бы желательно, все же несколько человек бывает часто. Но не в этом лишь дело. На письмо, подобное Вашему, милая Кирочка, приходится отвечать с сугубой внимательностью и осторожностью. При разговорах неправильно понятое выражение возможно немедленно же исправить. Не то в письме, тем более при наличном расстоянии и путешествии писем в течение месяца в один конец. Вот потому-то и приходится выжидать соответствующего настроения. А если еще пропадет письмо, то и это действует соответствующим образом. Ваше письмо напомнило мне наши прежние разговоры. Вы еще не свободны от многого прежнего, хотя тон и изменился несколько. Я думаю, что более близкое знакомство с жизнью приведет Вас к иному отношению к людям и вообще к окружающей среде. Иначе и быть не может. Весь вопрос лишь в том, в какой мере и форме Вы будете знакомиться с ними. А тут еще и болезнь, не бросающая Вас полностью. Но понемногу силы восстановят ся, будем надеяться. Тогда можно и шире шагать. Пока же в интересах будущих возможностей не следует переутомляться. Я не думаю, чтобы имело смысл не заканчивать ученья, бросить его. Чтобы иметь в будущем свободный доступ в высшие учебные заведения, все же не обходима бумажка об окончании среднего. Последнее не даст Вам тех знаний, которые были бы наиболее интересны и желательны. В особенности при данной постановке среднего образования. Но ценна та же дисциплина, кот[орая] выносится из занятий в школе. Совмещение скульптуры с такой учебой вполне возможно. Время для творчества не уйдет. Если Вы считаете своим призванием скульптуру, творческая мысль, вдохновение не исчезнут. Молодость рождает много прекрасных образов, порождает сильные порывы и т. д. Но молодость измеряется далеко не одними годами. Человек и в полсотни лет может быть молод и в тридцать стар. Притом же период молодости находится еще в начальной стадии, пока не затронуты все фибры души, пока не пробуждены такие струны, о существовании которых юношеский возраст дает знать лишь в смутных, неясных формах. И чем полнее жизнь, тем ярче, смелее, богаче работает творческая мысль. С этой стороны нет опасности. Тем более что Вы скульптуру не забрасываете».

Когда Яков Михайлович писал эти строки, ему было 30 лет. Он находился в расцвете сил, но томился в далекой сибирской ссылке. Забота о хлебе насущном, попечение о семье, воспитание детей в немыслимо трудных условиях — все это отнимало уйму времени и энергии. Но несгибаемая воля революционера помогала ему перебороть любые трудности. И Свердлов находил время, чтобы написать о том, как он понимает искусство.

Мы часто изумляемся: откуда взяла большевистская партия, едва выйдя из подполья весной 1917 года, столько ярких пропагандистов, могучих трибунов, великолепных организаторов, опытных бойцов и командиров. Письма Свердлова, как и других выдающихся деятелей партии, написанные в предреволюционные годы, дают на это ответ. Ветераны ленинской гвардии учились, жадно впитывали жизнь, всматривались в новое, изучали его, анализировали явления, с которыми раньше не сталкивались.

Свердлов понимал — народилось поколение, которому в расцвете юности суждено будет встретить надвигавшуюся социальную революцию в России. Забота об этом поколении диктовала пространные, страстные, взволнованные письма Якова Михайловича Кире Бессер.

Одним из модных призывов, отвлекавших в ту пору учащуюся молодежь от политической жизни, был лозунг «Искусство для искусства». Сколько слов было изведено, сколько копий сломано, чтобы доказать, что творцами шедевров могут быть лишь избранные, укрывшиеся в башню из слоновой кости; что лишь среда людей, посвятивших себя искусству, может вдохновить художника, а жизнь, грубая жизнь с ее извечной прозой только разрушает замыслы творцов прекрасного.

И это, говорилось и писалось в России, как будто не было в ней Чернышевского с его памятной диссертацией «Об эстетическом отношении искусства к действительности», как будто не та же страна выдвинула Плеханова с его трудами по эстетике и истории искусства!

Вполне понятно, что ухищрения эстетствовавших снобов не могли не затронуть впечатлительную душу Киры Бессер. Она поделилась своими сомнениями с Яковом Михайловичем. Он отвечал ей 15 февраля 1915 года:

«Можно сделать искусство доступным по замыслу, идее, но от этого оно еще не станет доступным. Вы будете „открывать жизнь во всей ее наготе“. Но кто будет посещать Ваши выставки? Только тогда действительно массы смогут знакомиться с искусством, когда у них будет достаточный досуг и материальное положение значительно улучшится, когда они не будут подавлены нуждой и исключительными думами о куске хлеба. Значит ли это, что искусство пока бесполезно для улучшения человеческой жизни? Нет, совсем не значит. Художник, чуткий к жизненным явлениям, предчувствующий иную, яркую, светлую, радостную жизнь для всех, может сделать много. Среди преобразователей жизни художники могут занять почетное место. При каких условиях? Они могут будить мысль все же широких кругов, могут порождать стремление к лучшей жизни. И это двояким путем. Показывая „жизнь во всей ее наготе“, будут рождать недовольство ею и стремление к ее изменению. Того же может достигнуть художник, противопоставляя современной антагонистичной жизни жизнь гармоничную. Путей много перед чутким художником. Важно лишь, чтобы творчество его было сознательным. Нелепы разговоры об искусстве для искусства. Всякое искусство, как порождение людей, носит на себе отражение той или иной человеческой среды. И это надо хорошо понять».

В конце того же года, 4 декабря, Свердлов писал:

«Думаю, мало оснований сомневаться в рациональности работы над своим саморазвитием. Чем больше знаний, чем они разностороннее, чем больший простор, тем большие горизонты открываются для творчества и, что особенно важно, тем это творчество сознательнее. Если и у художника с малыми знаниями бывают грандиозные, сильные произведения, то при наличности знаний эти произведения имели бы большую яркость. Невозможно сравнивать таким образом: X художник без знаний, а творит вещи лучше, ярче, чем Y, у которого их больше. На это можно ответить, что тот же X создал бы лучшие вещи при наличности знаний. Несомненно и то, что современное искусство значительно разностороннее искусства древних. Возьмите любую историю искусства, того же Вермана или Вёльфлина. Проследите эволюцию искусства, и всюду увидите отражение этой более развитой жизни. И сознательно отражает лишь тот, кто изучил процесс этого развития. Несомненно, отражает и не изучавший. Живя в определенной среде, этой развитой среде, он отражает иную жизнь, чем древние, но это отражение бессознательно. От нас, простых смертных, художник отличается способностью к более глубокому восприятию, причем „гений“ отражает и то, чего имеются лишь предпосылки. Те или иные душевные переживания, переданные на полотне, в музыке и т. д… — переживания и других людей. Художник передает это общее, типичное, отвлекаясь от частных форм переживания, каждый видит в художественном изображении переживание именно свое собственное. Искусство для искусства — пустая фраза. Эволюция самого искусства вскрывает неправильность, пустоту этого положения».

В июне 1916 года в переписке Свердлова с Кирой Бессер зашла речь об Ибсене.

«Я тоже люблю Ибсена, — писал Яков Михайлович, — хотя брандовский лозунг „все или ничего“ мне не по вкусу, ибо считаю его беспочвенным, анархист ским. Для лучшего понимания Ибсена я бы предложил Вам перечесть его всего, в определенном порядке. Лучше всего издание Скирмунта, переданное „Знанию“, в 8 томах, перевод Ганзена. Это лучшее издание. Читать в том порядке, как помещено в издании, причем последней] том можно даже и не читать. Это переписка как помнится, не представляющая большого интереса. Нелишне перед этим прочесть что-либо подходящее по истории Швеции и Норвегии за последние 3–4 десятка лет, чтобы ознакомиться с развитием там общественных отношений за этот период. Такое знакомство поможет понять Ибсена. Для этой же цели не мешает прочесть ст[атью] Луначарского об Ибсене в одной из книжек „Образования“ за 1907 год, брошюру Роланд-Гольст о нем и статью Плеханова, как помнится, в „Современном мире“ за 1907 же год».

Чтобы понять этот отрывок из письма Якова Михайловича, надо вспомнить, что пьесы Г. Ибсена, выдающегося норвежского драматурга, одного из классиков всемирной литературы, в начале XX века весьма часто ставились на российских театральных подмостках. «Доктор Штокман» (1900), «Дикая утка» (1901), «Столпы общества» (1903), «Привидения» (1905), «Бранд» (1906), «Росмерсхольм» (1908) — это только постановки Московского Художественного театра. А были еще премьеры Малого театра, театра В. Ф. Комиссаржевской.

Особое место занимает ибсеновский Бранд, чей образ создал Качалов на сцене МХТа. Бранд — сильный человек, он противостоит окружающей его среде, неподвижной, косной. Бранд беспощаден к себе во имя исполнения своего морального долга — вырвать людей из привычной орбиты жизни. Ибсен ставит такое отношение к себе в финале пьесы под сомнение. Почувствовав это, МХТ дал в 1906 году новое идейное толкование пьесы. Талант Качалова усилил его — перед зрителями предстал не сверхчеловек, а борец с примиренчеством, цельная натура.

Свердлов отвергает брандовский лозунг «все или ничего». Это и понятно. Опыт политической борьбы уже убедил его, Свердлова, что тактические повороты, отступления, компромиссы, не изменяющие главной цели, иногда просто необходимы.

Не одна лишь духовная жизнь была предметом переписки между известным профессиональным революционером и девушкой, интересовавшейся искусством. Знаменательно, как точно чувствовал Яков Михайлович природу, как остро воспринимал краски Севера, своеобразие его просторов.

И это несмотря на то, что, как писал Свердлов в другом письме, «один раз отморозил ухо, другой — нос, самый кончик, третий — щеку. Теперь опять все в порядке, и кожа перестала шелушиться. Вот только руки еще не поправились, сильно растрескались — до крови во многих местах».

Вот три отрывка из его писем 1914 года. Весна и осень. Вчитайтесь, поймите, каково было Свердлову И как он об этом пишет.

22 марта 1914 года

«Милая Кирочка! Вы знаете из моей открытки, что я попал за Полярный круг. Условия бытия моего значительно изменились хотя бы потому, что еще сильнее оторван теперь от почты. Наряду с переселением и новыми условиями и жизнь свою построил иначе. Попал я на промысловое место. Добываются здесь песец, лисица, росомаха. Для промысла не требуется особых познаний. Вот мы с приятелем бросили „пометы“ на зверей. Через день приходится ходить на голицах за 9-10 верст. Погода чудесная, природа восхитительная, воздух прелесть. Очень хорошо пройти около 20 верст. Я настолько привык к голицам, что двигаюсь на них совершенно свободно и не устаю».

27 мая 1914 года

«Вы, вероятно, думаете, что за Полярным кругом и весны не бывает? Ошибаетесь, милый человек. Бывает, да еще какая весна-то! Одно вскрытие такой мощной реки, как Енисей, чего стоит. С треском ломается лед, раскалывается на огромные глыбы, гонит их водой друг на друга, они лезут на берег, а вода все поднимается, поднимается. Не хочется и с берега уходить. Чуть-чуть потеплело, полетели на дальний Север стаи гусей. Иные летят низко-низко, сворачивая в сторону у самой деревни. Прилетают другие птицы. Иные остаются, но большинство пролетает дальше. В возмещение пролетевших мимо с моря появляются морские петушки, морские зуйки и пр. Оживляется лес, озера, заливные луга, поляны. Всюду жизнь. Деревня очутилась на острове. Разлилась вода далеко-далеко позади деревни, затопила кусты. Море, да и только. Лишь кое-где торчат верхушки дерев, кустов, расположенных по высоким курганам. Разбушевался северный ветер, вздулся Енисей, покрылся пеной волн, ударяет свои воды об яр, на кот[ором] стоит деревня, подмывает его и откалывает кусок за куском. С шумом падает земля и уносится волнами… А со вчерашнего дня и солнце перестало закатываться. Круглые сутки светит. Давно уже нет ночной тьмы. Белые ночи, да настоящие белые, не петербургские, с конца апреля прогнали темень. Но вот только теперь круглые сутки па горизонте солнце. Странно, непривычно. Не отличишь дня от ночи, иначе, как по направлению, местоположению солнца. Так продлится около 2–3 недель. Сейчас 11 часов ночи, а солнце как раз против окна. Только красное, багровое, низко и не греет почти».

16 сентября 1914 года

«Ездил немало на лодке. Вверх по течению реки чаще всего на собаках. Представляете, каким образом. Запрягают собак; их упряжь зовется „алык“. К алыку привязывают веревку, другой конец которой прикрепляется к лодке. Собаки бегут берегом и тянут лодку. Нужно только сидеть на корме и править. Удобная штука. Ну, а вниз по течению легко и на веслах спуститься. Я большой любитель поездить на реке. Арендовал крохотную лодчонку, на которой, кроме меня, ни один не осмеливается отправиться по Енисею. Она специально для озер. А я посмеиваюсь над страхами, пророчествами товарищей, старающихся уверить меня, что рыбы давно дожидаются, когда попаду к ним. Но я знаю, что не буду для них лакомым куском, слишком тощ и не вкусен, потому и езжу. Хорошо так забраться одному подальше вверх, а потом сидеть и мечтать. Течение же несет саму лодочку вниз. Кончилось катанье. Река еще не стала, льда нет, но холодно, холодно. Много плохого здесь. Немало и хорошего. Вы видели когда нибудь картину Ярошенко „Всюду жизнь“? И не только на воле, но и в арестантском вагоне, и в глуши Сибири жизнь может дать и дает много радостного».

Иной раз, чтобы понять человека, надо лишь раз увидеть и услышать его, прочитать хоть одно его письмо. А здесь — десятки писем. Они раскрывают душу Душу человека будущего.

Дореволюционная деятельность Свердлова — наглядный и убедительный пример того, по выражению Ленина, «что этот вождь пролетарской революции каждое из своих замечательных свойств крупного революционера выковал сам, пережив и испытав различные эпохи в наиболее тяжелых условиях деятельности революционера»[30]. И первое качество Свердлова, на которое указал Ленин, была его беззаветная преданность революционному делу.

Отметив замечательный организаторский талант Свердлова, Ленин подчеркнул, что этот талант выработался в ходе долгой борьбы. Особенностью Свердлова было то, что в ходе этой борьбы он всегда был с массами. «…в этой подпольной и нелегальной деятельности, — отмечал Ленин, — тов. Свердлов шел всегда плечо к плечу и рука об руку с передовыми рабочими, которые как раз с начала XX века стали заменять собой прежнее поколение революционеров из среды интеллигенции»[31].

Ленин высоко ценил эту характерную черту жизни и деятельности Свердлова в предреволюционные годы. «Именно этот долгий путь нелегальной работы, — подчеркивал Ленин, — больше всего характерен для человека, который, постоянно участвуя в борьбе, никогда не отрывался от масс, никогда не покидал России, действовал всегда с лучшими из рабочих и умел, несмотря на ту оторванность от жизни, на которую осуждали революционера преследования, — умел выработать в себе не только любимого рабочими вождя, не только вождя, который шире всего и больше всего знал практику, но и организатора передовых пролетариев» [32]. При этом Ленин с особой силой подчеркнул, что Свердлов, как никто другой, цельно воплощал и выражал собою нелегальную партию.

Всей предшествующей жизнью, опытом большевика-подпольщика, неутомимого организатора масс был подготовлен Свердлов к осуществлению великих задач, которые возложила на него Коммунистическая партия в 1917 году.