Глава IV В сибирской дальней стороне

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава IV

В сибирской дальней стороне

Нарымский край до революции называли острогом без решеток. Сюда, в глухие селения, разбросанные в тайге на огромном пространстве к северу от Томска, царское самодержавие ссылало борцов за свободу. Нарымская ссылка особенно выросла после поражения первой русской революции.

Край этот для массовой политической ссылки был выбран не случайно, здесь было все, чтобы сделать жизнь ссыльных невыносимой: глухая тайга, бездорожье, отдаленность от центра, гиблый климат, насильственная изоляция ссыльных революционеров от промышленных центров, отсутствие регулярной почты, грубость полицейских властей.

«Сидим на щавеле с хлебом», «большинство голодает», «призрак голодной и холодной смерти преследует меня» — эти и им подобные фразы из писем ссыльных, опубликованных в журнале «Сибирские вопросы» в 1908 году, говорят сами за себя. Оставался один путь — в батраки к местным кулакам-богатеям, но и это не всем удавалось.

В годы столыпинской реакции в Нарымский край было сослано свыше двух тысяч революционеров. Среди них лучшие люди России — большевики. Ни тайга с ее бескрайними болотами и мошкарой, ни полуголодный режим, ни оторванность от партии и рабочего класса, ни глушь и бескультурье не сломили революционеров. Стойкость ссыльных большевиков, их выдержка, организованность, а главное — их высокая идейность, во имя которой они переносили любые, тяжкие лишения, сделали их ядром политической ссылки, ее душой. Многие меньшевики и эсеры опускались морально и физически, нередко открыто предавали свои идеалы, становясь местными торговцами и даже полицейскими (как это было с эсером Дребезовым). Ссыльные же большевики подавали наглядный пример человеческого достоинства, верности делу революции, преданности партии.

26 июня 1911 года Свердлов прибыл в село Колпашево. Он проделал перед этим длинный путь в арестантском вагоне из Петербурга до Томска и оттуда на пароходе к месту ссылки. Прибыл Яков Михайлович в Колпашево несколько необычно. 18 июня его вместе с двумя другими ссыльными привезли из томской пересыльной тюрьмы на пристань и под конвоем двух специально приставленных к нему надзирателей препроводили на пароход «Колпашевец». Пароход отчалил, а Свердлова на нем не оказалось. Жандармы прозевали его. Побег совершился ночью. Многолюдье и суета на пристани содействовали беглецу. Но скрыться столь ловко мог лишь опытный революционер. Вскоре после этого томский уездный исправник получил от Свердлова письмо, в котором Яков Михайлович извещал его, что он «сошел за покупками, где задержался, и по возвращении парохода не застал», а посему отбывает в Нарым, чтобы явиться к властям.

Что же случилось?

Свердлова предали меньшевики. Они верховодили в томской организации ссыльных социал-демократов и испугались возможных полицейских преследований. А испугавшись, отказались помочь Свердлову двинуться дальше, настаивая, чтобы Яков Михайлович вернулся в ссылку. Смутило Свердлова и то обстоятельство, что один из ссыльных, пришедших на пароход, был арестован при попытке спрятать его вещи. Так появилось столь изумившее томского исправника письмо Свердлова о пресловутом опоздании на пароход…

В ту пору в Нарыме сложилась сильная партийная группа, тесно связанная с ЦК, с Москвой и Петербургом. Среди большевиков, сосланных в Нарым, были В. В. Куйбышев, И. Д. Чугурин, И. В. Присягин, М. И. Сычев (Франц Суховерхов). Они организовали школу, в которой изучали политэкономию, историю партии, профессионального движения, историю России, русской литературы. Был создан самодеятельный театр.

Однако к осени 1911 года царские власти последовательно, с ожесточением свели на нет одно за другим завоевания политических ссыльных, которых они добились благодаря инициативе и настойчивости большевиков. Была разгромлена Нарымская подпольная партийная организация, ее возглавлял Валериан Куйбышев. Были закрыты библиотеки, театр, столовые, пекарни. Томский губернатор Гран летом 1911 года специально приехал в Нарым, чтобы лично установить еще более жесткий режим ссылки. По его приказу было изменено и место ссылки Свердлова. Якову Михайловичу надлежало отправиться за 600 верст вверх по реке Кети, в село Максимкин Яр, бывшее тогда «остяцкой столицей».

Что это было за место, красноречиво свидетельствует Вл. Косарев, бывший со Свердловым в Нарыме: «Когда нам, бывало, грозили Максимкиным Яром, у каждого мороз пробегал по спине».

За немногие дни пребывания в селе Тогур Свердлов успел снестись с местными ссыльными большевиками.

Б. И. Краевский вспоминал, что Яков Михайлович передал им свои связи с Россией.

И вот наступил день, когда Якову Михайловичу пришлось сесть в лодку и в сопровождении двух вооруженных надзирателей отплыть в Максимкин Яр.

Свердлова поместили в доме плотника Кудрина. «Представь, — писал Яков Михайлович жене 13 октября 1911 года, — узкую комнату в 3 шага ширины и 7 длины, почти то же, что и камера в предварилке. По одну стену — два маленьких оконца, по другую — одно. К одной стене, выходящей на улицу, приделана кровать на манер одиночных нар из досок, далее сундук, столик и бок другого стола у другой стены, рядом с окошком, к другой стороне кот[орого] примыкает полочка, на ней лежат мои книги. Стену внутреннюю изображает деревянная перегородочка, не доходящая до потолка, и бок русской печки, затем крохотная дверь, ведущая в хозяйскую половину. Стол, за кот[орым] пишу, довольно удобный, покрыт клеенкой. Горит небольшая 7-линейная лампочка. Я уже привык к такому свету, кот[орый] раньше считал бы слишком скудным. Комната низкая, оклеенная мною снизу доверху газетами… Вот тебе моя обстановка».

В этой-то обстановке прошла для Якова Михайловича зима 1911/12 года. Это были едва ли не самые тяжелые месяцы в его и без того суровой жизни профессионального революционера. Яков Михайлович остался без почты, без газет, под надзором бесцеремонных стражников, которые то и дело вмешивались в его жизнь. Вместе с хозяином дома Свердлов занимается охотой, рыбной ловлей, участвует в хозяйственных работах, чтобы добыть необходимое пропитание.

Долгая и суровая полярная зима, одиночество, отсутствие связей с товарищами угнетали Свердлова. Тяжело переживал он и перебои с почтой. Ухудшилось его здоровье. Как-то он провалился по пояс под лед. Трижды отмораживал себе лицо, до крови потрескались руки.

Но письма Свердлова из гиблого Максимкина Яра были полны другим. «…Проживу и бодрость, энергию сохраню, — подчеркивает Свердлов в письме к жене. — Не растрачу на борьбу со своими настроениями своих сил, для них найдется и иное, более целесообразное применение».

Все думы и помыслы Якова Михайловича в крохотной комнатке в глухом таежном селении были по-прежнему с партией, с революцией, с которыми он навсегда связал свою жизнь. «Эх, кабы знать, что письмо дойдет наверняка, — сокрушался Яков Михайлович в письме жене 13 октября 1911 года, — просил бы списаться и с Над. К. и с Мих. Ст. и другими, вроде Сергея, написал бы и сам им…» Над. К. — это Надежда Константиновна Крупская, это весточка Владимиру Ильичу Ленину. Мих. Ст. — это Михаил Степанович Ольминский, видный деятель большевистской партии, один из близких друзей Свердлова.

Яков Михайлович был реалистом. Это величайшее ленинское качество профессионального революционера. Как говорил он сам: «…исхожу из факта, а раз зимовка стала фактом, то нечего и говорить». И он развертывает активную деятельность даже в самых необычных условиях. Занимается с хозяйкой дома Д. В. Кудриной и ее подругой, готовя их к учительской работе. Продолжает изучать французский язык. По ночам читает и перечитывает, вплоть до объявлений, старые газеты. Организует театральный кружок из местной молодежи, ставит чеховского «Медведя». Выступает против местного реакционера — священника Покровского.

Немало хлопот доставил этот ретивый поп Свердлову. Вместе с надзирателями он выслеживал Якова Михайловича, подбил стражников сделать у него обыск, давший для блюстителей порядка неожиданный результат. У Свердлова были изъяты чертежи. Ни поп, ни стражники в них не разобрались. Тогда они решили послать их по начальству, которое выругало надзирателей, так как чертежи оказались теоремой Пифагора, которую Яков Михайлович объяснял своим ученицам. «Поздравляю вас с новым товарищем по службе, — иронически обратился Свердлов к своим стражникам. — В России так и полагается: крест и шашка — большая родня».

Покровский назвал Свердлова «искусным ловцом человеков в сети диавола». В своей проповеди против него поп хотел опорочить революционера. Но получилось наоборот — к Свердлову потянулись местные жители, они жаловались на Покровского, который освящал ежегодный грабеж охотников — остяков и эвенков русскими купцами. Приходили рабочие Обь-Енисейского канала, всегда бывала максимоярская молодежь. «Молодежь полюбила Якова Михайловича, — вспоминала Д. В. Кудрина, — чуть не каждый вечер собиралась у него. Он игры всякие знал. Часто пел, любил петь революционные песни».

Так проходила зима.

Кипучая натура Свердлова требовала действий, свободы. Соединиться с товарищами по нарымской ссылке, чтобы устремиться дальше, в революционные центры России, стало заветной целью Якова Михайловича. На помощь пришли нарымские большевики, которые развернули энергичную, активную кампанию за возвращение Свердлова в Нарым. Под их натиском нарымский пристав Овсянников сдался и в канун 1912 года отправил губернатору письмо, в котором предлагал перевести Свердлова в Нарым, мотивируя это тем, что ежемесячно возить ему так далеко пособие крайне обременительно для должностных лиц.

В феврале 1912 года Свердлов прибыл в Нарым и сразу же встал в ряды активных работников местной партийной организации. «Вначале, — признается Свердлов жене в письме от 23 февраля 1912 года, — я собирался вести замкнутую жизнь, обложился книжками, в особенности периодическую литературу окота пересмотреть, ведь Максимка не менее тюрьмы отрывала от всех и всего. Но это не удалось. При бедности в интеллигентных силах, при моем общественном темпераменте, я не мог выдержать и сдался на просьбы, уговоры, приставания товарищей, согласился читать и лекции по политической] экономии, и рефераты, а теперь проявил инициативу и сам затеял собеседования по таким живым вопросам, как оценка момента, избирательная] камп[ания], характер работы и пр., причем взял на себя роль докладчика и т. д.».

После разгрома 1911 года, когда царские власти ликвидировали все виды организации ссыльных (кружки, театр и т. п.), нарымская ссылка ожила, возобновила свою работу подпольная партийная школа, одним из основных лекторов ее стал Свердлов. Нарымские большевики во главе с Куйбышевым и Свердловым установили связь со многими партийными организациями России. Москва, Петербург, Урал, Средняя Азия, Воронеж, Ковно — таковы пункты, откуда ссыльные получали регулярные известия. В Нарым поступала большевистская «Правда». Только Свердлов получил в сентябре 1912 года 24 номера «Правды» и 3 номера «Звезды». По инициативе Якова Михайловича было создано Центральное бюро по руководству партийной работой в крае. Мимо этого не могла, разумеется, пройти охранка. Томский губернатор писал начальнику жандармского управления: «По сообщению директора департамента полиции, в среде гласно-поднадзорных Нарымского края наблюдается будто бы подъем революционного настроения, устраиваются партийные чтения и рефераты, поддерживаются сношения с укрывающимися за границей единомышленниками».

Разгневанный губернатор пустил по следу местных полицейских ищеек, и уже 22 июня 1912 года начальник томского губернского жандармского управления доносил губернатору, что среди ссыльных существует «Центральное бюро ссыльных», деятельность которого направлена К сплочению ссылки для планомерных выступлений против правительства.

Началось следствие. 3 августа охранники закончили его. «Наряду с интересами экономическими и общественными, — доносил томский жандарм губернатору, — названная организация должна была преследовать и цели характера противоправительственного; все демонстративные выступления против органов правительственной власти положено было проводить строго планомерно и сообща».

Жандармы всполошились не зря. В центре ссыльного края, невзирая на трудности, большевики продолжали свою революционную деятельность. Первомайская демонстрация 1912 года в Нарыме была тому примером.

В апреле 1912 года вся Россия с гневом и возмущением узнала о кровавой расправе царизма с рабочими Ленских приисков. 300 тысяч бастующих подняли голос протеста против нового злодеяния царизма. Размах стачечного движения, как отметил Ленин, был не меньшим, чем в 1905 году. Жизнь убедительно показала правоту и точность анализа текущего момента, данного Пражской конференцией.

На гребне этого подъема родилась массовая ежедневная марксистская рабочая газета «Правда», ставшая общероссийским легальным органом большевистской партии. Чтобы оперативнее руководить партией в связи с подъемом рабочего движения, Ленин летом 1912 года переехал в Краков, ближе к России.

1 мая 1912 года вышли на демонстрацию пролетарской солидарности и нарымские большевики. Около 200 человек собралось в так называемом Колином бору. Взвились алые стяги, зазвучали революционные песни. Первым выступил Куйбышев. Маевка носила ярко выраженный политический характер. Ее тщательно готовили Куйбышев и Свердлов. За несколько дней до маевки, чтобы избежать ареста и возвращения в Максимкин Яр, Яков Михайлович добился перевода в село Колпашево. Но полиция, арестовав в связи с демонстрацией 18 человек, в том числе Куйбышева, схватила и Свердлова.

— На каком основании? — протестовал Свердлов. — В связи с демонстрацией? Но ведь первого мая я находился в Колпашеве!

— Мы знаем, — отвечали ему, — что вы были в Колпашеве, но и оттуда вы могли руководить демонстрацией.

2 июня Якова Михайловича перевезли в Томск, в пересыльную тюрьму.

Долго тянулось дело с первомайской демонстрацией в Нарыме, но за отсутствием улик охранники вынуждены были выпустить ссыльных. В августе 1912 года Свердлова снова вернули в Колпашево. Губернатор Гран готовил над ним расправу. 9 августа 1912 года на основании требования томского губернского жандармского управления «в интересах охранения государственного порядка и общественного спокойствия» отправить Свердлова «в наиболее отдаленные местности Нарымского края» он отдал распоряжение уездному исправнику немедленно отправить Свердлова в Максимкин Яр.

Однако губернаторский план провалился. Томский исправник доносил с грустной краткостью, что «Яков Свердлов из места скрылся».

Еще 23 февраля 1912 года Яков Михайлович, отвечая жене на вопрос о возможности ее приезда, писал: «Да, я мечтал о возможности жить вместе, продолжаю мечтать и теперь, но это не стоит в непосредственной связи с возможностью превратить мечту в действительность… Я же чувствую себя настолько годным для живого дела, что реализацию моей мечты вижу не в твоем приезде…»

Трудно было выразить свою мысль яснее в ту пору, когда Свердлов вместе с товарищами по ссылке готовил побег. Арест после первомайской демонстрации нарушил, но не отменил его планы. Яков Михайлович готовил побег из ссылки для того, чтобы скорее включиться в революционную деятельность. Трижды за пять месяцев 1912 года — с августа по декабрь — совершает он один за другим дерзкие побеги, и лишь третий приносит ему успех.

Первый побег едва не стоил Свердлову жизни. Вместе со ссыльным Капитоном Каплатадзе Яков Михайлович отправился из Колпашева на небольшой лодке вверх по Оби. Там они должны были встретиться с пароходом «Тюмень», в команде которого были товарищи, обещавшие спрятать беглецов и довезти их до Тобольска.

Отъехав от Колпашева, Свердлов и Каплатадзе вступили в отчаянную борьбу с разбушевавшейся стихией. Они упорно пытались пробиться вверх по реке, к лесной пристани, но ветер и течение гнали обласок[15] вниз. Целую ночь продолжалась эта неравная борьба. К утру беглецы совсем обессилели и поняли, что вверх по течению им не выгрести. Но вернуться назад, в Колпашево, отказаться от побега им и в голову не приходило. Они понимали, что в Колпашеве, где полно стражников, на пароход им не сесть, и приняли отчаянное решение.

Повернув обласок, Свердлов и Каплатадзе двинулись вниз по Оби, в сторону Парабели и Нарыма, решив по мере сил сопротивляться течению, плыть как можно медленнее и попытаться сесть на пароход, когда он их догонит. Яков Михайлович и Капитон понимали, с какими трудностями и опасностью связано их решение, но иного выхода не было. Им предстояло двое или трое суток продержаться в утлом суденышке на бушующих волнах, почти без пищи и без сна, не выпуская из рук весел. Приставать к берегу они не решались, не столько из страха погони или диких зверей, встреча с которыми на пустынных, поросших лесом берегах Оби была весьма вероятна, сколько боясь пропустить пароход. А ведь предстояло еще как-то проникнуть на пароход: незаметно подплыть к нему, незаметно взобраться на борт и укрыться у товарища, который ждал их на лесной пристани, но никак не посредине бурной реки.

Удалось ли бы им пробраться незамеченными на «Тюмень», сказать трудно. Парохода они так и не дождались.

Обские волны неудержимо гнали утлый обласок вниз по реке. Пошли вторые сутки, как беглецы покинули Колпашево, сил становилось все меньше, нечеловеческая усталость сковывала все члены. Но стоило хотя бы на пять-десять минут бросить весла, распрямить спину, как намокшая одежда под ледяным ветром примерзала к телу, руки и ноги сводила судорога. Приходилось грести и грести. А сил уже совсем не было. И вот неуверенное движение, беспомощный взмах весла — и утлое суденышко перевернулось. Беглецы очутились в ледяной воде.

Несмотря на невероятную усталость, на мокрую одежду, пудовым грузом тянувшую ко дну, Яков Михайлович, быть может, и добрался бы до берега: ведь он был отличным пловцом, но, на беду, Капитон совершенно не умел плавать. Свердлову пришлось бороться и за его жизнь. Держась за обласок, Яков Михайлович из последних сил поддерживал ослабевшего Капитона. Вот тут-то он и подумал, что могла быть смерть и хуже. А смерть казалась неизбежной.

К счастью, крушение произошло возле самой Парабели. Сто с лишним верст, в ожесточенной борьбе с ветром, волнами и течением проплыли беглецы в утлой лодчонке по бурной Оби. Все это время товарищи, дежурившие в Парабели на берегу, ждали «Тюмень». Безотлучно сидел у реки, разумеется, и Ваня Чугурин.

«Сидят с нами крестьяне, — вспоминает Чугурин, — ведем разные разговоры и видим, что с одного берега показалась лодочка и направляется к нашему берегу.

Обь волновалась. Ветер дул порядочно. От нас она была версты на три выше. У крестьян глаз наметан хорошо. Они обращали больше внимания на все, а мы больше ждали. Вдруг один из крестьян заявил: „А где, паря, лодка?“ Лодка исчезла из нашего поля зрения. Мы предположили, что она подъехала к островку. Вдруг мы услышали крик о помощи. Голос Якова Михайловича очень ясно был слышен.

В нашем распоряжении не было спасательных средств; у крестьян были два ботничка недоделанных — они сейчас же сели в один из ботничков и, подъехав к утопавшим на расстояние двух-трех саженей, бросили им привязанное к веревке весло. Минута была отчаянная. Свердлов и товарищ совсем окоченели… Крестьяне не могли сразу притянуть их к берегу, так как лодку отбивало. В конце концов они все же были пригнаны к берегу. Крестьяне вывели их на землю. Потерпевшие не могли двигаться и лежали. Крестьяне сейчас же стали разводить огонь и отогревать товарищей. Согрели, довезли до квартиры Кучменко, куда явилась полиция…» Так описывает этот поистине драматический случай Новгородцева.

1 сентября 1912 года Свердлова заключили в нарымскую каталажку, а на следующий день он бежал и 2 сентября был уже в Парабели, где встретился с И. Чугуриным. Этот побег ошеломил нарымских стражников. «Во что Свердлов одет — неизвестно, так как он бежал из Колпашева, тонул в Оби, где оставил одежду», — гласило донесение из Нарыма. Так и осталось до сих пор тайной, как удалось Свердлову незамеченным уйти из Нарыма. Известно, что местные ссыльные большевики потребовали от пристава, чтобы Якова Михайловича освободили из казармы, как больного. Пристав согласился, полагая, что после такого неудачного побега Свердлов не скоро встанет на ноги. Якова Михайловича перевели, видимо, в местную больницу. Во главе ее стояла женщина-врач, жена ссыльного социал-демократа, сторожем также был ссыльный. Именно об этой больнице пристав Овсянников доносил еще в апреле 1912 года, что она «в теперешнем ее виде, с ее персоналом представляет особое учреждение, где ссыльные себя чувствуют как дома, агенты же власти встречаются с видимой неприязнью».

В Парабели Якову Михайловичу удалось с помощью И. Чугурина сесть на пароход. Через сутки он уже был в Колпашеве, на пути в Томск. Но здесь его нашли стражники. Увидев их, Свердлов вылез из-под койки каюты первого класса и воскликнул:

— Колпашево? Спасибо, господа, что разбудили. Представьте себе, чуть не проспал свою остановку!

Ошарашенные стражники опомнились только тогда, когда Яков Михайлович сошел с парохода. На пристани его схватили.

В середине сентября 1912 года к Свердлову приехала жена с сыном Андреем.

«Невозможно передать всю радость этого свидания. Мы смотрели друг на друга, — пишет Новгородцева, — и не могли насмотреться, говорили — и не могли наговориться. Пусть в тюремной камере, пусть на окне решетки, а у двери торчит надзиратель: но мы были вместе, снова вместе. Ведь год и десять месяцев прошло с того далекого ноябрьского дня, когда Яков Михайлович ушел с нашей петербургской квартиры и не вернулся. Не ему, а жандармам я открыла тогда захлопнувшуюся за ним дверь. С тех пор мы не виделись.

Здесь, в полумраке одиночной камеры томской пересыльной тюрьмы, Яков Михайлович впервые увидел своего сына, которому было уже без малого полтора года».

Свердловых поселили в деревне Костыревой, невдалеке от села Парабель в 30 верстах от Нарыма. Жандармы считали, что теперь для них наступит спокойная жизнь: куда же побежишь, если к тебе семья приехала!

Яков Михайлович, казалось, целиком отдался личной, семейной жизни. Он часами играл с сыном, помогал жене по хозяйству. Впоследствии Свердлов всегда с удовольствием вспоминал те несколько недель, которые он провел с семьей в нарымской ссылке.

Нелегко было Свердлову расставаться с женой и сыном, оставляя их в далеком Нарыме на попечение товарищей, но вопрос о новом побеге был уже решен.

Долгими зимними ночами тщательно разрабатывался в домике Свердловых план побега. На этот раз были предусмотрены все неожиданности. Предстоял нелегкий санный путь из деревни Костыревой до Колпашева, а затем до Новалинска и оттуда в Томск. Эту часть пути обеспечили И. Чугурин, Б. Краевский, Ольга и Вера Дилевские — ссыльные большевики, друзья Якова Михайловича.

В ночь с 5 на 6 декабря 1912 года, в канун николина дня, когда местные стражники беспробудно пьянствовали, Свердлов скрылся из Костыревой. Новгородцева и Чугурин должны были как можно дольше не пускать надзирателей в дом к Свердловым, чтобы не обнаружили его исчезновение. Надзирателей старательно угощали в других домах. К Свердловым они явились только 7 декабря вечером. И тут же подняли тревогу.

Но Яков Михайлович был уже далеко. Опасность поджидала его в Колпашеве. Едва он, замерзший, вошел в квартиру сестер Дилевских, как послышался стук в дверь: местные надзиратели! Немая сцена, все молча глядят друг на друга. Затем Свердлов ложится на кровать под матрац, В. Дилевская ныряет под одеяло и стонет, изображая больную. Явившимся стражникам все присутствующие устроили такой дружный скандал, что те, не видя ничего подозрительного, ограничились поверхностным обыском. Вскоре Свердлов был уже в Томске, а во второй половине декабря 1912 года прибыл в Петербург.

Чем дальше ссылало царское самодержавие Свердлова, тем энергичнее он добивался свободы; чем гибельнее делались условия его жизни, тем более могучим и непокорным становился его дух.