«Не расплескать бы душу!..»

«Не расплескать бы душу!..»

Искусство – это не жизнь, это то, что могло бы быть жизнью.

Леонид Быков

Сказав это, Леонид Федорович был абсолютно прав. Если художник отдает себя всего, без остатка, служению искусству: десять лет на сцене Харьковского театра, девять лет работы на киностудии «Ленфильм», десять лет работы в Киеве, он имеет право на подобное изречение. За 9 лет работы на Киевской киностудии Быкову было позволено снять только три фильма, но успел он сделать только два. Да, безумно мало, но зато – какие фильмы! К пятидесяти годам Леонид Быков сыграл двадцать две роли и перенес три инфаркта. Он не боролся за награды, не гнался за славой… Эти и другие положительные качества сильно усложняли его жизнь. Такова цена правды…

Признание ко многому обязывает. Быкову было что сказать зрителям – и языком комедии, и языком героической драмы, к которой режиссер и актер Быков все более тяготел. Путь Быкова-кинематографиста был нелегок и пролегал от эксцентрической комедии к лирико-драматическим ролям, от героической драмы, в которой комедийный характер актера обогащался все новыми красками, – к сатирическим обвинениям. Неизвестно, каким бы предстал перед нами Быков в «Пришельце», если бы работа была завершена.

Как жаль, что яркая творческая жизнь столь самобытного художника и опытного мастера, нашедшего свою тему в искусстве – в исследовании народно-героического характера в драматические, переломные моменты отечественной истории, оборвалась на самом взлете самовыражения, творческой карьеры искреннего и честного художника, зрелого мастера, человека редкой душевной красоты. И какое все-таки счастье, что, в отличие от театральных актеров, чье искусство уходит вместе с ними, от киноартиста остается пленка, один кадр которой может сказать больше, чем сотня чьих-то устных свидетельств.

Если попробовать спроецировать его судьбу на время, в котором мы живем, что бы делал Быков, был бы он востребован, как актер, как режиссер? Вряд ли бы он нашел свое место в сегодняшнем дне. Ведь у поколения, к которому он принадлежал, была совсем другая, единая группа крови. Чтобы приспособиться к нынешнему дню, нужен совсем иной талант, которым Быков не обладал. Вот тот же Андрей Миронов вполне мог бы стать сегодня первым сериальным артистом. Таков характер его таланта – спокойно перейти с одной стороны улицы на другую. Быкова же просто невозможно представить в контексте сегодняшней жизни. Именно этим, в первую очередь, он нам всем так дорог.

Не вина Леонида Быкова, если художнику с радостным, оптимистическим взглядом на мир, в жизни приходится примерить на себя одежды трагической фигуры. А он и не смог бы по-другому, поскольку размышлял о происходящем вокруг с повышенной эмоциональностью и болью. Не похожий на своих комедийных персонажей, остро чувствующий несправедливость, бесконечно ранимый и одновременно, по-своему, очень сильный, мало кому раскрывающий свои мысли и чувства… «Закрытость» – маска, которую он иногда был вынужден на себя надевать, помогала ему выживать.

Несмотря на всенародную любовь, Быков на протяжении всего творческого пути испытывал колоссальные трудности: его сценарии подвергались жесточайшей критике, фильмы – цензуре, а со стороны коллег была не только дружеская поддержка и участие, но еще и зависть, неприятие, торжество посредственностей над сильным, независимым талантом. Однако время расставляет все по своим местам. Книги, картины, фильмы живут абсолютно самостоятельной, не зависящей от их создателей жизнью. С момента смерти их автора они утрачивают с ним прямую связь и начинают развиваться во времени, меняясь с каждым новым поколением читателей и зрителей. И здесь немаловажно, что представлял из себя автор, создавший для нас свое произведение. Чему он нас учит…

Евгений Матвеев вспоминал, как, готовясь к собственному режиссерскому дебюту – картине «Цыган», он обратился за советом к Быкову и услышал: «Главное – за монтажом, ракурсом и панорамой не расплескать бы душу!.. Ты только не смейся… Мне кажется, душа нашего народа чуть-чуть улыбается… Даже когда болит – улыбается». И правда, в его картинах «В бой идут одни «старики» и «Аты-баты, шли солдаты…» душа солдата чуть-чуть улыбалась вслед за душой самого Быкова.

Талант, мастерство, оригинальность и чувство ответственности, неравнодушие художника и правильное ощущение времени, в котором он живет, – необходимые составляющие творчества. Повенчанные личностью художника, они определяют значимость и глубину его произведений, характер и мощь. Все это в полной мере относится и к быковским работам и особенно ярко ощущается в двух его последних режиссерско-актерских картинах.

В народе про таких, особо стойких бойцов, говорят: «Этот человек прошел огонь, воду и медные трубы». Мол, ему ничего не страшно, он все преодолел и сумел не потерять себя. Бывает, человек с честью пройдет все испытания и трудности – «огонь и воду», закаляющие его характер и волю, а перед «медными трубами» – фанфарами славы и успеха спасует, ведь последнее испытание самое коварное и трудное. Не каждому суждено устоять перед сверкающим сиянием Славы. И далеко не всем, достойно прошедшим «огонь и воду», удается вырваться из объятий «медных труб». Немало людских судеб искалечила «госпожа Удача». В кино подобных горьких примеров немало.

Даже стоя на пьедестале Победы, человек порой не до конца отдает себе отчет в неустойчивости своего положения. Порой прозрение наступает слишком поздно. Когда сладкий туман побед рассеивается и триумфатор остается один на один с собственным «я»…

Главная опасность «медных труб» – поверить в свою исключительность, – считал постановщик фильмов «Сорок первый», «Баллада о солдате» и «Чистое небо» режиссер Григорий Чухрай. «Одним из важнейших для творчества качеств художника является, на мой взгляд, умение прислушиваться к законам искусства, – делится он мыслями по этому поводу на страницах книги «Мое кино». – Даже не понимать, а чуять их. Художник, уверовавший в свою исключительность, решает, что все зависит от него самого, и начинает навязывать искусству свои собственный законы. В этом причина многих бед». Вот, скажем, во времена Древнего Рима победителя встречали триумфом, но сзади на колеснице стоял раб, который через определенный промежуток времени напоминал триумфатору, что он не бог, а простой смертный, для того, чтобы тот не терял чувства реальности. И это имело успех.

К такому человеку, как Леонид Быков, в полной мере применимы слова шекспировского Гамлета: «Он Человек был в полном смысле слова». Леонид Быков был художником, тонко чувствующим свое время. Всматриваясь и вслушиваясь в окружающую жизнь, он старался постичь ее суть, понять ее законы, чтобы использовать это в своем творчестве. Тот же Григорий Чухрай, чтоб не терять связи с реальностью и не зазнаваться после триумфа своих картин, взял себе за правило по окончании работы над фильмом писать бескомпромиссную авторецензию. И в этом не было ни самобичевания, ни мазохизма, а одно только желание дольше сохраниться художником и не повторять ранее допущенных ошибок.

Леонид Быков с честью прошел испытания, отмеренные ему судьбой, остался чистым душой и сердцем, скромным и застенчивым человеком. Нигде, никогда, ни единого раза не использовал Быков своей огромной популярности. Друг артиста, соавтор сценария «Стариков» кинодраматург Евгений Оноприенко вспоминал случай, когда их пригасили на встречу с работниками книжной торговли. Открывалась возможность приобрести дефицитные издания, о чем им тут же и упомянули, чтобы уговорить приехать. Так вот если б не эти обещания, Быков бы, возможно, и поехал. А так – отказался наотрез. И затем где-то у кого-то выпрашивал на день-два почитать книжные новинки. Ада Роговцева вспоминает: «Как-то он сказал мне с грустью: «Вот, за границу не пускают. Говорят, сердце слабое, опасно». Ясно, что это была отговорка. А он верил. Его добротой злоупотребляли, обманывали. Перед ним часто стояли задачи, которые невозможно было решить. Как будто Господь проверял его…»

Леонид Быков обладал еще одним важным для режиссера качеством – не лгать своим зрителям, разговаривать с ними доверительно и честно, не как строгий назидательный учитель, а добрый советчик, говорящий правду о жизни. Ведь бывает и так, что люди, живя в обстановке заедающего быта, перестают отличать честность от подлости, замечать окружающую красоту. Искусство очищает жизнь, украшает, возвышая правду искусства над правдой жизни. Как художник, требовательный к себе, Леонид Федорович бережно относился и к мнению людей, для которых работал, стараясь без искажения донести до зрителей истинное положение вещей.

Евгений Оноприенко: «Жизнь не баловала Быкова. Знал он и несытость, и бесквартирье, и безденежье, знал все беды простого краматорского люда. Но он многократно усложнял себе жизнь такими максималистскими требованиями к себе – во всем буквально! – что выдержать такое мог, вероятно, он один. Очень он любил – какой-то тайно гордой любовью – нашу с ним общую родину – Донбасс, превосходно знал шахтеров, металлургов, показывал такие типажи и обряды, так говорил о своем Краматорске, что мы за головы хватались: Леня, это же кинокартина, да какая! Делай ее! Но он не спешил, все искал, все ждал, копил в душе…»

Вот что говорил о Быкове режиссер Алексей Симонов в статье «О тех, кого помню и люблю. Счастливчик» в апрельском журнале «Искусство кино» за 1987 год: «Актер, если он настоящий актер, а уж кто же был настоящий, если не Леонид Быков, вкладывает в роль всю душу. Но, ни одна роль, даже Гамлет, не в состоянии вместить всей актерской души. И если роли, идущие одна за другой, вмещают в себя практически одну и ту же часть души актера – это превращается в амплуа. Бывает, что другие части этой актерской души отмирают или впадают в глубокую спячку, и актер замыкается в своем амплуа. Оно становится формой его существования. У Быкова часть души, не вместившая в его роли конца 50-х – начала 60-х годов, не просто болела, свербила, мешала жить – она бунтовала. Этот тихий удачник ел себя поедом за каждое повторение.

Наверное, он был эгоистом, но удача средней, по его внутренней оценке, картины, в которой он снимался, не приносила ему ничего, кроме разочарования. Зависимость актерской судьбы от чужой воли, чужого вкуса и пристрастий, которую большинство актеров считает неизбежным злом, оборотной стороной профессии, он не принимал, он бунтовал, и многим этот бунт на самой вершине успеха и известности казался этаким «с жиру бешенством», в том числе и тем, от кого зависела его дальнейшая судьба.

Все мы зрители. Профессионалы, дилетанты, любители. По членскому билету в Дом кино, за кровный полтинник или по должностной необходимости в кресле маленького зала. И у всех у нас свои пристрастия. И пристрастия эти консервативны по преимуществу. Не случайно новое кино – хочешь, не хочешь – выдвигает нового актера. Старому бы этого не простили, не приняли. И поскольку зрителем каждый из нас ощущает себя в отдельности, мы слабо представляем себе, каким прокрустовым ложем для артиста является иногда наша совместная неизменная любовь к его уже сыгранным ролям…

Порой артист получает возмущенное письмо зрителя, в котором тот обвиняет его в том, что он изменил себе, сыграв что-то на себя, прошлого, непохожее, совершенно испортив впечатление о себе. И даже не подозревает, что тем самым, возможно вгоняет гвоздь в его, артиста, гроб. Один известный артист рассказывал, как один из руководителей кино просто перестал с ним здороваться и даже замечать его после того, как он вслед за несколькими положительными ролями не менее удачно сыграл роль подлеца. Эти наши «прокрустовы объятия» загубили не одну актерскую попытку вырваться из плена амплуа и действительно во всем объеме использовать свое дарование. Нами покалеченным – нет им числа. Давайте это помнить.

Быков себя покалечить не дал. Это обошлось ему в десять лет простоя».

Как требовательный художник, Леонид Федорович ревниво и тщательно знакомился со сценариями, многие отвергал и потому часто находился в досадных и длительных «простоях». Ему не раз предлагали поехать на одну постановку на тот же «Мосфильм» – чиновникам от кино казалось, что это неплохой выход из создавшейся ситуации – есть работа и не надо никуда переезжать. Быкова обижал такой подход: «Я хочу снимать хорошие фильмы на своей студии, а не в примаках». Неоднократно приглашали Леонида Федоровича и преподавать актерское мастерство, но он как мог отказывался, объясняя это тем, что еще не достиг подобающего для педагога мастерства и не имеет морального права учить молодежь – настолько требовательным был к себе.

Владимир Конкин однажды признался, что получил три человеческих и творческих урока, которые наиболее повлияли на него в жизни. Первый урок преподал Николай Мащенко во время работы над экранизацией «Как закалялась сталь», второй – Леонид Быков, когда создавались «Аты-баты, шли солдаты…», третий – Владимир Высоцкий на съемках телефильма «Место встречи изменить нельзя».

«Знаете, это как два коня в упряжке, – рассказывал артист, – один: давай! давай! скорее! еще нажми! – другой: не могу… погоди… дай передохнуть… Я не выдерживал задаваемого ими темпа, какого-то совершенно бешеного напряжения. Казалось, они никогда не устают, всегда в форме, в рабочем состоянии. Нельзя было представить, что у этих людей может что-либо болеть или, скажем, быть хотя бы насморк… Так же, как не могу вообразить их вялыми, расслабленными, заторможенными. И дело тут не столько в природном темпераменте, как мне кажется, сколько в особом свойстве души. У Быкова, когда он снимал эпизод, где его герой танцует, очень болело сердце. Но он выдавал свой коронный номер несколько дублей подряд с такой легкостью и озорством, что никто не догадывался о его физическом состоянии. Я узнал случайно. Он не пощадил себя, не поберег, хотя вполне мог отменить съемку. Общее свойство, которое, по-моему, объединяет столь разных художников, – способность к полной, до конца идущей самоотдаче. Индивидуальное свойство Леонида Федоровича – исключительная доброта… «Все слабости человека прощаю я актеру, и ни одной слабости актера не прощаю человеку» (Гете). У Быкова не было не только слабостей актера, но и слабостей человека. Возможен ли такой уникальный случай? А впрочем, так ли уж важно знать, где кончается житейская правда и начинается легенда, которую человек и сам творил, и творили за него…»

Однажды на студии был снят необычный фильм – поэтический, оригинальный и довольно непривычный, мнения кинематографистов по поводу него разделились. Зритель своим рублем проголосовал против – не пошел смотреть картину. Леонид Федорович отозвался о ней так: «Советское кино может позволить себе роскошь иметь и такой фильм. Иначе – как развивать и обогащать киноязык?» При этом говорил он всегда так тихо, словно затаенно, еле слышно, что приходилось прислушиваться даже находившемуся с ним рядом человеку. Его отличала интеллигентность – в высшем понимании этого слова, единственно правильном. Это было не наносное, внешнее, заметное всем одеяние интеллигентности, а то внутреннее, органичное, что издревле было присуще людям деликатным, обладающим развитым чувством такта. Это была интеллигентность не как форма поведения, а как способ существования. Оживленным и радостным Быков бывал только в работе. Да еще на рыбалке, в особенности в удачные дни, когда клевало, как говорится, и на червяка, и на «мастырку». В работе был всегда подвижным, веселым, настойчивым и очень занятым.

На студии знали, что исполнителей в свои фильмы Быков подбирает без проб, зная, какая это огромная травма для отвергнутого актера. У режиссера-Быкова не было уничижительного: «Тот подходит, этот не подходит». Единственный, за кого он стоял горой, был Алексей Смирнов. Леонид Федорович настоял, чтобы в роли механика эскадрильи снимался именно он. Быков очень любил этого артиста, относился к нему как к отцу.

Стиль работы Быкова на съемочной площадке, по признанию тех, кому довелось с ним работать, разительно отличался от того, что порой наблюдать в других группах. Здесь не слышно было ни крика, ни выговоров, ни дрязг. Со всеми членами группы режиссер был вежлив, ни с кем не фамильярничал, но и другим не позволял. На съемочной площадке царила хорошая рабочая атмосфера. Простота Быкова не была той простотой, про которую в народе говорят, что она хуже воровства. То была полная достоинства простота хорошо воспитанного, содержательного и доброго человека, чуждого всякой позы и неестественности. Быков всегда оставался самим собой. Его деликатность свидетельствовала об уважении к людям и к себе самому. Неспроста руководство студии поучало молодых специалистов: «Если хотите узнать, каким должен быть режиссер, – идите на площадку к Быкову». Леонид Федорович никогда не позволял себе сделать во всеуслышание замечание актеру, как это делалось, да и теперь еще нередко делается в иных группах. Подойдет, бывало, к актеру и о чем-то поговорит с ним вполголоса, потом вернется к камере и объявит съемку. Смотришь, исполнитель и заиграл совсем по-другому.

Иногда, чтобы снять напряжение на площадке, Быков рассказывал какую-нибудь забавную историю. И тут же все вставало на свои места – актеры начинали репетировать с новыми силами только что неудавшуюся сцену. И эпизод получался. Быков знал, что иногда одна к месту сказанная фраза может поставить все на свои места. Считал подобные передышки очень важными в работе, поскольку они помогали актерам вернуть нужную рабочую атмосферу – вновь обрести свежесть ощущения ситуации, снять механическое воспроизведение заученного текста, восстановить остроту восприятия роли.

В этом Леонид Федорович был солидарен с режиссером-классиком Михаилом Ильичом Роммом, считавшим, что работа с актерами – процесс интимный и требует особого душевного контакта. Неверно, что актер в театре общается только со своими партнерами, не менее важно его соприкосновение со зрительным залом. Быков, имеющий опыт театрального актера, осознавал всю значимость подобного контакта. В кинематографе зал заменяет один-единственный человек – режиссер. Как же играть, если он груб, не уважает, не любит актера? Даже в самых трудных, конфликтных ситуациях, которых порой не избежать на съемочной площадке, Быкову удавалось найти понимание. Он искренне уважал мнение коллег и никогда бы не смог кого-то обидеть или оскорбить. И при этом обладал невероятной твердостью и бескомпромиссностью – качествами, так необходимыми режиссеру. Актер Константин Степанков: «Чем дальше от тех дней, тем сильнее ощущается, как нужен был бы сейчас Леня и ему подобные. От него никто не слышал не то что бранного, а даже громкого сердитого слова. Даже когда срывались съемки… Это был человек чистой совести».

Иван Гаврилюк: «Я снимался у Леонида Федоровича в фильме «Аты-баты, шли солдаты…». И скажу одно – это были прекрасные, светлые дни общей работы. Он понимал артистов, ибо сам был артистом. И как же он их любил! Сколько новых имен для кино открыл именно Быков! Леонид Федорович умел каждому актеру по-своему, в зависимости от его индивидуальности, доказать, что тот хороший и незаменимый исполнитель, заставить его поверить в себя.

Леонид Быков был сильным – и в образном, и в буквальном понимании этого слова. А сильным редко помогают, редко поддерживают, редко берегут, потому что кажется людям – сильный сам все преодолеет, все препятствия сметет. А это далеко не так. Еще он был слишком доверчивым и добрым. Как сказал когда-то Иван Миколайчук: «Леня – это хлеб…» А что может быть выше и святее хлеба? Без хлеба выжить тяжело».

Актер Дмитрий Миргородский: «Трудно смириться с нелепым, внезапным уходом с земли дорогого тебе человека. И тем более чем щедрее талант, чем бескорыстнее его душа. Именно таким, необыкновенно щедрым, удивительно благородным человеком был и остается в моей памяти Леонид Быков. Одержимый добрыми идеями и прекрасный в работе человек. Мне достаточно было утром (и когда я был в скверном настроении, и в скверную погоду) встретить его, чтобы день мой стал светлым и плодотворным. Он умел снимать боль…

Он умел открыть актера. Умел открыть в известных уже актерах новые грани таланта. Я любил его открытия. Мне жаль его несыгранные роли. Я ценил его отвращение к бездуховности и равнодушию. В нем кипела замечательная страсть деятельности. Рядом с ним невозможно было не работать. Его фантазии, буквально безоглядно, доверялась вся съемочная группа. Ах, какой это был праздник – общение с ним…»

Действительно, все знали насколько интересным собеседником и превосходным рассказчиком он был. Природа щедро наградила Леонида Федоровича ясным умом и неистощимым юмором. Задушевный тембр и мелодика голоса, сама манера говорить придавали его речи необычайную конкретность и особый, присущий только ему колорит. Среди режиссеров немало прекрасных рассказчиков. И все же Быков выделялся разнообразием самых разных, чаще веселых, точно подмеченных им в жизни историй, в которых напрочь отсутствовали свойственные многим представителям актерско-режиссерской братии такие составляющие, как злость, зависть, зубоскальство и пошлость. Смеяться так, как это делал Быков, могут только очень добрые и талантливые люди. Не считал он зазорным пошутить и над собой, от чего еще больше вырастал в глазах собеседников.

Евгений Оноприенко: «Поразительна скромность этого человека. А ведь Быков и в период своей актерской деятельности, и особенно в последние годы, когда стал режиссером, был чрезвычайно популярен. Это была не блестящая сенсационная слава кинозвезды; это была не показная, какая-то глубинная любовь народа к своему народному артисту. Друзья много раз были свидетелями не только этой любви, но и того, как избегал популярности Быков, как не любил шума, суеты, аплодисментов. Нелегко было заполучить у Леонида Федоровича хотя бы интервью: о статье уже и не заикались. Быков четко и ясно заявлял, что он не вправе писать статьи, ибо считает, что это для него – рано.

…Я помню, как в Баку, на Всесоюзном кинофестивале, где фильм «В бой идут одни «старики» получил первый приз, шла настоящая охота, осада Быкова тележурналистами. Они чуть не плакали: начальство требовало у них интервью с режиссером, требовало снять его рассказ о кино, о фильме, а Быков категорически отказывался от встречи. В отчаянии они бросались ко мне, и я пытался уговорить Быкова, пуская в ход, в общем-то, прием запрещенный: что, мол, это ребята-трудяги, что им ни за что ни про что грозят серьезные неприятности из-за его отказа – я знал его обостренное чувство справедливости. Но он легко обнаружил мою хитрость и остался неумолим. Пожалуй, впервые за историю таких фестивалей так и не состоялось интервью с лауреатом.

И теперь, вспоминая те дни, я вдруг обнаруживаю совпадение. Точно так же вел себя в Баку и Василий Шукшин, которого едва разыскали и доставили в город в последний день для вручения приза. Быков не был знаком с Шукшиным. Я все хотел познакомить их и просил об этом Лиду Федосееву-Шукшину. Но Леня в последний момент заробел, застеснялся. Да, так было, не выдумываю ни крохи.

Еще помню торжественный зал, красные коробочки с орденами. Он все норовил спрятаться подальше, за спины. А когда вышел из здания Верховного Совета и по традиции все встали для групповой фотографии, опять его едва нашли, заставили надеть новенький орден Октябрьской революции. Но он исчез сразу после съемки, на банкете его не было. Позже случайно я узнал, что у него есть и другой орден – «Знак Почета».

Как часто бывает, что некоторые кинорежиссеры берутся за любые работы, за случайно подвернувшиеся сценарии, ремесленно интерпретируют чужие замыслы, лишь бы снять фильм. Быков так не мог. Еще не был написан сценарий, а Леонид Федорович уже явственно видел фильм, его героев. Когда на встречах со зрителями он рассказывал эпизоды своей будущей картины «В бой идут одни «старики», создавалось впечатление, что лента уже снята, настолько режиссер сжился с ее образами.

Несколько вещей были святы для этого человека. И одна из них – Отечественная война и ее люди. Он сам не успел повоевать и относился к воевавшим людям благоговейно. Но и эту любовь он проявлял на свой лад – молча и незаметно. Как-то на встрече или премьере ему вручили огромную, великолепную корзину с цветами. И против своего обыкновения, он ее взял. А назавтра рано, очень рано утром, вместе с дочерью отвез эти цветы на Могилу неизвестного солдата».

Можно не сомневаться, что, если бы Быков успел попасть на войну, он стал бы честным и храбрым воином, таким, как были его герои. Однажды на показе картины «В бой идут одни «старики» в Военно-воздушной академии им. Гагарина седой генерал с золотыми звездами на кителе, глаза которого были подозрительно красны после просмотра, встал и сказал: «Я бы тут же зачислил Быкова-Титаренко в свою часть и дал бы ему эскадрилью». То было истинное признание солдата и человека.

Леонид Быков в полной мере познал счастье народной любви. Сколько было встреч с летчиками и моряками, шоферами и студентами, строителями и служащими… Ему довелось объездить всю нашу некогда огромную страну – побывать в Сибири и на Камчатке, в Заполярье и на юге… И всюду его с нетерпением ждали. Леонида Быкова не просто любили, его обожали, боготворили. И для всех он был своим, близким человеком.

Рассказывая о своем творческом пути, Быков всегда говорил просто, но очень сочно и красочно, сопровождая рассказ яркими примерами. И говорил больше не о себе, а о своих коллегах – артистах кино и их нелегком труде, формулируя основную тему своего творчества так: «Мои герои – самые обыкновенные рядовые люди, такие, как все. Обычны они сами, и труд их скромен. Но присмотритесь к ним получше. Так ли они обыкновенны на самом деле? Попытайтесь постичь в их обыкновенности, неяркости, необыкновенность и глубокую значимость их каждодневных поступков, любви их к жизни».

Леонид Быков преклонялся перед людьми труда, мастерами своего дела – летчиками, артистами, слесарями, моряками… и никогда этого не скрывал. Он ценил людей настоящих, честно и преданно выполняющих порученную им работу. Очень дорожил их признанием. Даже скупое, но заслуженное, от всего сердца высказанное одобрение его фильма такими асами, как Покрышкин, было ему во стократ дороже самых жарких, но неискренних, натянутых похвал коллег.

Любимым его одобряющим определением человека было краткое и очень точное, придуманное им словосочетание – «глубокий парень». Быков хорошо чувствовал людей. Не было случая, чтобы он ошибся в характеристике того или иного человека. Глубоким по его определению был Василий Шукшин. Глубоким был Георгий Бурков, с которым он познакомился у Сергея Федоровича Бондарчука на пробах картины «Они сражались за Родину». Надо сказать, что жизнь не баловала Леонида Федоровича на счастливые встречи, и «неглубоких» людей на его пути встречалось куда больше.

Возможно, феномен Быкова – в сути его таланта, в его Человечности, Интеллигентности, в четко сформулированной им в искусстве собственной теме. Это подтверждает и Евгений Оноприенко: «Как он мучился, ища тему, сценарий, сколько порассказал долгими вечерами, когда шли по нашему привычному маршруту – вокруг Русановки. Смело утверждаю – то, что Быков отбрасывал, четыре пятых наших режиссеров могли бы считать за счастье получить в руки. А ему было мало. Ибо обладал поразительным, абсолютным чувством жизненной правды. И поразительным, абсолютным вкусом. Видимо, это и есть талант.

Не надо думать, что Быков был ходячая добродетель, свод праведных истин и правил. Он был живой, увлекающийся и азартный человек. С ним бывало и нелегко. Особенно близким людям. Но он не был мстительным – никогда! Он был выше мести. И в этом было и величие, и подлинная, врожденная, истинная интеллигентность настоящего человека».

С Оноприенко солидарна и киноисторик Лилия Маматова, написавшая о Быкове в книге «Многонациональное советское киноискусство» следующее: «Доверчивая искренность лица проступила сквозь легкий, счастливый быковский дар веселить людей. Да и сам его юмор, по-детски непосредственный и по-детски же простодушный, говорил о душевном здоровье, о доброте и светлости натуры. Ничего не было в его актерской манере от едкой или задней мысли, от скепсиса или иронии – все наивно, все с абсолютным доверием. К себе и миру, к зрителю и своему искусству. Как у трагика, а не у комика. Или как у Иванушки-дурачка в русских сказках, который побеждает не потому, что хитер, а потому, что прост и чист сердцем.

Это был тип личности, формировавшийся в 50-е годы, народный характер, целиком принадлежавший своему историческому времени, с его сильными и слабыми сторонами. Таким быковского героя приняли и полюбили зрители, таким могли любить еще долго. Но в двух своих лучших режиссерских работах: « В бой идут одни «старики» и «Аты-баты, шли солдаты…», где Быков участвовал и как актер, интонация его любимого героя чуть-чуть изменилась: балагурит он все с более серьезным лицом, а все более серьезные вещи говорит как бы в шутку. Что-то умное, деликатное, мягко интеллигентное появилось в его манере. «Век наивности», столкнувшись со страшной реальностью войны, хочет любой ценой уберечь от гибели свои хрупкие идеалы – идеалы добра и человечности, красоты и любви. Но инстинктивная неприязнь к патетике, боязнь фальши заставляют автора улыбаться даже в такие моменты, когда кажется, что улыбнуться сейчас грешно. Это не от легкомыслия, а от строгости, от стыдливости и целомудрия сердца. И еще это инстинктивное средство самозащиты – не примирения с действительностью, с которой примириться нельзя, нет: это способ перенести страдание, спасти в немыслимых для человека условиях душевное здоровье. Так, улыбаясь, хотя и с примесью горечи, народ вместе со своими Василиями Теркиными лечил душу в жестокий час беды.

Говорят, что по уровню юмора можно судить об уровне интеллигентности человека. В этом смысле небезынтересно, что в ленте «Аты-баты, шли солдаты…» все явные признаки интеллигентности отданы герою Владимира Конкина, свежеиспеченному младшему лейтенанту с тонким, наивно-серьезным лицом хорошо воспитанного человека, безупречно знающего свой воинский долг. Но пока это только внешние знаки, потому что по-настоящему, глубинно интеллигентен как раз простоватый, якобы вечно несерьезный ефрейтор Святкин в исполнении Леонида Быкова. Именно он облегчает своему юному командиру страшную «игру о жизни и смерти», беря на себя с улыбкой самые опасные роли».

Подобно многим артистам, Быков обладал и чертами актерской индивидуальности, которые невозможно полностью скрыть никаким гримом, никаким перевоплощением. И все же он никогда не старался остаться самим собой, подменивая собственной индивидуальностью образ очередного экранного героя, как бы ни было трудно перешагнуть через специфичность своего актерского облика. Острая характерность его таланта и актерской судьбы в кино порой мешала. Однако, к чести исполнителя он, как мог, боролся с этим, пытаясь уйти от штампа, от общепринятых рамок амплуа.

Несмотря на то что Леонид Быков – актер комедийного дарования, творческий диапазон его гораздо шире, многограннее. И все же именно комедийными ролями в первую очередь он снискал себе признание и успех. Природа комического сложна и неоднозначна. Обаяние Леонида Быкова в немалой степени зависит от присущей ему особой манеры игры. Под смехом Быкова всегда подразумевается что-то серьезное, ему присущи собственное понимание комического, острота взгляда на вещи. Актерский талант Быкова сродни таланту звезды 30-х Петру Мартыновичу Алейникову – он так же специфичен и неповторим. И пусть герои Леонида Быкова портретно легко узнаваемы – вряд ли найдется зритель, не узнавший иронического прищура его глаз, носа «уточкой»… Внутреннее содержание каждого образа, созданного Быковым-актером, неповторимо.

Человеческое участие, сопереживание, душевная щедрость – черты подлинного художника. Талант всегда щедр и не боится раздаривать себя. С точки зрения привычных мерок, Быков, возможно, и не был красив, но какое это имело значение для тех, кто был очарован удивительно притягательным душевным обаянием этого веселого, отзывчивого, бесконечно доброго, с милой застенчивой улыбкой человека. Все, кто так или иначе соприкасался с ним в работе или в быту, вспоминают с благодарностью время общения, подаренное им судьбой. Друзья сняли о Леониде Быкове документальный фильм, получивший очень точное название: «…Которого любили все». Сколько лет нет Быкова, а о нем и сегодня говорят как о живом, вспоминают с любовью и тихой грустью.

Актер Алим Федоринский: «Леонид Федорович краснел, как ребенок, когда кто-то ругался в его присутствии матом (а ему было 45 лет!). Стеснялся носить галстук, надевал его в крайне редких случаях. Одевался очень скромно. Стеснялся ездить в своей машине (у друзей-то машин не было!). Стеснялся и краснел, когда его узнавали прохожие. Все переживал в себе. Но какое чувство справедливости!» «Он был очень скромным, болезненно ранимым и стеснительным человеком. В 50 лет он еще мог краснеть», – вторит ему друг Быкова, актер Владимир Талашко.

Надо сказать, что в дружбе Леонид Федорович был избирателен, не допускал панибратства, при этом оставаясь достаточно добрым и общительным человеком. В этом, возможно, и была его удивительная изюминка, человеческая и актерская индивидуальность. Суламифь Цыбульник, кинорежиссер: «Фильмы «В бой идут одни «старики» и «Аты-баты, шли солдаты..» снимал оператор Владимир Войтенко. Дружба Леонида Быкова и Владимира Войтенко была давней, еще со времен картины «Судьба Марины», которая была актерским дебютом Быкова. Этих двух людей многое роднило в творчестве и чисто по-человечески. Оба немногословны, скромны.

После фильма «Аты-баты, шли солдаты…» В. Войтенко тяжело заболел. Случилось так, что я находилась в приемной директора студии, когда туда позвонила супруга В. Войтенко и сообщила печальную весть, что только что он скончался. Первым, кого я встретила, выйдя из приемной, был Леонид Федорович, и мне пришлось сказать ему о случившемся.

– Вы пойдете сейчас на квартиру Войтенко? – спросила я Леонида Федоровича.

– Нет, – ответил он, – сейчас нельзя туда идти. По народному поверью, душа его еще не отлетела…».

Ему едва исполнилось пятьдесят… Двадцать пять лет плодотворной жизни в театре и кино были посвящены рассказу о правде жизни, о его поколении и поколении его отцов. Когда Леонида Федоровича спрашивали о творческих планах, он, как правило, говорил: «Не знаю. Где попало и что попало играть не хочу. Это в молодости еще не грех быть всеядным, а когда годы уходят, думать надо. Завоевывать авторитет у зрителей приходится десятилетиями, а потерять его можно одним-двумя плохими фильмами. Вот почему больше времени уходит на отказы от плохих сценариев и режиссерских предложений, пусть очень лестных, но чреватых опасностью потерять самое дорогое, что есть у актера, – уважение зрителей». Что-что, а уважение зрителей Быкову было не занимать, как и всенародную любовь.

Открывая в Московском Доме кино траурную церемонию прощания с народной артисткой России Лидией Николаевной Смирновой, Всеволод Николаевич Шиловский заметил, что эпитеты – «гениальная», «великая» и «грандиозная» на сегодняшний день размыты и за ними почти ничего нет. «Но сегодня мы прощаемся с действительно великой русской актрисой, народной любимицей, целой эпохой в русском кино, – признался он. – Она была человеком, который работал до последней секунды своей жизни и был современным до мозга костей». Мне кажется, что эти слова в полной мере относятся и к Леониду Федоровичу Быкову.

Я попросила Шиловского сказать несколько слов о Леониде Быкове: «У меня в кабинете висит портрет Быкова, – признался Всеволод Николаевич. – Второй такой индивидуальности нет. По-моему, он очень трагическая личность. Травили его так, как только умеют у нас, – хорошо, по-советски. Каждый фильм Быкова, кровью политый. Каждый фильм. А какой он актер! Даже если бы он успел перебраться в Москву – слышал, его звали возглавить Театр киноактера, его бы просто сожрали здесь. Хорошо, что не успел. Была бы еще одна травма. Зная все эти механизмы, уверен, что он просто не выжил бы здесь.

Его спасательным кругом была работа в ремесле, которым он владел фантастически. Один только фильм «В бой идут одни «старики» переживет нас всех. А то, что его актерские работы будут жить вечно, я глубоко убежден. Такая органика, такое богатое нутро, такое обаяние человеческое, мужское – просто на вес платины! Быков не однодневка, он – крупнейшая Личность нашего искусства, к сожалению, так рано от нас ушедшая…»

С этим трудно не согласиться.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.