Первый поход
Первый поход
Конечно, их надо было еще учить и учить, этих замечательных парней и девушек, этих энтузиастов, готовых к борьбе, но ничего или почти ничего не смысливших в военном деле. Какие из них диверсанты, какие разведчики?! Они и по духу своему, по умонастроению еще совсем не военные, и в этом, как ни парадоксально, было их единственное преимущество. Им (почти все они в гражданской одежде) легче перейти линию фронта, легче укрыться среди местного населения, а в случае необходимости «раствориться» в деревнях, в поселках. Все это хорошо понимали майор Спрогис и полковой комиссар Дронов. Обстановка была такая, что времени на специальную подготовку не оставалось. Немцы упорно продвигались к Москве.
Особенно трудным было положение на центральном участке Западного фронта, на Волоколамском шоссе. Здесь обескровленные войска генерала Рокоссовского с трудом сдерживали превосходящие силы врага, отступая от рубежа к рубежу. Несколько раз возникала угроза прорыва фашистских танков прямо к Москве. Командование бросало туда все, что имелось под рукой, вплоть до наскоро сформированных артиллерийских батарей и стрелковых рот. Только бы задержать фашистов еще на час, на два, на сутки — выиграть время!
В тыл противника, в район Волоколамска, было приказано срочно направить диверсионно-разведывательные отряды. Их главная задача — разрушать мосты и дороги, обстреливать колонны, нарушать связь, любыми средствами замедлить продвижение вражеских резервов, обозов с боеприпасами и продовольствием. Опытных разведчиков у Спрогиса не было, все, кто еще уцелел, находились на задании. Оставалось только одно — послать новичков.
Рано утром 4 ноября добровольцы приняли присягу, дали клятву, начинавшуюся такими словами: «Вступая в ряды народных мстителей, перед лицом моей Родины, моего народа клянусь не выпускать из моих рук оружия, пока священная земля социалистической Родины не будет очищена от немецко-фашистских оккупантов…»
Отныне они считались настоящими воинами. Всех парней и девушек, отобранных для заброски в тыл противника, распределили на четыре группы. Добровольцев, оказавшихся в группах Николая Домогацкого и Виктора Буташина, Зоя почти не знала. Они жили в другом доме и занимались отдельно. Слышала только, что среди них вроде бы находится правнук поэта Пушкина. Любопытство разбирало: похож ли он хоть немного на своего великого прадеда? Но не пойдешь же разыскивать, спрашивать. Тем более — в этой воинской части вообще не поощрялись расспросы. Что надо знать, тебе скажут.[2]
Зое хотелось попасть в группу Константина Пахомова. Надежный он был товарищ и, казалось ей, умный. Работал на заводе «Серп и молот», учился в вечернем металлургическом институте. Альпинист. На руках следы ожогов — людей спасал из горящего дома. Выглядит молодо, а у него уже, оказывается, жена, дочка. Наверно, отец он хороший, заботливый. Он и в отряде-то старается помочь тем, кому трудно. И ребята у него как на подбор, почти все с одного завода. А главное — в группу Кости включены Женя Полтавская и Саша Луковина-Трибкова. Хорошо бы вместе с ними.
Однако у начальства свои расчеты, свои соображения. У Пахомова — главным образом парни, а группа Михаила Соколова, наоборот, составлена была в основном из девушек. Клава Милорадова, Валя Зоричева, Маша Кузьмина, Софья Мартынова, Зоя… Командиру группы было тридцать четыре года, девушкам и парням он казался степенным «стариком», к нему обращались по имени и отчеству, величая Михаилом Николаевичем. Или дядей Мишей. Считалось, наверно, что он сможет проявить больше заботы о девушках.
Все делалось быстро. Добровольцы получили мины, тол, гранаты. Колючие металлические рогатки, которые прокалывают скаты автомобилей. Уложили в вещевые мешки сухой паек. На складе брали по желанию, кому что нужно. Многие взяли сапоги: кирзовые, тяжелые. Некоторые примеряли солдатские шапки-ушанки. Зоя взяла теплый подшлемник, чтобы не застудить голову, ночуя в лесу.
Расписывались в получении личного оружия. Зое достался наган № 12719, изготовленный на тульском заводе в 1935 году. Надежный револьвер-самовзвод. У Клавы наган похуже, старого образца: после каждого выстрела надо пальцем взводить курок. Когда снарядились полностью, взвалили на себя весь груз, почувствовали — тяжеловато! Женя Полтавская подбадривала то ли себя, то ли товарищей: «Ну, ничего, это ведь только туда, для немцев гостинцы. Обратно легче будет!»
Сигнал на обед прозвучал раньше обычного. На этот раз кормили особенно вкусно и сытно. Потом час на сборы и — построение. Последняя проверка оружия и снаряжения. А у ворот, за штакетником, уже ожидали машины-полуторки.
Группа Константина Пахомова и группа «дяди Миши» Соколова заночевали в Истре, в небольшом двухэтажном здании. Здесь, наверное, была маленькая гостиница или дом для приезжих. Две пожилые женщины позаботились о гостях, застелили постели чистейшими простынями, дали каждому новое полотенце. Добровольцы были смущены: «Зачем нам, мы по-походному, лишь до утра. Только испачкаем все». — «Деточки, дорогие, да для кого же, как не для вас! Отдыхайте на здоровье, силушку свою берегите!»
Еще до рассвета готов был завтрак. Женщины кормили их по-домашнему, угощали оладьями и вареньем. Ребята весело благодарили, женщины улыбались в ответ. «Кушай, сыночек, кушай…» Зоя заметила: смахнут слезы со щек и улыбаются.
От Истры на запад полуторки двигались медленно. Навстречу попадались машины с ранеными. Шоссе во многих местах было разбито воронками. Трижды пришлось останавливаться, пережидая воздушные налеты. Бомбили, правда, не их маленькую колонну, какие-то другие цели, но все равно ехать было нельзя.
В сумерках остановились на опушке леса возле станции Горюны. Сгущалась темнота, и все ярче разгоралось зарево, охватившее впереди весь горизонт. Не смолкал приглушенный расстоянием грохот. Иногда раздавались удары такие сильные, что вздрагивала под ногами земля.
Армейский представитель, сопровождавший разведчиков, подозвал командиров групп, вскрыл пакет и долго объяснял что-то Пахомову и Соколову: показывал по карте, светя фонариком. Потом представитель пожал руку каждому парню и девушке, не пропустив никого, пожелал счастливого возвращения и сел в кабину полуторки. Машины ушли. Прервалась последняя ниточка, связывавшая со своими.
По просеке углубились в старый лес. Деревья тут стояли большие и поодаль друг от друга. Шагали долго, но темп был привычный, и Зоя не чувствовала усталости, хоть и давил на спину тяжелый мешок. Ну и нервное напряжение, конечно, сказывалось.
Просека пошла под уклон, лес становился мельче и гуще. Впереди, правее, все ярче разгоралось зарево пожара. Были слышны не только выстрелы пушек, но и частая винтовочная пальба, будто там, вдали, ломали сухой хворост.
И вдруг: «Стой! Кто такие?» На просеку высыпали люди с автоматами наготове. Зоя стиснула рукоятку своего нагана… Какая странная форма! Подвинулась ближе к дяде Мише, который разговаривал с неизвестными. Ой, да это же милиционеры! В своей одежде, только шапки солдатские. Ребята молодые, одного возраста с разведчиками. Их забросали вопросами: как здесь оказались, что делаете?
— Воюем, — солидно отвечали те. — Московская школа милиции, фронт держим.
— А чего же не переодели-то вас?
— Торопились. По тревоге. Только шапки нам доставить успели, — объяснил один. А другой поправил самолюбиво:
— И не хотели. Наша форма не хуже.
Эта случайная встреча приободрила разведчиков. Не одни они в ночном лесу. Во всяком случае, тыл прикрыт, никто не ударит сзади.
Зашагали дальше и вскоре спустились в овраг. Деревня справа была теперь совсем близко. Когда спадал грохот стрельбы и разрывов, Зоя различала гудение моторов. И догадалась: это же танки немецкие! А вот самолеты приближаются. Только чьи? Наши или фашистские?
Подбежали Женя Полтавская, за ней Саша:
— Зоя, Клава, мы уходим! Наша группа туда, влево.
— Счастливо, девочки!
— Луковка, ты за Женькой присмотри, больно шустрая!
— Ладно, сберегу талант для народа! Вы сами-то осторожней! До свидания!
— До встречи!
Исчезли девчонки, растворились во тьме. Кто-то шепотом приказал двигаться перебежками. Клава и Зоя держались рядом. Когда поднялись по склону, оказались в полосе, освещенной пожарами. Пришлось ползти по кустарнику. В это время раздались неподалеку два взрыва. Звук, заглушённый пальбой, не показался громким, но вспышки были яркими, плеснуло белое пламя. Может, авиабомбы или танковые снаряды? Ползти и перебегать с тяжелым грузом было не очень-то приятно. Девушки пошли, пригибаясь, не оборачиваясь в сторону деревни. Вскоре они оказались в другом, более глубоком овраге. Тут было совсем темно и стрельба слышалась отдаленно, глухо. Можно было перевести дух.
По крутому склону спустился Михаил Соколов с двумя парнями. Спросил:
— Все здесь?
— Кроме Кузьминой и Мартыновой.
— Значит, все.
«Как?» — чуть было не вырвалось у Зои. Закрыла ладошкой рот, надеясь на лучшее: может, отстали, может, еще что?
— Минное поле, — сказал Соколов. — Там, ближе к деревне, минное поле…
— Насмерть? — со страхом спросил кто-то, Зоя не узнала изменившегося голоса.
Соколов не ответил. Потоптался, вздохнул. Поняв, что все ждут его слов, произнес не очень уверенно:
— На обратном пути похороним. Если здесь пойдем…
Зоя вздрогнула. Нет, конечно, ни Софью, ни Машу она больше никогда не увидит.
Эти девушки не успели совершить ничего, они только добрались до линии фронта. И все равно вечная слава им, юным героиням, за их готовность к любым трудностям, к любым подвигам во славу Отечества! Не осталось после них ни могил, ни памятников. Больше того и горше того — до сих пор почти ничего не известно об этих девушках. В документах воинской части — только короткая запись:
Кузьмина Мария — комсомолка, студентка Московского педагогического института, родилась в деревне Постниково Смоленской области.
Мартынова Софья — комсомолка, учащаяся, 1921 года рождения.
Никаких других сведений о Мартыновой нет. Кто она? Откуда? Может, кто-нибудь знал ее, помнит ее?
Почему бы нынешним комсомольцам не насыпать символический холмик и не поставить на нем простую дощатую пирамидку с жестяной звездочкой, какие ставили на могилах погибших воинов. И начертать две фамилии.
В лесу, за станцией Горюны.
Днем они отдыхали в глухих зарослях. Спали, чистили оружие. С наступлением темноты — снова в путь.
— Ну, разведчицы, получите задание, — сказал Соколов Клаве и Зое. — Выдвигайтесь вперед, пройдите вдоль шоссе. Есть ли там немецкие посты, патрули? Опознавательный сигнал — постукивание рукояткой нагана по гранате. Как было на занятиях. Выполняйте.
Перебегая от дерева к дереву, девушки добрались до асфальтированной ленты, тянувшейся с запада на восток. Вот она, прямая и ровная дорога к столице! Если шагать по шоссе, будут дачные поселки, Павшино, Тушино — места, знакомые каждому москвичу. За Тушином, пройдя под каналом, дорога сливается с Ленинградским шоссе. И все это не так уж и далеко! С того места, где стоит Зоя, за сутки можно, пожалуй, дойти до метро «Сокол». А на машине — часа за два. Но между Зоей и Москвой — фронт. По этой асфальтированной ленте рвутся к столице фашистские танки и мотопехота. И Зое страшно оттого, что дорога такая прямая и ровная.
— Пойдем налево, — шепнула Клава.
Сначала они двигались осторожно, останавливались, прислушивались. Но дорога была пустынна, ночь темна. Нигде ни голоса, ни огонька.
Казалось, нечего было опасаться. Девушки перестали прятаться и пошли по обочине шоссе. Эта неосторожность едва не погубила их.
Из-за поворота появились два мотоциклиста, свет фар ударил в глаза. Клава охнула от неожиданности и упала на землю. Зоя рядом. Мотоциклисты ехали быстро и, видимо, не смотрели по сторонам. Не заметив партизанок, они промчались мимо в нескольких метрах от них.
Девушки отползли за деревья.
— Испугалась я, — шепнула Клава.
— А я чуть не выстрелила. Едва удержалась, вспомнила — нельзя!
— Давай условимся, Зоя, живыми в руки не дадимся.
— Конечно!
— В случае чего — сами себя…
Дальше девушки двигались вдоль дороги перебежками. Земля была покрыта опавшей листвой. Ползти было трудно. Шорох листвы казался очень громким, заглушал другие звуки. Приходилось останавливаться и слушать: не донесется ли издалека гудение мотора.
Худенькая Зоя перебегала легко и быстро. Клаве приходилось труднее. Ей было жарко, на лбу выступил пот, лицо горело. Но она не отставала, не выпуская Зою из виду.
Продвинувшись вдоль шоссе километра на два и не обнаружив фашистов, девушки отошли в лес и вернулись к своей группе.
— Путь свободен, — доложила Зоя.
— Пошли, — скомандовал командир.
Партизаны хорошо знали свои обязанности. Парни разбились на пары и начали устанавливать на дороге шоссейные мины. Четыре девушки заняли места в боевом охранении. Наступил самый ответственный момент: успеют ли ребята поставить мины, пока на дороге нет гитлеровцев?
Томительно тянулись минуты. Далеко-далеко послышалось гудение. Зоя насторожилась, тронула Клаву.
— Машины?
— Да! — помедлив отозвалась та. — Бежим, предупредим наших.
— Не спеши. Еще несколько минут. А то занервничают ребята.
Гул машин нарастал. Предупредив минеров, девушки бросились вместе с ними в лес.
— Все поставили? — спросила Зоя.
— Несколько штук не успели… Ничего, и этих хватит!
Пробежав метров триста, остановились. Машины были совсем близко. Моторы их гудели с надрывом, на высокой ноте. Чувствовалось, что машины тяжело нагружены. Зоя, сцепив пальцы рук и подавшись вперед, ждала…
«Ну, скорей! — мысленно торопила она. — А вдруг не взорвутся…»
Яркая вспышка осветила все вокруг, выхватила из темноты людей, кусты и деревья. На миг увидела Зоя лицо Клавы, бледное, с широко открытыми глазами; к щеке прилип желтый березовый листик.
Вспышка погасла, и тотчас сильный, гулкий взрыв раскатился по лесу.
— Вот это здорово! Это здорово! — восторженно шепнула Зоя.
Снова блеснула вспышка и грянул взрыв. И еще раз.
Потом стало очень тихо. Все ждали: что же будет дальше? Никто не решался двинуться, переступить с ноги на ногу, боясь нарушить тишину.
Со стороны шоссе донесся какой-то крик, раздался выстрел, потом второй. Затрещали автоматы.
— Салютуют нам, — засмеялся командир группы. — Ну, пусть на здоровье патроны жгут, не будем мешать им. За мной, товарищи.
Когда дорога осталась далеко позади, остановились передохнуть. Ребята закурили. Разговаривали шепотом, делясь впечатлениями.
— Как ты думаешь, что там было? — спросила Зоя. — Машины с пехотой? Или с оружием?
— Может быть, даже танки, — ответила Клава.
— Вот хорошо бы. Надо сходить туда, посмотреть.
— Дядя Миша не пустит. Риск.
— А жаль. Интересно бы среди дня.
Рассвет застал группу в зарослях орешника неподалеку от деревни Ново-Васильевской. Пока разведчики выясняли, нет ли там немцев, можно ли там отдохнуть, Клава и Зоя притулились на кочке, подстелив елового лапника. Очень низко, почти цепляясь за вершины деревьев, ползли серые, тяжелые тучи. Несколько раз начинал сыпать снег.
— Намерзнемся мы сегодня, — поежилась Зоя.
Подошел командир. Сказал громко, торжественно:
— Поздравляю вас, товарищи, с большим праздником! С годовщиной Великой Октябрьской революции!
— Ой, нынче же Седьмое ноября! — вскочила Зоя. Все заговорили, перебивая друг друга.
— Хороший подарочек преподнесли мы гитлеровцам!
— Да уж, почешутся!
— У нас дома пельмени, наверно…
— А они-то грозились парад в Москве устроить!
— Как там сегодня? — вслух подумала Зоя. — А, Михаил Николаевич?
— Как обычно, — ответил он.
— И демонстрация будет?
— Вполне возможно.
— А немецкие самолеты? — забеспокоилась Клава.
— Не допустят их. Да и погода вроде нелетная, — ответила Зоя.
Дождавшись, когда смолкли разговоры, командир улыбнулся, сделал широкий, приглашающий жест:
— Прошу вас, дорогие товарищи, провести праздничный день в деревне, в тепле!
Больше в этом походе ничего особенного не случилось. Ночью ребята «сбегали» еще раз на шоссе, разрушили бревенчатый мостик. Зоя и Клава прямо среди дня уложили на проселочной дороге, которой пользовались фашисты, десяток «колючек», присыпав их сухими листьями. Сам командир ходил куда-то в разведку. И никто не столкнулся с немцами, не было даже перестрелки. Сказывалась, вероятно, осторожность, расчетливость «дяди Миши». Или просто везло.
Когда возвращались к своим — не услышали ни одного выстрела. Соколов вел группу каким-то кружным путем. Долго, бесконечно долго шли вдоль лесной речушки или ручья, несколько раз перебирались с одного берега на другой. Зоя и без того была простужена, а тут еще промочила ноги, к утру у нее начало побаливать ухо. Но не жаловалась, конечно, только Клаве сказала об этом.
Машина, присланная за ними на Волоколамское шоссе, доставила группу Соколова не в Жаворонки, а в Кунцево, где была основная база их воинской части. Длинное здание «казарменно-дачного типа», как шутили добровольцы, стояло в тихом живописном месте, на краю леса. Комнаты были теплые, удобные, на четыре-пять человек.
Участники похода с удовольствием помылись в бане. Зоя приняла лекарство. А потом спали кто сколько хотел: их не тревожили целые сутки.
Отдохнув, написав короткие письма домой, Зоя и Клава сидели на соседних кроватях совсем по-домашнему, в платьях, босые. Обхватив руками острые колени, Зоя задумчиво смотрела на подругу. Сказала:
— А ведь я по имени-отчеству должна к тебе обращаться.
— Это еще почему?
— Ты ведь учительница. В мирное время могла бы в нашей школе преподавать.
— Но я всего на три года старше тебя.
— Хорошо, что мы вместе, — невпопад ответила Зоя. — Тревожно мне что-то. Мы здесь, нам хорошо, уютно, а Саши и Жени все нет и нет.
— У них другая задача, и срок возвращения, наверно, другой, — успокоила Милорадова.
Воинская часть, в которой оказалась Зоя и ее товарищи, была необычной и, пожалуй, единственной в своем роде. Военная обстановка потребовала создать ее. А одним из организаторов был Даниил Алексеевич Селиванов — в последние годы подполковник в отставке, проживавший в Москве; человек, умудренный богатым опытом. В октябре — ноябре 1941 года Селиванов, в ту пору старший лейтенант двадцати семи лет от роду, был помощником начальника оперативного диверсионного пункта (воинская часть 9903) разведывательного отдела Западного фронта. Фактически возглавлял штаб этой части. Он первым встречал прибывающих добровольцев. Это ему сдала Зоя Космодемьянская свои документы и чемоданчик с вещами. Он занимался формированием и обучением групп, принимал участие в разработке всех планов, в подготовке конкретных заданий. Он беседовал почти с каждым из тех, кто вернулся с задания, он писал отчеты для доклада командованию.
Даниил Алексеевич Селиванов знал все о своей части, но по долгу службы привык молчать. И лишь спустя много лет после войны рассказал, как и что было. Он поведал о том, какой вклад внесли комсомольцы-добровольцы воинской части 9903 в общее дело разгрома немцев под Москвой, впервые назвал фамилии некоторых фронтовых тружеников, ранее не попадавшие в печать. Он писал:
«В начале июля 1941 года группа офицеров в количестве 10–12 человек прибыла в гор. Смоленск, где находился штаб Западного фронта (с 10 июля 1941 года — штаб Западного направления) и поступила в распоряжение разведывательного отдела штаба. Все мы прибыли на фронт из Москвы по направлению Генерального штаба Красной Армии. Большинство офицеров (в том числе и я) учились в Высшей спецшколе Красной Армии. В этот период начальником РО штаба Западного фронта был полковник Корнеев Тарас Федотович.
Приказом начальника РО штаба Западного направления № 02 от 20 июля 1941 года (приказ издан был несколько позднее нашего прибытия на фронт) всех нас прикомандировали к разведотделу штаба и подчинили полковнику Свирину Андрею Ермолаевичу. Так была создана спецгруппа полковника Свирина А. Е. (генерал-майор Свирин умер 22 февраля 1977 г. в Москве).
В период вынужденного отхода советских войск на восток задача спецгруппы заключалась в создании диверсионных и разведывательных групп и засылке их в тыл противника для выполнения разведывательно-диверсионных задач в интересах войск фронта, в оказании практической помощи партийным и советским органам в формировании партизанских отрядов и диверсионных групп, их вооружении с последующим оставлением в тылу немцев на случай отхода войск Красной Армии в глубь страны.
По указанию полковника Свирина все офицеры выехали непосредственно в войска фронта, действовавшие на главных операционных направлениях. Меня полковник Свирин оставил в руководстве спецгруппы в качестве своего помощника. Заместителем полковника Свирина являлся майор Спрогис Артур Карлович, но он все время находился в одной из армий.
В каждой действующей армии работало по два офицера. Помню, майор Спрогис работал вместе со старшим лейтенантом Коваленко Ф. И. (19-я армия), старший лейтенант Мегера А. К. — со старшим лейтенантом Матусевичем (20-я армия), капитан Алешин со старшим лейтенантом Щевелевым (22-я армия), капитан Батурин Ф. П. со старшим лейтенантом Клейменовым М. А.[3] (13-я армия), старший лейтенант Грабарь со старшим лейтенантом Веселовым (21-я армия).
24 августа 1941 года полковник Свирин заболел и выехал на лечение в Москву. В спецгруппу он не вернулся. Перед отъездом он дал мне указания поддерживать непосредственную связь с начальником РО штаба и офицерами-разведчиками спецгруппы, работавшими в войсках и вместе с ними отходившими в восточном направлении.
В октябре 1941 года все офицеры спецгруппы были отозваны из войск и по мере прибытия их в РО штаба фронта в пос. Перхушково направлялись в Кунцево, где создавался оперативный диверсионный пункт под руководством майора Спрогиса.
Теперь работа была централизована. Каждый офицер оперативной разведки имел конкретные задачи и нес за них персональную ответственность. Старшим помощником начальника диверсионного пункта был старший лейтенант Мегера А. К. Я являлся помощником начальника диверсионного пункта.
Начальником диверсионного пункта были назначены офицеры-направленцы на главных направлениях обороны Москвы:
Волоколамское — старший лейтенант Грабарь, старший лейтенант Веселов (16-я армия);
Можайское — капитан Батурин Ф. П., старший лейтенант Клейменов М. А. (5-я армия);
Нарофоминское, Малоярославецкое направления — капитан Алешин, старший лейтенант Старовойтов Ф. А., старший лейтенант Коваленко Ф. И. (33-я и 43-я армии).
В период обороны Москвы командование Западного фронта и начальник разведотдела штаба фронта полковник Ильницкий Яков Тимофеевич поставили перед оперативным диверсионным пунктом задачу резко усилить диверсионную работу в тылу немецко-фашистских войск, особенно в их тактической зоне: производить взрывы и поджоги складов с оружием, боеприпасами, продовольствием и др. имуществом; взрывать мосты, минировать дороги и портить их, разбрасывая металлические «ежи»; нападать на узлы связи и портить линии связи немецких войск; производить разведку районов сосредоточения немецких войск, дислокацию штабов, узлов связи, боевых позиций артиллерии и минометов; нападать на мелкие группы немцев, одиночные машины и мотоциклы врага с целью захвата пленных, их документов для установления нумерации частей и соединений противника, их боевых задач и мест сосредоточения и т. д.».
К письму Даниила Алексеевича можно добавить еще вот что. Раньше в здании «казарменно-дачного типа» на краю леса размещалась специальная школа, готовившая людей для заброски в глубокий вражеский тыл. Когда приблизился фронт, школу эвакуировали на восток.
Остались только две группы, человек по двадцать: литовская и белорусская. Они были включены в состав оперативного диверсионного пункта и выполняли первые задания командования в/ч 9903, пока отбирались и в спешном порядке готовились для боевой деятельности комсомольцы-добровольцы.
Кабинет Селиванова был расположен возле входного тамбура, в начале коридора — первая дверь справа. Стол, несколько стульев, шкаф с бумагами, кровать под солдатским одеялом (спал здесь же, урывками). В этой небольшой комнате, размером три на пять метров, побывали практически все комсомольцы-разведчики, уходившие во вражеский тыл. Сюда в первую очередь поступали сообщения, донесения. И об успехах, и о потерях, которых в октябре — ноябре 1941 года, во время немецкого наступления, было особенно много.
Группа Константина Пахомова, в которую хотела попасть Зоя и которая действовала на одном направлении с группой Михаила Соколова, в часть не вернулась. Ушли разведчики и словно сгинули — никаких вестей. Восемь человек из числа тех, с кем Зоя познакомилась возле кинотеатра «Колизей» на Чистых прудах… Лишь спустя некоторое время выяснилось, что стало с ними.
Комсомольцы Пахомова получили задачу трудную и ответственную: проникнув в Волоколамск, взорвать штаб гитлеровского соединения. И польза, и своеобразный праздничный фейерверк в честь годовщины Октябрьской революции.
Осторожно приблизились через кладбище к окраине города. И напоролись на часовых. Отходить по чистому полю под сильным огнем противника не было возможности — перестреляют. Разведчики приняли неравный бой.
Среди ночи жители Волоколамска были разбужены сильной стрельбой; взрывами. По улицам неслись грузовики с фашистскими солдатами, с эсэсовцами. Люди радовались: «Неужели наши, неужели Красная Армия? Или партизаны?!»
Гитлеровский генерал, убедившись, что на кладбище окружена небольшая группа, приказал взять русских живыми. Надо было выяснить, кто они, кем и зачем посланы? Выполняя приказ, фашисты все теснее сжимали кольцо окружения, заставляя русских вести огонь, расходовать боеприпасы. И действительно, к рассвету в группе кончились патроны и гранаты. Остались только ножи да приклады. Поняв это, фашисты поднялись, пошли без выстрелов. На каждого парня, на каждую девушку — несколько дюжих натренированных гитлеровцев.
Разведчики сопротивлялись до последней возможности.
Связав им руки, фашисты доставили бойцов к дому № 32 по Солдатской улице. Шестеро окровавленных, в изодранной одежде комсомольцев стояли тесной кучкой. Двое раненых сидели на снегу. Немцы выгнали из дома жителей, в комнату вошел генерал в сопровождении офицеров.
Фашисты вроде бы приняли все меры, чтобы никто из жителей не общался с пленными, чтобы никто посторонний не присутствовал на допросе. Но, как известно, всегда найдутся прямые или косвенные свидетели любых событий. Три часа продолжался допрос, и все это время на печи, забившись в дальний угол, лежала двенадцатилетняя девочка Лина Зимина. Вот что рассказывала впоследствии о том дне Лина Сергеевна, ныне геолог:
«Я все видела и все слышала. Допрашивали они пленных прямо возле двери. Три офицера стояли, сидел генерал, он и допрашивал, а переводчик записывал все.
Первым ввели высокого юношу. Все допытывались, знает ли он остальных своих товарищей. Заставляли назвать их имена, рассказать о них все. Он ничего им не сказал. Стоял перед ними гордый и разговаривал резко.
За юношей ввели девушку. Она была среди них самая молоденькая и очень смелая (Женя Полтавская. — В. У.). Ей задавали такие же вопросы, а она сказала: «Я ничего не знаю, и вы меня не спрашивайте. Я люблю свою Родину и умру за нее».
Ввели вторую девушку. Опять такие же вопросы задавали. Она молчала. Генерал спросил:
— У вас, наверное, есть мать?
— Есть, — отвечала девушка.
— Вам ее не жалко? — спросил генерал.
Она резко ответила ему:
— Вы лучше себя пожалейте!
Потом других допрашивали. Но никто ничего не рассказал, держались все смело».
В третьем часу дня комсомольцев повели на Солдатскую площадь. Вокруг них, оттесняя жителей, плотным кольцом шли автоматчики. К этому времени была готова виселица: длинный брус, одним концом укрепленный на телеграфном столбе, а другой — в развилке березы. Но вешать разведчиков фашисты почему-то не решились. Офицер дал команду, затарахтели автоматные очереди. Семеро рухнули на снег, один, обливаясь кровью, устоял на ногах.
— Не бойтесь! — крикнул он людям. — Красная Армия еще придет!
Двое из упавших пытались подняться. В тишине звучали их голоса:
— Да здравствует наша Родина! Смерть палачам!
Фашисты добили всех короткими очередями. Потомна шеи мертвых комсомольцев надели веревочные петли.
Их казнили дважды: расстреляли, а затем повесили.
Они погибли как мужественные солдаты на старой Солдатской площади древнего русского города.
Евгения Полтавская, студентка Московского художественно-промышленного училища имени М. И. Калинина. Считалась особенно одаренной. Место рождения, предположительно, Херсон или Витебск. Родных и близких не оказалось.
Александра Луковина-Грибкова, студентка-дипломница того же училища. Родилась в деревне Истье Угодско-Заводского района Калужской области.
Основу группы, как уже говорилось, составляли комсомольцы с завода «Серп и молот».
Константин Пахомов — заводской конструктор. Родился в 1912 году в Краснодаре. Очень любил природу, животных. Он один из немногие добровольцев, успевших перед войной жениться. Был счастлив. После него осталась дочь.
Павел Кирьяков, крановщик-стахановец, активист заводской комсомольской организации. Был отличным стрелком-снайпером. Сколько гитлеровцев сразили его пули в ночном бою на окраине Волоколамска?! У него осталась в Москве старшая сестра, ныне пенсионерка, Елена Васильевна Кирьякова. Во время гражданской войны она была бойцом Первой Конной армии.
Николай Галочкин, специалист по прокатным станам. О нем — очень скупые сведения. Дружил с Пахомовым, они вместе окончили в 1938 году заводской металлургический техникум. Затем работал в конструкторском бюро. Возможно, живы его брат и сестра.
Николай Каган, механик цеха. Работая на заводе, закончил в мае 1941 года институт. У него остались сын и дочь. Последнее письмо от Николая жена получила во второй половине октября, «Дорогие мои и любимые. Живу недалеко от Москвы, настроение очень бодрое. Очень доволен именно тем, что попал в эту часть. В конце ноября надеюсь быть в Москве, а пока дни полностью загружены, и сейчас спешу на занятия…»
Виктор Ординарцев, слесарь. Ровесник Зои. Кончил школу фабрично-заводского ученичества. В комсомол вступил во время войны. В семье, кроме него, еще восемь детей. Был скромен, даже застенчив. Увлекался спортом, особенно футболом. Хотел стать летчиком.
Иван Маненков (в документах воинской части ошибочно значился как Маленков). Единственный в группе парень, работавший не на «Серпе и молоте», а на заводе «Москабель». Родился в 1922 году в деревне Чублово Конаковского района Калининской (Тверской) области. Окончил школу ФЗУ. Отличался добросовестностью, точностью, стремлением к знаниям. Работая на заводе, поступил в техникум. Был в своем цехе военоргом, редактором стенной газеты. Пионерская дружина школы на родине Маненкова носит теперь его имя. Каждый год там первый урок в первых классах начинается с рассказа о его подвиге…
В этом списке, рядом с фамилиями друзей, могли бы стоять фамилии Зои Космодемьянской и Клавы Милорадовой. Даниил Алексеевич Селиванов не включил их в группу Пахомова лишь потому, что считал: на более трудное задание (взорвать штаб!) должны идти в основном парни. Для ведения разведки вполне хватит двух девушек.
Те, кто погиб в Волоколамске, приняли смерть быструю и все вместе, чувствуя рядом плечо товарища. А Зое предстояло пройти долгие страшные испытания в полном одиночестве, надеясь только на свои душевные силы.
Конечно, тогда, в ноябре сорок первого, готовясь к новому походу, Зоя еще не знала всех подробностей гибели пахомовской группы. Но о том, что разведчики казнены, было известно. Как и о том, что возле Рузы погибли товарищи из другой группы: Александр Курляндский и Курт Ремлинг. Зашли погреться в избу лесника, группу окружили гитлеровцы. Начался бой…
Жаль было друзей, хотелось отомстить врагам за их смерть. Зоя очень переживала в те дни. А домой отправляла короткие спокойные письма.
«Здравствуйте, дорогие мои мама и Шура. Жду от вас весточки. У меня это второе к вам письмо. Я жива и здорова. Ваша Зоя».
А вот еще: «Дорогая мама! Как ты сейчас живешь, как себя чувствуешь, не больна ли? Мама, если есть возможность, напиши хоть несколько строчек. Вернусь с задания, приеду навестить домой. Твоя Зоя».
Это последнее ее письмо, датированное 17 ноября. Ответа не дождалась.