Партизанка Таня (Вместо предисловия)

Партизанка Таня

(Вместо предисловия)

Шестого декабря 1941 года началось долгожданное контрнаступление советских войск под Москвой. Гитлеровцев отбросили прочь от нашей столицы. Враг сопротивлялся отчаянно, пытаясь удерживать каждый дом, превратив в огневые точки кирпичные постройки, погреба и подвалы. Ко всему прочему, страшно было захватчикам покинуть укрытия, оказаться на морозе, в поле или в лесу. В легких шинелишках-то! А холода действительно стояли лютые. Лопались не только стволы деревьев, трескались даже сухие кладбищенские кресты.

Вьюга заметала воронки и трупы. Над сугробами возвышались остовы печей, закопченные кирпичные трубы. Стлался дым новых и новых пожаров, оседали гарь и копоть, покрывая снег грязным серым налетом. Медленно, по нескольку километров в сутки, откатывался на запад огненный вал войны.

Военный корреспондент «Правды» Петр Александрович Лидов получил задание редакции написать о том, как будет освобожден Можайск. Этого события ждали с особым волнением. Ведь Можайск — древний русский город на подступах к столице. Там рядом Бородино — поле нашей воинской славы.

Намерзшийся и уставший за день, Лидов с трудом нашел место для ночлега. В дом, а вернее — небольшую крестьянскую избу, уцелевшую недалеко от шоссе, народу набилось мною. Здесь обрели пристанище погорельцы. Вповалку спали на полу бойцы в новых белых полушубках. На печи ютилась хозяйка с детишками. Неровно, то вспыхивая, то почти угасая, светила, потрескивая, лампа, заправленная бензином с солью.

Отыскав местечко в углу, Петр Александрович съел кусок твердой семипалатинской колбасы с сухарем и сразу лег спать, вытянувшись на истертой соломе. Подушку заменяла полевая сумка.

Неподалеку погромыхивала канонада. На улице завывал ветер. А в избе тепло, вроде бы даже уютно. Да и то сказать: не каждую ночь фронтовому человеку доводится провести в обжитом, натопленном помещении.

Но вот потянуло вдруг холодом. Кто-то крикнул: «Дверь закрывай!» Возле Лидова устало опустился старик в большой косматой шапке. Снял рукавицы. Лицо морщинистое, продубленное морозом. Покряхтывая, устраивался поудобней.

— Не толкайся, дед, — сказал разбуженный им красноармеец.

— Прости. Погреться зашел, до костей проняло.

— Далеко путь держишь, отец? — спросил Лидов.

— К родственникам. В нашей деревне большой бой был. Ну и подчистую, сам понимаешь… Ни кола ни двора. Только и осталось, что на себе было. Такого насмотрелся, что не приведи господь!

— Война… Бери, закуривай.

— Я войну знаю, сам на двух побывал. А тут зверство самое настоящее. В Петрищеве девчонку повесили, совсем еще молодую девушку…

Лидов подвинулся ближе к старику.

— Где, говоришь? Что за девушка?

— В Петрищеве, это точно. А кто она, сказать не берусь. Народ толкует — партизанка. Сперва шибко пытали, старались чего-то выведать. Ей петлю на шею, а она речь держала…

Слушая старика, Петр Александрович задумался.

Совершенно особый случай! И его долг — долг журналиста, военного корреспондента, — выяснить подробности, разобраться во всем.

Не дождавшись рассвета, Лидок отправился в путь по заметенным прифронтовым дорогам.

Добраться до Петрищева было тогда нелегко. От шоссе до затерянной среди лесов деревни пять километров. Проселок не расчищался. Ни грузовая машина, и тем более «эмка» не могли пробиться через сугробы. Только на собственных ногах или на лошади. Первый раз Петр Александрович пришел в деревню пешком примерно через неделю после того, как фашисты бежали из Петрищева. Пришел ли один или со своими товарищами-корреспондентами, сказать трудно. Ведь Лидов бывал потом в этой деревне несколько раз. Вместе с ним бывали здесь и правдист Михаил Калашников, и Сергей Любимов, написавший потом очерк для «Комсомольской правды». Почти всегда с Лидовым приезжал фотокорреспондент «Правды» Сергей Струнников.

Все оказалось гораздо сложнее, чем предполагал Петр Александрович, направляясь в Петрищево. Бесспорным являлся лишь сам факт: в этой деревне гитлеровцы повесили девушку, объявив, что она партизанка и поджигательница домов. Ее истязали, допрашивали сначала в одной, затем в другой избе, — имелись свидетели. Она была измучена, едва держалась на ногах, но все же гордо и смело встретила смерть, призывая людей бороться с фашистами, истреблять их. Крестьяне, согнанные к месту казни, были потрясены ее мужеством…

Больше месяца тело девушки раскачивалось на виселице посреди деревни. Гитлеровцы не разрешали снимать его. Пусть висит для устрашения. Чтобы неповадно, дескать, было гражданским лицам выступать против покорителей-оккупантов.

В новогоднюю ночь перепившиеся солдаты надругались над трупом, изуродовали штыками. Затем, опасаясь расплаты (приближалась Красная Армия), виселицу спилили. На краю деревни, между школой и опушкой леса, среди кустов была вырыта яма. Туда и бросили окоченевший труп, не прикрыв даже лица. И засыпали комьями мерзлой земли. Вскоре могилу занесло снегом.

Вот, пожалуй, и все достоверные сведения. Даже дату, когда фашисты схватили девушку, никто не мог назвать. В мрачные дни оккупации люди утратили счет ночам и дням. Ни радио, ни газет, никакой связи с внешним миром… Если у кого были календари, то прятали или уничтожали их, чтобы не попались на глаза гитлеровцам: ведь в календарях — портреты руководителей партии и правительства. Кое-кто отсчитывал время, делая узелки на веревочке или зарубки на дверных косяках. Немудрено было сбиться, Ну и записей, разумеется, никто не делал. Люди, которых расспрашивал Лидов, сходились в одном: казнили девушку в самом начале зимы. Перед этим была метель, а ночь выдалась морозной и звездной. И утро казни было тоже холодное. Попробуй-ка определиться по таким данным, тем более что зима вообще была ранняя и крутая. Морозы ударили в первой половине ноября, и тогда же плотно лег снег.

Установить время — нужно и важно, однако несравненно важнее было узнать, кто эта девушка, откуда она? А сделать это в ту пору было очень непросто. С конца лета, с осени в западной части Подмосковья осело довольно много беженцев, незнакомых местным жителям. А некоторые из местных, наоборот, эвакуировались. Половина населенных пунктов, если не больше, была сожжена, разрушена. В одном только Можайском районе было полностью уничтожено сорок селений, а еще в пятидесяти деревнях случайно уцелело по два-три дома. Лишившись крова, семьи искали приюта где угодно, переполняя сохранившиеся постройки. Люди замерзали в сугробах, на дорогах и пепелищах. Да ведь и фронт находился рядом, угрожающе напоминая о себе приглушенным грохотом орудийных залпов, и еще неизвестно было, отодвинется ли война дальше или вновь накатятся немцы. Сотни, тысячи красноармейцев и командиров ежедневно гибли в боях, получали тяжелые ранения. Их не успевали увозить в тыл… Как же в таких условиях выяснить фамилию партизанки?

Лидов вполне мог бы ограничиться краткой информацией. В таком-то селе, дескать, с особой яркостью проявился звериный характер фашистских вояк. Советские бойцы отомстят за гибель юной патриотки… Получилось бы волнующе, броско. Ведь Петр Александрович слыл мастером информации, любил этот своеобразный газетный жанр, в его записях остались такие строки: «Информация — это черный хлеб газеты. Трудный, но необходимый». Однако Лидов поступил по-другому, взялся за необычное для начального периода войны кропотливое расследование.

Имя девушки всплыло в первый же день, когда Петр Александрович прошел в Петрищеве по домам, потолковал с людьми. Несколько женщин сказали, что это, дескать, Маруся Гавшина, секретарь Верейского райкома комсомола. Очень похожа… Другие говорили, что нет: Маруся, мол, человек известный, проводила в Петрищеве подписку на заем, выступала с докладом. Сходство имеется, но это не она. Маруся взрослее, осанистее. Жители советовали навести справки в районе. Верея — не дальний край. Это верно, однако Лидов знал, что в Верее еще немцы.

Хозяйка дома, в котором партизанка провела свою последнюю ночь, Прасковья Яковлевна Кулик, успела, разумеется, тайком перемолвиться с девушкой несколькими фразами. Та неохотно отвечала на вопросы. Сказала только, что она из Москвы, что зовут ее Таня. Это было незадолго до казни, когда партизанка уже знала, что наступающее утро будет для нее последним.

Жители недальнего совхоза Головково, после пожаров перебравшиеся в Петрищево, в свою очередь, утверждали, что девушку повесили не здесь, а у них в совхозе. Потом ее сняли и увезли. Не верить жителям из Головкова вроде не было оснований, они видели казнь собственными глазами, правда, издалека. Но зачем же понадобилось фашистам одну и ту же партизанку казнить в двух местах? Или это были разные девушки?..

Заниматься расследованием того, что произошло в Головкове, Петр Александрович и его товарищи не имели ни возможности, ни времени. Там и начинать-то было не с чего. Показания свидетелей противоречивы… Может, просто легенда, родившаяся из слухов, разнесшихся после того, как казнили партизанку в Петрищеве?!

Таинственная, необъяснимая история в совхозе Головково оставалась долгие годы нераскрытой. Теперь многое известно. В этой книге, в частности, будет рассказано и о том, что произошло там. А в январе 1942 года правдисты Петр Лидов, Сергей Струнников к военкор «Комсомольской правды» Сергей Любимов по крупицам собирали сведения в Петрищеве.

21 января советские войска выбили гитлеровцев из Вереи. Вместе с наступавшими частями в город вошли работники районного комитета партии, доселе укрывавшиеся в окрестных лесах. И в тот же день в Верею приехали Лидов с Любимовым. Секретарь райкома партии сказал, что Маруся Гавшина жива и здорова, она была в партизанском отряде и уже возвратилась в город. Райкому известно о девушке, повешенной в Петрищеве. Она ночевала в одной из партизанских землянок, называла себя Таней. Предположительно — комсомолка из московского истребительного полка.

С помощью редакции Петр Александрович добился разрешения познакомиться с секретными документами воинской части, которая занималась в Москве подготовкой и переброской через линию фронта разведывательных, истребительных, диверсионных групп. Нашел в списках несколько Татьян, не вернувшихся с заданий, взял фотографии. Может быть, одна из этих девушек и погибла в Петрищеве? Но все они вроде бы старше…

Для того чтобы не осталось никаких сомнений, требовалось вскрыть захоронение. Это было необходимо. Даже если девушка не будет опознана по снимкам, можно сфотографировать казненную, поместить фото в газете, которая разойдется по всей стране. Кто-нибудь да откликнется.

24 января были собраны местные жители. С их помощью разыскали среди кустов занесенную снегом могилу. Несколько человек взялись за ломы и лопаты. Словно бы окаменевшие комья поддавались с трудом.

То, что увидели — потрясло всех. В тонкую шею юной девушки врезалась веревка. Разметались густые темные волосы. Лицо красивое, не искаженное предсмертной гримасой. Промерзшее тело, прикрытое изодранной кофтой, изувечено чем-то острым. Очищенная от земляного крошева, от снега, девушка казалась вырубленной из хрупкого льда. Вот такой, хрустально-чистой, почти прозрачной, осталась она в памяти Лядова. Года через полтора Петр Александрович запишет в дневнике, что ему довелось видеть разные портреты казненной героини. Одни художники добились близкого сходства с оригиналом, другие за сходством не гнались, а старались постичь и выразить на полотне внутреннюю сущность партизанки, ее порыв, ее идею. И эти к другие портреты хороши, пока на них смотришь. Но стоило закрыть глаза — и девушка представлялась ему именно такой, какой видел в первый и последний раз, на снегу у разрытой могилы.

А опознанию вскрытие не помогло. Ни на одну из Татьян, заброшенных в тыл врага, девушка не была похожа. Корреспонденты решили: какое бы имя ни носила казненная, факт остается фактом — она совершила подвиг, и об этом подвиге должен знать народ. Надо, не теряя времени, браться за перо.

27 января 1942 года сразу в двух газетах, в «Правде» и в «Комсомольской правде» появились очерки о партизанке — Петра Лидова и Сергея Любимова. С фотографиями Сергея Струнникова.

Очерк Лидова «Таня» написан был просто, с тем сдержанным скрытым волнением, которое обязательно вызывает ответное чувство. Очерк перепечатали многие республиканские, областные, городские газеты и, конечно, военные. Его передавали по радио, размножили отдельной листовкой. В редакцию хлынул поток писем. Читатели делились своими мыслями и переживаниями, просили Лидова продолжать поиск. Даже давали советы, как лучше искать. Петр Александрович, просматривая почту, надеялся: кто-нибудь назовет имя юной героини. Но в письмах его не было.

И все-таки оно прозвучало!

В Тимирязевский райком комсомола города Москвы пришел взволнованный паренек, назвавшийся Шурой Космодемьянским. Он утверждал, что на снимке его сестра — Зоя! Но о ней почему-то написано, как о Тане. И вообще, известны ли какие-нибудь подробности? В райкоме сказали, что они знают только то, о чем напечатано в газете. Но постараются выяснить.

На другой день в «Комсомольскую правду» явилась целая делегация, человек пять. Они сообщили, что девушка на снегу, с петлей на шее, их одноклассница из 201-й школы — Зоя Космодемьянская. Ее узнали многие, в том числе учительница Вера Сергеевна Новоселова. Мама Зои тоже работает в школе, но ей пока не показывают газету. Вдруг какая-нибудь ошибка?!

Нет, ошибки не было. Сергей Любимов тотчас связался с Петром Лидовым. А тяжелую миссию — сообщить матери о гибели Зои, приняли на себя работники райкома комсомола и Тимирязевского роно.

Чтобы официально подтвердить факт казни и фамилию казненной, была создана специальная комиссия, выехавшая в Петрищево. Вот документ, который был составлен после проверки всех известных к тому времени фактов:

АКТ

Мы, нижеподписавшиеся члены комиссии в составе: т. Владимирова — от ЦК ВЛКСМ, т. Шелепина — от МК ВЛКСМ, старшего лейтенанта т. Клейменова — от Красной Армии, т. Муравьева — от Верейского РК ВКП(б), т. Березина — от Грибцовского сельсовета, тт. Седовой, Ворониной, Кулик — от жителей села Петрищево, — составили 4 февраля 1942 года настоящий акт по осмотру и опознанию неизвестной гражданки, повешенной в селе Петрищево Грибцовского сельсовета Верейского района Московской области.

Нами установлено следующее:

1. При опросе очевидцев — граждан села Петрищево — Седовой В. Н., Седовой М. И., Ворониной А. П., Кулик П. Я., Кулик В. А. установлено, что в первых числах декабря месяца 1941 г. в домах граждан села Петрищево Седовой М. И., Ворониной А. П., Кулик В. А. производился обыск, допрос и зверское издевательство немецких солдат и офицеров над неизвестной советской девушкой.

После обыска, допроса и зверских надругательств над ней она была на другой день повешена в центре села Петрищево на перекрестке дорог.

Граждане села Петрищево — Седова В. Н., Седова М. И., Воронина А. П. Кулик П. Я, Кулик В. А., а также преподаватель языка и литературы тов. Новоселова В. С. и ученик Белокунь В. И. по предъявленным разведотделом штаба Западного фронта фотографиям опознали, что повешенной была комсомолка Космодемьянская Зоя Анатольевна.

2. Комиссия произвела раскопку могилы, где похоронена Космодемьянская Зоя Анатольевна. Осмотр трупа подтвердил показания вышеуказанных товарищей, еще раз подтвердил, что повешенной является тов. Космодемьянская 3. А.

3. Комиссия на основании показаний очевидцев обыска, допроса и казни установила, что комсомолка Космодемьянская 3. А. вела себя как истинная патриотка социалистической Родины и погибла смертью героя.

Обращаясь к местному населению, собранному немецким командованием на казнь, она произносила слова призыва к беспощадной борьбе с немецкими оккупантами…

Протокол опроса очевидцев — жителей села Петрищеве, документы — паспорт и комсомольский билет тов. Космодемьянской Зои прилагаются.

К работе комиссии были привлечены т. Новоселова Б. С. — преподаватель языка и литературы школы № 201 и ученик 10-го класса этой школы т. Белокунь В. И., знавшие Зою Космодемьянскую в течение нескольких лет.

О чем и составили настоящий акт

Подписи:

1. Владимиров.

2. Шелепин.

3. Клейменов.

4. Муравьев.

5. Березин.

6. Седова.

7. Воронина.

8. Кулик.

Село Петрищево Грибцовского с/с Верейского района Московской области.

4 февраля 1942 года.

Через несколько дней, 13 февраля, к месту казни выехала мать Зои, Любовь Тимофеевна. Вот что пишет она в своих воспоминаниях:

«Плохо помню, как это было. Помню только, что асфальтированная дорога к Петрищеву не подходит и машину почти пять километров тащили волоком. В село мы пришли замерзшие, оледенелые. Меня привели в какую-то избу, но отогреться я не могла: холод был внутри. Потом мы пошли к Зоиной могиле. Девочку уже вырыли, и я увидела ее.

Она лежала, вытянув руки вдоль тела, запрокинув голову, с веревкой на шее. Лицо ее, совсем спокойное, было все избито, на щеке — темный след удара. Все тело исколото штыком, на груди — запекшаяся кровь. Я стояла на коленях подле нее и смотрела… Отвела прядь волос с ее чистого лба — и опять поразило меня спокойствие этого истерзанного, избитого лица. Я не могла оторваться от нее, не могла отвести глаз.

И вдруг ко мне подошла девушка в красноармейской шинели. Она мягко, но настойчиво взяла меня за руку и подняла.

— Пойдемте в избу, — сказала она.

— Нет.

— Пойдемте. Я была с Зоей в одном отряде. Я вам расскажу…»

Звали девушку Клавой, фамилия Милорадова. Указом Президиума Верховного Совета СССР от 16 февраля 1942 года Зое Анатольевне Космодемьянской было присвоено высокое звание Героя Советского Союза. А еще через два дня в «Правде» появился новый очерк Лидова, с нетерпением ожидавшийся читателями. Он назывался «Кто была Таня».

О Зое Космодемьянской узнала вся страна. Подвиг ее вдохновлял молодых бойцов.

Продолжавшаяся война бросала журналиста Лидова то на один, то на другой фронт. Он был участником и летописцем многих сражений. В качестве стрелка-радиста летал бомбить крупный город в глубине фашистской Германии. Бывал у партизан. С группой смельчаков Петр Александрович проник в захваченную гитлеровцами столицу Белоруссии, где работал до войны. Написал о том, как живут и борются с врагами минчане. Очерк «В оккупированном Минске» вызвал растерянность в фашистском гарнизоне, недовольство в Берлине. Как же так, по улицам города, в котором установлен строгий режим, полностью господствует «новый порядок», прямо среди дня разгуливает и даже беседует с жителями специальный корреспондент «Правды», имеющий звание майора.

Многое довелось пережить Петру Александровичу Лидову, но мысленно он никогда не расставался с Зоей Космодемьянской, продолжая собирать сведения о ее жизни и подвиге. «Я хочу знать всю правду о Тане, — писал он в 1942 году в многотиражной газете «Правдист», — и всю правду рассказать другим… Я в ответе за память об этой девушке перед людьми».

Он хотел после войны сесть за стол, изложить на бумаге то, что было увидено, пережито, прочувствовано. Любовь Тимофеевна Космодемьянская вспоминает его слова: «Я непременно напишу книгу о Зое. Большую, хорошую книгу». Увы, не написал.

В июне 1944 года Петр Лидов со своим постоянным спутником Сергеем Струнниковым приехал на военный аэродром под Полтавой, где базировались американские «летающие крепости». Они, эти «крепости», поднимались с далеких западных аэродромов, бомбили военные объекты фашистов и их союзников, а добраться назад не могли, не хватало горючего. Поэтому садились на наших аэродромах, заправлялись, брали бомбы и улетали на новое задание. Это были трудные и опасные «челночные» рейсы. Лидов хотел воздать должное американским летчикам.

И вдруг — сигнал тревоги! В воздухе — четыре «юнкерса». Появление вражеских бомбардировщиков здесь, далеко от линии фронта, оказалось совершенно неожиданным. Американцы даже не замаскировали свои машины. Экипажи бросились в укрытия. И пулеметчики, коим надлежало отбивать вражескую атаку, поспешили следом. «Юнкерсы» могли целиться спокойно, без помех.

Запылали три огромные «крепости». А фашисты начали новый заход. Со снижением, чтобы бить точнее. И тут Лидов не выдержал, кинулся к крупнокалиберному пулемету. Рядом — верный друг Струнников. И Александр Кузнецов — военный корреспондент «Известий».

Длинной очередью ударил Лидов по головной машине. «Юнкерс» задымил, клюнул носом и огненным факелом понесся на аэродром. Упал он неподалеку от пулемета. И грянул сильный взрыв.

Другие «Юнкерсы» повернули на запад, поспешно освобождаясь от оставшихся бомб. Из блиндажей выскочили американцы, подбежали к разбитому пулемету. Все три журналиста, отразившие вражеский налет, были мертвы… На могиле, в которой схоронили Лидова, Струнникова и Кузнецова, американские летчики установили пропеллер «летающей крепости».

Да, Петр Александрович Лидов создал бы очень интересную книгу о Зое Космодемьянской, но он навечно остался на той войне, где осталась и Зоя. А продолжить поиски, подробно рассказать о героине довелось другим.

Автор этой книги многие годы собирал материал о Зое и ее боевых друзьях, изучал документы, сопоставлял факты, разыскивал свидетелей минувших событий. И, разумеется, в той или иной форме использовал то, что было опубликовано ранее: от очерков П. А. Лидова до воспоминаний Л. Т. Космодемьянской.