Надежды и треволнения

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Надежды и треволнения

Антифашисты лагеря много учились. Мы вели постоянные дискуссии, проводили собрания. Их организовывали члены комитета «Свободная Германия» и один полковник — полномочный представитель «Союза немецких офицеров». В основе всей нашей деятельности лежали манифест Национального комитета и призыв «Союза немецких офицеров».

Я частенько беседовал с одним капитаном из Карлсруэ. Он двенадцать лет прослужил в рейхсвере и после введения закона о всеобщей повинности получил звание лейтенанта. Он остался единственным офицером из батальона. Капитану чудом удалось спастись.

— И зачем только я остался жив? Лучше бы меня убили, — со стоном говорил он. — Что я скажу родным моих погибших товарищей, если вернусь домой?

— Это, конечно, нелегко, — ответил я. — Но никому из них не было бы легче, если б убили и вас. Не вы виноваты в нашем поражении, а те, кто затащил нас на берега Волги и заставил сражаться до последнего патрона.

— Я понимаю, чего вы, антифашисты, хотите. Но я, как офицер, не нарушу присяги.

Я видел, что капитана терзают угрызения совести. Мне это было хорошо знакомо. Я старался объяснить ему, как следует в данной ситуации относиться к присяге.

— Возможно, вас больше убедит генерал-майор Латман. Послушайте, что он пишет в газете «Фрайес Дойчланд».

И я прочитал ему следующий отрывок:

«…Мы никогда не приносили присяги быть «господами Европы». Мы клялись господу богу быть верными его слугами, когда речь будет идти о существовании Германии. А человек, которому мы приносили эту присягу, обманул нас. Теперь же мы обязаны и ответственны только перед нашим народом».

— Возьмите эту газету себе. А завтра утром отдадите, — предложил я.

На следующий день я опять встретился с капитаном. Мы не один раз говорили с ним по душам. И вот однажды он пришел ко мне в комнату и сказал:

— Я понял, что вы правы. Проводите меня, пожалуйста, в клуб. Я хочу вступить в одну из лагерных групп антифашистов.

Так капитан из Карлсруэ сделал первый шаг навстречу новой жизни.

Мне пришлось быть свидетелем многих таких поступков. Так, один молодой офицер Генерального штаба, перед фамилией которого стояло «фон», на одном из наших собраний буквально расплакался.

— Вы оказались правы. То, что Гитлер сделал с Германией, не что иное, как преступление. Но вся моя беда в том, что я родился в семье потомственного офицера, где никто и никогда не нарушал присяги. И, если я сделаю это, все будут считать меня бесчестным.

Этот офицер хотел остаться нейтральным. Каждый раз при встрече он по-дружески здоровался со мной. С тех пор он уже не принимал никакого участия в различных сборищах, устраиваемых убежденными фашистами.

К великому моему сожалению, Мельцер все еще находился в числе тех, кто оставался верным приверженцем гитлеровского режима. Откровенного разговора со мной он избегал. При встрече мы говорили друг другу «добрый день» или «добрый вечер», и только.

Однажды Мельцер добровольно записался в бригаду, которая валила лес (он полностью оправился от болезни и хорошо себя чувствовал). Бригада эта работала в лесу, недалеко от нашего лагеря. Мы стали встречаться еще реже — от случая к случаю.

В октябре Гельфрид Гроне попрощался с нашим лагерем. Я очень сожалел об этом, ведь мы так часто беседовали с ним. Вместе с двадцатью семью антифашистами Гроне уезжал в красногорский лагерь, под Москву.

— Не задерживайся здесь, приезжай к нам, — сказал он, пожимая мне руку.

Я, откровенно говоря, не отказался бы поучиться в красногорской школе, однако число мест было там ограничено.

Все наши группы систематически занимались. Новые инструкторы, по фамилии Книтель и Вагнер, вели у нас семинары по темам: «Сущность и цели фашизма» и «Характер и цели войны, развязанной Гитлером» и, кроме того, семинар «Основы марксистской философии». На наши занятия разрешалось приглашать гостей. Помимо этого, для всех пленных проводились политические занятия и общеобразовательные лекции.

* * *

Я начал изучать два фундаментальных труда марксизма-ленинизма: «Анти-Дюринг» Энгельса и «Империализм, как высшая стадия капитализма» Ленина. Эти работы я читал несколько недель, так как разобраться в них мне было не так легко.

«Анти-Дюринг» восхитил меня своей композицией: философия, политическая экономия и научный социализм. Тут, по сути дела, были изложены основы марксизма. А как остроумно Энгельс разделал под орех Дюринга! Правда, в книге встречались места, которые были мне не по зубам. Особенно трудно далась мне первая часть книги — философский раздел.

Философскими вопросами я занимался только в школе. Кое-что читал у Канта и Шиллера.

В «Анти-Дюринге» я познакомился с совершенно иной философией.

Каких-нибудь несколько недель назад меня вообще не интересовали ни марксизм, ни коммунизм. Больше того, я даже враждебно относился к ним. Манифест «Свободной Германии» открыл мне глаза на многое, а в «Кратком курсе истории ВКП(б)» и «Анти-Дюринге» я нашел теоретическое обоснование мучивших меня вопросам.

Большое впечатление произвело на меня и произведение Ленина об империализме. Читая эту книгу, я невольно вспомнил отца моего друга, который в двадцатых годах работал в Советском Союзе. Он называл Ленина гениальным вождем Великой Октябрьской социалистической революции и Советского государства. В этом труде Ленин предстал передо мной как ученый, который помог мне разобраться в экономике Германии. Некоторые места книги я перечитывал по нескольку раз. Ленин открыл мне «секрет» возникновения современных войн.

Я понял, что обострение противоречий капитализма неизбежно ведет к войне, а стремление империалистических держав к переделу уже поделенного мира чревато военными конфликтами и катастрофами.

На берегах Волги и по дороге в плен меня не раз терзал вопрос: «Неизбежна ли была эта война?» Неужели правы те, кто неустанно твердит, что войны всегда были и будут? У Ленина я нашел и объяснение причин возникновения Первой и Второй мировых войн. Вильгельм Второй в свое время требовал для Германии «места под солнцем». Гитлер назвал это иначе — «жизненным пространством». Немцы двух поколений, отцы в 1914–1918 годах и сыновья, начиная с 1939 года, во вред себе и нации следовали этим фальшивым лозунгам империалистов.

Ленин разоблачил империализм, заявив, что империализм чреват войнами. Одновременно Ленин указал и на тот факт, что империализм — это эпоха социальных революций, так как обострение противоречий в лагере империализма ослабляет его фронт в целом. В результате в империалистической цепи появляется слабое звено, что дает возможность пролетариату захватить власть в свои руки.

Меня потрясла знаменитая теория Ленина о победе социализма в нескольких или даже в одной, отдельно взятой стране. Русский пролетариат доказал правильность этого учения в октябре 1917 года.

«Интересно, какие изменения произойдут после окончания Второй мировой войны? — невольно спрашивал я самого себя. — Что будет с Германией?»

Точного ответа на эти вопросы я пока не мог найти.

* * *

Каждую неделю, иногда, правда, нерегулярно, мы получали свежий номер «Фрайес Дойчланд». Из Нью-Йорка нас приветствовали многие знаменитые соотечественники. Томас Манн писал: «Манифест Национального комитета «Свободная Германия» кажется мне естественным и законным продолжением призыва, с которым западные демократы недавно обратились к Италии: избавиться от фашистского режима и обрести право стать членом Организации Объединенных Наций». Католический политик Хубертус принц фон Левенштайн также одобрительно отозвался о создании Национального комитета. Из Англии, Мексики и других стран приходили известия о признании «Фрайес Дойчланд». Так постепенно наша организация превратилась в политический и организационный центр немецкого антифашистского движения и во многих капиталистических странах.

Статьи и выступления членов Национального комитета и правления «Союза немецких офицеров» касались вопросов антифашистского движения. В одном из своих докладов Вальтер Ульбрихт в октябре 1943 года провозгласил лозунг «Отступление к границам рейха!»: «Организованный отход к границам рейха — единственная возможность для сопротивления. Каждый солдат и офицер обязан сейчас выше всего ставить интересы жизни, а не связь с Гитлером».

В лагере разгорелись жаркие споры по этому поводу.

— Узнав об этом, наши генералы сойдут с ума, — сказал мне сосед по комнате. — У нас в руках главные козыри.

— Вот как?! — удивился я. — Как можно говорить об этом после нашего поражения на Волге и разгрома под Курском?

— Войска вермахта находятся сейчас в Крыму, то есть более чем в полутора тысячах километров от границ рейха, а от Киева — в тысяче двухстах километрах. Так что пока еще никакой опасности нет!

— Разве вы не понимаете, — возразил я ему, — что такое расстояние и есть гарантия победы? Немецкие планы на блицкриг давным-давно рухнули. Противник превосходит Германию в живой силе и технике. Войска Красной Армии непрерывно гонят немецкие войска на запад.

— Русские никогда не побьют нас своими силами. На западе же у нас — Атлантический вал. И англичанам и американцам вряд ли удастся его прорвать. А потом, кто знает, быть может, уже сейчас идут переговоры о заключении сепаратного мира. Кроме того, у нас есть еще чудо-оружие.

— Да ведь это, ни больше ни меньше, как самая настоящая спекуляция! Если вы здраво оцените события на фронте, начиная с осени 1942 года, то увидите, что вермахт потерял инициативу на фронтах!

— И все же я не верю, что Германия проиграет эту войну. Тем более я не могу допустить мысли, что немецкие генералы добровольно отведут свои войска к границам рейха.

Разговор наш зашел в тупик.

Действительно, лозунг об отводе войск к границам рейха разоблачал бессмысленные цели фашистских заправил и препятствовал превращению Германии в театр войны. И в то же время такая акция послужила бы сигналом для начала восстания в Германии и способствовала бы свержению гитлеровского режима немецкими антифашистскими силами. Многие пленные отнеслись к этому лозунгу отрицательно.

Временами на меня самого находили сомнения. Я видел, что деятельность Национального комитета и «Союза немецких офицеров» не находит еще должного отклика на фронте и в самой Германии. Но я был твердо убежден в правильности требований комитета.

В каждом номере газеты печатались комментарии о положении на фронте. Они были написаны с таким знанием дела, что даже офицеры Генерального штаба с одобрением отзывались о них. Под этими комментариями обычно стояла подпись — Карл Марон. Все у нас гадали, кто же скрывается за этой фамилией.

Пленные генералы и полковники из «Союза немецких офицеров» стали все чаще и чаще обращаться к генералам вермахта с различными призывами. Газета «Фрайес Дойчланд» опубликовала в одном из своих номеров открытое письмо генерала фон Зейдлица командующему 9-й армией генерал-полковнику Моделю. В своем приказе от 16 сентября 1943 года Модель сделал попытку как-то объяснить отступление на востоке. Зейдлиц же разоблачил ложные утверждения Моделя о необходимости выиграть время. Зейдлиц писал буквально следующее:

«Факт остается фактом: путь русских к границам рейха стоит им многих жертв. Но не следует забывать, что немецкой восточной армии придется понести еще большие жертвы. Русские относительно легко смогут восполнить свои потери. Мы же этого сделать не сможем. Вся опасность нынешнего момента состоит в том, что война приближается к границам рейха. Солдаты вермахта должны отвратить эту опасность! И не путем продолжения этой бесперспективной и бессмысленной войны, а путем отказа повиноваться Адольфу Гитлеру!»

Генерал Зейдлиц призывал Моделя оставить русскую территорию и вместе с другими командующими армиями отвести свои войска к границам Германии, создав тем самым предпосылки для заключения мира.

Другие командующие армиями тоже получили подобные письма, но ни генерал-полковник Модель, ни его коллеги никак не прореагировали на эти послания. Все они, за немногим исключением, остались верны Гитлеру. Прикрываясь разглагольствованиями о верности присяге, они продолжали посылать на верную гибель миллионы немецких солдат.

Однако, несмотря ни на что, Национальный комитет и «Союз немецких офицеров» делали все возможное, чтобы ускорить свержение гитлеровского режима. Их деятельность открыла глаза тысячам гитлеровских солдат и офицеров и фактически спасла им жизнь. Однако этих результатов было недостаточно. Ни один из немецких полководцев не повернул подчиненные ему войска к границам рейха. Нам, антифашистам, не оставалось ничего другого, как ждать. Мы учились, от корки до корки прочитывали газеты, спорили. Каждый день у нас был наполнен до краев.

* * *

В лагере полным ходом шли приготовления к Рождеству. Наши лесорубы принесли огромную елку. Кто делал игрушки из бумаги, кто раскрашивал их красками. Хор пленных разучивал рождественские песни. Служители культа готовили торжественные проповеди.

И вот настал долгожданный рождественский вечер. Торжество началось в столовой. Казалось, яблоку негде было упасть. Сотни глаз устремились на елку, на которой горели редкие свечи. Хор запел: «Тихая ночь, святая ночь…» С короткой речью выступил уполномоченный «Союза немецких офицеров».

Потом началось богослужение. Я вышел во двор, на мороз. С темного неба светили мириады звезд. Они светили и мне, и дорогим мне людям: моей жене, моему сыну.

Мысленно я перенесся в родной дом. Как там Эльза и Хельмут? Живы ли они, здоровы ли? А как поживают мои родители в Штутгарте? Интересно, где сейчас мой брат?

Беспокойство за родных слилось с тревогой за товарищей, за родину, к границам которой приближался шквал огня и смерти, угрожая всей Германии новым Сталинградом.

Комитет «Свободная Германия» указал мне новый путь. Значительно выросло и число членов «Союза немецких офицеров». В лагере все заметнее стал раскол между прогрессивно и консервативно настроенными офицерами. Фанатичные нацисты подняли голову. В одной из комнат они даже пели гимн «Хорст Вессель». Приверженцы Гитлера всячески старались оказать давление на тех, кто симпатизировал движению «Фрайес Дойчланд». А когда в начале января 1944 года Национальный комитет начал пропагандировать в газете «Фрайес Дойчланд» решение конференций в Москве и Тегеране, выступая за суверенитет Австрии, началась буквально травля антифашистов. Прибывшая из Лунева делегация военнопленных во главе с генералами Латманом и Шлемером была «подавлена» морально. Террор против прогрессивно настроенных пленных отрицательно повлиял на колеблющихся.

Я это почувствовал на приеме одного инженера. Он попал в плен под Сталинградом, а до этого состоял в организации «Тодта». Мы довольно часто беседовали с ним, и он полностью одобрял деятельность комитета.

— Я, разумеется, согласен с вами, — сказал он мне перед самым Рождеством. — Однако я не хотел бы быть просто попутчиком. Я хочу еще раз сам изучить все материалы и подумать, как я лучше могу вам помочь. Завтра, самое позднее, послезавтра я приду к вам…

Когда же в конце января я напомнил о его обещании, инженер смутился.

— Знаете ли, — начал он, — все это довольно сложно. Меня несколько смущает отношение вашего комитета к Австрии.

— А почему? Ведь Национальный комитет довольно ясно объяснил, что Австрия в 1938 году была насильственно присоединена к рейху. Теперь же австрийцы сами должны решать свою судьбу. Вы разве с этим не согласны?

— Вы знаете, я об этом много думал. Когда я вернусь домой, мне, как архитектору, работы хватит. Разрушенного везде много, и все нужно заново восстанавливать. Так что зачем мне ломать голову из-за какой-то политики? Я хочу пожить спокойно.

Пожав мне руку, он удалился.

В феврале газета «Фрайес Дойчланд» сообщила о событии, которое взбудоражило весь лагерь. Это было сообщение о том, что западнее Черкасс, на Днепре, под Корсунь-Шевченковским 28 января 1944 года были окружены десять немецких дивизий. Трагедия, случившаяся с нами зимой 1942–1943 годов на Волге, повторилась. Как и год назад, советские ударные части взяли немецкие войска в клещи. От берегов Днепра до Шендеровки было семьдесят километров, то есть точно такое же расстояние, как от Сталинграда до Мариновки. Среди окруженных войск оказался 11-й армейский корпус — преемник разгромленного под Сталинградом корпуса генерал-полковника Штрекера. Попали в котел вновь сформированная 389-я пехотная дивизия и части 14-й танковой дивизии. Как и под Сталинградом, для обеспечения попавших в котел войск был выделен 8-й авиационный корпус. Однако и здесь это обеспечение не было налажено. Гитлер же строго-настрого запретил войскам сдаваться в плен.

Танец смерти 6-й армии повторился!

Национальный комитет и «Союз немецких офицеров» послали на фронт большое число своих уполномоченных. В части 1-го и 2-го Украинских фронтов были откомандированы полковник Штайдель, майор Энганбрехт, лейтенант Когельген и другие. Они выступали по радио, писали листовки и открытые письма окруженным. Они говорили о том, какой урок следует извлечь из поражения под Сталинградом, рассказывали о безнадежном военном, политическом и экономическом положении гитлеровской Германии.

Наши уполномоченные фактически вели ожесточенную борьбу за жизнь немецких граждан. В результате их деятельности восемнадцать тысяч человек сдались в плен и тем самым избежали бессмысленной гибели. Но среди войск, попавших в котел, были одна танковая дивизия СС и одна бригада СС. А они, вернее, их командиры, казалось, готовы были пойти на любое безрассудство, лишь бы не плен. Но у них фактически не было ни артиллерии, ни танков.

Поле битвы представляло собой настоящее кладбище. Кругом — множество трупов. И среди них — труп командира 11-го армейского корпуса генерала Штемермана. Некоторые предполагали, что его застрелили по приказу эсэсовского генерала Гилле. Очевидцы утверждали, что Штемерман не хотел подчиниться приказу фюрера.

Восемнадцать тысяч солдат пошли по пути, указанному Национальным комитетом, и остались в живых. Но пятьдесят пять тысяч поплатились своей жизнью по вине Гитлера и неистовых генералов.

К окруженным под Корсунь-Шевченковским часто обращались по радио немецкие борцы за свободу, находившиеся в Советском Союзе. В феврале и марте 1944 года газету «Фрайес Дойчланд» ждали в Елабуге с особым нетерпением. Неужели окруженные не внемлют голосу разума? Неужели они не прислушаются к голосу Национального комитета?

Национальный комитет добился лишь частичного успеха. Генерал Штемерман, здраво оценив создавшееся положение, заявил своим солдатам, что попытка совершить прорыв безнадежна и неминуемо приведет к катастрофе. За это эсэсовский генерал Гилле отстранил его от командования, так как строго придерживался правила фюрера «Мы никогда не капитулируем!». Генерал-фельдмаршал Манштейн и генерал танковых войск Хубе, войска которых были вне котла, тоже остались верными сторонниками Гитлера. Таким образом, трагедия немецких войск под Корсунь-Шевченковским снова показала, что ответственные гитлеровские генералы не способны порвать с фюрером.

Начался развал восточного фронта. Из решений Тегеранской конференции мы узнали, что уничтожение гитлеровского режима будет осуществляться комбинированными ударами с востока, запада и юга.

Новая ситуация потребовала от Национального комитета сменить лозунг об отходе войск вермахта к границам рейха на лозунг о создании свободной и миролюбивой Германии. Антифашисты призывали к решительным действиям: прекращать сопротивление и переходить на сторону Национального комитета «Свободная Германия». Этот призыв указывал солдатам и офицерам ясную политическую цель: сдаваясь в плен, вы не просто сдаетесь в плен, а делаете очень важный и ответственный шаг для того, чтобы поскорее покончить с войной, свергнуть в Германии гитлеровский режим и приступить к строительству новой, свободной Германии. Этот лозунг призывал немецкий народ решительно выступить против фашизма и войны. Этот лозунг стал общим лозунгом всех антифашистских сил до самого конца войны.

Но закоренелые нацисты лагеря не собирались искать виновников катастрофы Германии. Они упорно стояли за гитлеровский режим. Они ненавидели Советский Союз и антифашистское движение в Германии. И они продолжали петь фашистскую песню: «Мы будем маршировать дальше, если даже все будет трещать по швам…»

Между тем над Германией нависала серьезная угроза. Возникал вопрос: что же будет, если Красная Армия и ее западные союзники вступят в города Германии? Что же станет с Германией?

— Что с вами? — спросил меня как-то политинструктор Фриц Книтель. — Почему у вас такой мрачный вид?

Я попытался объяснить, что со мной происходит:

— Почти год назад Национальный комитет обратился к солдатам с призывом покончить с войной, но война все продолжается, хотя абсолютно ясно, что для Германии она безнадежно проиграна. Каждый день война уносит тысячи жизней. Над городами Германии летают бомбардировщики противника. А тактика «выжженной земли» в неимоверных размерах увеличивает вину Германии. И мы ничего не можем изменить, не можем прекратить эту трагедию.

— Человек, занимающийся политикой, должен иметь терпение, — ответил мне инструктор. — Вы требуете от Национального комитета, чтобы он в течение каких-нибудь нескольких месяцев сделал чудо — разубедил бы армию и народ. Вы забываете, что нацисты отравляли их ядом своей пропаганды больше десяти лет. А действенность Национального комитета вы, видимо, почувствовали на себе самом.

— Но я думал, что катастрофа наших войск на Волге, на Дону и под Курском должна ускорить процесс изменения взглядов, — перебил я инструктора.

— Вы имеете в виду некоторых лиц из нашего лагеря, которые все продолжают верить Гитлеру. Не всем сразу вложишь правду в голову. Мы, коммунисты, несмотря ни на что, не теряем веры в дело рабочего класса.

— Я удивляюсь стойкости коммунистов и завидую их решительности.

— Гитлеровский режим будет свергнут. Война кончится, — убежденно сказал Книтель. — И чем больший вклад в это дело внесут сами немцы, тем лучше будет послевоенное устройство Германии. Именно поэтому коммунисты и считают самой насущной задачей нашей нации активизацию немцев. И мы свергнем Гитлера не только потому, что он проиграл войну, а потому, что он ее развязал.

На лице политинструктора застыло выражение решимости.

— Захватнические войны — это бедствие нашей нации. Мы должны создать такие условия в Германии, чтобы сделать невозможным в дальнейшем подготовку таких войн. Поэтому Национальный комитет в своем манифесте выступает за создание сильной демократической власти. Время в плену нужно использовать для учебы. Необходимо изучить основы марксизма-ленинизма. А уж потом вы сами решите, по какому пути вам идти.

— Я уже сделал выбор, но, откровенно говоря, без соответствующей подготовки приходится трудно. Литературы так много, что легко запутаться.

Книтель улыбнулся.

— Вам можно помочь. Слышали про антифашистскую школу в Красногорске? Ближайшие курсы начинаются в мае. Так что подумайте об этом.

Антифашистская школа!

Группа офицеров из нашего лагеря, в том числе и Гельфрид Гроне, в октябре 1943 года уехала в Красногорск. Курсы были шестимесячные, так что скоро должен быть новый набор. Само собой разумеется, я очень хотел попасть в эту школу.

Спустя некоторое время я встретил в клубе одного преподавателя из красногорской школы. Это был уже немолодой, лет пятидесяти, мужчина с седой шапкой волос над высоким лбом. Звали его Герман Матерн.

— Мне сказали, что вы хотите поехать учиться в антифашистскую школу? — спросил он меня, как только я подошел к нему.

— Я хотел бы получить правильное представление о немецкой истории и познакомиться с основами марксизма-ленинизма.

— Желание учиться — похвальное желание, — сказал мой собеседник. — И правильное представление о немецкой истории вы получите. Однако марксизм-ленинизм — это мировоззрение рабочего класса, мировоззрение, которое предусматривает коренное изменение мира путем политической борьбы. Вас это не пугает?

— Мои родители ничего не знали о марксизме, хотя ни фабрик, ни земли у нас не было. Но я плохо знал жизнь. И теперь у меня нет никакого желания еще раз попасть в беду из-за собственного неведения. За последнее время я познакомился с некоторыми произведениями марксизма. Они открыли мне глаза. Они же и разбудили во мне желание учиться.

— Ну что ж, хорошо, посмотрим.