«Бери шинель, пошли домой»
«Бери шинель, пошли домой»
В жизни Леонида Быкова песня играла особую роль. Как человек по-настоящему музыкальный, он понимал, насколько важна она в кино. Он прекрасно разбирался в музыке, что продемонстрировал и в обеих своих военных лентах, щедро цитируя мелодии и песни, родившиеся как во время войны, так и после нее. Причем большинство из них пришло к нам с экрана: «Я сегодня до зари встану», звучащая в финале ленты «В бой идут одни «старики», «Бери шинель, пошли домой» в «Аты-баты, шли солдаты…»... И это не случайность, а вполне осознанный режиссерский прием. Быков не боится вспоминать, не боится цитировать чужие воспоминания – в этом умении переосмыслить их, тоже сила и обаяние его картин.
Вот что рассказывал композитор Валентин Левашов в интервью «Красной звезде» 29 июня 2005 года: «Вскоре после выхода на экран картины «От зари до зари» у меня в квартире раздался неожиданный звонок из Киева. Звонил мой друг, известный киноартист и режиссер Леонид Быков.
Л. Быков в это время работал над фильмом «Аты-баты, шли солдаты». Как выяснилось из дальнейшего разговора, он по радио услышал мою песню «Бери шинель, пошли домой». Она ему очень понравилась, и он под нее уже снял сотни метров пленки. Звонок его был не чем иным, как предложением мне стать композитором фильма.
Когда я ему сказал, что песня «Бери шинель» уже звучит в фильме «От зари до зари», то просто сердцем почувствовал, как он побледнел. Ну, а если точнее, то он просто лишился дара речи.
Минут пять продолжалось молчание, а потом он сказал: «Я позвоню дня через два…» Звонок состоялся. За эти два дня он успел взять из проката фильм «От зари до зари», просмотрел его и… все-таки не отказался от своей творческой идеи. Только спросил: «Ну, что мне делать, посоветуйте?..» Я хорошо понимал его чувства и потому, после короткого раздумья, посоветовал пригласить в качестве композитора другого автора, а песню «Бери шинель» оставить, указав в титрах ее авторов.
Так он и поступил. Спасибо ему за это от имени песни, у которой сложилась такая счастливая судьба».
Георгий Дмитриев, композитор: «Личное знакомство мое с Леонидом Федоровичем Быковым относится к периоду работы над картиной «Аты-баты, шли солдаты…»… Оживленный, окруженный людьми, Леонид Федорович появился в гостинице, где я его ожидал. Чувствовалось, что, несмотря на трудности, дело ладится. Я подошел к нему, обратился, на что он с простодушной хитрецой ответил:
– Так вы меня знаете?
– Кто же вас не знает, Леонид Федорович!
…Вошли в его номер. Леонид Федорович, очевидно, продолжая свои мысли, стал объяснять мне некоторые монтажные переходы:
– Буду монтировать «внахальную»: кровь на снегу и сразу же красные гвоздики у обелиска!
Эта увлеченность своим делом не заслоняла, однако, его редкостной человеческой внимательности:
– Молочка не хотите?
Хотя сценария я еще не читал, но из слов Леонида Федоровича понял заложенную в фильме идею смещений во времени и предложил использовать для таких переходов легкие фоновые звучания синтезатора, ненавязчивые, но по воздействию на зрителя весьма эффективные. Высказал я и еще некоторые практические соображения. Мы быстро поняли друг друга. Помнится, Леонид Федорович говорил о том, что очень ценной в фильме представляется ему монотематическая музыкальная драматургия – сквозное развитие единой музыкальной темы, говорил и о том, чего не принимает: «Не люблю, когда на экране любовь, а в оркестре в это время звучат скрипки!»
Уезжал я, очарованный благородством и душевной чистотой этого прекрасного человека, воодушевленный предстоящей интересной работой.
Вообще, одним из важнейших профессиональных качеств Быкова-режиссера было, на мой взгляд, совершенно особое умение без каких-либо деклараций и призывов, совершенно ему чуждых, создавать вокруг себя творческую, рабочую обстановку, при которой участники киногруппы делали свое дело увлеченно, не формально. Если же такого отношения Леонид Федорович не видел, сталкиваясь иной раз с равнодушием, недобросовестностью, а то и с непорядочностью, – переживал это всякий раз очень тяжело и очень лично. Все, за что брался, Леонид Федорович делал с душой, вкладывая в дело всего себя. Иначе он просто не умел…
Далее были несколько моих приездов – уже в весенний цветущий Киев: ознакомление с материалом, обсуждение музыкального плана и т. п. В один из таких приездов я сыграл Леониду Федоровичу главную музыкальную тему, которая звучит на титрах, а также проводится в видоизмененном виде еще несколько раз в картине.
Часть музыки я выполнил в ЭСЭМ – экспериментальной студии электронной музыки на синтезаторе «Синти-100». С самого начала Леонид Федорович горячо одобрял и всячески поддерживал весьма нетрадиционную тогда идею электронной музыки, но вместе с тем волновался и беспокоился, не представляя себе до конца ее возможностей, характера, эстетического и драматургического эффекта.
Основной областью применения электронной музыки в фильме намечалась большая сцена боя группы советских солдат с вражескими танками. Для того чтобы посмотреть ее с выполненной мною в Москве музыкой, нужно было смонтировать и расставить соответствующие звуковые «слагаемые» на несколько пленок, сделать немало другой подготовительной работы, чем я и занимался с монтажером картины Шурой Голдабенко отдельно от Леонида Федоровича. Мы условились с Быковым, что он познакомится с «продукцией» в уже более или менее готовом виде.
Впоследствии Леонид Федорович рассказывал, что один раз он все-таки не выдержал и, воспользовавшись моим кратковременным отсутствием, попросил Шурочку дать ему послушать что-нибудь на монтажном столе. Услышав нечто похожее на «мяу», он в смятении покинул монтажную, но виду не подал, хотя и решил про себя, что будет вынужден обойтись одними шумами.
Перед показом электронной музыки (он проходил в зале перезаписи) мы оба шутили: он – чтобы смягчить для меня удар вероятной неудачи (было само собой разумеющимся, что никакая личная приязнь или неприязнь не способны заставить его покривить душой – тем более в вопросе творческом, а следовательно, для него лично самом важном и дорогом), я – чтобы, по возможности, облегчить ему ожидание, отвлечь от тягостности внутреннего беспокойства и напряжения. Показ прошел отлично, многослойные обобщающие звучания синтезатора органично сливались с изображением, и в дальнейшем мало кто даже догадывался, что вся эта более чем десятиминутная сцена в звуковом отношении построена исключительно на электронной музыке. Отвозя меня в гостиницу, Леонид Федорович говорил, что электронные звучания преследуют его и мерещатся в каждом бытовом шуме.
Поводом для юмора стало требование музыкальной редакции сдать партитуры… электронной музыки. Сидя в монтажной, я изготовил нечто наукообразно-заумное, Леонид Федорович подтвердил, что с партитурами знаком и полностью их одобряет. Отсюда же произошла юмористическая его затея представить и классифицировать «использованные инструменты». Леонид Федорович сделал рисунки, были разработаны соответствующие названия – в результате возникли «вибродолб», «судьботык», «утюрган» и т. п., сделаны примечания. Связь звучания «инструментов» с их кодовыми названиями была всем своим совершенно понятна, и этот жаргон помогал нам в работе во время перезаписей.
Вспоминается и другой образец нашего юмора. Я жил тогда в небольшой гостинице, кажется, Академии наук. Леонид Федорович по утрам заезжал туда за мной, а после работы иногда заходил ко мне к великому интересу работавших там сотрудниц. Однажды мы появились там втроем с директором фильма и как бы по-деловому, занятые своими соображениями, стали измерять ширину входной двери, лестницы, при этом негромко переговариваясь: «Колонну придется снести» и т. п. Сотрудницы, прислушивающиеся к этим нашим разговорам, понимали, что затевается нечто недопустимое, но и не знали, как реагировать. А мы поясняли, что мне требуется в номере рояль, а чтобы его внести, необходимы некоторые предварительные работы. Мы успокаивали обеспокоенных сотрудниц, что все расходы возьмет на себя киностудия и т. п. Светлые, незабываемые дни!
Остановившись, быть может, излишне подробно на этой, конечно же, далеко не самой главной стороне нашего общения, мне менее всего хотелось бы представить Леонида Федоровича эдаким беззаботным весельчаком, помышляющим лишь о шутке, розыгрыше. Нет, разумеется. Просто Леонид Федорович был удивительно естественным, живым и светлым человеком. Все эти юмористические эпизоды – не более чем редкие отдушины, возникавшие лишь тогда, когда немного «отпускало», когда Леонид Федорович ощущал, что его усилия в чем-то оправдываются, что-то получается, когда отвлекался от многочисленных и многообразных своих забот, позволял себе ненадолго расслабиться.
Ничто не давалось ему легко, «играючи», ему приходилось труднее, чем многим. Однако он не искал ничьего сочувствия, никаких легких путей, многое и много переживая в себе, лишь приоткрываясь в чем-то перед близкими по духу людьми».
Данный текст является ознакомительным фрагментом.