Глава V

Глава V

Искусство кузнеца, искусство человека, обращающего камень в железо, — ремесло трудное, почетное и загадочное. Секреты его строго охраняются посвященными, а посвященные эти пользуются недоброй славой. Как и все люди, часто общающиеся с духами — а ведь кто, кроме духов, помогает кузнецам обратить красный камень в благородное железо! — они внушают окружающим суеверный страх, а случайная встреча с кузнецом не предвещает удачи…

Давняя это история — столь давняя, что люди уже и не помнят толком, происходило ли это на самом деле или только пригрезилось кому-то. Стада племен нгуни паслись тогда далеко на севере, а соседями нгуни были могучие и воинственные народы, которыми правили грозные и жестокие цари. Воинов у них было больше, чем звезд на небе, чем травинок в вельде. И никто не мог противостоять этой силе, ибо цари ради власти запродавали себя злым духам и приносили им человеческие жертвы. А злые духи взамен обучили царей искусству обращать хрупкий камень в упругое и покорное в умелых руках железо. Но только мало кому было пользы от этого царского ремесла. Вооруженное железным оружием войско их легко опрокидывало отряды храбрейших воинов, и не помогали против копий с железными наконечниками ни отвага воина, ни мудрость пастуха, ни хитрость и смекалка охотника. И пришлось племенам нгуни собирать скот свой, жен своих и домашнюю утварь и бежать на юг, чтобы спастись от полного уничтожения. И долго еще народы нгуии охотились на зверей и сражались с врагами деревянным и каменным оружием. Много лет скитались они, пока добрались до здешних мост, но и тут пришлось вести им долгую борьбу с бушменами — низкорослыми людьми, которые не любят пристального взгляда и убивают врагов своих заговорами. Здесь научились нгуни строить краали для защиты от диких зверей и незваных гостей. Но много гибло охотников и воинов, потому что вступать в поединки со львами или леопардами им приходилось с простыми деревянными копьями.

И вот в те далекие времена появился в этих краях странный незнакомец. Дурной это был человек, и злоба руководила всеми его поступками. Был он царским сыном могущественного северного народа, того самого, от которого достаточно натерпелись люди нгуни. Много дурного совершил он в родных краях, свергнув с престола отца, долго и жестоко боролся потом за власть со своими братьями. Но не на пользу пошли ему злые дела. Войска его были разбиты, а сам он, как преследуемый охотниками зверь, бежал в эти далекие земли.

Долго скрывался он в лесах, куда без крайней нужды не заходят люди нгуни, и только изредка попадался на глаза жителям близлежащих краалей. А потом, облюбовав укромное местечко на лесной опушке неподалеку от бьющего здесь родника, он занялся хитроумным своим ремеслом. То ли помогали ему лесные духи, то ли действительно велико было искусство царского рода, но наконечники для копий, выкованные им, были прочными и никогда не ломались. Не только скот, но и лучших юношей и девушек потребовал он в обмен на свои смертоносные изделия. Очень рассердили людей нгуни его непомерные требования, да не обойтись им было без доброго оружия в сражениях с многочисленными врагами. Вот и пришлось им идти на поклон в логово кровожадного и алчного царского сына.

Скоро крааль его стал самым богатым в этих краях. Много было у него сыновей, и смешалась кровь далекого царского рода с кровью народа нгуни. Но ревниво оберегали тайну своего мрачного ремесла его потомки, от отца к сыну передавая секреты. И смешали они нравы и обычаи добрых и справедливых жителей вельда с жестокими обрядами северных людей. Вот почему и по сей день не любят люди приближаться к краалям кузнецов, а если уж выпадет такая нужда, то отправляются туда не иначе как испросив заступничество духов предков в этом опасном предприятии.

Если прикинуть все эти соображения, станет понятно, что задуманный Чакой визит в крааль Нгоньямы был делом довольно-таки рискованным и необычным. Поэтому-то, когда он, отпросившись у Бузы па несколько дней, пустился в путь, вооруженный тремя тяжелыми копьями для охоты па буйволов и своим огромным щитом, друзья провожали его с тяжелым чувством.

Крааль Нгоньямы раскинулся в пустынной местности, окруженной мрачным и таинственным лесом. Без колебаний вошел Чака в ворота крааля и с достоинством поздоровался с жителями его, которые, изумленные необычным визитом, удивленно уставились на него. Окинув взглядом внутренние постройки, он сразу же направился к большой хижине, у входа в которую восседал мужчина средних лет с кольцом на голове. Чака безошибочно угадал в нем главу крааля.

Подойдя, Чака в соответствии с обычаем приветствовал его словами «Сакубона, баба» («Мы видим тебя, отец») и молча застыл перед ним.

Незнакомец помолчал несколько мгновений, внимательно изучая пришельца, а затем ответил: «Сакубона».

И опять, выдержав приличествующую в таком случае паузу, глава крааля осведомился о здоровье пришельца, на что тот учтиво ответил и, в свою очередь, задал аналогичный вопрос.

Затем хозяин поинтересовался, далеко ли держит путь его гость, что по правилам вежливости, которые не допускают прямых вопросов, давало наконец Чаке возможность представиться. Такая беседа велась еще некоторое время, однако цель визита все еще не затрагивалась в разговоре.

Нгоньяма, человек опытный и наблюдательный, мог бы за это время попять, что перед ним стоит человек не вполне обычный. Правда, это было ему понятно с самого начала, так как обычный человек и вовсе не решился бы на такой визит. Величавое достоинство молодого воина, его несомненно огромная сила, щит с многочисленными отметинами вражеских копий — все это говорило о том, что перед ним стоит искушенный воин, но робеющий перед лицом врага и привычный как равный вести беседу с высшими. И, несмотря на то, что па пришельце не было ни клочка леопардовой шкуры, кузнец понял, что перед ним либо вождь, либо сын вождя — явление нередкое в эти времена смут и взаимных распрей.

Когда же Чака наконец рассказал ему о цели своего визита и о своих заботах, кузнец и сам заразился его горячностью. Он тут же согласился, что наносить удары в ближнем бою метательным копьем не имеет смысла — слитком уж оно легкое и хрупкое. Сначала он предложил переделать для этой цели исипапа — одно из тяжелых копий, принесенных Чакой, которые используются для охоты на буйволов, но гость его тут же сказал, что он уже перепробовал все виды существующих копий и что ради простой переделки копья он не стал бы обращаться к столь прославленному мастеру. Ему требуется копье, которого еще никто не видывал в этих краях, копье совершенно новое. Копью этому предстоит сыграть большую роль, и поэтому ему следует придать особую форму в строгом соответствии с указаниями Чаки.

В результате ожесточенного спора, в ходе которого кузнец позабыл о своей профессиональной важности, а Чака — о своем юном возрасте, они пришли к выводу, что наконечник колья нужно сделать в виде клинка шириной примерно в три пальца, равномерно сужающегося к острию, и длиною в руку, от кончиков пальцев до локтя. Древко копья должно быть достаточно массивным, а соединение наконечника с древком особенно прочным.

Наступило время ужина, и только за обильной трапезой хозяин крааля вновь обрел свою прежнюю невозмутимость. Досадуя на то, что в увлечении он позволил себе спорить как мальчишка, Нгоньяма принялся толковать о больших затратах, которые ему придется сделать ради создания нового оружия. Ведь если при изготовлении обычного копья общепринятого вида иногда можно и пренебречь кое-какими обрядами, то теперь при выполнении заказа Чаки необходимо совершить абсолютно все обряды, чтобы заручиться поддержкой духов в этом важном начинании. На этот раз никак нельзя пользоваться металлом, побывавшим в употреблении, а это означает, что придется делать новую плавку в новой плавильной печи и с новыми мехами.

По мере того как кузнец говорил о предстоящих ему расходах, лицо Чаки все более омрачалось. Ему, никогда в жизни не владевшему собственным стадом, любая цена была высокой, и он не на шутку встревожился, что невозможность расплатиться с Нгоньямой может окончательно сорвать задуманное дело.

Однако Нгоньяма не зря славился не только своим кузнечным искусством, но и умением разбираться в людях. Сидящий перед ним юноша явно не богат, и тем не менее он задумал дело, которое, приведи оно к успеху, будет залогом богатства многих краалей. Да и на новый вид копья, сделанного в соответствии с его указаниями, наверняка найдется впоследствии немало более состоятельных заказчиков.

— Но ты не горюй, человек народа зулу, — неожиданно прервал свои сетования Нгоньяма, — за это копье ты пригонишь мне одну-единственную телку, да и ту ты пришлешь мне в любое удобное для тебя время.

Приготовления к новой плавке были начаты утром следующего же дня. Нгоньяма разрешил Чаке наблюдать за всеми стадиями появления на свет нового оружия. Но Чака не стал злоупотреблять доверием кузнеца и, как только была изготовлена плавильная печь, вернулся в свой полк. Через пять дней он снова повторил свое путешествие и прибыл в крааль Нгоньямы как раз в тот момент, когда кузнец собирался приступить к окончательной отделке наконечника. С первого же взгляда на заготовку Чаке стало ясно, что Нгоньяма отлично понял и воплотил в металле его замысел. Клинок наконечника получился именно таким, какой требовался, — массивный, достаточно длинный и широкий. Наконечник был готов. Оставалось только соединить его с древком, а это тоже немаловажная операция — ведь от прочности соединения зависит надежность оружия. Нгоньяма, оказывается, продумал и это. Для древка он уже заготовил молодое деревцо с прочной и упругой древесиной красноватого цвета. Отрезав кусок указанной Чакой длины, он раскаленным прутом проделал в торце его отверстие и залил его соком какого-то луковичного растения, а затем, нагрев черенок клинка, вставил его в подготовленную выемку. Постепенно охлаждаясь, сок затвердел и прочно закрепил черепок. Место соединения туго обмотали лубяными нитками, а сверху натянули кожу, снятую с хвоста только что забитого быка. Высохнув, кожа еще туже стянула древко, а оставшаяся на ней шерсть не давала скользить руке. Да, такое оружие не подведет в бою!.. Но теперь Чаку волновало другое. И когда наконец он высказал свои опасения, Нгоньяма понял, что не зря назначил он столь низкую цену за свой тяжкий труд — ведь не успев нарадоваться только что рожденному ассегаю, юноша народа зулу осведомился, неужто на изготовление сотни таких копий Нгоньяме понадобится целых три года. Да, на этот раз Нгоньяма сделал ставку на нужного быка! Чуть приоткрыв завесу таинственности, покрывающую кузнечное ремесло, он объяснил будущему вождю — теперь он уже не сомневался в высоком предназначении гостя, — что строгое соблюдение всех обрядов необходимо только при рождении новой разновидности оружия, а такое случается нечасто. В дальнейшем копья того же вида можно будет изготовлять и без соблюдения всех этих формальностей. Нгоньяма понял, что вскоре ни один из кузнецов племени мбонамби не останется без дела.

Копье, изготовленное Нгоньямой, было испытано при весьма благоприятных для Чаки обстоятельствах. Пунгаше, старый противник Сензангаконы, одерживая неизменные победы над более слабыми соседями, настолько уверовал в свою непобедимость, что перестал считаться с могуществом мтетва, и Дингисвайо решил сбить с него спесь. Вождь мтетва лично возглавил сведенные в одну бригаду полки Изи-цве и У-Енгондлову. Цель похода держали в тайне, и Чака начал догадываться о ней только тогда, когда они достигли реки Умлатузи и ему все чаще стали попадаться знакомые еще с детства места и. названия краалей. В душе он не имел бы ничего против, если бы экспедиция эта была направлена против зулу, но, прикинув в уме число воинов мтетва, сообразил, что бой предстоит с более серьезным противником.

Когда стемнело, воины мтетва ускоренным маршем двинулись вперед и вскоре достигли крааля Пунгаше. То, что Дингисвайо решил покарать именно бутелези, Чака счел добрым предзнаменованием. Ему давно уже было известно, что отец его, устав от поражений, которые Пунгаше наносил ему с обидным постоянством, назначил наследником Бакузу, сына своей десятой жены Сондабы, взятой им из племени бутелези. Может быть, духи предков сделают так, что Чаке удастся столкнуться с братом в бою, и тогда их отцу придется только пожалеть, что он не назначил своим преемником более достойного. В исходе же этой встречи, как, впрочем, и в исходе предстоящего сражения, Чака не сомневался.

Однако на этот раз проверенная тактика Дингисвайо не оправдала себя — Пунгаше проявил осмотрительность и не дал захватить себя врасплох. Когда воины мтетва, соблюдая величайшую осторожность, окружили наконец его крааль, оказалось, что западня пуста.

И все же скрыться от карающей руки Дингисвайо Пунгаше так и не удалось. Высланные во все стороны разведчики вскоре обнаружили бутелези, затаившихся в узкой долине реки, примерно в двухчасовом переходе от крааля. Полки мтетва стремительным маршем двинулись на сближение с противником.

Дальше все пошло по заведенному порядку. В последовавшей стычке Пунгаше потерял пятьдесят из своих шестисот воинов и, уплатив дань скотом, покорился Дингисвайо.

Однако напрасно Чака предвкушал поединок с наследником Сензангаконы. Ведь он никогда так и не видел своего сводного брата, а следовательно, и узнать его не имел никакой возможности. И хотя новый ассегай его изрядно поработал, то обстоятельство, что Бакуза пал именно в этом бою, было делом простой случайности. И все же сражение это сыграло в судьбе Чаки большую роль. Важно было уже то, что Дингисвайо впервые увидел Чаку в деле. Вождь мтетва не только отдал должное доблести и мужеству юноши, но и разгадал скрытый в нем полководческий талант. Молодой воин был назначен командиром сотни и получил десять голов отборного скота. Значение этого боя, по крайней мере для Чаки, не исчерпывалось этими наградами. Сензангакона, его отец, после разгрома, учиненного бутелези, без присущих ему колебаний полностью подчинился Дингисвайо, а это означало, что теперь он не только станет прислушиваться к советам вождя мтетва, но и будет вынужден подчиняться его приказам.

Дингисвайо правильно рассудил, что не имеет смысла сворачивать так удачно начатый поход, не приведя в покорность и остальных соседей бутелези. Войско мтетва двинулось на Кали, сына Шапду, вождя эма-мбатени. Племя это успело скрыться на недоступной вершине горы Нтлазаче, что и спасло его от разгрома, но тем не менее во время прочесывания окрестностей был обнаружен и убит Нкомо, младший брат Кали.

Неожиданно свернув со своего пути влево, мтетва захватили врасплох Ньяныо, сына Согиди, вождя младшей ветви племени зламини. Вождь умер от ран, а племя признало верховенство мтетва. Затем, форсировав реку Умбекулози, мтетва добрались до Веси-Зиба — крааля Донды, вождя племени кумало. Тот, видя явное превосходство мтетва, подчинился их власти, так и не решившись принять бой…

Отметив отличившегося в сражении с бутелези Чаку, Дингисвайо продолжал пристально следить за его действиями на протяжении всей кампании. Его сотня решила исход большинства сражений, последовавших за битвой с бутелези, и это вовсе не потому, что остальные командиры уклонялись от боя. Несмотря на юношеский азарт, Чака не теряет из виду общую картину боя и появляется именно там, где он бывает нужнее всего. Если этот юноша не сорвется, ему вскоре можно будет поручить и полк.

Понравился Дингисвайо и Нгобока, но относительно него у вождя мтетва были свои планы. Что проку назначать его командиром сотни или даже тысячи — в армии мтетва и без него хватает способных военачальников, а то, что он по нраву может претендовать на место вождя племени сокулу, — обстоятельство весьма благоприятное. Пусть еще послужит, пусть заведет здесь побольше друзей, пусть убедится в могуществе мтетва и привыкнет считать дело мтетва своим собственным делом, и тогда, но только тогда, полезно будет помочь ему стать во главе родного племени. Это не потребует значительных затрат и даст Дингисвайо преданного и мужественного союзника. Чака полагал, что теперь мтетва повернут на юго-восток и расправятся с такими племенами, как цубе, цуну или тембу, но Великий решил иначе. Дингисвайо великолепно знал, что на севере крепнет сила ндвандве. Звиде, их вождь, пусть и разбитый в свое время Дингисвайо, несмотря па заверения в дружбе, напряженно следит за каждым шагом вождя мтетва и, стоит тому только оступиться, немедленно нанесет предательский удар в спину. Племя у Звиде многочисленное, и только дисциплина и отличная выучка полков мтетва обеспечивают им превосходство. С юга владычеству мтетва если и не угрожает, то, во всяком случае, успешно противостоит племя гвабе во главе с Пакатвайо. Гвабе далеко не так сильны, как мтетва или ндвандве, но, присоединившись к тем или другим, могут существенно изменить соотношение сил. Нет, пока что Дингисвайо не следует прибегать к крайним мерам, ему нужно добиваться объединения племен нгуни преимущественно мирным путем. Поэтому, не слушая советов горячих голов, вождь мтетва велел возвращаться домой.

Сотня Чаки на пути в родные места свернула к краалю Нгомаана, где командир ее намеревался рассказать о своих подвигах, а может, и просто покрасоваться перед близкими во всем блеске своего нового чина. Здесь, однако, вместо радостных объятий и веселой пирушки воины узнали о беде, невесть откуда свалившейся на самого Нгомаана и на всю округу. Не так давно в этих местах построил себе крааль незваный пришелец, который не только не испросил у старейшин разрешения на это, но и стал нападать на соседские стада и уводить скот. Буйный нрав и гигантский рост укрепили за ним прозвище Безумного великана. Нгомаан послал к нему нескольких воинов, дабы одернуть наглеца, но тут оказалось, что человек этот способен сражаться как разъяренный буйвол или носорог. К тому же и бой он ведет невиданными среди нгуни приемами. Вооружившись тяжелым топором с рукоятью из полированной слоновой кости, — второй топор и щит для отражения метаемых в него копий он держал в левой руке — Великан ринулся на подошедших воинов, и только кое-кому из них удалось спастись бегством. Из рассказов этих беглецов следовало, что человек этот одержим духами, а накурившись конопли, он забывает о всякой осторожности и атакует врагов, не считаясь с числом их. Все свято уверовали в правдивость их слов, а у Нгомаана не было под рукой достаточного количества воинов, чтобы еще раз испытать, так ли уж могущественны духи, помогающие пришельцу.

Вот эти невеселые новости Нгомаан и поведал Чаке, когда тот прибыл к нему доложить о своем возвращении. Старейшина округа попросил дать ему воинов, чтобы предпринять еще одну попытку избавиться от незваного гостя. Искреннее горе старого друга, а главное, какая-то обреченность в тоне всегда столь спокойного и рассудительного Нгомаана, опытного и в бою и в управлении округой, произвели тягостное впечатление на молодого воина. Нет, это не дело направлять своих воинов на рискованное предприятие под руководством другого, пусть даже прославленного индуны. Во главе их пойдет сам Чака. Этим он уплатит хотя бы малую часть своего долга народу мтетва. В почтительных выражениях, но весьма твердо Чака так и объявил старейшине, а поскольку дело это не терпит отлагательств, он тут же и попросил заметно повеселевшего Нгомаана прислать ему тех воинов, которые уцелели после злополучной схватки с Великаном.

Прекрасно понимая, что, рассказывая о собственных поражениях, люди обычно склонны преувеличивать силу противника, Чака велел по одному вводить их в хижину, выбранную специально для этой беседы.

Из сбивчивых и путаных рассказов трех изрядно перепуганных обитателей крааля он сделал вывод: его будущий противник и в самом деле обладает недюжинной силой и храбростью, он легко приходит в ярость, и — что самое главное — Великан стремится сойтись с врагом вплотную. Правда, все это Чаке удалось вытянуть из них только после обещания, что им не придется приближаться к краалю Великана. Выйдя наконец из хижины, он снова обсудил предстоящее дело с Нгомааном, пригласив заодно и Нгобоку с Мгобози. После недолгого, по горячего спора, в ходе которого Мгобози вдруг потребовал, чтобы бой с Великаном был поручен именно ему, более осторожный Нгобока посоветовал вообще не затевать никаких единоборств, а взять побольше воинов и забросать врага копьями еще до того, как тот успеет пустить в ход свой хваленый топор. В конце концов Чака объявил, что поединок будет все-таки вести он, Чака, но поскольку речь идет не о демонстрации молодеческой удали, а об избавлении округа Нгомаана от вредного соседства, он возьмет с собой несколько воинов, с помощью которых и выполнят эту задачу даже в том случае, если Великану все-таки удастся одержать над ним верх.

Поручив уравновешенному Нгобоке отобрать воинов, Чака с Мгобози двинулись к вражескому краалю. По пути Чака еще раз объяснил другу, сколь многим он обязан народу мтетва и лично Нгомаану и почему ему так хочется собственными руками отвести нависшую над ними беду. Но Мгобози, без ревности относившийся к чужой и собственной славе, тут же предложил, не дожидаясь подхода Нгобоки, прикончить Великана, или как там его величают, вдвоем, а потом доложить Нгомаану, что сделал это один Чака. Старейшине это будет приятно, да и Мгобози не придется стоять в сторонке, любуясь доброй схваткой. Нгобока же с его молодцами пригонят отбитый ими у Великана скот к краалю Нгомаана в целости и сохранности — ему ли, человеку из племени сокулу, не знать, как следует ухаживать за скотом. Но тут их догнали остальные воины, и спор этот прекратился сам собой.

К вражескому краалю они подошли только перед самым заходом солнца и собственными глазами видели, как несколько мальчишек загоняли в ворота вернувшееся с пастбища стадо. Чака насчитал всего десятка полтора голов и понял, что рассказы о количестве захваченного Великаном скота явно преувеличены. Он даже немного встревожился, опасаясь, что слухи о силе и непобедимости предполагаемого противника тоже преувеличены, и окажется, что весь этот путь проделан ради встречи с каким-то надутым наглецом. Однако, увидев сидевшего перед воротами крааля человека с рогом дымящейся конопли в руках, он сразу же понял, что, по крайней мере, на этот счет опасения его напрасны. Сидящий казался огромной глыбой из темного камня. Впечатление это, возможно, усиливалось и тем, что лучи заходящего солнца били сейчас Чаке в глаза и лишали его возможности хорошенько разглядеть того. Чака велел сопровождавшим остаться на месте, а сам двинулся к воротам. Великан, не поворачивая головы, выкрикнул какое-то приказание. Тут же из ворот появился мальчик и что-то положил на траву рядом с ним. Услышав за собой шаги, Чака недовольно оглянулся. Конечно же, это Мгобози. Не обращая внимания на сердитый взгляд Чаки, тот протягивал ему запасное копье. «Бери, — сказал он как ни в чем не бывало. — О такую тушу можно свободно сломать и твой ассегай». Улыбался же он при этом настолько благодушно, что Чака просто промолчал и машинально взял протянутое копье. Тем более что препираться было уже некогда — человек, сидевший у ворот крааля, с неожиданной легкостью вскочил и бросился ему навстречу, размахивая не то дубинкой, не то топором, выкрикивая на бегу что-то бессвязное. Только теперь Чака убедился, что, сравнив Безумного великана с атакующим буйволом или носорогом, воины Нгомаана не очень погрешили против истины — тот мчался сейчас прямо на него по склону холма, успевая при этом еще и прикрываться щитом, который, правда, был значительно меньше щитов нгуни, но зато и не сковывал движений. Испытанный прием здесь явно не подходил — гигант просто сшиб бы его с ног при столкновении, и Чака сразу же оценил предусмотрительность Мгобози. Отпрыгнув в сторону, он метнул копье только в тот момент, когда противник пронесся мимо. Удар пришелся вскользь, вспоров вздувшиеся на спине мышцы, однако Великан даже не обернулся. У Чаки мелькнула невероятная мысль, что Великан так и добежит до оставленных в лощине у подножия холма воинов. Но то ли боль в спине, то ли злость на ловко увернувшегося врага сделали свое дело. Шагов через двадцать гигант остановился и недоуменно огляделся. Теперь лучи солнца падали па него, и Чака успел даже разглядеть пузырящуюся у того в углах рта пену. Да ведь человек этот просто пьян! Дым конопли, потребляемый в умеренных дозах, снижает усталость и освежает мысли. Старики, да и молодые воины редко откажутся на досуге от затяжки-другой, но Чаке уже случалось наблюдать, как излишнее потребление этого зелья одних приводит в состояние полного отупения, а у других зато вызывает вспышки беспричинного буйства. Неудивительно, что пришелец этот заслужил у окружающих кличку «Безумного». Постоянным потреблением возбуждающего средства он доводил себя до полного исступления — отсюда и неистовство его в бою, и нападения на соседей. Напору одурманенного коноплей человека следует противопоставить выдержку и холодный расчет. И когда Великан бросился на него, Чака снова увернулся от столкновения с ним, маневрируя, однако, с таким расчетом, чтобы солнце постоянно било тому в глаза. Пусть этот буйвол порастеряет немного прыти перед решительной схваткой. Непревзойденный мастер боя на палках, Чака не сомневался в том, что сумел бы справиться с противником, будь тот вооружен копьем или палицей. Но удар тяжелого топора, которым противник его размахивал, как легкой тростинкой, нельзя парировать ни щитом, ни древком копья. Кроме того, приходилось все время следить за тем, чтобы враг не смог метнуть в него топор. Чака буквально обтанцовывал противника, держа его на расстоянии ассегая и постоянно нанося пусть и неопасные для жизни, но изнуряющие и болезненные мелкие удары.

Великан вдруг прекратил свои буйные атаки, а Чака тоже замер в выжидающей позе. Как каменные изваяния застыли противники в двух шагах друг перед другом, один — высоко занеся боевую секиру, а второй — выставив вперед смертоносное жало ассегая. Пауза затянулась настолько, что, казалось, они побились об заклад — кто кого пересмотрит. Напряжение стало невыносимым, и Мгобози, сам того не замечая, крадущимся шагом стал подыматься к вершине холма, не обращая внимания на предупреждающий шепот Нгобоки, а вернее — просто не слыша его. И тут противники ринулись друг на друга. Плюнув на все запреты, Мгобози огромными прыжками помчался к месту схватки и, подбежав почти вплотную, увидел, что стоять остался только один из противников, а второй лежит распростертый у его ног. И только потом с несказанным облегчением разглядел дрожащий и красный в лучах заходящего солнца знакомый плюмаж из страусовых перьев на голове у стоявшего. Левый бок Великана был прикрыт щитом, и Мгобози, так и не обнаружив раны, решил было, что тот прибегнул к какой-то уловке. Однако, увидев, как в углу рта у того появилась сначала капелька, а потом и струйка крови, он понял, что с Великаном и в самом деле покончено. Он перевел взгляд на Чаку. Друг его стоял неподвижно. Именно эта неподвижность и насторожила Мгобози. Он вдруг заметил, что верхняя часть щита зияет огромной прорехой, и кинулся к другу. Самого беглого осмотра оказалось достаточно, чтобы убедиться — топор Великана, уже пораженного смертельным ударом, успел все же описать роковую дугу и обрушиться на щит, разрубив заодно до кости и предплечье Чаки. Мгобози тут же принялся перетягивать руку в локтевом суставе, чтобы приостановить кровь, которая так и хлестала из широкой раны. Все произошло настолько быстро, что возглавляемые Нгобокой воины только теперь подоспели к вершине холма.

Вражеский крааль решено было предать огню, что же касается его обитателей, то вопрос этот разрешился сам собой — воспользовавшись сгущающимися сумерками, они разбежались по вельду, и занятый раной Чаки Мгобози просто махнул на них рукой. Скот, обнаруженный в загоне, Нгобока поручил присмотру молодых воинов, и в отблесках догорающего крааля они расположились на ночлег с тем, чтобы утром двинуться в обратный путь.

Чаку немного лихорадило. Удар топора пришелся точно по тому месту, где виднелись еще белесыми пятнами рубцы от когтей леопарда. Несмотря на победу над столь грозным противником, его не оставляло чувство неудовлетворенности. Что сделал он в своей жизни такого, чего не сделал бы любой другой? Черная мамба, леопард или этот поединок с Великаном — вот, собственно, и весь перечень его скромных подвигов, а ведь каждый из них чуть было не стоил ему жизни. А что доказал он ими? Пожалуй, только то, что он немного ловче, сильнее или храбрее первого встречного пастуха, охотника или воина. А ведь мать предрекала ему величие и власть. Видимо, понимая шаткость своих надежд, Нанди, мать его, и придумала эту историю о загадочном Исанусси.

Чаке уже давно случалось ловить робкие и почтительные взгляды, которыми награждали его юноши полка Изи-цве. Робость и почтение эти он долгое время относил на счет своих воинских подвигов. Но вот однажды, когда он возвращался к ночному костру с охапкой сухого тростника — дело было в походе, — ему довелось услышать удивительную историю. Поначалу Чака даже не понял, что речь идет о нем, однако, услышав свое имя, прислушался, скрытый от сидящих у костра собеседников ночным мраком. Из рассказов следовало, что в раннем детстве, видимо еще на землях э-лангени, ему явился некий могущественный повелитель духов и в обмен на что-то — Чака так и не понял, на что именно — посулил ему власть над всем сущим. Великий змей — Дух вод якобы тоже одобрил эту сделку, и вот теперь безвестному ранее сыну вождя зулу удача сопутствует во всех его начинаниях. Плата же за все эти благодеяния настолько страшная, что и называть ее опасно, ибо духи эти злы и требуют невиданных жертвоприношений. Только расслышав имя этого загадочного повелителя духов — Исанусси, Чака вдруг вспомнил далекую и тревожную ночь в краале Гендеяны, когда его мать Нанди, охваченная страхом за судьбу сына и вконец измученная свалившимися на нее невзгодами, выкрикивала проклятья и пророчества при жалком свете догорающего очага. Да, именно тогда впервые было произнесено при нем это странное имя — Исанусси. Но тогда оно как-то не запало ему в память. А может, и запало — ведь не зря ему сразу же припомнилась та ночь! Великий змей — Дух вод?.. Как гордилась некогда Нанди убитой им черной мамбой, как часто и по любому поводу заговаривала она о его мальчишеском подвиге! У мтетва же, куда Чака попал почти юношей, поступок этот уже ни у кого не вызывал восхищения. Чего же иного следует ждать от такого рослого и сильного парня! Вот тут-то, по всей вероятности, скромная мамба его детских лет и превратилась в рассказах матери в загадочного Великого Змея. Только тогда Чака понял, почему это Буза вдруг поинтересовался, что это за история произошла у него со змеей. Чака, растерявшись от неожиданного вопроса, не понял, в чем дело, а потом, окончательно смутившись, ответил, что в детстве ему удалось убить черную мамбу. Буза испытующе глянул на него и отпустил, не сказав больше ни слова. А Чака потом еще долго раздумывал, с какой это стати такая безделица могла заинтересовать столь прославленного военачальника. Неужто и до него дошли эти басни?

И если в ту ночь Чака не подошел к костру и не опроверг рассказчика, причиной этому были скорее всего неловкость и смущение. Потом он постепенно свыкся со своей странной репутацией, и его даже забавляли страх и растерянность, отражавшиеся на лицах, когда ему удавалось застать врасплох глазевшего на него новичка. Что проку объяснять всем и каждому, что не было ни Исанусси, ни Змея — ведь его никто о них и не спрашивал. Сейчас Чака — командир сотни, но стал он им только благодаря своему ассегаю. А будь они у него — эти загадочные и всесильные покровители, — чего бы попросил или потребовал он у них? — Чего вообще добиваются люди? По-видимому, каждый своего.

Мгобози, например, больше всего любит добрую схватку и дружескую пирушку с полными колебасами пива.

Нгобока не менее отважен и значительно более рассудителен, но он спит и видит себя во главе своих любимых сокулу. И если Дингисвайо поможет ему стать вождем — а дело, видимо, этим и кончится, — Нгобока всю жизнь не забудет этого и будет верой и правдой служить своему покровителю, а лучшего, чем он, союзника и желать нечего.

А чего добивается сам Дингисвайо? Управляемый им народ мтетва уже подчинил своей власти многие племена. А многие стали, вольно или невольно, его союзниками или данниками. Великому, хочет он этого или нет, приходится постоянно совершать походы. Одни — для того, чтобы разгромить явного врага, другие — чтобы сбить спесь и привести к покорности уже побежденных, но своевольных подданных, а третьи — просто ради демонстрации силы мтетва и предупреждения возможных смут. Правда, сейчас никто не может противостоять этой силе, но примеру Дингисвайо последовали вожди соседних племен, понявшие наконец необходимость держать под рукой значительное число воинов.

…Костер догорал. Воин, которому было поручено поддерживать огонь, дремал на корточках, опираясь руками о копье и бессильно свесив голову. Чака собрался было прикрикнуть на него, но решил не прерывать хода своих мыслей и принялся подбрасывать сучья в костер. Большое полено, уже почти сгоревшее, вдруг выкатилось из костра, и искры посыпались во все стороны. Пытаясь водрузить его на место, Чака неосторожно задел раненую руку. Боль оказалась настолько сильной, что он буквально застыл под ее пульсирующими ударами. Только переждав, пока она немного утихнет, он осторожно пошевелил пальцами. Нет, ничего страшного, но повязку, наложенную Мгобози, придется сменить — она насквозь пропиталась кровью. Обнажив рану, он внимательно оглядел аккуратные швы, старательно наложенные Мгобози. Стянутая лубяными нитками рана вздулась и набрякла. Чака осторожно отер спекшуюся кровь и снова увидел давно уже зажившие шрамы от леопардовых когтей. Раны, полученные им на охоте и в бою, почти наложились друг на друга. Может быть, это не зря? Что, если это не простое совпадение, а какой-то знак ему или указание… Повязка из растертых трав, собранных сведущими знахарями, приятно холодила рану. О чем это думал он сейчас? Ах да, Дингисвайо. Великий, как добрый пастух, заботится о вверенном ему стаде. Так чего же добивается он? Тучнеют стада под его хозяйским оком, мир и благоденствие воцарились наконец на этих землях. Но слишком мягка отеческая рука Великого. Время от времени он, правда, направляет военную экспедицию и карает нарушителей своей воли, да ведь точно так поступает и пастух, окриком, камнем, а то и палкой возвращающий в стадо отбившуюся корову. Безумцем сочли бы, однако, того, кто метнул бы в нее копье. Но вдвойне безумен тот, кто выйдет против дикого буйвола без надежного копья, ибо тут не поможет окрик или камень — буйволы не знают хозяев, а брошенный камень только разъярит этих грозных животных, а тогда и копье не будет служить надежной защитой. Мелкие племена уже либо покорены мтетва, либо сами примкнули к союзу племен, возглавляемому Дингисвайо. Теперь мтетва противостоят главным образом сильные соседи, которые и сами не прочь окружить себя покоренными племенами. И Великий играет с огнем, когда, одержав очередную победу над сильным соседом, не вселяет в него благоговейный страх перед могуществом мтетва. Взять хотя бы эту последнюю кампанию против бутелези — второй раз выступают они против мтетва, а Пунгаше опять-таки отделался небольшой данью да заверениями в дружбе. А ндвандве или тембу, или гвабе? Да, Дингисвайо — великий пастух, но сейчас, пожалуй, наступает время охотников или воинов. Война и охота… Два знака на руке Чаки… Не тут ли кроется ответ на мучающие его вопросы? Неужто для того, чтобы стать великим воином, нужно прежде всего быть великим охотником?

Веками вырабатывали народы нгуни охотничьи приемы, и это особенно относится к групповой охоте, которую одну только и можно сравнить со сражением. Неужто войне — этому мужскому делу — они уделяли меньше внимания? Нет, видимо, дело обстоит здесь несколько иначе. Охота, независимо от того, ведется она ради пополнения запасов мяса или ради спасения людей и скота от хищников, преследует одну-единственную цель — убить дичь. Мелким же племенам нгуни в их столкновениях друг с другом вовсе не требовалось уничтожить врага, да и причинами подобных стычек были борьба за пастбища или водопои, женщины или простое молодечество. Победитель обычно удовлетворялся тем, что ему удавалось утвердить свои права, а побежденному приходилось смириться на время. Земель вокруг хватало, девушек — тоже, и после очередной потасовки все становилось на свои места. Чака даже невесело усмехнулся, припомнив злополучную овцу бутелези, приведенную его отцом. Да, Сензангакона, вождь зулу, бездумно следовал стародавним обычаям, не понимая, что времена изменились. Впрочем, и Пунгаше, его победитель, недалеко от него ушел. Подобным же образом пытается действовать и Дингисвайо, разве что воинов у него несравненно больше, да и цели он преследует более широкие. Но то, что может принести желаемый результат в столкновении со слабым Пунгаше, никак не годится для борьбы с многочисленными и сильными племенами, какими являются ндвандве, гвабе, тембу или даже кумало. Подобно стаду диких буйволов, они не послушаются предупредительного окрика, и борьбу с ними следует вести только не на жизнь, а на смерть. Смешно бы выглядел тот, кто, вознамерясь избавиться от хищников на своих пастбищах, ограничился бы тем, что послал бы против них не охотников, а одних только загонщиков. Поднятый загонщиками шум, возможно, всполошил бы зверье на денек-другой, но оно тут же вернулось бы в свои логова. Повторение подобной облавы окончательно избавило бы хищников от страха перед человеком. А ведь, если здраво рассудить, именно так и поступает Дингисвайо. Нет, здесь требуется нечто иное.

Чака припомнил старика — руководителя охоты, его полные символики и глубокого смысла действия. Собранные охотники были разделены на три группы, причем пока две крайние, стремительно продвигаясь, окружали место предстоящей охоты, третья, самая многочисленная, вступала в дело только после завершения охвата. Вот тогда-то и началась собственно охота. Подобным же образом следует действовать и на поле боя. Это даст возможность атакующим не разогнать, а истребить противника. Несколько таких суровых уроков, преподанных беспощадно и решительно, — и недовольные либо смирятся, либо умолкнут навсегда, а это положит конец и своеволию вождей, и племенной розни. Да только как сказать обо всем этом Дингисвайо? Но что бы там ни было, а свою сотню Чака с первых же дней будет учить охотничьим приемам ведения войны. И понемногу все поймут его правоту, ведь когда он впервые отказался от метательных копий, это вызвало не только удивление, но и насмешки, особенно со стороны старших и наиболее заслуженных воинов. А сандалии? Но теперь-то уж во всей армии мтетва едва ли сыщется хотя бы один человек, который осмелился бы позабавиться на его счет. Более того — самые смышленые воины, не говоря уже о таких верных и преданных друзьях, как Мгобози с Нгобокой, стали перенимать его приемы.

Костер все-таки потух, но Чака так и не стал будить юношу, который теперь досматривал уже десятый сон. Боль утихла, а небо на востоке успело заметно посветлеть, и не имело смысла засыпать перед самым наступлением. Бессонная же ночь эта не прошла зря. Явись к нему Исанусси, Великий Змей или кто бы то ни было, Чака уже знал, чего бы он потребовал от них. Мгобози, пожалуй, уже добился своего, заняв место лучшего среди равных. Нгобока пускай становится вождем сокулу, пусть Дингисвайо навсегда сохранится в памяти народной как величайший из пастырей. Он, Чака, хочет стать и станет великим воином!