После победы. Конец жизни

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

После победы. Конец жизни

Сэр Джон Браун и его компаньон мистер Эллис, фабриканты лучшей в мире стали, не напрасно приходили на завод Бессемера в Шеффильде и не напрасно выражали свое крайнее изумление перед всем там происходящим.

Скоро на Брауновском заводе запылали два конвертора значительно больших размеров, чем у самого Бессемера (вместо 1/2 тонны садки — 2 1/2—3 тонны). Брауновский завод «Атлас» стал в ближайшие годы образцом для выстроенных в Англии и на континенте бессемеровских установок. Да это и понятно: ведь Браун применил сразу в крупном масштабе все технические усовершенствования, внесенные Бессемером в производство уже после устройства его собственного завода в Шеффильде. Над ними Бессемер главным образом и работал в конце пятидесятых и начале шестидесятых годов.

Эти технические усовершенствования касались механической стороны процесса — оборудования. Бессемер закрепил их в своем патенте от 1 марта 1860 года. Тут подведен итог многолетней работы. Некоторые элементы запатентованных механизмов можно заметить уже за несколько лет до этого. Оборудование было настолько продумано и совершенно, что в своих существенных чертах сохранилось неизменным до настоящего времени.

Конвертор в виде огромного яйцевидного сосуда или вернее гигантской скрюченной на сторону груши, большой реторты, с обращенным в сторону верхним выходным отверстием — горловиной — был склепан из толстых железных листов и выложен внутри толстым слоем (футеровка) из огнеупорной глины и кирпича. Форму сосуда надо было выбрать такую, чтобы не только металл при кипении не выплескивался, но чтобы и кладка эта держалась бы достаточно прочно. Внизу реторты была приделана так называемая воздушная камера, куда нагнетался сжатый воздух, врывающийся струями в конвентор через особые отверстия (сопла), сделанные в его днище. Эта камера могла сниматься.

Чрезвычайно остроумно был придуман механизм для поворачивания конвертора. Вместо ручного привода с зубчатой передачей, применимого только при очень маленьких конверторах, вращение реторты производилось при помощи гидравлической силы. Для этого на оси конвертора была укреплена шестерня, сцепляющаяся с зубчатой рейкой, которая являлась продолжением штока поршня гидравлического цилиндра.

Передвижение поршня под давлением воды наклоняло конвертор в ту или иную сторону.

Бессемер вообще широко применял гидравлику в своем оборудовании.

Бессемеровская установка 60-х годов в Шеффильде (вид сбоку). A — воздушная камера; B — фурмы с соплами; C — разливочный ковш; D — гидравлический кран.

Разливочный ковш, куда из конвертора выпускался готовый металл и откуда он разливался по изложницам, был укреплен на одном конце рычага гидравлического крана, а на другом конце был установлен подвижный противовес. При помощи такого устройства ковш мог вращаться по окружности и устанавливаться на различной высоте. (См. прилагаемые рисунки).

Зародыш этой конструкции можно видеть уже в первом приспособлении для отливки стальных слитков — изложницы с поднимающимся дном, — которое Бессемер установил еще в 1857 году на Бакстер Стрит.

Это устройство с расположенными друг против друга двумя конверторами с разливочным ковшом, вращающимся над круглой, так называемой, литейной ямой и с расставленными по ее окружности изложницами, надолго осталось классическим. Оно стало непригодным когда увеличилась емкость конверторов, когда увеличился вес слитков, когда повысилась производительность и когда процесс повели так быстро, что металл не успевал застывать в изложницах к тому моменту, когда их надо было уже убирать, чтобы ставить на их место новые для следующей отливки. Ковш стали ставить на подвижную платформу и вести разливку, продвигая его над расставленными по прямой линии изложницами. (Иногда разливка стала производиться даже в другом помещении.) Или же наоборот, ковш оставался неподвижным, а под ним стали продвигать поезд вагонеток (платформ) с поставленными на них изложницами. Но все это было уже разработано значительно позже, отчасти уже после смерти Бессемера.

Бессемеровская установка 60-х годов в Шеффильде (план). A — шестерня на оси конвертора; B — зубчатая рейка; C — гидравлический цилиндр; D — изложницы.

В начале шестидесятых годов Бессемером был предложен еще ряд усовершенствований, — некоторые из них явились зародышами позднейшей техники бессемерования. Особенно большое значение получила в дальнейшем идея делать днища конверторов отъемными так, чтобы их легко и быстро можно было бы сменять. Патент на это изобретение Бессемер взял 13 января 1863 года.

Дело в том, что во время процесса скорее всего прогорают днища и их футеровку особенно часто приходится менять. Много времени при старой конструкции уходило на ожидание, пока конвертор не остынет настолько, чтобы можно было бы для ремонта забраться внутрь его. Да и человеческих сил нехватало, чтобы высидеть там в темноте и жаре дольше нескольких минут. Бессемер предлагает воздушную камеру вместе с днищем ставить на опускаемую и подымаемую гидравлическим прессом тележку так, чтобы их легко можно было бы увозить и на место испорченного днища ставить новое.

Эта идея была впоследствии разработана американцами и только благодаря этому усовершенствованию стал технически возможен так называемый «непрерывный» процесс.

В эти же годы одновременно с работой над усовершенствованием механического оборудования, Бессемер заканчивает и ставит в производственном масштабе усовершенствование и химической стороны процесса: введение марганца в сплав.

Зеркальный чугун, предложенный Мэшетом, применявшийся и Бессемером для «раскисления» металла обладал очень крупным недостатком. Он содержал слишком мало марганца и много углерода. Когда дело шло о выработке довольно твердых, более углеродистых сортов стали, то в этом большой беды не было, но когда надо было вырабатывать мягкий, а следовательно, мало углеродистый металл, например для котельных листов, то тут зеркальный чугун совершенно не годился: вводя при его помощи достаточное количество марганца, одновременно вводили слишком много углерода.

Надо было найти такой марганцовистый сплав, где процент марганца был бы выше, чем в зеркальном чугуне. Таким материалом оказался так называемый «франклинит» — цинково-железная руда с большим содержанием марганца, добываемая в Америке. По выделении из нее цинка в отходе содержалось до 11 % марганца, тогда как в зеркальном чугуне его было всего 8 %. Но и франклинит все же был лишь паллиативом.

Очень рано, может быть еще в 1856 или 1857 годах, как только выяснилось важное значение марганца для процесса Бессемер поставил себе «задачей получить искусственную железо-марганцовую руду». Сохранились любопытные записи в его записных книжках об этих первых опытах получения «искусственной руды». Они долго не удавались. Температура печи была слишком низка. Бессемер пользовался своей медеплавильной печью на Бакстер Стрит. Но долгий опыт с медными сплавами навел его на мысль восстанавливать, т. е. освобождать от кислорода окислы марганца одновременно с окислами железа, вместе с тем сплавляя оба эти металла. В этих условиях процесс шел при значительно более низкой температуре.

Дальнейшую разработку этого вопроса в те трудные и напряженные годы пришлось на время отложить. Продолжали пока перебиваться с франклинитом. Летом 1858 года Бессемер ездил на крайний запад Англии в богатый оловом Корнуэльс обследовать местные залежи марганцовых руд. Они не оказались достаточно богатыми, а корнуэльское бездорожье ставило почти непреодолимые препятствия к их разработке. Все это предприятие оказывалось настолько сложным и дорогим, что не было ни времени, ни сил приниматься за него.

Так дело тянулось до 1862 года, когда Бессемер узнал, что большие количества окислов марганца получаются на одном шотландском химическом заводе — Тэннант и К°, в Глазгоу, как отход при выработке хлора и белильной извести.

В Глазгоу у Бессемера оказались приятели и контрагенты, которые обещали познакомить его с Тэннантами.

По приезде Бессемера в Глазгоу выяснилось, что разговаривать ему с Тэннантами незачем, а что лучше переговорить с их химиком — некоим Гендерсоном. Ознакомившись с идеей Бессемера вырабатывать «искусственную руду, богатую марганцем», Гендерсон взялся приготовить такой сплав. Ему и было предоставлено все это дело. «Мне было некогда, — пишет Бессемер, — да и не было желания заниматься еще и этим производством и делать из него статью дохода. Мне нужно было только одно, чтобы меня и моих контрагентов, которые конечно стали бы крупными покупателями, снабжали бы сплавом марганца с железом с содержанием марганца не ниже 50 процентов».

В 1863 году Гендерсон взял патент на производство ферромангана, как стали называть этот сплав, который ему удалось получить с содержанием марганца в 20–25 процентов.

С тех пор техника получения ферромангана далеко ушла вперед: в настоящее время содержание марганца в нем достигает 80 процентов. Идея его выработки принадлежала Бессемеру, но осуществлена она была по его указаниям другими.

Как ни важны были эти усовершенствования сами по себе, они все же являются лишь деталями и дополнениями к тому, что уже было сделано до сих пор. Период напряженной творческой и исследовательской работы, опытов и исканий был уже позади. На первый план выступала теперь другая сторона дела — экономика.

Бессемеровский металл постепенно получал признание. Летом 1859 года появились первые биржевые котировки бессемеровской инструментальной стали: цена ее была почти на одну треть ниже обычной цены на тигельную инструментальную сталь.

Шеффильдский завод, — как уверяет Бессемер, — работал полным ходом и был завален заказами на оси, бандажи, валы, заготовки для литых пушек и т. д. Бессемер не мог пожаловаться на неуспех, но в этом завоевании рынка он потерпел одну неудачу, и она была особенно досадна. Бессемер на всю жизнь затаил чувство обиды и не мог простить своего более удачливого соперника. Это была поставка пушек для английской армии и флота.

Как мы уже видели, бессемеровское изобретение было сделано во время Крымской войны, во время поисков металла именно как материала для артиллерии. Правда, прежде чем изобретение было разработано, пушки под Севастополем прекратили уже канонаду, но разве это значило, что не нужно внедрять новый металл в область военной техники, для которой он первоначально и предназначался.

Севастопольская кампания как раз показала, что качество английской артиллерии далеко уже не так блестяще, как предполагали, и в конце пятидесятых годов английское артиллерийское ведомство, встревоженное этим, начинало, казалось, выходить из состояния своего самодовольного окостенения.

Артиллерийское орудие переживает как раз в конце пятидесятых — шестидесятых годов один из переломных моментов своей истории. Бронзовая пушка праздновала свои последние триумфы под Сольферино в 1859 году. Она с честью выдержит свое последнее испытание в 1866 году под Садовой, но будет совершенно разбита в 1870 году, победительницей ее будет стальная пушка Круппа, которая получит свое боевое крещение в войне против маленькой Дании в 1864 году, а шесть лет спустя проложит прусским армиям дорогу к Парижу. Но в конце пятидесятых годов эта пушка еще хранилась в тайниках прусских арсеналов.

Английские артиллеристы более внимательно стали присматриваться к техническим новинкам в их области. Далеко не ясно было, в каком направлении итти. Для Бессемера момент был, казалось, очень подходящим и сулил достижение крупных успехов. Ведь если бы ему удалось убедить военное и морское ведомство в превосходстве нового металла, то легко можно было бы захватить монополию производства артиллерийского вооружения, а стать поставщиком пушек для английской армии и строить артиллерию для крупнейшего в мире флота, это чего-нибудь да стоило! Какие огромные прибыли должно было это принести!

И недаром, несмотря на свои давнишние неудачи с английским военным министерством, Бессемер стремится завязать тесные, даже дружеские связи с артиллерийским ведомством.

Дело вначале пошло было очень хорошо: начальник Вульвичского арсенала, полковник Вильмотт, вполне проникся убеждением в отличных качествах бессемеровского металла, в Вульвиче собирались ставить бессемеровские конверторы, но тут у Бессемера встретился соперник, тогда оказавшийся ему совершенно не по плечу. Этим соперником был сэр Вильям Армстронг.

Крупный промышленник и талантливый изобретатель, он уже в 1854 году поставил военному министерству несколько очень удачных пушек, а в 1858 году предложил орудие, совершенно новое как по конструкции, так в особенности по способу изготовления. Дуло этой пушки было сделано из нескольких труб, надетых одна на другую в нагретом состоянии и поэтому по охлаждении очень прочно стягивающих одна другую, а трубы эти изготовлены были из железных полос навитых спиралью в раскаленном состояния вокруг железного стержня, а затем прокованных. Орудие заряжалось в казенной части и превзошло по своим качествам все ожидания.

Можно думать, что известие об успехах армстронговой пушки мало порадовало Бессемера. Тот материал, который он повсюду стремился вытеснить своим литым металлом — ковкое сварочное железо — получал новое и очень ответственное применение. Уже это одно сулило Бессемеру мало хорошего, а после тех «организационных выводов», которые сделало английское правительство из этих удачных испытаний армстронговой пушки, он мог с полным основанием считать свое дело проигранным.

В начале 1860 года Вильмотт ушел из арсенала, а во главе его стал сэр Вильям Армстронг. Что же хорошего могло обещать это назначение Бессемеру? Конечно, Армстронг на пушечный выстрел не подпустит его к арсеналу. Конечно, Армстронгу ничего не будет стоить убедить военное министерство, что строить в Вульвиче бессемеровские конверторы — это значит выбросить на ветер деньги. Так оно и случилось.

Совершенно напрасно старался Бессемер найти случай доказать Армстронгу все преимущества своей литой стали перед сварочным железом. Один только раз удалось ему устроить своего рода очную ставку с Армстронгом. Это было на заседании Общества инженеров-механиков в Шеффильде в июле 1861 года, где Армстронг председательствовал, а Бессемер выступил в качестве докладчика с целой коллекцией образцов стали в виде закрученных винтом брусьев и рельс и выштампованных из стального листа глубоких чаш и т. д., долженствующих ясно показать высокие качества металла. Но ни доклад, ни эта демонстрация не возымели никакого действия на Армстронга. Конечно, никаких заказов Бессемер не получил и впоследствии Армстронг, давая показания в артиллерийской комиссии, утверждал, что сталь для орудий конечно вещь прекрасная, но ему совершенно неизвестны способы, про помощи которых можно получить достаточно вязкую сталь!

Армстронг был упрям и прикидывался глухим и слепым. Да и как мог он поступить иначе? Ведь за ним стояло его собственное миллионное дело — артиллерийский завод, огромные правительственные субсидии. Ради сохранения за собой монополии поставок артиллерии для первого в мире флота можно было проявить и некоторую неосведомленность.

Но очень вероятно, что были и известные технические основания к такому скептицизму. За качество бессемеровского металла далеко не всегда можно было поручаться, и ведь не один Армстронг не решался пустить бессемеровский металл на орудия. Крупп — один из первых в Германии установил у себя бессемеровские конверторы, однако, пушки он продолжал изготовлять таким дорогим и хлопотливым способом, как отливка из тигельной стали.

С артиллерией Бессемеру не повезло. Он, правда, на своем заводе сделал несколько десятков заготовок для литых стальных пушек, но это конечно было очень далеко до того, чтобы стать пушечным королем. Бессемеровская сталь — как орудийный металл — в ход не пошла. Зато удача улыбнулась ему в другой области, — именно в той, которая скоро станет главнейшим потребителем бессемеровской стали — в рельсовом производстве.

Первые стальные рельсы стал готовить уже знакомый нам Джон Браун (1861 г.), но окончательный успех был обеспечен, когда этим производством стала заниматься Лондонская Северо-западная железная дорога.

Бессемер впоследствии не без юмора рассказывал, как на его предложение — заменить железные рельсы стальными — главный инженер этой дороги, мистер Рамсботтом, посмотрел с удивлением на него и сказал не без досады: «Мистер Бессемер, вы должно быть хотите, чтобы меня отдали под суд за смертоубийство».

Но Рамсботтом недаром считался одним из лучших инженеров Англии: он не следовал тупо рутине, но живо схватывал технические новинки. Без особого труда Бессемеру удалось убедить его, что предлагаемый ему стальной рельс имеет мало общего с твердой, но хрупкой тигельной сталью.

«Пришлите мне пожалуйста тонн десять этого материала, чтобы я мог его вволю потерзать», — сдался наконец на его доводы Рамсботтом.

И действительно, Рамсботтом, получив эти пробные рельсы, на совесть занялся их «терзанием». Рельс в холодном состоянии был закручен штопором, он лопнул после того, как наружные стороны вытянулись больше чем в полтора раза против первоначальной длины. Затем стальной квадратный брус (размером 10х10 см) в горячем состоянии закручивали вдоль продольной его оси до тех пор, пока он не лопнул. Это случилось после того, как он принял вид цилиндра, с винтовой нарезкой, образованной его ребрами, с шагом резьбы около четверти дюйма; ребра при этом вытянулись в двадцать шесть раз.

Пожалуй с таким материалом Рамсботтом не попадет под суд за смертоубийство. Лондон-Северо-Западная железная дорога стала вырабатывать бессемеровские рельсы в своих мастерских. Особенно большая реклама была создана этим рельсам после испытания их на железнодорожной линии. Пробный стальной рельс, положенный между двумя железными на одном из путей, с исключительно большим движением (свыше 300 поездов в сутки), пролежав тут около трех лет, не подвергся каким-либо заметным изменениям, тогда как смежные с ним железные рельсы были за это время несколько раз перевернуты и сменены.

Железный рельс конечно не сразу сдал свои позиции. Еще в начале семидесятых годов на рельсы перерабатывали большую часть сварочного железа. Высокая цена и сравнительно малая производительность вначале еще несколько задерживали широкое распространение бессемеровского рельса. Но судьба железного рельса была уже решена. Последний железный рельс был прокатан в Южном Уэльсе в 1882 году.

Завоевание рельсового производства было несомненно крупнейшей победой бессемеровского металла. Ему был обеспечен огромный сбыт. Деньги, в виде премий по лицензиям, широкой рекой должны были политься к Бессемеру.

Образцы бессемеровского металла после механических испытаний.

Всемирная выставка в Лондоне в 1862 году принесла Бессемеру полный успех и создала ему рекламу на весь мир. Бессемер сумел показать товар лицом. Посетителей могло поразить не только разнообразие изготовляемых из бессемеровского металла предметов, требующих от материала совершенно различных технологических качеств, но и самые свойства нового металла, совмещавшего вязкость, гибкость, тягучесть сварочного железа с однородностью тигельной стали.

Большой стэнд на выставке был установлен и обвешан самыми разнообразными предметами, начиная от заготовки для стальной литой пушки, валов, бандажей и кончая тонкой проволокой и всевозможным холодным оружием и инструментами, и тут же были представлены «истерзанные образцы».

И все же положение Бессемера в начале шестидесятых годов при всех этих успехах повидимому было далеко не таким прочным, как казалось бы. Завод в Шеффильде, несмотря на то, что Бессемер продавал свой товар (инструментальную сталь) в семь-восемь раз дороже против себестоимости — первые два года дал убыток, а на третий лишь небольшую прибыль. Но не в этом было дело.

Не совсем обеспеченным от каких-либо неожиданностей чувствовал себя Бессемер с юридической стороны, со стороны бесспорности своих прав, связанных с его главнейшими патентами. Каждую минуту он мог ждать нападения. Автобиография далеко неполно отражает эту тревогу. Бессемер изображает себя в виде ничего не боящегося победителя, стоящего выше мелкой газетной травли и имеющего достаточно мужества и сил, чтобы отразить более крупного врага. Но иногда он проговаривается и некоторые факты прямо указывают на желание найти себе союзников на случай борьбы. Чем иначе, как не этим обстоятельством, можно объяснить продажу доли (1/4) патентов одной манчестерской машиностроительной фирме «Бр. Плэтт». Ведь патента не продадут, хотя бы доли его, к тому же за сравнительно небольшую сумму (50 тысяч фунтов стерлингов), когда премии по лицензиям могут принести по нескольку тысяч фунтов дохода в неделю, и эти 50 тысяч фунтов можно получить меньше чем в полгода. Патент дешево не продадут, когда налажено его использование и оно расширяется с каждым днем все больше и больше. Патента не продадут, когда изготовленные по запатентованному способу предметы имеют такой ошеломляющий успех на выставке и собирают перед стэндом толпы народа. А между тем, как раз во время лондонской выставки и состоялась эта сделка с манчестерской машиностроительной фирмой. Переговоры были очень коротки, фирма сразу согласилась на требуемую Бессемером сумму. Устроенный по этому случаю в лучшей гостинице Манчестера обед прошел очень хорошо: «очень приятный и дружеский обед, во время которого пили за процветание нового металлургического процесса и за здоровье изобретателя, на что был провозглашен подобающий ответный тост» — записал Бессемер в своей автобиографии, а затем чтение и подписание договора, а затем «интересная церемония, — выполненная в истинно ланкаширском стиле, когда каждый из присутствующих джентльменов, пайщиков компании, вынул из глубины кармана по хорошенькой маленькой связке билетов Английского банка, в 5 тысяч фунтов стерлингов и вручил, пропорционально долям»: 40 тысяч фунтов стерлингов самому Бессемеру и 10 тысяч фунтов стерлингов его компаньону, мистеру Лонгстону.

Стоит ли говорить, что после обеда все расстались закадычными друзьями.

Симпатичные и верные друзья впрочем не прогадали на этой сделке. Бессемеру, за время действия патента, пришлось выплатить, в качестве принадлежащей им доли, свыше 250 тысяч фунтов стерлингов.

Ради одних ли только 50 тысяч был заключен Бессемером этот договор с Плэттом, не для того ли также, чтобы заручиться сильной поддержкой на случай каких-либо судебных столкновений с изобретателями-конкурентами? Последнее очень вероятно.

Как ни как оставались совершенно не урегулированными отношения с Мэшеттом и время от времени он давал о себе знать.

В 1860 году к Бессемеру явился некий мистер Клэр, назвавшийся представителем Мэшетта и от его имени предложивший Бессемеру купить у него лицензию на выделку стали за ничтожную сумму. Мэшетту важно было признание его прав Бессемером. Бессемер категорически отказался и предложил Клэру явиться со свидетелями на завод и констатировать незаконную продажу стали, сделанной с применением патентов Мэшетта (добавка зеркального чугуна), а затем вчинить иск.

Клэр ретировался и больше не повторял своего визита.

Через несколько лет к Бессемеру явилась молодая женщина, назвавшаяся дочерью Мэшетта и с волнением просила оказать помощь: дом, в котором жила семья Мэшетта, должен быть продан за долги с торгов. Бессемер дал ей чек на 377 фунтов стерлингов (сумма долга). Это была милостыня, но сделанная конечно не без расчета. Лучше всего, чтобы Мэшетт молчал.

Но скоро в прессе началась кампания против бессемеровских патентов и одновременно с этим Бессемеру стороною дано было понять, что неплохо было бы наделить Мэшетта небольшой пенсией: «Я сначала возражал, а потом уступил. С моей стороны было сильное желание сделать его своим должником, нежели терпеть обратное, а эта выплата создавала и другие преимущества: пресса в то время жестоко нападала на мои патенты и не исключена была возможность, что если кого-нибудь из моих контрагентов убедят отказаться от уплаты мне премии, то остальные могут последовать его примеру и большие месячные платежи смогут прекратиться на все то время, пока будет длиться судебное разбирательство. Это в лучшем случае было бы большой неприятностью, а у меня не было ни времени, ни терпения годами вести бумажную войну с беззастенчивыми писаками. В надежде, что предоставление пенсии Мэшетту убережет меня от этих нападок, я и предложил уплачивать ему по 300 фунтов стерлингов в год, с целью прекратить это невыносимое зло, уничтожить которое я не имел никаких других средств. Ведь мы платили свыше 3 тысяч фунтов стерлингов в год всевозможных налогов, так что эти 300 фунтов были бы лишь небольшим дополнительным побором. До самой смерти Мэшетта, в 1891 году, ему было выплачено свыше 7 тысяч фунтов стерлингов».

Этот вопрос о пенсии Мэшетта возник в 1867 году, когда Бессемером, можно сказать, уже прочно были завоеваны все позиции. Лет пять до этого он несомненно чувствовал себя, да и был, гораздо слабее, и при некоторой энергии Мэшетта, он вряд ли отделался бы от него так легко.

Но Мэшетт был далеко не единственным изобретателем, с которым у Бессемера могли быть столкновения. Одно из них чуть было не приняло очень опасный для Бессемера оборот. Инцидент окончился сравнительно благополучно для него только благодаря его находчивости и смелости.

Рассказ Генри Бессемера об этом эпизоде может быть несколько прикрашен, но суть вполне правдоподобна.

Вечерний скорый поезд Лондон — Бирмингем только что отошел от Эустонского вокзала.

Пассажиров немного.

В купэ первого класса сидят трое: в углу у окна джентльмен лет пятидесяти, солидного вида с седеющими бакенбардами и с начинающей лысеть головой читает газету, изредка бросая недовольные взгляды на двух своих спутников. Это еще очень молодые люди, они о чем-то шумно и оживленно беседуют, прерывая разговор восклицаниями и взрывами смеха.

— Посмотрим, как-то запляшет тогда этот дьявол, Бессемер! — вдруг воскликнул один из собеседников.

Это восклицание очень поразило почтенного джентльмена и заставило его, не показывая вида, повнимательнее прислушаться к разговору.

Как странно, неужели это о нем самом говорят эти развеселившиеся юнцы, — ведь однофамильцев в Англии у Бессемера нет.

Сначала совершенно невозможно было понять, о чем же собственно идет речь, но скоро об этом можно было догадаться, по нескольким случайно оброненным словам и замечаниям: мелькнули упоминания о Южном Уэльсе, о каких-то больших заводах и рудниках. Наконец одна фраза вполне раскрыла смысл всего разговора: «Да, это замечательное дельце! Давид Чадвик сказал, что акции будут разобраны в два дня».

Дело повидимому шло об организации какого-то большого металлургического предприятия в Южном Уэльсе.

Но какое отношение имело все это к Бессемеру?

На одной из остановок, в Лейтоне молодые люди сошли.

Как молния Бессемера осенила мысль — ведь в Лейтоне жил директор лондонской конторы громадных заводов Эббв-Вэль в Уэльсе. Молодые люди должно быть были его сыновья, случайно разболтавшие большую тайну.

Все становилось ясным: на днях Эббв-Вэль должен был быть реорганизован в акционерное предприятие с многомиллионным капиталом. Давид Чадвик, известный финансовый агент, должен был провести эту реорганизацию.

Новость была далеко не из приятных, она действительно очень и очень касалась Бессемера.

Дело в том, что несколько лет назад, директор Эббв-Вэльских заводов, Пэрри, взял патент настолько близкий к бессемеровскому, что он отчасти представлял собой просто копию с последнего. Пэрри предлагал сначала пудлинговать фосфористый чугун, а потом переплавлять очищенное таким образом от фосфора железо в вагранке и полученный в результате этого чугун (в вагранке железо снова соединялось с углеродом) продувать в конверторе в сталь (патент от 18 сентября 1861 года). Способ нашел довольно широкое распространение в Южном Уэльсе.

В Эббв-Вэль было поставлено четыре конвертора. Там же переплавляли в вагранках концы рельс и другие отходы, полученные при прокатке. Содержание углерода в железе повышалось до двух процентов, а затем полученный металл продували в конверторе.

Вероятно новый Эббв-Вэль должен был заняться усиленной эксплоатацией этого патента и может быть за его ширмой просто вести бессемерование.

Бессемер таким образом оказался бы лицом к лицу против крупнейшего металлургического объединения (компания Эббв-Вэль владела несколькими очень большими металлургическими заводами), ведущего производство стали и железа в сущности по его способу, без уплаты ему хотя бы одного пенса премии.

Ехать в Бирмингем при таких обстоятельствах было незачем, надо было немедленно возвращаться в Лондон, где предстояло крайне неприятное дело.

С первым же встречным поездом Бессемер вернулся в Лондон. Проведя бессонную от волнения ночь, он обдумал план действий и на другой день в одиннадцать часов утра уже сидел в конторе Чадвика.

Тут Бессемер прямо заявил, что явился для того, чтобы переговорить относительно вновь образующейся Эббв-Вэльской компании.

Ошеломленный такой необычайной осведомленностью, агент не смог отрицать факта и ему пришлось выслушать «ультиматум» Бессемера.

Или откажитесь от всех, направленных против него, Бессемера, патентов и возьмите у него лицензию на выделку стали по его способу, или сегодня же будет подано заявление в суд о воспрепятствовании этой компании, или той, которая будет организована, пользоваться этими патентами.

Завтра же, на всех перекрестках Сити будут расклеены яркие объявления, на которых крупными буквами будет напечатано, что он, Бессемер, подал в суд протест против Эббв-Вэльской компании и далее, что он отказывается в выдаче ей лицензии. Такие же цветные плакаты будут установлены на нескольких десятках, специально нанятых для этого, извощичьих экипажах, которые и будут разъезжать целый день по самым людным улицам Сити.

Пусть тогда Чадвик попробует разместить в два дня на 2 миллиона фунтов стерлингов акций новой Эббв-Вэльской компании.

Пусть Чадвик все это расскажет своим клиентам.

Аргументы оказались настолько убедительными, что через два дня произошла встреча Бессемера с главными пайщиками Эббв-Вэльских заводов и состоялось полюбовное соглашение.

Оно, правда, стоило Бессемеру около 30 тысяч фунтов стерлингов, так как пришлось выкупить за 5 тысяч патент Пэрри и сделать скидку в 25 тысяч с предстоящих платежей премий за выделку стали по его способу, в качестве компенсации расходов по проведению опытов и за передачу ему имеющихся у Эббв-Вэльской компании, патентов.

Последним обстоятельством Бессемер был особенно доволен. У возможного и очень опасного противника выбивалось из рук оружие, которое в любую минуту могло быть направлено против него. Ведь эти патенты дамокловым мечом висели над изобретателем и в любой момент могли стать материалом для многолетней и крайне разорительной для него судебной процедуры.

Соглашение с Эббв-Вэль Бессемер рассматривал, как устранение последнего препятствия к распространению его способов, как в Старом так и в Новом Свете. Относительно последнего это не совсем так, как мы увидим дальше.

Больше десяти лет прошло с того памятного декабрьского вечера в Венсенском форте, когда впервые мелькнула мысль об открытии нового металла и изыскании способа его получения.

Исполнилась заветная мечта Бессемера. Пришли слава и богатство.

В 1865 году Бессемер получал по своим лицензиям около 1 тысячи фунтов стерлингов в неделю. Скоро эта цифра достигла 3 тысяч. Судя по сделке с фирмой Плэтт, Бессемер за восемь лет, с 1862 года по 1870 год, когда истек срок патента, получил около одного миллиона фунтов стерлингов. Таков приблизительно был его капитал, когда прекратились платежи по лицензиям. Ведь шеффильдский завод, после первых убыточных лет, тоже стал процветать и когда, по истечении четырнадцатилетнего срока, товарищество было ликвидировано, доля каждого пайщика превысила в 24 раза первоначальную стоимость его вклада, не считая полученных за все время дивидентов, в общем составивших сумму в 57 раз большую против основного капитала.

Пришло богатство — подходила и старость. Работалось уже не так напряженно, как раньше.

Бессемер продолжает вносить отдельные мелкие усовершенствования в свой металлургический процесс, некоторые годы были даже очень продуктивны в этом направлении. Например, в 1869 году было взято семь патентов.

Но металлургия уже не захватывает всецело его внимания. Снова начинается излюбленное им изобретательское блуждание от одного сюжета к другому. Внимание и творческая энергия разбрасываются на различные предметы. Изобретательство из средства борьбы за «место под солнцем» все больше и больше начинает принимать характер занятия для заполнения своего досуга. Последним изобретательским увлечением, носящим «деловой», комерческий характер, и, кстати сказать, окончившимся крупной неудачей и большими денежными потерями, была постройка судна с некачающейся во время волнения каютой.

Первый патент на это изобретение был взят в конце 1869 года. Все предприятие было ликвидировано в 1875 году. «Не подверженный качке салон» дал Бессемеру на шесть лет занятий, но принес ему также массу неприятностей и крупные убытки.

Собственный горький опыт навел Бессемера на мысль о неподвижной во время качки каюте. Ведь даже самый краткий переезд по морю доставлял Бессемеру величайшие мучения от морской болезни. Она иногда продолжалась у него даже в течение нескольких часов после высадки на сушу.

Нет ли какого-нибудь средства устранить качку судна?

Ведь никто иной, как Бессемер, подал несчастную мысль русскому корабельному инженеру, впоследствии адмиралу, Попову построить совершенно круглое судно, которое, опираясь по всем направлениям зараз на несколько волн, должно было бы проявить необычайную устойчивость во время волнения.

Эта мысль была осуществлена в России в знаменитых своей нелепой конструкцией двух совершенно круглых броненосцах береговой обороны, «Поповках», мирно проржавевших в Севастопольской бухте всю свою долгую жизнь, за полной своей непригодностью для плавания в море даже при малейшей волне. Этим же свойством отличалась и построенная по тому же принципу императорская яхта «Ливадия». Круглые суда, как яхту так и «Поповки», так качало по всем направлениям, что ни стрелять из пушек на броненосцах, ни спокойно разгуливать по палубе яхты — было совершенно невозможно. Затея обошлась русскому правительству в несколько миллионов рублей народных денег, которые были выброшены на ветер только для того, чтобы притти к очень определенному выводу, что таких судов строить нельзя.

Столь же неудачной оказалась и бессемеровская идея о некачающемся салоне. Она носит черты дилетантизма, непродуманности и недоработанности.

По первоначальному проекту, посреди судна должен был быть расположен большой круглый салон, с куполообразной крышей, поддерживаемый снизу только в одной точке — в центре. Он имел таким образом возможность качаться по всем направлениям или наоборот, — оставаться неподвижным при качке судна.

Дело с первых же шагов пошло неудачно. Прежде всего, Бессемер, не доработавши проект, поторопился заказать небольшой пароход; скоро, при более детальной разработке оказалось, что пароход мал. Пришлось его с убытком продать.

Большим неудобством было конечно то обстоятельство, что Бессемер, совершенно не вынося ни малейшей качки, не был в состоянии сам испытать на море свое изобретение.

Но морскую поверхность заменила собой лужайка на участке его загородной виллы — Дэнмарк-Гилл, а роль морской волны стала играть паровая машина, которая должна была раскачивать большой деревянный ящик, опущенный в яму и долженствующий изображать как бы вырез из средней части корпуса парохода. Внутри этой качающейся коробки была подвешена кабина, которая должна была оставаться неподвижной при качке. Но кабину можно было также скреплять с наружной коробкой и тогда она начинала качаться вместе с ней.

Конструкция вызывала любопытство, и Бессемер водил на лужайку своих многочисленных почетных гостей и качал в этом сухопутном сурогате морского корабля светил техники и науки, или же, наоборот, предоставлял им возможность, сидя в каюте, наслаждаться полнейшим покоем и созерцанием мелькающих перед окнами кабины бортами качающейся под ними коробки.

Но если подобные демонстрации и доставляли некоторую забаву, да может быть и помогали вводить те или иные усовершенствования в систему, то это нисколько не улучшало деловой стороны предприятия, а в этом отношении дело было поставлено из рук вон плохо.

При содействии небезызвестного уже нам Чадвика было учреждено акционерное общество с капиталом в 250 тысяч фунтов стерлингов, фактически же не было собрано даже достаточно денег на постройку хотя бы одного парохода. Когда Бессемер указал на это несоответствие номинального и фактического капитала, то ему разъяснили, что это так и полагается. Целью общества было установить между Англией и Францией пассажирские рейсы пароходами новой бессемеровской системы. Бессемера хотели назначить председателем, но он предпочел роль владельца патента и занял бесплатную должность инженера-консультанта. Общество притязало на исключительную монополию эксплоатации, обесценивая таким образом патент.

Лишь только приступили к постройке парохода, как начались трения между фирмой, строющей машины, и фирмой, строющей корпус судна. Масса денег была ухлопана на роскошную отделку салона, а механизмы, регулирующие качание салона — Бессемер придумал гидравлическое приспособление — были построены кое-как и даже не вполне закончены.

Финансовая сторона вообще была в полнейшем беспорядке и Бессемеру пришлось неоднократно ссужать из своих личных средств значительные суммы на покрытие самых неотложных расходов (эти ссуды конечно никогда ему не были возвращены).

Первоначальная конструкция круглого салона была изменена. Салон был сделан прямоугольной формы и подвешен в двух точках вдоль корабля. Он должен был служить только для устранения бортовой качки, а чтобы уменьшить или устранить совсем килевую, или продольную качку — судно было сделано очень длинным, а нос и корма — с очень низкими бортами так, чтобы волна не приподымала бы, а перекатывалась через них. Две пары гребных колес должны были приводить судно в движение.

Первый рейс парохода «Бессемер» предполагалось обставить очень торжественно, пресса уже задолго писала о нем. Но срок был назначен очень короткий, хотя гидравлические приспособления далеко еще не были готовы.

Незадолго до официального первого рейса, была назначена пробная поездка. Она кончилась катастрофой.

Пароход еле-еле полз, пожирая однако огромное количество угля и выбрасывая из своих двух труб тучи густого черного дыма. Уже по одному этому всякий мало-мальски понимающий человек сразу мог бы сообразить, сколь «выгодной» являлась его эксплоатация. Но главным недостатком парохода было то обстоятельство, что он совершенно не слушался руля, до такой степени, что, хотя его вел один из опытнейших капитанов, он в совершенно безветренную, ясную погоду, после двух тщетных попыток войти в порт Калэ, ухитрился налететь на сваи пристани, поломать себе одно из гребных колес и нанести убытков порту почти на 3 тысячи фунтов стерлингов, за что портовые власти Калэ задержали пароход и не выпустили его обратно, пока не получили залога в размере этой суммы.

После этой поломки пришлось спешно ремонтировать пароход, чтобы поспеть к сроку официального первого рейса, доделать же и проверить механизм, регулирующий качание подвешенного салона, было уже некогда. Салон поэтому для этого рейса наглухо прикрепили к корпусу судна, превративши таким образом «Бессемера» в обыкновенный пароход, только несколько нелепой конструкции.

Результаты второго рейса были также плачевны. Еле добравшись до Калэ, «Бессемер» опять врезался в пристань, «опрокидывая сваи, как кегли».

«Я хорошо понимал, что это значит, — записал Бессемер. — Эти пять минут разорили меня на 34 тысячи фунтов, они лишили меня одного из крупнейших триумфов моей долгой технической карьеры».

После этого только оставалось ликвидировать дело.

Бессемер в последнюю минуту, несмотря на понесенные убытки, предложил внести еще 1 тысячу фунтов стерлингов на производство испытаний гидравлических механизмов в море. На это ликвидаторы не согласились.

Это было последним предприятием Бессемера.

Теперь он уходит на покой. Ему 62 года.

Судьба подарила Бессемеру очень долгую жизнь. Он умер 85 лет. Почти четверть века было проведено им в том состоянии «занятого досуга», когда в работе, труде исчезает всякий элемент обязательности, вынужденности, когда они служат только одной цели — занять свободное время, которого теперь так много. Это игра в труд, иллюзия работы для человека, привыкшего в течение многих лет действительно много работать. Очень редко занятия эти дают серьезные результаты, как бы серьезен ни казался их замысел…

Мы очень мало знаем об этих годах жизни Бессемера, да они и мало интересны для биографа. Бессемер давно уже выполнил дело своей жизни, теперь он только доживает свой век.

Какова внешняя обстановка, в которой протекает его старость?

Каждый подъем по лестнице общественного положения и богатства ознаменовывался у Бессемера и переменой его жилья. Сперва — это скромная маленькая квартирка молодоженов на Нортгэмптон-Сквэре, несколько позже — это уже небольшой дом в пригороде, на Бакстер Стрит, а когда заработала бронзовая фабрика и деньги полились более широкой струей, был куплен Чарлтон-Гаус — пригородная вилла, уютная и непритязательная. Когда же пришло мировое имя и деньги стали считаться сотнями тысяч, Чарлтон-Гаус был сменен на более пышную «резиденцию» в Дэнмарк-Гилл. Это не дворец, но на нем в большей степени лежит отпечаток роскоши и богатства нежели на Чарлтон-Гаус. Дэнмарк-Гилл был приобретен в половине шестидесятых годов. Массивно выстроенный, трехэтажный дом был окружен большим парком с лужайками и цветниками.

Бессемер потратил немало времени и денег на устройство и украшение своего нового жилья. Он любил строить и украшать, — он всегда был немножко художником. Он сам составляет рисунки отделки, орнаментов, мозаики, а когда и дом и парк были устроены по его вкусу (а устраивался он несколько лет), он переносит свою художественную энергию на устройство и украшение «резиденций» своих, теперь уже обзаведшихся семьей, двух сыновей.

Но привычки старого мастера были перенесены и в Дэнмарк-Гилл, в этот барский особняк.

Бессемер не мог жить без мастерской; постоянно что-нибудь конструировать и мастерить — было его непреодолимой привычкой, неотъемлемой потребностью. Пусть даже из этого мастерства не всегда выходит много толку. Теперь, когда не нужны ни заработок, ни деньги, ни слава — это все уже достигнуто — оно должно служить одной только цели — приятному и интересному времяпрепровождению.

Страсть к механическому делу не умирала в нем до последних дней. Семидесятилетним стариком он проектирует оборудование алмазо-гранильной фабрики, для своего внука. Тут ему удалось сказать кое-что новое: механизировать в известной степени производство — в противоположность очень отсталой, классической гранильной технике голландских мастеров, достигающих изумительных результатов исключительно благодаря своему искусству.

Алмазо-гранильная фабрика М. М. Форд и Райт в Клэркэнуэлле, в Лондоне, возродила эту старинную отрасль производства, занесенную в английскую столицу может быть предками Бессемера, гугенотами.

На старости лет возник вдруг интерес к новой области знания, которой Бессемер раньше никогда в жизни не занимался: к астрономии. Этот интерес к астрономии на склоне лет характерен не для одного только Бессемера. Ведь очень серьезно занимался этой наукой Нэсмит, написавший очень ценное, отчасти даже до сих пор не потерявшее своего значения, исследование о луне. Но вряд ли Бессемер сделал хотя бы одно астрономическое наблюдение. Главный интерес для него представляло сооружение обсерватории и телескопа. По его плану было построено помещение обсерватории с вращающимся куполом, все механизмы для этого были придуманы им самим.

Совершенно неудачной оказалась постройка телескопа. Телескоп был задуман очень больших размеров, с диаметром объектива в 50 дюймов. Это было совершенной утопией, так как крупнейшие объективы того времени не достигали и 30 дюймов. От этой мысли пришлось скоро отказаться. Проще, более осуществимой. казалось, была постройка отражательного телескопа. Бессемер принялся за изготовление зеркала, для чего была построена целая мастерская с особым шлифовальным станком его собственной системы (довольно-таки примитивным: уже в трактатах по оптике XVII столетия можно было видеть нечто подобное). Станок работал плохо. Не удалось также сделать и металлического зеркала: как Бессемер ни бился, металл выходил очень хрупким, трудно отливался и полировался. Телескоп строился много лет. Начат он был около 1880 года (Нэсмит в своем письме к Бессемеру о Челтенгэмском докладе от 31 октября 1881 года «желает успеха его астрономическим занятиям») и так и остался недостроенным до самой смерти Бессемера.

Все эти работы не представляли научной ценности, но они занимали досуг богатого изобретательствующего старика.

То же можно сказать и про сконструированную Бессемером солнечную печь. Попытки постройки ее начались еще в 1868 году, но намеченных результатов достичь не удалось: она плавила медь и цинк, но не более тугоплавкие металлы.

Но у Бессемера было еще одно дело, которому он уделял, по мере того, как старел, все больше и больше времени — это составление своего жизнеописания.