9. Немцы

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

9. Немцы

«Идите и получайте удовольствие от игры…

Они хорошая команда, но мы — лучше».

Как мне кажется, для многих зачастую перестает иметь значение, что футбол — игра командная. Когда дела идут не так, как надо, то вину за это всегда должен кто-нибудь взвалить на себя — или ее взвалят на него другие. Возьмем, к примеру, выступления сборной Англии. В чемпионатах мира последних лет таким человеком в 1998 году был я, а потом, в 2002 — Дэйв Симэн. Что касается европейского чемпионата 2000, то игроком, который стал козлом отпущения за то, что показанный нами результат не совпал с ожиданиями публики, сделали Фила Невилла. Складывается впечатление, что для СМИ и для некоторых болельщиков в каждом крупном турнире всегда должен отыскаться герой или же злодей. Я вовсе не говорю, что у людей нет законного права высказывать собственное мнение насчет сборной Англии или отдельных ее футболистов. Тем не менее, иногда становится интересно, а понимают ли эти люди, что слова, которые они произносят или пишут о нас, западают в память и оказывают свое действие. Футболисты могут порой заявлять, что они не читают газет и не слушают радио, но, уж поверьте, мы все отлично знаем, когда нас честят в хвост и в гриву. И какими бы сильными мы ни старались при этом быть — или хотя бы казаться, — но подобные тексты всегда оставляют несмываемый след и на нашей вере в самих себя и на психологических установках.

Конечно же, стремление отыскать положительную — или отрицательную — фигуру присуще футболу не только на международном уровне. Был осенью 2002 года такой период, когда «Юнайтед» действовал далеко не так, как хотелось бы. Для этого имелась масса причин, среди которых можно упомянуть не только травмы и дисквалификацию ведущих игроков, но и тот факт, что команда в целом отчасти утратила уверенность и необходимый уровень концентрации. У меня были собственные проблемы, речь о которых я поведу позже. Но некоторые люди почему-то решили, что во всем этом виноват Райан Гиггз. Никто в нашей раздевалке — ни футболисты, ни персонал — так не считал. Но изрядная часть зрителей, регулярно приходивших на «Олд Траффорд», была недовольна нашими выступлениями, а газеты и радио, естественно, уцепились за это и быстро нашли виноватого. Для всех игроков и, наверняка, для самого Райана такие упреки оказались полной неожиданностью, тем более что болельщики «Юнайтед» многие годы проявляли себя с самой лучшей стороны, я бы даже сказал, потрясающе. А особенно лояльно и одобрительно относились они к «доморощенным» ребятам, которые пришли в клуб еще мальчиками и воспитывались при нем чуть ли не с футбольных пеленок.

Но как только газеты раздули из этого целую историю, большинство приверженцев «Юнайтед» не просто отстали от Гиггзи, но и поддержали его. Возможно, у него в тот период и был спад формы, но никто из тех, кто хоть мало-мальски разбирался в футболе, не сомневался, что в его лице мы имеем игрока мирового класса. Более того, никто из приверженцев «Манчестер Юнайтед» ни на секунду не усомнился в Гиггзи только потому, что команда в целом мало забивала и вообще действовала не так, как от нее ждали. Разумеется, у меня и в мыслях нет, что болельщики не имеют права высказывать свое мнение о «Юнайтед» и отдельных игроках клуба; в конце концов, это ведь именно от них зависят заработки футболистов и всех остальных, кто трудится на «Олд Траффорде». Футболисты должны соответствовать самым высоким ожиданиям своих болельщиков — в этом и состоит их работа. Однако когда все наезжают на одного спортсмена, то этого я просто не понимаю. Ведь тем самым ситуация становится еще более трудно разрешимой — и для данного игрока, и для остальной команды. Вообще-то, я бы сказал, что зрительская аудитория «Олд Траффорда» более терпима, чем на большинстве остальных стадионов. Она понимает игру и понимает игроков. Настоящие болельщики «Юнайтед» знали, что к Гиггзи вернутся его легкость, результативность, и он действительно доказал это в течение последних шести месяцев того сезона, когда в конечном итоге мы победили в премьер-лиге.

Вообще, если говорить об Англии в целом (по крайней мере, с тех пор как я всерьез занимаюсь футболом), то там всегда наблюдается одна и та же тенденция: как только команда начинает прихрамывать, всю вину взваливают на плечи одного человека. А уж когда подумаешь, что есть еще и международный уровень, где мы представляем нашу страну, а не только свои клубы, и что каждый раз, когда мы гоняем мяч на каком-то крупном турнире, миллионы болельщиков наблюдают за этим по телевизору, то понимаешь: в этом случае оказаться козлом отпущения и виновником всех бед страны — болезненно и оскорбительно. Помню, когда мы были помоложе, некоторые из нас, участвуя в подготовке к выступлениям за сборную Англии, говорили — вроде бы наполовину шутя — о том, кто же будет расхлебывать кашу на сей раз, если мы продуем. Однако теперь, оглядываясь назад, понимаешь, что это вовсе не было смешно — даже наполовину. Думаю, когда кого-то заставляли отдуваться за всех, то тем самым копали яму не только для конкретных ребят, выбранных в качестве мальчиков для битья, — это вредило и команде Англии в целом. А возможно, и до сих пор продолжает вредить.

На игроков сборной Англии всегда оказывается психологическое давление, и мне это понятно — я ведь тоже патриот. Я болею за Англию и хочу, чтобы мы как страна добивались всяческих успехов. Но, на мой взгляд, в мировых и европейских чемпионатах это давление иногда запугивает игроков и не позволяет им испробовать новинки, заставляя избегать всякого риска и подлинного самовыражения. Страх перед неудачей и память о том, что, к примеру, приключилось в 1998 году со мной или с Филом Невиллом после турнира «Евро-2000», остается сидеть в головах отдельных игроков. Взгляните на Бразилию — их парни спокойны, что бы ни случилось. Помню, как в ходе четвертьфинала на чемпионате мира 2002 года я посмотрел на поле (это было в тот момент, когда мы вели 1:0) и увидел Роналдо смеющимся и перебрасывающимся шутками с рефери.

Конечно, практически ни один из ведущих бразильских игроков не должен после окончания ответственного турнира возвращаться в Бразилию и выступать на следующий сезон в своем клубном футболе. Возможно, это помогает им не особенно волноваться насчет того, что может с ними случиться, если дела их сборной сложатся на нем не так, как надо. Зато игроки главной английской команды отлично знают, какие тумаки могут обрушиться на них у себя на родине, и я искренне убежден, что озабоченность этими возможными последствиями сдерживает кое-кого из нас и мешает развернуться в полную силу. А если учесть, через какую бурю недоброжелательности пришлось пройти мне самому, то нет ничего удивительного в том, какие мысли бродили у меня в голове, когда я попал домой после чемпионата мира 2002 года. Скажем, что наговорили бы и настрочили обо мне, промажь я тот одиннадцатиметровый против Аргентины? Возможно, я здесь не совсем прав. Во всяком случае, с другими парнями-сборниками я на этот счет не беседовал. Просто у меня в самом есть такое чувство, что в самых ответственных, действительно решающих играх страх перед неудачей иногда останавливает нас, не позволяя действовать на полную катушку и показать все, на что мы способны и чего ждут от нас болельщики. Но по тем или иным причинам турнир «Евро-2000» прошел совсем не так, как нам всем того хотелось. Часть вины за это взял на себя Фил Невилл. Кевин Киган тоже стал объектом множества критических выступлений. Но благодаря тому командному духу товарищества, который создал Кевин после своего прихода на пост старшего тренера сборной Англии, все мы чувствовали, что и у нас рыльце в пуху. А это означало нашу общую готовность взять на себя ответственность за то, что Англия оказалась выбитой из этого европейского первенства на такой ранней стадии. И хотя наша команда переживала трудные времена еще в отборочный период, мы все же уезжали на основной турнир с надеждами на успех. Перед прибытием в Бельгию и Голландию в нашем тренировочном лагере во Франции было намного больше спокойствия и непринужденности, чем в том, который организовал Гленн Ходдл за два года до этого, перед мировым чемпионатом. Ко времени начала европейского турнира все мы испытывали настоящее воодушевление и с нетерпением ждали его открытия.

Если вы посмотрите на стартовые двадцать минут нашей первой игры против Португалии, проходившей тем летом в Эйндховене, то наверняка согласитесь, что мы находились в надлежащей форме и надлежащем настроении. Нам противостояла превосходная команда, в которой выступали игроки мирового класса наподобие Луиша Фигу и Руи Кошты, и они с первых минут стали оказывать на нас чувствительное давление. Но каждый раз, когда мы переходили на их половину поля, всем казалось, что мы вполне можем забить. И действительно, я сделал парочку хороших навесов, первый из которых удачно замкнул Пол Скоулз, а после второго отлично сработал Стив Макманаман. В результате, прежде чем у кого-либо из нас было время по-настоящему почувствовать игру и распробовать ее на вкус, мы уже вели 2:0. Честно говоря, нас самих удивило положение, в котором мы оказались. Надо было просто продолжать начатое и доводить игру до победного конца, но почти сразу же после нашего второго гола Фигу прошел вперед и издали вбил неотразимый мяч в верхний угол ворот, после чего все переменилось. События стали развиваться совсем не по тому сценарию как надо было нам. А непосредственно перед самым перерывом они сравняли счет. Потом Майкл Оуэн покинул поле из-за травмы, за ним последовал Стив Макманаман. И португальцы смогли во втором тайме забить победный гол.

Для нейтрального наблюдателя это была великолепная встреча. Но для нас, равно как и для английских болельщиков, она оказалась весьма неутешительной. Играть столь уверенно, как мы действовали вначале, и забить два хороших гола, а затем упустить нити игры и продуть уже, казалось бы, выигранный матч — это было невероятно обидно. И тот факт, что на отдельных отрезках мы показывали хороший футбол и уступили не лишь бы кому, а превосходной команде, нисколько не ослабил оказанное на нас давление. К примеру, хотя сам я считал, что провел эту встречу очень прилично, после ее окончания я тоже чувствовал себя по-настоящему подавленным: поражение со счетом 2:3 было совсем не тем началом турнира, на которое мы надеялись. В течение нескольких минут после финального свистка я как бы отключился и отрешенно погрузился в себя. Пожалуй, мне следовало тогда поднять голову повыше и даже ожесточиться, потому что пока я, понурившись, брел с поля, меня ждала неприятность.

Виктория специально приехала в Голландию на эту встречу. Разумеется, она хотела тем самым поддержать меня, но, с другой стороны, я хорошо помню, как занервничал из-за нее перед введением мяча и игру с центра поля. Вообще-то всем футболистам сказали, что наши родственники будут размещены в безопасной огороженной зоне, но этого не случилось. Я осмотрелся вокруг в надежде увидеть ее среди зрителей и убедиться, что Виктория — в безопасности. Она сидела вместе со своим отцом, и, как я потом узнал, у них были проблемы до и после матча: их толкали и оскорбляли люди, называвшие себя болельщиками Сборной Англии. Могу лишь сказать, что моя жена никогда больше не поедет на матч такого уровня при подобных обстоятельствах.

Некоторые из таких же точно идиотов поджидали и меня, когда я покидал поле. Направляясь к туннелю уже после того, как настоящие английские болельщики приветствовали нас аплодисментами, я столкнулся с несколькими мрачными типами, которые сидели па местах, расположенных за навесами для запасных. Они начали наезжать — сначала на меня, потом на Викторию. А затем — и это самое ужасное — стали кричать, разные гадости о Бруклине. Когда я вспоминаю, о чем они вопили, мне и сегодня делается плохо и что-то тянет в животе. Я был в бешенстве, но кусал себе губы, только бы не сорваться. Да и что тут можно поделать? Остановить их словоизвержение невозможно. Я только показал им средний палец и отправился прямиком вниз, к раздевалкам.

Начиная с турнира «Франция-98», случаи наездов на меня стали настолько частыми, что я почти научился жить с этим. Само собой разумеется, это всегда травмировало душу, но я, как мне кажется, научился не замечать таких нападок. Но вот что действительно шокировало меня, так это поток грязи, обрушившийся на нас, с тех пор как мы с Викторией поженились и образовали семью. Вместо уважительного отношения к себе, эта перемена статуса, как мне показалось, только ухудшила наше положение. Хотелось бы спросить людей, которые нас оскорбляли, почему они это делали, что ими двигало. Зависть? Презрение? Или они не могли найти себе лучшего занятия? Я знаю только одно — в тот день в Эйндховене, после того как я провел на поле девяносто минут, выступая в составе сборной команды Англии, и мы не смогли показать в этом матче хороший результат, моя охрана явно огорчилась. Что же касается слов, которые произносили те гнусные типы, то они только травмировали меня и вызвали чувство отвращения. И поскольку я был настолько потрясен и даже шокирован ими, то не мог не отреагировать.

К тому времени, когда я вместе с остальной командой спустился в туннель, для меня лично весь этот неприятный эпизод казался законченным. Мне повезло в том, что когда мы покидали поле, Кевин Киган находился всего в нескольких шагах позади меня. Он слышал каждое словечко, которое эти типы изрыгали в мой адрес, но ничего не сказал на сей счет, когда мы очутились в раздевалке. Гораздо важнее для всех было поговорить о только что проведенной встрече и начать настраиваться на следующую, против Германии, которая ждала нас в Шарлеруа. Я переоделся и вместе с другими парнями прошел в автобус. Оттуда позвонил Виктории, и она стала рассказывать мне, что происходило с нею и Тони, когда они сперва подходили к трибунам, а потом покидали их. По-моему, я даже не успел доложить ей, какие гадости кричали мне, когда по проходу приблизился Пол Инс:

— Ты выставлял палец зрителям? Я только утвердительно кивнул.

— Они сфотографировали этот жест. Один из ребят, связанных с прессой, секунду назад сказал мне по мобильнику, что снимок завтра будет в газетах.

К моменту, когда мы вернулись в свою гостиницу, Кении тоже знал о предстоящих проблемах. Его спросили о данном эпизоде на пресс-конференции после игры. Мы всей командой усаживались на ужин, когда он подошел ко мне:

— Дэвид, я все слышал. Тебе не о чем волноваться или тревожиться. Не делай только никаких заявлений по поводу того, о чем прочитаешь в газетах. Я своими ушами слышал все, что говорилось на стадионе, до единого словца. Не волнуйся. Я тебя прикрою.

Кевин повторял то же самое всем, кто об этом спрашивал. И сказал представителям печати (и, возможно, представителям футбольной федерации, которые беспокоились насчет последствий), что он в курсе всей этой истории и полностью на моей стороне. Именно Кевин позволил окружающим в полной мере понять, насколько серьезными были эти оскорбления и какими они были злобными. Он дал публике понять, что гадости, выкрикиваемые в чей-то адрес, ужасны, и их нельзя оставлять без внимания. В той ситуации, которая сложилась вокруг меня, никакой футболист не мог, пожалуй, рассчитывать на лучшую поддержку со стороны своего старшего тренера. Кевин Киган был готов стоять плечом к плечу рядом со мной. И точно так же поступил бы в подобных обстоятельствах Алекс Фергюсон. Думается, и Кевин, и наш манчестерский отец-командир понимают, насколько для игроков важно знать, что их старший тренер независимо от всяких личных соображений встанет на их защиту, когда дело дойдет до противостояния со СМИ.

Что же касается Эйндховена, то Кевин, на мой взгляд, посчитал для себя необходимым прикрыть меня не только потому, что я был одним из его игроков. У меня сложилось впечатление, что он был действительно потрясен и расстроен услышанным из толпы зрителей. И, как оказалось впоследствии, был в этом далеко не единственным. Конечно же, на следующий день в газетах поднялась большая суета и, конечно, нашлись люди, говорившие в мой адрес примерно то же самое, что они заявляли обо мне после происшествия в Сент-Этьенне: мол, это просто идиотизм, позорище, и такой человек никогда больше не должен играть за свою страну. Но на сей раз ситуация была совершенно иной. За меня горой стоял старший тренер сборной Англии и публика лучше понимала, почему я отреагировал на откровенное хамство именно таким образом. В Эйндховене меня достал не аргентинский полузащитник, а люди, державшие в руках английский флаг и носившие точные копии футболок сборной Англии. Пожалуй, широкая публика смогла наконец понять, почему я так среагировал, даже если мой поступок и был неправильным. Меня к нему подталкивали в течение, по меньшей мере, двух лет, меня накачивали и заводили, и вот я не выдержал. Впрочем, нашлось немало таких журналистов и болельщиков, которые сочли, что меня уж слишком затравили, и потому я заслуживаю той поддержки, которую оказывал мне Кевин. В результате я почти немедленно почувствовал смену отношения ко мне со стороны СМИ и общества.

Мне отлично известно, что иногда память может подвести, либо сыграть с тобой скверную шутку. События далеко не всегда развиваются настолько быстро или драматично, как тебе запомнилось. Но я абсолютно точно знаю, что после Эйндховена все изменилось почти мгновенно. Того, что произошло, когда мы вышли разминаться перед игрой с Германией, я никогда не забуду. После моего удаления в матче против Аргентины английские болельщики не нуждались в особых подсказках или подстрекательстве, чтобы повернуться ко мне спиной или кое-чем похуже. Мои выступления на уровне клубного футбола в составе «Юнайтед» тут не помогали. Еще со старых времен все ребята из «Юнайтед», выступая на «Уэмбли», привыкли подвергаться нападкам. Некоторые лондонские болельщики непременно шикали, когда при объявлении состава команды звучали имена Гэри или Фила Невилла. Оскорбления, которые обрушивались на представителей нашего клуба в выездных матчах, обычно имели продолжение, когда мы оказывались в составе сборной нашей страны. Но в Шарлеруа все это изменилось — во крайней мере, для меня.

Спустя пять дней после поражения от Португалии мы встречались со сборной Германии — на крошечном стадионе в крошечном бельгийском городке. Я знаю, что до начала матча там на главной площади возникли какие-то проблемы с толпой зрителей, но нас они никак не затронули, и нам важна была атмосфера на стадионе. Чувство было такое, что мы находились на маленьком спорткомплексе одной из младших лиг, где зрители располагаются вплотную с полем. Шум стоял фантастический, причем исходил он по большей мере от английских болельщиков. Когда примерно за 35 минут до начала мы вышли разогреться, все места уже были заполнены. И тут случилось нечто, буквально потрясшее меня. Я бегал трусцой неподалеку от наших болельщиков и впервые в жизни услыхал их пение:

— «Один Дэвид Бекхэм. Есть только Дэвид Бекхэм…» У меня и теперь по спине пробегает дрожь, когда я вспоминаю эти минуты. А в тот момент я просто не мог поверить собственным ушам. Как я уже говорил, одновременно я и болею за Англию, и играю за Англию, так что когда наши болельщики скандировали мое имя, то для меня не могло быть счастья выше. И точно так же, как зрители «Олд Траффорда» помогли мне преодолеть последствия Сент-Этьенна, эти английские болельщики, собравшиеся в Шарлеруа, заставили меня позабыть обо всем том, что случилось после игры с Португалией в прошлый понедельник. Я испытал огромное облегчение, зная, что наши отечественные зрители — люди, которые платят хорошие деньги, чтобы приезжать на крупные турниры и сопровождать команду Англии, — находятся на моей стороне. Убежден, что именно с того дня отношение ко мне навсегда изменилось. Мне никогда не узнать, насколько важной оказалась во всем этом поддержка Кевина, но я глубоко уверен, что события в Эйндховене наконец-то помогли людям понять, через какие муки мне довелось пройти на протяжении двух лет непрекращающихся оскорблений.

И, спускаясь обратно в раздевалку, чтобы подготовиться к началу игры, я чувствовал фантастический подъем. Когда мы снова вышли на поле, уже в форме сборной, я был готов ради моей страны пробить хоть кирпичную стенку. И, честно говоря, именно это мы и должны были сделать, играя против Германии, поскольку матч оказался упорнейшим и труднейшим. С чисто футбольной точки зрения эти девяносто головоломных минут были ужасающими. Но, принимая во внимание, что в официальных встречах нам не удавалось победить их с 1966 года, результат, горевший на табло после финального свистка, был более чем удовлетворительным: Англия 1 — Германия 0.

Я помогал забить оба наших гола в матче против Португалии и потому, если говорить о моей игре, чувствовал себя довольно уверенно. В Шарлеруа мы почти сразу после перерыва получили право на штрафной удар в нескольких ярдах от средней линии поля, на половине Германии. Гэри Невилл специально подбежал ко мне:

— Давай-ка побыстрее. Шевелись.

Такому парню не просто отказать. Гэри всегда готов подхватить мяч и двинуться вперед, желая поучаствовать в атаке, но именно в этот момент мне не хотелось просто отбросить мяч ему и продолжить позиционное нападение.

— Гэри, отвали в сторонку.

Не думаю, что он был очень доволен моим намерением послать этот штрафной далеко вперед, но я все же подошел к мячу и сделал именно так, как задумал. Мой кожаный друг долго висел в воздухе, удачно миновав при этом двух немецких защитников, а Алан Ширер смог подскочить на дальней штанге к приземляющемуся мячу и послать его в сетку. Этот гол оказался победным. В разгар нашего ликования по случаю забитого мяча ко мне подошел Гэри:

— Отличный навес, Бекс.

Как будто это с самого начала была его идея. Иногда с Гэри можно чокнуться, но мне трудно назвать кого-либо другого, с кем я предпочел бы тренироваться или играть в футбол. Он полностью, я бы сказал, идеально нацелен на игру. Едва прозвучал свисток об окончании встречи, мы все выбежали на поле праздновать победу да и болельщики буквально сходили с ума: еще бы — мы одолели Германию и выиграли свою первую встречу на этом турнире. Тем не менее, радоваться было рано. Помню, как тот же Гэри снова подошел ко мне и сразу расставил все по местам:

— Пора нам сваливать с поля. Мы пока еще ничего особенного не сделали. Мы даже не вышли из группы.

И он был прав. Нам еще предстояло сыграть с Румынией. Нас устраивала в этой встрече даже ничья — ее было достаточно, чтобы пройти из группы дальше, но все теперь знают, какой оказалась эта встреча. Румыния — неплохая, техничная команда, даже без Георге Хаджи, который не мог играть тогда из-за переизбытка желтых карточек. Но все же мы никак не должны были попасть в такое положение, где они могли диктовать нам свои условия. Пропустив вначале гол, мы затем вышли вперед 2:1 и после этого должны были продолжать натиск, развивать успех и довести игру до победы. Однако мы стали играть на удержание, а они пошли вперед и сравняли счет. С этого момента возникло такое чувство, словно у нас не хватает веры в себя, чтобы снова переломить игру в свою пользу. Мы просто старались сохранить ничейный счет. Такая тактика была ошибочной, она позволила Румынии в самом конце забить гол и тем самым попасть в четвертьфинал вместо нас.

Я стоял неподалеку от центральной линии, когда Фил Невилл сделал сзади подкат против их игрока и судья дал одиннадцатиметровый штрафной. То был странный момент. Словно бы нереальный — возникло такое чувство, что этого просто не может быть, а случившееся происходит не с нами и не здесь, а является фрагментом другого матча — вовсе не того, который мы вели в течение последних девяноста минут. Я был страшно огорчен за Фила. Он провел в тот день хорошую игру, да и весь турнир действовал на уровне. Когда прозвучал заключительный свисток, я с первой секунды думал только о нем: «Мне известно, что сейчас произойдет и как станут теперь говорить о тебе».

Я догнал его и обнял, но все равно ничего не мог сказать или сделать, чтобы помешать ему взвалить на себя вину за наш проигрыш Румынии и вылет из соревнования. Преследования, которые обрушились на Фила, были не столь жестокими, как те, что достались мне после «Франции-98», но и их было достаточно.

Более чем достаточно. Неудивительно, что игроки сборной Англии иногда выходят на особенно ответственные игры, опасаясь совершить какую-нибудь ошибку, за которую их потом растопчут. Как я уже говорил, для того, чтобы английская команда действительно могла добиваться более весомых результатов и пробиваться на высокие места в крупных турнирах, мы должны преодолеть подобное мышление. Но в тот день в Шарлеруа — как вокруг футбольного газона, так и потом, после возвращения в раздевалку — везде ощущалось недоверие. После того взлета, каким была победа над Германией, одержанная на этом же стадионе всего несколько дней назад, последовавший за ней результат матча против Румынии стал для нас настоящей катастрофой. Выигрыш встречи с немцами в предшествующую субботу высоко поднял планку всеобщих ожиданий — у болельщиков, СМИ и у самих игроков. И вот за какую-то долю секунды все это безвозвратно рухнуло. С этим было трудно смириться. Ничего не оставалось, кроме как мечтать вместе с английскими болельщиками и надеяться на лучшее, даже когда старший тренер и товарищи по команде вроде Гэри Невилла пытались вернуть меня на землю. Мы ничуть не меньше болельщиков чувствовали себя раздавленными необходимостью так быстро отправляться домой.

Минуты, проведенные тогда в раздевалке, а затем и первые дни нашего пребывания в Англии вспоминаются мне теперь туманно и расплывчато. Насколько я понимаю, вспоминая 1999 год, именно так должны были чувствовать себя футболисты мюнхенской «Баварии», после того как «Юнайтед» вырвал у них Кубок европейских чемпионов. Это совсем не то состояние, когда противник с самого начала перехватывает инициативу и забивает два-три безответных гола, полностью контролируя ход игры. Здесь все было совсем иначе. В какой-то момент все выглядит в розовом свете — и вдруг, в следующую минуту, ты оказываешься сраженным наповал. Происходит нечто ужасное, причем невероятно быстро, и у тебя уже нет ни капли времени, чтобы как-то справиться с бедой. Именно это и убивает. Я видел подобное чувство на лицах футболистов «Баварии» в тот вечер, когда «Юнайтед» в последние пару минут встречи выиграл у нее в Барселоне. Признаюсь, я питаю к ним огромное уважение: они преодолели то нестерпимое разочарование и несколько лет спустя все-таки завоевали желанный трофей. Чтобы так отреагировать на постигшую их огромную неудачу мюнхенцы должны были показать такую же силу характера, в какой нуждались игроки английской сборной после досадного поражения на «Евро-2000».

Когда мы вернулись в Англию, с критикой пришлось столкнуться не только игрокам. Старшему тренеру тоже довелось услышать немало замечаний так что он отвлек на себя часть давления, которое иначе целиком обрушилось бы на Фила Невилла. Учитывая манеру игры команд под началом Кевина, включая сборную Англии, я лично думаю, что некоторые подобные события были неизбежны. То же самое произошло, когда он возглавлял «Ньюкасл». Всем нравится наблюдать за действиями его команд, но когда игра складывается неблагоприятно, легко заметить, что Кевин порой чрезмерно рискует и не уделяет достаточно времени отработке оборонительных действий. Думаю, мне нет необходимости снова повторять, как высоко я оцениваю его и как тренера, и как менеджера, и, наконец как человека. В глубине души все наши ребята знали, что за драму, разыгравшуюся в Бельгии, несем ответственность и мы, как бы ни хотелось очень многим указать пальцем исключительно на Кевина.

В футболе международного уровня никогда не хватает времени на то, чтобы рассмотреть итоги прошлых выступлении, всерьез разобраться в них и выдвинуть новые идеи. Как только закончился один турнир, нужно сразу же двигаться дальше и приступать к отборочным играм в попытке попасть на следующий. Осенью 2000 года мы уже проводили первые встречи на пути к чемпионату мира 2002 года. И первой серьезной командой, с которой нам предстояло скрестить шпаги, снова оказались немцы — на сей раз на «Уэмбли». После того как мы победили их в Шарлеруа, многие британские наблюдатели и спортивные обозреватели заявляли, что это была худшая немецкая команда, когда-либо выходившая на поле. Возможно, отсюда как бы вытекало, что нам не придется особо стараться, чтобы обыграть их и во второй раз. В общем, несмотря на то, что случилось этим летом на «Евро-2000», ожидания все равно оставались высокими. У того октябрьского дня имелась еще одна особенность, поскольку то была последняя игра, которую нам предстояло провести на «Уэмбли», прежде чем этот славный стадион снесут.

А ведь если оглянуться на историю этого спортивного сооружения, то обнаруживаешь, что с ним связанно очень многое, особенно самый лучший его день, имевший место в 1966 году. Разумеется, и сегодня «Уэмбли» был забит до отказа, и когда мы вышли разминаться, у всех было такое чувство, что здесь ожидается грандиозный пикник, а вовсе не отборочный матч чемпионата мира. А на самом деле игра сложилась ужасно — пожалуй, более огорчительно, чем любая, в которой мне когда-либо доводилось играть. Германия забила ранний гол, когда мяч со штрафного удара, пробитого Дитмаром Хаманном, проскользнул мимо Дэйва Симэна. А затем немцы только и делали, что сидели в обороне, старались подольше держать мяч и «закупорить» игру, перекрыв все подступы к своей штрафной. Фактор своего поля для нас не сработал, и по правде говоря, мы никак не могли создать какого либо наступательного порыва. Соперники постоянно держали позади много игроков и, пожалуй, у них было больше шансов забить нам второй гол после быстрого прорыва, чему нас, чтобы сравнять счет. Не за долго до конца я получил сильный удар по колену и пришлось замениться.

Я ушел с поля и сидел на скамейке, укрываясь от презрительных взглядов. Финальный свисток и счет на табло, свидетельствовавшие о нашем поражении 0:2. И что услыхал старый «Уэмбли» от английских болельщиков, это было их дружное шиканье, когда мы, понурившись, покидали последнюю игру на «Уэмбли» — да еще проигрыш Германии — вот уж, действительно, одно из худших потрясений, выпадавших на мою долю в футбольной карьере. Я плелся вдоль боковой линии по направлению к раздевалке — всего в нескольких шагах позади Кевина Кигана — и потому отчетливо слышал оскорбления болельщиков, прорвавшихся на беговую дорожку, чтобы получше нас обсвистать. Правда, гадости, которые они выкрикивали в адрес игроков, не носили личного характера. Они орали Кевину, что думают о нем как о старшем тренере сборной Англии: всяческое низкопробное, позаимствованное с последних страниц бульварных издании, утверждавших, что у того нет ни малейшего понятия об игре. А разве можно сказать более резкое и оскорбительное человеку который был лучше каждого, и всех, кому можно было вручить бразды правления после ухода Гленна Ходдла в отставку.

Меня удивило заявление, которое прозвучало через пару минут, когда мы спустились в раздевалку, но поскольку я слишком хорошо слышал, что говорили ему эти горе-болельщики, мне сразу стало понятно, почему Кевин столь быстро решил, каким образом ему следует поступить. Несложно было понять, почему он после такого потока грязи спросил себя, стоит ли овчинка выделки, и без труда ответил на этот вопрос. Но, тем не менее, то, что произошло через час после завершения встречи с Германией, стало для всех сборников шоком. Мы даже не начали переодеваться. Большинство из нас ограничились лишь тем, что немного утолили жажду. Кевин вошел и встал посреди помещения. Затем он сказал, что расстается с нами:

— Я должен быть честным с вами. И честным перед собой. Я занимался этим делом столько, сколько мог. Теперь я прекращаю. Вас всех ждут хорошие времена. Вы — отличные игроки.

Я знаю, что это было с его стороны мгновенное и чисто импульсивное решение, поскольку даже его помощник Артур Кокс, который знал Кевина лучше, чем любой из нас, не ожидал такого поворота событий.

Он был первым, кто заговорил:

— Нет, Кевин, нет. Не делай этого.

Помню и свою реакцию:

— Кевин, мы хотим видеть именно тебя старшим тренером английской сборной.

Все и без того разваливалось, а теперь мы еще вдобавок теряли Кевина Кигана. Лично я не чувствовал за собой никакой вины в случившемся. Я не сказал ни единого плохого слова об одном из лучших старших тренеров, с которыми мне когда-либо доводилось работать. Кевин, на мой взгляд, сам знал, как он должен поступить, и принял свое решение совершенно самостоятельно. Он сказал нам, что собирается уходить. Затем он сообщил то же самое Адаму Крозьеру, главе английской федерации футбола. А потом — и прессе. Каким же необычным оказалось завершение его эпохи в сборной! Все то значительное, что происходило на «Уэмбли», и все те хорошие времена, которые мы пережили рядом с Кевином, закончились беспрерывным дождем, лившим в тот день, обозленными и расстроенными болельщиками, а также необходимостью искать для команды Англии очередного нового тренера. Когда я оглядываюсь назад, вспоминая тот злополучный день, мне приходит в голову такая мысль: «Почему мы тогда не передумали и не провели на этом стадионе еще одну встречу? Почему не сумели дать «Уэмбли» еще один шанс расстаться с публикой так, как он того заслуживал?»

А ведь потом, в связи с задержками в возведении нового национального стадиона, оказалось, что именно так нам, пожалуй, и следовало сделать. Но этого уже не вернуть. И остается, увы, только надеяться, что наш проигрыш Германии окажется не единственной памятью об «Уэмбли», которая сохранится у людей. Гораздо справедливее было бы запомнить многочисленные напряженные финалы кубка федерации, матчи «Евро 96» или выигрыш чемпионата мира в 1966 году. Конечно, рассуждая с чисто футбольной точки зрения, если бы нам сказали перед той игрой в октябре 2000 года, что сегодня мы продуем команде Германии, но зато потом сумеем ее разбить, да еще в таком стиле, как нам это удалось в Мюнхене несколько месяцев спустя, то каждый из игроков без колебаний согласился бы на подобный вариант. Однако еще очень многое должно было случиться с командой Англии, прежде чем эта невероятная мечта смогла сбыться.

У известных английских футболистов, которые выступали за свою страну на международном уровне, у многолетних ее лидеров и капитанов вроде Алана Ширера и Тони Адамса, карьера в составе сборной Англии на этот момент уже подошла к концу или была близка к завершению. В то же время на подходе к сборной возникла целая группа ребят, включавшая мое поколение игроков «Юнайтед», которые теперь имели опыт двух крупных турниров — и двух крупных разочарований. Следом за нами шло много талантливых молодых игроков, ждавших своего шанса. После ухода Кевина все, как нам казалось, соглашались в том, что надлежит предпринять, дабы английская сборная снова смогла выступать достойно. Перед окончательным назначением Свена-Горана Эрикссона, английскую команду на протяжении нескольких игр возглавлял Говард Уилкинсон, а затем перед выездной товарищеской встречей с Италией в качестве ее старшего тренера-опекуна появился Питер Тейлор. Все кругом говорили: «Надо встряхнуться самим и многое перетряхнуть. Следует вводить молодых игроков». Возможно, Питер с самого начала не хотел постоянно находиться на линии огня и подвергаться тем нападкам и обвинениям, которые неразрывно связаны с пребыванием на посту тренера сборной Англии, особенно когда ты появляешься там не от случая к случаю, а, как говорится, вкалываешь на полной ставке. Более вероятно, что у него попросту такая тренерская философия, — он стал тем, на кого возложили задачу сменить и серьезно обновить состав сборников, разобраться, что следует предпринять, а затем двигаться вперед и реализовать эти задумки, что бы ни говорили сомневающиеся. Все молодые игроки, которые пришли с тех пор в сборную, должны помнить, что именно Питер был первым, кто рискнул не просто дать шанс новому поколению игроков, но и в значительной степени опереться на них. Причем он не просто раздавал налево и направо новые футболки с эмблемой Англии. Им было сделано нечто большее — он дал этим молодым парням возможность объединиться и стать Командой. Роль и влияние Свена огромны, но начало положил именно Питер. У меня есть перед ним и личный долг, поскольку я тоже многим обязан ему. Из моей памяти никогда не сотрется, что именно Питер Тейлор впервые вручил мне нарукавную повязку капитана сборной Англии.

До этого я за всю свою карьеру только однажды выводил команду на поле. В первый год нахождения на «Олд Траффорде» я побывал капитаном той молодежной команды, которая выиграла в Северной Ирландии Молочный кубок. Впрочем, недостаток опыта никогда и никому не мешает мечтать. Как только я утвердился в качестве члена сборной Англии, у меня появились амбиции, которые я, конечно же, держал при себе) сделать следующий шаг и занять пост, являющийся самым почетным из всех, какие возможны для играющего футболиста. Я всегда считал, что человек должен ставить перед собой самые высокие цели, и зашел в этом настолько далеко, что даже встречался с Кевином Киганом после того, как Алан Ширер объявил о своем окончательном уходе из сборной. Мне хотелось, чтобы старший тренер английской команды знал о моей готовности взять на себя обязанности капитана. Кевин не ответил ни «да» ни «нет». Но сказал, и вполне серьезно, что, по его мнению, я когда-либо непременно стану шкипером английской дружины.

На мой взгляд, к тому времени, когда Кевин сложил с себя обязанности тренера сборной, многие начали говорить о возможности привлечь меня на капитанский мостик главной команды страны. Должен также сказать, что в тот период было, по крайней мере, столько же людей, кто выступал против данной идеи, как и ее сторонников. Кроме того, этот вопрос со всей очевидностью был не из тех, которые я мог решить самостоятельно, — мне, как и всем прочим кандидатам, оставалось только ждать и следить за развитием событий. В ночь, перед тем как Питер Тейлор объявил состав своей команды на неофициальную встречу с Италией, Виктория была в отъезде, и я остался на ночь дома у Гэри Невилла. Мой телефон зазвонил около восьми часов утра. Я не отношусь к ранним пташкам, так что моя первая рассеянная реакция была не самой дружелюбной: «Кто это, черт возьми?» Но трубку я взял и сумел пробормотать:

— Алло. Привет.

Голос на другом конце линии явно принадлежал тому, кто уже давно бодрствовал:

— Привет, Дэвид. Это Питер Тейлор. Я мгновенно пришел в себя и вскочил с кровати:

— О! Привет, Питер. Как дела?

Но наш заботливый старший тренер звонил, безусловно, не только для того, чтобы поболтать. Я никогда не забуду слов, последовавших за этим:

— Извини, что звоню так рано, но я собираюсь объявить состав. Знаешь, я отобрал молодую команду и несколько совсем новых молодых игроков. Поэтому им, на мой взгляд, нужен и новый капитан. Думаю, будет правильным поручить это дело именно тебе. У меня нет абсолютно никаких сомнений, что ты готов к такому назначению. Мне хотелось, чтобы ты узнал об этом прежде, чем я сообщу о своих планах кому-либо еще.

Мне пришлось снова сесть и проторчать в такой позе по меньшей мере минут пять. Появились даже такие мысли, что, пожалуй, я все еще продолжаю спать. А может, этого звонка по телефону в действительности не было вообще? Я прямо обалдел от только что услышанного — столько восторга, столько гордости и смирения принесла мне одна лишь мысль о капитанской повязке сборной. Я тут же позвонил Виктории. Потом маме и папе. Такого рода события не случаются по-настоящему, пока ты не поделишься ими со своими близкими. Но и после этого я все еще продолжал сидеть на кровати и думал: «Вот уж действительно фантастика. Но я не хочу быть капитаном Англии только на один матч. Хочу сохранить этот пост за собой».

И как только эта мысль пришла мне в голову, я немного успокоился. Не хочу, впрочем, сказать, что от радости я стал носиться по дому как угорелый или, скажем, подпрыгивать на кровати, принадлежавшей Гэри. Позже мы с ним завтракали, и я попросту рассказал ему, что случилось, — сухо и почти между делом:

— О, кстати, вот еще что, Газ. Меня сделали капитаном сборной. Передай-ка мне кукурузные хлопья.

Должен признаться, что я всегда видел именно Гэри в роли капитана — будь то в «Юнайтед» или в сборной Англии. Но оказалось, что сначала это случилось со мной. Он был настолько же рад за меня, как я бы радовался за него. Согласитесь, такой звонок от тренера — неплохой способ начать новый день, прежде чем сесть в машину и ехать тренироваться. Думаю, эта новость добралась до Каррингтона раньше меня, поскольку все ребята из «Юнайтед» с ходу набросились на меня, настаивая на том, чтобы все оставшееся утро называть меня исключительно «шкипер».

На самом деле я ни с кем не обсуждал, как относиться к капитанским обязанностям. Просто я видел, как это делали другие. Но я — не они. У меня собственный характер, и потому я должен был найти свой подход. Мне было ясно, что крики, вопли и понукания — не для меня. Единственное, что мне оставалось, — это выходить на поле максимально собранным и играть, не жалея сил, в надежде повести за собой ребят собственным примером. Впервые встретиться на газоне с остальной командой в качестве ее капитана — это было особенным чувством. И прекрасным ощущением, даже невзирая на то обстоятельство, что я поставил перед собой трудную задачу — ни в коем случае не расслабляться и не позволить себе просто наслаждаться моментом, поскольку я все время помнил, что отнюдь не хочу ограничиться одноразовым капитанством. Мне нужно постараться сделать все, чтобы наш новый, постоянный старший тренер согласился с решением, принятым Питером Тейлором.

Я был на седьмом небе от того, что Питер дал мне нарукавную повязку, а задним числом еще и благодарен ему, что он отобрал именно такой состав. Я возглавил в качестве капитана сильно омоложенную команду и при этом чувствовал, что обладаю необходимым опытом и могу взять на себя эту дополнительную ответственность. Возможно, мое назначение показалось кому-то несколько необычным, тем более, если учесть, что в сборную все еще привлекались гораздо более старшие игроки вроде Пола Инса, Тони Адамса или Алана Ширера, которые сами побывали капитанами. Возможно, я отнесся к этой новости слишком спокойно или же чрезмерно легко взял данный барьер. Но и любом случае некоторые околофутбольные люди не были уверены, что я справлюсь с новой ролью. И тут мне сильно помог Питер, заявивший, что он верит в меня. Мне казалось, что такие же чувства испытывали все мои товарищи по команде. Кроме всего, меня окружало достаточно много действительно молодых парней, чтобы я мог почувствовать себя в основе сборной Англии почти стариком.

Выход во главе английской дружины на поле «Стадио дель Альпи» (невзирая на то что встреча носила товарищеский характер, а трибуны вовсе не были заполнены под завязку) был для меня одним из самых торжественных моментов во всей моей карьере, и мою грудь переполняла гордость. Возможно, Питер Тейлор и рисковал — как в случае со мной, так и с командой в целом, — но я не думаю, что мы подвели его или Англию. Правда, мы уступили 0:1 очень сильной итальянской команде, но заслуживали лучшей участи. Эмиль Хески весь вечер напролет терзал их защиту, и мы создали множество благоприятных возможностей, но так и не смогли забить. Лично я, выступая за сборную Англии, никогда не чувствовал себя так, как в этой игре. После того вечера многие говорили мне, что увидели во мне большие перемены почти сразу же, едва только я надел на себя нарукавную повязку английского капитана. Я знаю об инциденте, который они имеют в виду, когда говорят это.

Прошло приблизительно десять минут второго тайма, и счет еще не был открыт. Мы уже несколько раз натыкались на явные грубости и взывали к судье требуя от него назначить пенальти. На сей раз мяч был навешен на линию штрафной площадки и, срикошетив от чьей-то спины, вновь оказался в воздухе. Я не понял, откуда и кто налетел на меня, но хорошо помню как резко меня оттерли от мяча, когда тот летел ко мне. Это произошло уже четко в пределах итальянской штрафной, и несколько игроков нашей сборной стали кричать о явном нарушении правил. Я тем временем лежал на траве. Когда я поднимался на ноги, игрок который, как я предполагаю, толкнул меня, Гаттузо стал кричать или, скорее, вопить на меня, сопровождая свои восклицания выразительной жестикуляцией. Возможно, он считал, что я слишком уж легко рухнул на газон, или думал, что, изображая раздражение и злость, сможет проще избежать неприятностей от судьи. Я поднялся и хотел отбежать подальше, но он уцепился за мою футболку. Я обернулся и посмотрел на него. Была какая-то доля секунды, в течение которой я в прошлом мог бы отреагировать неверно. Но в данный момент об этом не было и речи — я просто хотел покончить с данным эпизодом, поскольку носил капитанскую повязку сборной Англии, и мне следовало быть выше этого. Легкой трусцой я убежал от него и от неприятностей. Что касается арбитра, то он оставил действия Гаттузо без внимания, и тот избежал наказания. А несколько минут спустя он перешел с мячом на нашу половину и, нанеся примерно с тридцати ярдов удар, который не мог не вызвать восхищения забил гол, оказавшийся победным.