1

1

В ОКТЯБРЕ 1844 года Гейне вернулся в Париж. После отъезда Матильды из Гамбурга, Гейне очень томился по ней, писал влюбленные письма. При первой возможности он пустился в обратный путь.

В Париже его ждали неутешительные вести. Прусская реакция протянула свои руки через границу Франции, потребовав принятия решительных мер против «Форвертса».

Гизо не сразу пошел на разгром левого крыла немецкой эмиграции. Только после того, как «Форвертс» напечатал статью против Фридриха-Вильгельма IV, Гизо согласился засадить редактора Бернайса в тюрьму за «подстрекательство к убийству короля». Немалую роль в перемене отношения к немецким эмигрантам со стороны французского правительства сыграл знаменитый немецкий ученый и советник прусского короля Александр фон-Гумбольдт. Он прибыл в Париж и в личных беседах с Гизо склонил его пойти на репрессии. Франсуа Гизо уступил требованиям прусского феодального монарха и задушил «Форвертс». Редакционной группе газеты было предписано оставить пределы Франции. Часть высылаемых путем просьб и унижений спаслась от этой меры. Маркс, разумеется, не предпринимал никаких шагов и в январе 1845 года переехал в Брюссель.

При этом разгроме левых немецких радикалов, Гейне не пострадал.

Почему его пощадили? Черносотенная немецкая критика доказывает, что Гейне, как еврей, был плохим немецким патриотом и натурализовался во Франции. Дело было не в этом. Вернее всего, что Гизо, известный историк, культурный человек и связанный с Гейне личными отношениями, пощадил его, потому что просто стеснялся прибегать к репрессиям по отношению к поэту, завоевавшему себе большое имя и во Франции.

Как бы Там ни было, в Берлин было сообщено, что Гейне не является, членом редакции «Форвертса», якобы напечатал в газете только два стихотворения и потому высылке не подлежит.

Внешние и непредвиденные обстоятельства разлучили Маркса и Гейне.

До нас дошли три короткие записки Маркса, адресованных к Гейне и относящихся к периоду 1844–1846 годов. Из тона этих записок видно, как относился Маркс к Гейне, как ценил его произведения.

Накануне своего отъезда из Парижа Маркс писал Гейне:

«Милый друг! Я надеюсь, что у меня завтра еще будет время, чтобы повидать вас. Я еду в понедельник.

Только что был у меня книгопродавец Леске. Он издает трех-месячник в Дармштадте. Я, Энгельс, Гесс, Гервег, Юнг и т. д., в нем участвуем. Он меня просил поговорить с вами о вашем сотрудничестве — стихи или проза. Вы, наверное, не откажетесь, ведь мы должны использовать каждую возможность, чтобы вкорениться в Германии.

Из всех людей, которых я здесь покидаю, мне неприятнее всего оставить Гейне. Я бы очень хотел забрать вас с собой. Передайте от меня и жены моей привет вашей супруге.

Ваш Карл Маркс».

В декабре 1844 года умер дядя Генриха Гейне, Соломон.

Известие о его смерти ошеломило Гейне, хотя он был подготовлен болезнью Соломона.

Он написал сестре Шарлотте о том ужасном впечатлении, какое произвела на него смерть дяди, и выражал глубочайшее сочувствие своему двоюродному брату Карлу, сыну Соломона Гейне.

Кончина гамбургского банкира должна была, как надеялся Гейне, сильно изменить его материальное положение к лучшему. Приживальщик дома Гейне, Александр Вейль, рассказывает, что нередко после сытного обеда Гейне говорил: «Я теперь еще нищий, но я буду со временем богатым человеком. Мой дядя, несомненно, завещает мне по меньшей мере миллион».

Однако надежды Гейне не оправдались.

Неизвестно, по каким причинам старый самодур изменил даже своему обещанию сохранить Гейне ежегодную пенсию пожизненно и отписал племяннику единовременную сумму всего на всего шестнадцать тысяч франков.

Это известие как громом поразило Гейне. Если верить Вейлю, Гейне упал в глубокий обморок, и когда Матильда и Вейль перенесли его на постель, он плакал горячими слезами — «единственными слезами, которые я видел у него, — добавляет Вейль. — Это был для него смертельный удар, и его тяжелая болезнь ведет свое начало от этого числа».

Действительно, болезнь Гейне стала прогрессировать. Обострились головные боли, глаза помутнели и отказывались служить, появились первые признаки паралича лица.

Карл Гейне прислал Генриху письмо, в котором сообщил, что он не станет уплачивать в дальнейшем ежегодную пенсию, выдававшуюся Соломоном Гейне племяннику.

Гейне решил повести борьбу не на жизнь, а на смерть с гамбургской родней, жестоко обидевшей его.

Он беспокоился не стельке за себя, сколько за судьбу Матильды, если он умрет. Угроза оставить Матильду без средств становилась весьма реальной, потому что Кампе приобрел все сочинения Гейне за грошовую ежегодную сумму в две тысячи четыреста франков, на получение денег от прижимистого родственника Карла надежд было мало, а болезнь неизменно прогрессировала, приближая роковую развязку.

При таких условиях Гейне решил, что все средства хороши, и стал призывать на помощь своих добрых приятелей, стараясь воздействовать на двоюродного брата Карла.

Разумеется, не скупость руководила наследником гамбургского банкира, когда он отказался выплачивать пенсию. Он хотел сделать нажим на язвительного писателя, приступившего к составлению большого автобиографического труда — «Мемуаров». Зная, как неудачно сложились отношения между гамбургскими родственниками и Гейне, Карл боялся, что Гейне не пощадит в своих «Мемуарах» память дяди и живущих его близких приживальщиков.

Гейне обратился за помощью к своему издателю Кампе. Он просил его принять горячее участие в том процессе, который он затевал против Карла. Его особенно возмущало, что Карл Гейне отплатил ему черной неблагодарностью и забыл, как Генрих самоотверженно ухаживал за ним, когда он во время пребывания в Париже заболел холерой.

Рассчитывая принудить Карла выплачивать ему обещанную дядей пенсию, Гейне решил раздуть скандал в прессе. Отбрасывая брезгливость, он послал своему другу Генриху Лаубе две статейки, направленные против наследников Соломона Гейне, и просил их переписать чужим почерком и поместить анонимно в «Лейпцигской газете». Он снова горько сетовал против родственников, низко поступивших с ним, и указывал, что не трудно привлечь общественное мнение на сторону поэта против богачей.

Наконец, Гейне прибег к авторитетному свидетельству композитора Мейербеера, с которым был в дружеских отношениях: Мейербеер письменно заверял, что Соломон Гейне завещал своему племяннику пожизненную пенсию.

Все меры оказались тщетными. Карл Гейне и его клика не сдавались.

Тяжелый и гнусный спор о наследстве подрывал силы больного поэта. Нужда давила его. Работать становилось все труднее. Друзья, приезжавшие из Германии и посещавшие Гейне, свидетельствовали, что поэт очень осунулся и имеет прибитый, затравленный вид. Леток 1845 года Гейне провел на даче в Манмаранои с друзьями, французскими писателями Теофилем Готье и Альфонсом Ройе. Свежий воздух и некоторая перемена обстановки немного облегчили положение больного. Однако явления паралича и слепоты ухудшились. Нервное потрясение, пережитое Гейне в связи с семейными неурядицами, никак не сглаживалось.

В декабре 1845 года Гейне знакомится с молодым Фердинандом Лассалем.

Девятнадцатилетний юноша приехал в Париж, чтобы собирать материалы в книгохранилищах французской столицы, необходимые для его философской работы о Гераклите Эфесском. Шурин Лассаля, некий Фридлянд, ввел Лассаля к Гейне.

Фердинанд Фридлянд был законченным типом дельца, бравшегося за любые коммерческие авантюры. Гейне шутя называл его своим «Кальмониусом» — как звали придворного еврея короля Фридриха Великого. Непрактичный в денежных делах Гейне обращался за помощью и советами к Фридлянду, о котором? однако, был далеко не высокого мнения. В письме к брату Густаву Гейне он так характеризовал своего «лейб-шута»: «В изгнании, как на это уже Данте жаловался в «Божественной комедии», всегда попадаешь в худшее общество, и этот Фридлянд был для меня лишь средством нейтрализировать еще худшие персонажи. Он был моим лейб-шпионом, и что еще больше меня привлекало к нему, это то, что он забавлял не только меня, но и мою жену. Он человек) без всяких знаний, без здравого смысла, быть может, в сущности — дурень, но у него прирожденный талант к разнюхиванию, почти инстинктивное понимание разнообразнейших отношений и дар комбинирования, который мог бы сделать из него выдающегося человека, если бы при этом он не имел несчастие быть величайшим лгуном, могущим лгать себе еще больше, чем Другим, он плохой, но не злой человек».

Так вот этот «рыцарь индустрии», Фердинанд Фридлянд, познакомил Лассаля с Гейне. Гейне сблизился с молодым энтузиастом, в котором почувствовал выдающуюся личность. Силою своей воли Лассаль сумел расположить к себе больного и неизбалованного дружбой и верностью поэта. Между Гейне и Лассалем было меньше общего, чем противоположного, по крайней мере в характерах. Насколько Гейне был мягок и неустойчив, настолько Лассаль был тверд и непоколебим в своих решениях. Именно эта твердость и непреклонность воли очаровали Гейне. В письме к Варнгагену фон-Энзе (от 3 января 1846 года) Гейне рекомендовал своего молодого друга в следующих выражениях: «Мой друг, господин Лассаль, который передаст вам это письмо, молодой человек исключительной одаренности: он отличается глубочайшей ученостью и большим острым умом, который я когда-либо встречал; с богатейшим талантом оратора он совмещает силу знания и ловкость в действиях, которые поражают меня, и если его симпатия ко мне не погаснет, то я жду от него деятельнейшей помощи. Во всяком случае это сочетание знания и воли, таланта и характера для меня радостное явление, и при вашей широте отношения вы несомненно воздадите ему должное. Таким образом господин Лассаль — явно выраженный сын нового времени, ничего не желающий знать о том отречении и покорности, к которым мы в наше время более или менее лицемерно стремились и о которых столько болтали. Это новое поколение хочет наслаждаться и предъявляет права на видимый мир; мы, старики, смиренно склонялись перед невидимым, гонялись за тенью поцелуев и ароматами голубого цветка, отрекались и ныли, и все же, быть может, были счастливее, чем эти крепкие гладиаторы, которые так гордо идут навстречу смертельному бою. Тысячелетнее царство романтики пришло к концу, и я сам был его последним отрекшимся сказочным королем».

Гейне тут же добавляет, что если бы он сам не сложил с себя корону и не надел блузу, то, он король романтизма, был бы просто обезглавлен людьми новых идей.

На какую же помощь Лассаля рассчитывал Гейне, вводя его своим рекомендательным письмом в дом Варвгагена фок-Энзе?

Гейне хотел отправиться в Берлин для того, чтобы посоветоваться о своем здоровье с знаменитым берлинским хирургом, профессором Диффенбахом, Это был товарищ Гейне по Боннскому университету, и он питал глубочайшее доверие к знаменитому врачу.

Не так-то легко было добиться для Гейне въезда в Пруссию. Король Фридрих-Вильгельм IV, неоднократно испытавший на себе сатирические стрелы Гейне, этот осмеянный нашим поэтом «новый Александр» и его министры закрыли въезд в пределы Пруссии для Гейне. Влиятельные друзья поэта, жившие в Пруссии, не желали ломать копья за опального политэмигранта. Они или явно уклонялись от просьб Гейне помочь ему в таком насущном деле, или обещали что-либо сделать — и обещаниями ограничивались.

Фердинанд Лассаль со всей страстностью своей натуры взялся за ходатайство и в январе 1846 года с рекомендательными письмами к Варнгагену и Александру Гумбольдту отправился в Берлин.

Обивая пороги важных людей при прусском дворе, Лассаль добился вмешательства в дело таких деятелей как Александр фон-Гумбольдт, князь Пюклер-Мюскау и других.

Как это ни удивительно, но король Фридрих-Вильгельм IV отнесся к вопросу необычайно сочувственно, заявил Гумбольдту, что он «питает невероятное пристрастие к стихам Гейне» и лично не возражает против приезда в Берлин для лечения этого «старика, страдающего параличом лица».

Гораздо хуже обстояло дело с разрешением, требовавшимся от прусской полиции. Министр фон-Боделыпвинг-Вельмеде сообщил на запрос Гумбольдта, что над Гейне тяготеют многочисленные обвинения в оскорблении величества и подстрекании к возмущению, вследствие чего он должен ожидать ареста, как только вступит на прусскую территорию. Министр подчеркивал, что нет никаких оснований к помилованию Гейне, так как он «До последнего времени продолжает самым низким способом поносить его величество».

Чтобы не быть голословным, министр приложил к своему письму — с просьбой возвратить в кратчайший срок — вырезку из газеты со стихотворением Гейне «Новый Александр».

В заключение фон-Бодельшвинг рекомендовал Гейне или отказаться от консультации с Диффенбахом, или выписать его к себе по приезде в Гамбург.

Александр Гумбольдт сообщил Гейне о печальном исходе дела. Поездка в Германию не состоялась. По совету врачей он отправился на курорт Бареж, лежащий в Пиренеях.

Фердинанд Лассаль, находясь в Германии, с необычайной энергией вел хлопоты и по делу о наследстве Гейне. Энергичный юноша втянул в спор о наследстве тех же сановных друзей Гейне. Они бомбардировали письмами Карла Гейне, убеждая его согласиться на дальнейшую выплату пенсии.

Карл Гейне отвечал на эти письма ссылками на неприятный характер родственника Генриха Гейне и деликатно подчеркивал, что тут дело не в деньгах и что вопрос лежит глубже.

Фердинанд Лассаль энергично борется за права Гейне, и последний в горячих письмах к другу констатирует, что «по сравнению с ним ой только скромная муха»: «Да, вы имеете право быть дерзким, а мы, прочие, только узурпируем это божественное право, эту небесную привилегию». И он называет Лассаля «собратом по оружию». После провала с ходатайством друзей Гейне, лично обращается с письмом к двоюродному брату. Он уже не требует, а со свойственной ему непоследовательностью просит оказать ему помощь.

Многочисленные враги Гейне тем временем начали против него новую кампанию. Старый неприятель доктор Штраус снова появился на газетной арене. Его нападки энергично поддерживал почтенный гамбургский сановник доктор Адольф Галле, муж младшей кузины Терезы Гейне. Все эти филистеры яростно отбивались от атак, которые вели на них друзья Гейне.