3
3
Только через тридцать лет после смерти Гейне возникла мысль поставить ему памятник в его родном городе Дюссельдорфе.
Писатель Пауль Гейзе обратился с воззванием к жителям Дюссельдорфа, пытаясь своим красноречием успокоить пыл страстей, бушевавших вокруг имени Гейне.
«Хотя за поэтом Генрихом Гейне должны быть признаны некоторые ошибки, — но то, что еще ныне отдается в струнах наших отечественных арф, витает высоко над этими земными заблуждениями поэта, которые вместе с его бренными останками сошли в могилу».
Составив воззвание в таком примирительном тоне, Гейзе сделал, однако, крупную тактическую ошибку; он поставил Гейне на одну доску с Гете.
«Истинные немцы», тевтонцы и антисемиты, были возмущены такой наглостью.
Со всех сторон посыпались протесты.
Группа «патриотических студентов» города Бонна объявляла, что «академическое юношество восторженно поддержит любое отечественное предприятие, но никогда и ни при каких обстоятельствах не пожертвует ни одного пфеннига на увековечение памяти Генриха Гейне».
Возникло два лагеря.
Первый боролся против «позорного столба в Дюссельдорфе».
Второй — за «почетный памятник Дюссельдорфу».
Один поп выпустил памфлет против памятника Гейне, закончив его следующими убедительными словами:
«С богом — за короля и отечество, с богом — за кайзера и империю!»
Чтобы примирить оба лагеря, выступили «честные маклера», мировые судьи. Густав Карпелес в своем усердии приводил доводы в роде таких, что «Гейне оригинален, тогда как Гете и Шиллер едва ли могут быть признаны таковыми».
Другие посредники отвергали политическое наследие поэта, прославляя в нем певца «чистой девичьей любви».
Пока велась словесная война, городской совет Дюссельдорфа обсудил вопрос об отводе места под памятник Гейне. Голоса «за» и «против» разделились поровну.
Бургомистр подал голос «за» и решил вопрос в пользу памятника.
Однако оппозиция не дремала. Придворный проповедник Штекер даже подал петицию в министерство внутренних дел с требованием запретить сооружение памятника в Дюссельдорфе.
Неожиданно у Гейне нашелся влиятельный коронованный друг — королева Елизавета Австрийская. Она решила подарить памятник Гейне Дюссельдорфу и заказала проекты знаменитому берлинскому скульптору Эрнсту Гертеру. Следуя «социальному заказу», Гертер изготовил два проекта, представив королевского любимца в том виде, в каком, он надеялся, Гейне будет ей наиболее приятен.
Первый проект представлял собою фигуру поэта, погруженного в глубокое лирическое раздумье. Второй проект был фонтаном, оформленным на мотив «Лорелеи», одного из популярнейших романсов Гейне.
Королева высказалась за первый проект, министерство народного просвещения, втянутое в борьбу вокруг памятника, заявило, что не будет возражать против фонтана, но не поддержит проект памятника с фигурой поэта во весь рост.
Скульптор Гертер предложил третий проект — бюст Гейне на высоком постаменте.
Но тут снова поднялась буря негодования. Дюссельдорфский бургомистр под влиянием нажима, шедшего из Берлина, вышел из комитета по сооружению памятника.
Королева, увидев бесплодность борьбы, отказалась от мысли сделать подарок дюосельдорфцам.
В начале 1893 года дюссельдорфский магистрат единогласно постановил: «Отказать в предоставлении места для памятника».
Мотивировка заслуживает упоминания:
«В виду того, что на этой площади стоит ныне памятник убиенным воинам, местонахождение памятника Гейне вблизи упомянутого монумента является немыслимым. Кроме того, срок давности разрешения прошел, и поэтому старое постановление аннулируется».
По этому поводу Эмиль Золя писал: «Постановление дюссельдорфского муниципалитета уносит нас на несколько веков назад; эти господа должны сожалеть о временах средневековья и инквизиции. Повесить человека и взять его достояние — такова мораль конца века».
В разгаре спора бывший «чуть ли не республиканец», лидер прусской реакции Бисмарк попытался подойти к Гейне с «исторической объективностью» и оправдать преклонение Гейне перед Наполеоном и его ненависть к монархии историческими условиями: тем угнетенным положением, в котором находились евреи гетто до занятия Наполеоном Рейнской области.
Философ воинствующего буржуазного индивидуализма и антидемократизма Ницше оценил Гейне глубже, чем знаменитый прусский государственный деятель. Он назвал его «последним немецким событием мирового значения» и учел историческое величие поэта, солидаризируясь с ним в проповеди «свободы интеллектуальной личности».
А тем временем проекты скульптора оставались в мастерской, и «каменный гость» — Генрих Гейне все еще был непрошеным жупелом для «патриотичнейшего и христианнейшего» города дюссельдорфских филистеров.