Глава 4 НЕПРОИЗНЕСЕННЫЕ РЕЧИ
Глава 4
НЕПРОИЗНЕСЕННЫЕ РЕЧИ
Снова обратимся к тайне смерти Ахромеева.
Что же это за таинственные бумаги, над которыми маршал работал 23 августа и, как показали сотрудницы его секретариата следствию, всякий раз, когда кто-либо заходил в кабинет, включая их, прикрывал чистыми листами? Такой осторожности за ним раньше не наблюдалось.
В январе 992 года эти документы были обнародованы дочерьми маршала — Натальей и Татьяной Ахромеевыми.
Они обратили внимание на то, что ни в дни августовских событий, ни сразу после них имя их отца не упоминалось в связи с ГКЧП. Действительно, имели место лишь неуверенные предположения, основанные на невзначай оброненных словах тогдашнего генерального прокурора СССР Трубина.
Ясность в этот вопрос решил внести сам Ахромеев. По свидетельству дочерей, он намеревался публично заявить о своей причастности к ГКЧП на сессии Верховного Совета СССР, которая открывалась 26 августа. Черновой вариант заявления им был подготовлен вечером 23 августа, накануне трагической гибели в Кремле. Именно над этим документом и работал маршал, пряча его от посторонних глаз.
По словам дочерей Ахромеева, у них есть своя собственная версия гибели отца. Однако версией этой они с журналистами пока не поделились. Единственное, что они постоянно подчеркивают, — отцу никогда не были присущи малодушие и боязнь ответственности за свои поступки. В качестве еще одного подтверждения этому они приводят его решение выступить на сессии. Выступить б тот момент, когда вся пресса истерично клеймила гэкачепистов как «мракобесов, фашистов и подонков».
При тщательном анализе стилистики заявлений Натальи и Татьяны Ахромеевых, их интервью журналистам, бросается в глаза одна закономерность, свойственная публичным выступлениям дочерей маршала: в них нет слова «самоубийство». Дочери говорят о «трагической гибели в Кремле».
Уходя на работу в день своей смерти, отец показал на подготовленные к сессии тексты и сказал, что обязан на ней выступить, поскольку никакому другому депутату со сходными взглядами слова не предоставят. На чем основывалось это его убеждение, дочери не выясняли. Они считают, что выступать он собирался не в оправдание, не в надежде на снисхождение. По их мнению, отец ясно дал им понять, что трибуна сессии нужна ему исключительно для обнародования своей точки зрения на происшедшее.
Дочери рассказали также, что отец не был близко знаком со всеми членами ГКЧП, но о тех, кого он знал, отзывался высоко. А Дмитрия Тимофеевича Язова называл своим товарищем и считал на редкость сильным и честным человеком. К сотрудничеству с ГКЧП отца никто не принуждал и даже никто не приглашал. Он принял участие в его работе по собственной инициативе, хотя и не верил в успех затеянного.
Наталья и Татьяна Ахромеевы заявили, что в свой последний день отец сказал им: «Если бы 19 августа не прилетел из Сочи в Москву, я проклинал бы себя всю жизнь». Для него было важно именно участие в деле спасения страны — деле, пусть и заведомо обреченном, — ибо иного способа протеста против сокрушении СССР он не видел, а мириться с этим не мог.
Неспроста в одной из его тетрадей 21 августа появилась такая запись: «Пусть в истории хоть останется след — против гибели такого великого государства протестовали. А уж история оценит — кто прав, а кто виноват». Не потому ли именно по этой причине вокруг имени маршала устроен заговор молчания? Последний солдат империи принял мученическую смерть, и все делается для того, чтобы он не стал знаменем, символом святости и преданности Отечеству в новейшее время.
Истинную суть трагедии, разыгравшейся 24 августа 1991 года в служебном кабинете № 19-а корпуса № 1 московского Кремля, может быть, помогут понять вот эти два предсмертных документа.
Они из ряда тех, которые в большей степени принадлежат истории, и в меньшей — семье, поскольку сами уже стали частичкой истории.
Председателю Верховного Совета СССР
товарищу А. И. ЛУКЬЯНОВУ
Уважаемый Анатолий Иванович!
Прошу вас довести до сведения членов Верховного Совета СССР мою просьбу о снятии с меня полномочий члена Верховного Совета и народного депутата СССР по следующей причине.
С 6 по 19 августа я находился в отпуске в Сочи. О подготовке заговора группой Г. И. Янаев — Д. Т. Язов и других лиц мне ничего известно не было. В подготовке и осуществлении этого противоправного действия я никак не участвовал.
Однако во второй половине 19 августа я по собственной инициативе прибыл в Москву и с утра 20 до середины дня 21 августа в качестве советника Г. И. Янаева включился в работу по сбору обстановки и ее анализу.
Я приехал в Москву (хотя из Сочи меня никто не вызывал) и начал работать по сбору обстановки, хотя и был уверен заранее, что эта авантюра потерпит поражение. 20 августа в Москве я еще раз убедился в этом..
Такое решение я принял потому, что, начиная с середины 1990 года, был убежден, как убежден и сегодня, что наша страна идет к гибели. Вскоре она окажется расчлененной. Обычные выступления не помогали — я искал способ, как громко заявить об этом, и посчитал, что участие на заключительном этапе этой авантюры на вспомогательном участке даст мне возможность громко сказать о своей тревоге на Верховном Совете СССР и при ведении следствия. Остальные последствия для меня имеют второстепенное значение. Наверное, это звучит неубедительно, но это правда.
Если Верховный Совет СССР посчитает возможным, просил бы дать мне слово в течение 7–8 минут для более обстоятельного объяснения моих действий.
АХРОМЕЕВ 23 августа 1991 года
Это, так сказать, преамбула, объяснение необходимости выступить на собрании парламента.
Что же собирался сказать парламентариям маршал и герой все еще великой державы в конце ее безжалостного сокрушения — парадоксально, но факт! — этими же самыми парламентариями? Маршал и герой, защитивший страну в самой жестокой и кровопролитной из войн, которые когда-либо знала история, отчаянно дравшийся и победивший врага на самых трудных ее фронтах?
Давайте вместе прочитаем эту непроизнесенную речь.
«Уважаемый товарищ председатель!
Уважаемые товарищи народные депутаты!
Существо вопроса изложено в заявлении, которое зачитал А. И. Лукьянов. (Ахромеев предполагал, что Лукьянов огласит процитированную выше записку.) Исхожу из того, что, поскольку, по всей видимости, я буду находиться под следствием, а преступление — нарушение военной присяги мной совершено, независимо от того, какими мотивами я при этом руководствовался, обязанности члена Верховного Совета и народного депутата СССР с меня необходимо снять.
Я сегодня нахожусь в таком положении, что защищаться не могу. Моему решению включиться в преступную деятельность так называемого «Государственного комитета по чрезвычайному положению» правового оправдания нет. Можно объяснить только моральными мотивами, которыми я руководствовался. Иногда моральные мотивы даже у пожилого военного человека становятся определяющими.
Наверное, у каждого из нас есть свое понимание Отечества. У меня это понятие ассоциируется с великим единым национальным государством. Сегодня такое государство нами утрачено. Для меня утрачена Родина. И я не верю, что на основе отработанного Союзного договора, подготовленного и подписанного (а в нем не учтены пожелания Верховного Совета СССР) можно построить единый обновленный федеративный Советский Союз. Ведь недалек тот день, когда людям все станет безразличным. Что мы тогда будем делать?»
Как в воду глядел старый маршал. Время безразличия и апатии наступило очень быстро — и об этом свидетельствует вся наша сегодняшняя жизнь. Глубокая пропасть разверзлась между нынешними политиками и народом. Все говорят об отсутствии объединяющей идеи, которая сплачивала бы народ. Ощущение такое, что сам воздух, которым мы дышим, разрушается, дробится на частички и молекулы, само пространство, в котором мы движемся, расслаивается, а время рассекается на множество дробных отрезков. В 1993 году даже вооруженное противостояние представительной и исполнительной ветвей власти не отражало глубинных интересов большинства населения. Это была верхушечная борьба. Для основной массы населения, а тем более сельчан, пустым звуком были споры о том, должен ли президент иметь право распускать парламент, а парламент — отрешать президента от должности, кто должен назначать министров и кому должен подчиняться генеральный прокурор. Разочарованным в реформах людям куда ближе афоризм мудрого Дэн Сяопина: неважно, какого цвета кошка, лишь бы она ловила мышей.
Сбывается предвидение Ахромеева: равнодушие и апатия становятся нашими отличительными чертами, психологическими нормами. Как для отдельного человека, так и для населения в целом, как для отдельного чиновника, так и для всех форм общественной жизни. Все чаще люди задумываются: кто в этом повинен?
«Ведь если распадется государство, — предупреждал Ахромеев, — то первыми виновниками этого будут руководители, одной рукой подписывающие Союзный договор, а другой — ведущие дело к его официальному распаду.
Наверное, у каждого из нас есть понимание своего народа, сыновьями и дочерьми которого мы являемся. У меня понятие моего народа ассоциировалось с многомиллионным советским народом. Горько и страшно говорить, что теперь понятие «единый советский народ» тоже утрачено. Мы имеем много десятков больших и малых народов, противоречия и даже вражда между которыми все более нарастают.
И я не вижу возможности восстановить существовавшую ранее дружбу народов в новых условиях».
Горькое, отчаянное признание. Но — честное. И снова — прозорливое.
«Наверное, у каждого из нас есть свое понимание, какими должны быть защитники Родины — Вооруженные Силы страны. Смолоду я понимал, что они народу необходимы, народ их уважает, заботится о них, но предъявляет к ним большую требовательность. Теперь все наоборот. Вокруг Вооруженных Сил кипят страсти, их очерняют и травят. Одной из важных причин происшедшего на прошлой неделе является как раз то, как общество относится к Вооруженным Силам.
И мне даже трудно вообразить, что может быть с нашими Вооруженными Силами через некоторое время.
У меня складывается убеждение, что мы уже теряем Отечество, не создав на его месте ничего другого.
Но ведь в этих трех понятиях — государство, народ, вооруженные силы — для меня, как и для миллионов других людей, заключается смысл жизни. Выходит, что он теперь утрачивается.
Нужно же, наконец, по-настоящему задуматься над этим, опомниться и сохранить Родину, пока над ее живым телом идет противоборство враждующих сил.
Вот почему я пошел на такую крайнюю меру, как работа в аппарате так называемого «комитета» в течение полутора суток на заключительном этапе его действий, хотя никогда не верил в успех любого переворота в Советском Союзе. Не верил я и в этот заговор Янаев — Язов, видел, как он час от часа терпит крах.
Но. лично у меня сегодня появилась возможность громко сказать все, что я сейчас сказал. Многие из вас могут мне не поверить, искать в моих словах хитрость. Ее нет. Говорю чистую правду — как она есть.
Прошу снять с меня обязанности народного депутата СССР.
Я действовал лично сам, один человек, никем не руководил. Поэтому и ответ буду держать за свои слова сам. Окончательные выводы сделает следствие.
Благодарю за внимание».
Шляпы — долой! Обнажим и склоним головы перед памятью человека, для которого понятие чести, долга и самопожертвования были стержнем нравственной системы координат до последнего вздоха!
Бог судья тем, кто увидел в этой мученической смерти еще один пример агонии интеллектуально ограниченного, обманутого и духовно нищего псевдожречества. Древние мудрецы учили: народ, лишенный связи со своими мертвыми, не может быть подключен к высшим измерениям, где только и может быть сформировано понятие о подлинных целях и ценностях.