Узелок 1 РОКОВАЯ ПОЕЗДКА

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Узелок 1

РОКОВАЯ ПОЕЗДКА

В ночь с 9 на 10 ноября 1941 года заместителя наркома обороны СССР Маршала Советского Союза Григория Ивановича Кулика, находившегося в Ростове в качестве представителя Ставки Верховного Главнокомандования, подозвали к телефону. Звонил Сталин.

— Северному Кавказу угрожает серьезная опасность со стороны Крыма, — сказал Верховный. — По имеющимся сведениям, державшая там оборону 51-я армия в беспорядке отступает к городу Керчь. Есть угроза, что противник сможет переправиться через Керченский пролив, овладеть Таманским полуостровом и выйти на северо-кавказское побережье и Кубань…

Кулик замер. Напряженно вслушиваясь в слова, приглушенные расстоянием, он пытался по тембру знакомого голоса определить настроение говорившего. Но оттенки скрывались протяженностью телефонной линии и специфическим воспроизведением звука аппаратурой высокой частоты — ВЧ.

— Выезжайте немедленно на Таманский полуостров и в город Керчь, — продолжал Сталин своим обычным глуховатым голосом. — Помогите командованию 51-й армии не допустить противника форсировать Керченский пролив, овладеть Таманским полуостровом и выйти на Северный Кавказ со стороны Крыма. Для усиления 51-й армии передается 302-я горная дивизия, расположенная по северо-кавказскому побережью, нужно скорее ее собрать и форсированным маршем двинуть к Керченскому проливу. Примите меры к ее правильному использованию. Да, еще. У нас имеются сведения, что вы беспробудно пьянствуете и ведете развратный образ жизни. Это недопустимо.

У Кулика перехватило дыхание. Он почувствовал на лбу холодный пот. Маршал хотел сказать, что это чудовищная провокация, что он требует немедленно ее расследовать, но связь неожиданно прервалась: в Москве положили трубку. Кулик знал манеру Сталина, который никогда не говорил «до свидания» по телефону.

— Случилось что-то, товарищ маршал? — с любопытством спросил командующий 56-й армией Ф. Н. Ремезов, присутствовавший при разговоре и не догадавшийся покинуть помещение. Вопросительно смотрел на Кулика и член военного совета армии А. И. Мельников, который тоже оказался невольным свидетелем этого разговора. Насторожился первый секретарь Ростовского обкома партии Б. А. Двинский, доверенное лицо Сталина, бывший у него перед войной помощником.

И тем не менее Кулик не стал вдаваться в подробности только что закончившегося разговора:

— Приказано отбыть на другое направление, — сухо ответил представитель Ставки.

Ремезов, Мельников и Двинский незаметно обменялись взглядами. Они догадывались, кто мог отдать такое приказание заместителю, наркома обороны, маршалу, уже около месяца находившемуся в Ростове по личному распоряжению Верховного.

Буквально через несколько минут Москва снова потребовала Кулика к телефону. На этот раз звонил Шапошников.

— Григорий Иванович, Верховный просил передать вам его приказание об отбытии на Тамань.

Борис Михайлович, он только что сообщил мне об этом сам.

Кулику доставляло удовольствие, что слушавшие его разговор с Москвой понимали, кто его собеседник. О миссии маршала Кулика в Ростове ходили разные слухи. Поговаривали, что Григорий Иванович попал в немилость к Сталину, что военная удача отвернулась от главного артиллериста Красной Армии с первых дней немецкого нападения, что посланный Сталиным в Минск Кулик попал в окружение и чудом избежал плена. Не добился перелома он и под Ленинградом, где командовал армией. Заверяя Шапошникова, что приказание Сталина будет выполнено, маршал хорохорился перед слушавшими его телефонный разговор генералами:

— Борис Михайлович, по приезде на место после ознакомления с состоянием фронта и войск я вам немедленно донесу свои соображения.

Генералы и Двинский сидели молча. Лицо у Двинского было непроницаемо: он еще не успел получить от своих кремлевских друзей последние новости, в том числе и об отъезде Кулика из Ростова. Значит, решение созрело у самого Сталина.

Закончив разговор с Шапошниковым, Кулик вызвал адъютанта и приказал готовиться к отъезду.

Мы не знаем, как провожали маршала высокопоставленные ростовчане — со спиртным или без, хотя этот вопрос вскоре будет расследоваться самым строжайшим образом, но командующему и члену военного совета 56-й армии в душе было искренне жаль расставаться с Григорием Ивановичем. Кулик по сути был ее крестным отцом. в соответствии с личным указанием Сталина сформировал крупную войсковую единицу из разрозненных, порядком потрепанных полков и батальонов, снабдил ее оружием, которое собиралось в других гарнизонах его властью заместителя наркома обороны и представителя Ставки. Отъезд маршала перекладывал ответственность за положение дел на военный совет армии. За спиной представителя Ставки Верховного Главнокомандования было все же безопаснее…

Одиннадцатого ноября Кулик прибыл в Тамань. Обстановка здесь, как и на всем юге страны, была сложной. Если Ростову угрожала 1-я танковая армия Э. Клей-ста, вышедшая на подступы к городу, то в Крым рвались танкисты 11-й армии Э. Манштейна. Им противостояли ослабленные 51-я Отдельная армия генерал-полковника Ф. И. Кузнецова и части эвакуированной из Одессы Приморской армии генерал-майора И. Е. Петрова. Пытаясь сдержать танковые полчища, они отступали с тяжелыми боями на Керченский полуостров и Севастополь. Чтобы улучшить управление сухопутными и морскими силами, действующими в Крыму, Ставка Верховного Главнокомандования объединила их, создав командование войск Крыма во главе с вице-адмиралом Г. И. Левченко.

За день до прибытия Кулика в Керчь, 10 ноября, вице-адмирал Г. И. Левченко доносил на имя Сталина: положение исключительно тяжелое и ежедневно осложняется. Обороняющиеся части совершенно деморализованы и небоеспособны. Они не в состоянии удержать Керченский полуостров. Вызывала большое опасение возможность потери всей материальной части артиллерии и техники. Командующий объединенными крымскими войсками просил разрешения у Верховного приступить к эвакуации с Керченского полуострова войск, матчасти и техники.

Что увидел Кулик в Тамани? По дорогам тянулись в беспорядке отходившие тылы, группами и в одиночку брели бойцы. Замнаркома пришел в ярость, наткнувшись на отступавший в беспорядке целый стрелковый полк во главе с командиром, который бросил фронт три дня назад, переправился через Керченский пролив и уже подходил к городу Темрюку. Дрожавшим от страха голосом командир полка лепетал бессвязно, что армия разбита, все бегут.

Кулик из этого полка создал несколько заградотрядов, приказал останавливать отступавших, приводить их в чувство. Иного способа прекратить дальнейший отход Деморализованных остатков частей он не видел.

Изучение обстановки повергло его в глубокое уныние. Выяснилось, что нет ни одной воинской части, которая могла бы прикрыть полуостров. Наблюдатели-пограничники, конечно, не в счет. Обнаружилось полнейшее отсутствие оборонительных сооружений, за исключением одиночных окопов, вырытых бойцами горного полка, который был уже переброшен в Керчь и втянут в бой. Противник каждую минуту мог совершенно безнаказанно высадить десант.

Еще в большее расстройство Кулик пришел, когда прибыл на следующий день в Керчь. Подходя к городу со стороны моря, он догадался, что бой идет уже в районе крепости. Это — катастрофа, поскольку крепость расположена на господствующих высотах. Противник обстреливал город и южные пристани артиллерийским и минометным огнем. Моряки взрывали огнеприпасы. Полыхало пламя.

Командующего крымскими войсками Левченко Кулик обнаружил в пещере, недалеко от пристани. Там же находился и штаб 51-й армии. Выслушав доклады, Кулик понял, что ни командующий, ни начальник штаба армии подлинного положения не знают. Они доложили, что крепость в их руках. Но Кулик — опытный артиллерист, по разрывам определил, что на территорий крепости рвутся наши снаряды. Пришлось брать с собой члена военного совета армии Николаева и везти его на главное направление. Оттуда хорошо была видна почти вся линия фронта наших войск и противника. Николаев имел возможность убедиться, что крепость в руках врага. А также господствующие высоты юго-западнее города.

Поездка в штабы двух обороняющихся дивизий оставила удручающее впечатление. Командиры доложили маршалу, что держатся главным образом благодаря артиллерии, что пехоты у них очень мало, и та собрана в основном из тыловиков, части перемешаны и плохо управляемы, никаких резервов нет.

— Ловим бегущих по городу, сажаем в оборону, а они через два-три часа убегают, — жаловался командир первой дивизии. — Или при малейшем нажиме противника отходят.

Именно поэтому немцами была занята крепость. Ее оборонял батальон морской пехоты, состоявший из разношерстных бойцов. Группа автоматчиков противника в количестве 50–60 человек полностью его разогнала, батальон разбежался кто куда. Кулик темнел лицом, давал волю своим чувствам: где это видано, чтобы неприступную крепость захватывали несколько десятков вражеских автоматчиков! И почти без боя! Какой позор!

Панику и неразбериху обнаружил представитель Ставки и на пристанях. Мало управляемая толпа вооруженных людей производила посадку. Каждый стремился как можно быстрее попасть на Таманский полуостров. Бросали технику, личное оружие, вещевые мешки. Беспорядок усиливал артиллерийский и авиационный огонь противника.

Вернувшись в пещеру к оставшемуся там Левченко и еще раз оценив с ним соотношение сил и действия немцев, Кулик пришел к выводу: больше двух дней армия оборонять город и пристани не сможет. Выход один — войска организованно перебросить на Таманский полуостров, спасти все вооружение, в первую очередь артиллерию, а также технику. Если этого не сделать, то немцы разобьют остатки армии, которых и без того осталось всего ничего — одиннадцать с половиной тысяч бойцов, около 2000 орудий и столько же автомобилей да тысяча лошадей, заберут всю технику и вооружение и на плечах отступающих ворвутся на Таманский полуостров, а оттуда — на Северный Кавказ. Сдержать противника нечем, а из Закавказья раньше 12–15 суток ждать подхода двух-трех дивизий нельзя.

Приняв такое решение, Кулик объявил его Левченко. Командующему войсками Крыма было предложено немедленно составить план перехода армии на Таманский полуостров и как моряку самому лично возглавить Переправу. На генерала Батова и члена военного совета

Николаева возлагалась организация обороны Керчи и пристаней. Начальнику штаба со вторым членом военного совета ставилась задача перейти в Тамань и обеспечить прием войск, а главное — укреплять оборону Таманского полуострова. На подготовку к отходу дал два дня.

Обсудив детали предстоящей эвакуации войск, Кулик на следующий день, 13 ноября, уехал в Тамань.

Тогда же с пометкой «Особо важная» он передал шифрограмму в Ставку о состоянии армии и предпринятых шагах. Сегодня трудно сказать, совпадение это или нет, но и адмирал Левченко именно в тот же день направил Сталину доклад о том, что войска, не имея достаточного количества автоматического оружия и минометов, потеряли всякую сопротивляемость. Фронт фактически сдерживается двумя полками прибывшей 302-й стрелковой дивизии. Что касается других частей, то боеспособны лишь отдельные группы устойчивых бойцов. «Сегодня мною принято решение на переправу с Керченского на Таманский полуостров: ценной техники, тяжелой артиллерии, специальных машин, излишнего автотранспорта», — сообщал Левченко.

В ночь с 15 на 16 ноября главные силы армии были переброшены с Керченского на Таманский полуостров. Вывезли все вооружение, артиллерию, технику. В течение трех последующих суток переброшенные из Керчи бойцы зарывались в таманскую землю.

И вдруг 16 ноября Кулик получает ответ из Ставки на свой доклад от 13-го. Ему и Левченко предписывается во что бы то ни стало удержать плацдарм на восточном берегу Керченского полуострова. Телеграмму подписал Шапошников.

Кулик повертел ее в руках. Как это сделать, если вся армия уже переправлена на Таманский полуостров? Холодный пот прошиб маршала: а не подумают ли в Кремле, что он струсил, сбежал из Керчи? Но ведь он лично занимался подготовкой укреплений, где надлежало развернуть оборону, сам выбирал место для артиллерийских позиций, руководил инженерными работами. Чушь какая-то лезет в голову…

Гром пока еще не грянул над его головой, но тучи уже грозно сгущались.

18 ноября он доложил в Ставку о том, как развернуты войска переброшенной на Таманский полуостров армии. Одновременно поставил вопрос о замене Левченко генерал-лейтенантом Батовым («армией с 12.11 фактически командую я»). Проинформировал, что завтра, судя по обстановке, если она будет осложняться в районе Ростова, вылетит туда.

Действительно, все говорило о том, что танковая армия Клейста перешла в генеральное наступление на Ростов и переправы через Дон. В тот критический момент соседняя 9-я армия Южного фронта открыла правый фланг 56-й армии Ремезова, неожиданно уйдя в район Шахтинского. 56-я по сути осталась одна перед наступающим противником. Ей пришлось заново перестраивать оборону. Вместо фронта на запад пришлось повернуться на северо-запад, север и даже северо-восток. Длина обороны вместо прежних 20 километров увеличилась в три с половиной раза. Плотность обороны заметно разжижилась.

Противник вел наступление на фронте 15 километров тремя танковыми и тремя мотодивизиями. Кулик, собираясь в Ростов, переключил всю авиацию крымской группы войск, а также воздушную мощь Черноморского флота на поддержку Ремезова. На 19-е он поставил задачу сделать минимум три самолето-вылета всей авиации. Однако немецкие танковые колонны неудержимо рвались к Ростову. Угроза прорыва фронта в полосе 56-й армии стала реальностью.

Прилетевший в Ростов за день до катастрофы встревоженный Кулик увидел, что измотанные войска занимали оборону уже на последнем рубеже — в двух-трех Километрах от окраин города. Ремезов навсегда запомнил, как ранним утром разъяренный маршал потребовал везти его на главное направление. Он встречался с бойцами и командирами, воодушевлял их, передавал приказ и просьбу Сталина: город ни в коем случае не сдавать. Кое-где он исправил недочеты в обороне, особенно силен был замйаркома в организации артогня.

Когда немцы перешли в решительное наступление, Кулик был на тех участках, где противник вклинивался либо прорывал оборону. Ремезов и Мельников были свидетелями того, как маршал лично водил пехотные подразделения в контратаки, отбивал артогнем танки противника. До глубокой темноты он находился в войсках, на самых угрожающих направлениях.

Было несколько критических ситуаций, когда казалось, что маршал не останется невредимым. Иногда складывалось впечатление, что он сознательно ищет смерти на передовой. Однажды так припекло, что пришлось ввести в бой последнюю роту охраны штаба армии. За винтовки взялись высшие командиры. «Очень нехорошо с нашей точки зрения ведет себя Григорий Иванович, сегодня его жизнь неоднократно была на волоске», — беспокоился Ремезов во время разговора по прямому проводу с Б. М. Шапошниковым.

Самым благоразумным в том безвыходном положении было, пожалуй, просить у Ставки разрешения на отход. Эта мысль все чаще возникала у командования армии, и кто-то осмелился даже высказать ее первым вслух. Кулик так свирепо зыркнул глазами на смельчака, что у того душа в пятки ушла. Маршал надеялся на перелом. Каждая отбитая атака, каждый временный успех казался ему началом перевеса над противником.

Но ближе к вечеру случилось непоправимое: 80 танков противника стремительным броском прорвали оборону и с ходу ворвались в город с северо-запада. Стрелковый полк и два артиллерийских дивизиона погибли под гусеницами и пулеметным огнем. И хотя около 20 танков были подбиты, остальные решили судьбу города. Измотанные в боях части отходили к переправам через Дон.

Кулик с руководством армии покинул здание обкома, где располагался Военный совет, последним, когда противник занимал уже ближайшие к обкому кварталы.

Отступали в Батайск. На Кулика без страха нельзя было смотреть. Его лицо словно омертвело, глаза остекленели. Предстояло объяснение с Москвой. Кто знает, как бы все повернулось, если бы он внял советам и попросил Ставку о разрешении на отход еще в Ростове. Теперь же сообщать о том, что войска сдали город, приходилось из Бата й с ка. То есть ставить Москву перед свершившимся позорным фактом предстояло ему, как высшему военному начальнику на данном участке фронта. И это после аналогичной ситуации в Керчи!

Надо было срочно возвращать Ростов, бесславно сданный врагу 21 ноября. В Батайске Кулик спешно готовил план контрнаступления. По его замыслу. Ростов должна была отбить все та же 56-я, ремезовская, армия.

29 ноября ее части освободили город от захватчиков. Менее чем через месяц началась Керченско-Феодосийская десантная операция, в результате которой был возвращен и Керченский полуостров.

Но Кулику не довелось испытать триумфа победителя. В канун контрнаступления советских войск под Ростовом маршала отозвали в Москву. Его звезда закатилась. Впереди были позор ареста и суда, лишение маршальского звания и всех наград.