Мой мужчина… Мои мужчины

Мой мужчина… Мои мужчины

Любовь всегда от меня ускользала. Я никогда не могла долго удержать в своих объятиях того, кого любила. Каждый раз, когда и начинала верить, что нашла того, кто будет для меня всем, все рушилось, и я оставалась одна. Может быть, потому, что я никогда не была что называется красивой женщиной? Я это знала, страдала от этого, и мне необходим был реванш! А может быть, потому, что я обладала не очень-то верным сердцем, или потому, что быстро разочаровывалась.

Иногда достаточно было пустяка: маленькой лжи, грубого слова — и моя любовь мгновенно испарялась. Я переходила из одних рук в другие, надеясь найти в них чудо. Я всегда лихорадочно искала большую любовь, истинную. И может быть, потому, что я никогда не могла примириться с ложью, не могла примириться со скукой, у меня и было так много мужчин в жизни.

Сначала был Малыш Луи. Мне только-только стукнуло шестнадцать. Ему было семнадцать.

Ромео и Джульетта?

Увы, я слишком рано прошла уродливую школу жизни и любви, она не приблизила меня к романтизму. Не было возле меня матери, которая могла бы меня научить, что любовь бывает ласковой, верной, нежной, такой нежной…

Все свое детство я провела среди несчастных «девиц» в доме, который «содержала» моя бабушка, в Лизье. Потом, когда мой отец, уличный акробат, забрал меня оттуда, что я могла увидеть, странствуя с ним по деревням? Каждые три месяца — новая мать. Любовницы отца обходились со мной более или менее ласково, в зависимости от моих успехов (я уже пела тогда) и от сборов, которые я делала, обходя толпу, иногда получая монетки, иногда — насмешки.

Такое воспитание не сделало меня слишком чувствительным созданием. Я верила, что, если парень позовет девушку, она не должна отказывать ему. Я думала, что это предназначение всех женщин, и не долго колебалась, когда Малыш Луи поманил меня. Первый раз мы встретились с ним у Порт де Лила. Я пела на улице вместе с отцом.

Малыш Луи был в толпе, которая окружала нас, пока я пела, и которая мгновенно рассеивалась, едва я начинала обходить её со своей тарелочкой.

Но он, высокий, светлый, улыбающийся, не уходил со всеми. Когда я подошла к нему со своим блюдцем, он посмотрел мне прямо в глаза, восхищенно свистнул и царственным жестом положил мне монетку в пять су.

Целыми днями он следовал за мной в моих долгих скитаниях по окраинам города. Однажды, когда отца не было рядом, Малыш Луи подошел, взял меня за руку и сказал: «Пошли. Будем жить вместе»

Похоже на дешевый бульварный роман — слишком все просто, я знаю. Но вся моя жизнь похожа на невероятный бульварный роман. А между тем все происходило именно так просто, как я об этом рассказываю. Малыш Луи сказал мне «Пошли…» И я пошла за ним.

Без тени сожаления я покинула своего отца, его относительную заботу, относительное покровительство.

Я пошла за Малышом Луи. Он казался мне красивым, сильным, единственным: я любила его.

Он служил мальчиком-рассыльным. Я продолжала петь.

Мы поселились в маленьком отеле на улице Бельвиль, в скудно обставленной комнатушке.

Я занималась хозяйством. Сначала стряпать приходилось в банках из-под консервов, но Луи каждый день, возвращаясь домой, с гордостью приносил тарелки, приборы, кастрюли, которые он воровал в кафе или на прилавках магазинов.

Мы платили за нашу жалкую комнату тридцать пять франков в неделю. По воскресеньям мы ходили в кино, в «Альказар», и Малыш Луи покупал мне билет за два франка.

Все это было чудесно, может быть, просто потому, что мы были молоды, ужасно молоды.

Вскоре я стала ждать ребенка. А потом родилась моя маленькая Марсель.

Мы были счастливы, как дети.

Но в этой безмятежной жизни мне смутно чего-то не хватало. Я всегда мечтала о поддержке, о сильной мужской руке, о настоящем мужчине.

Я знаю, что не святая: мне не хватит и десяти пальцев, чтобы сосчитать моих любовников. Очень легко бросить в меня камень.

Но я все время искала того; на кого могла бы опереться, кому могла бы довериться до конца.

Я искала и не находила. Может, в этом была моя судьба.

Малыш Луи был такой же ребенок, как я. И вот однажды я обманула его. Обманула с человеком более взрослым, более сильным. С «моим легионером».

Ох, как я любила его, моего легионера… Позже, когда я рассказала о нем Раймону Ассо, он написал песню, которая стала знаменитой. Долгое время я не могла её петь без волнения. Может быть, поэтому и пела её хорошо?

Мой легионер! Я потеряла его, конечно, потому, что не была создана для счастья.

Ради него однажды утром, без всякого предупреждения, я покинула Малыша Луи, забрав с собой свою маленькую дочь.

Но Луи разыскал меня в окрестностях Бельвиля. Он поймал меня, отнял нашу девочку и закричал: «Если ты хочешь видеть свою дочь, возвращайся домой!»

Я поняла, что если уйду с легионером, то никогда больше не увижу своего ребенка.

Я провела с моим любимым последнюю ночь и вернулась к Малышу Луи ради дочери.

Мой легионер любил меня. Он попросил назначение в Африку, уехал и там умер. О! Если бы моя жертва не была напрасной.

Но, увы! Вскоре моя бедная девочка умерла от менингита.

Малыш Луи, зная меня хорошо, сказал: «Теперь ничто не удержит тебя около меня. Я знаю, что теряю тебя навсегда. Ты была для меня принцессой из волшебного сна, но сон оборвался. Желаю тебе счастья!» И он исчез из моей жизни.

Мне было восемнадцать. Я знала жизнь только с её низменных сторон, не видела ничего, кроме безобразия и ужасов. Один Малыш Луи был другим. Но вот я осталась одна, и мне ничего не оставалось, как катиться вниз, в чем я быстро преуспела.

Я обосновалась на площади Пигаль, среди баров, сутенеров и пропащих девиц. Первый человек, в которого я там влюбилась, был сутенер, который сразу же хотел послать меня на панель.

Его звали Альберт. У него была красивая улыбка, черные глаза и широченные брюки. При Альберте была и другая девица, Розита, которая «работала» для него на улице Бланш.

Он так властно подчинил меня себе, что я готова была сделать для него все что угодно, кроме одного требования… Может быть, потому, что хотя я и была очень непостоянна, я всегда была влюблена в любовь и не могла унизиться до того, чтобы торговать ею.

Мои категорические отказы вызывали у Альберта гнев. Между нами происходили чудовищные потасовки. Однажды, доведенный до бешенства, он влепил мне пощечину. Тогда я укусила его и начала царапаться, колотить ногами. После часовой драки он сказал, задыхаясь: «Хорошо. Продолжай петь на улицах. Но каждый день ты будешь приносить мне тридцать франков, как Розита».

Я была привязана к этому человеку. Наша сделка казалась мне вполне естественной, и я даже чувствовала себя в выигрыше. Это было подобно счастья: я жила в районе Пигаль со «своим мужчиной». Но я была всего-навсего нищей девчонкой и вообразить себе не могла, что мой голос принесет мне известность и слава осветит меня своими лучами. Я пела, потому что иначе не умела зарабатывать себе на жизнь и содержать своего сутенера.

Но я пела ещё и потому, что только тогда чувствовала себя счастливой, совершенно счастливой. Потом я узнала, что это называется призванием.

Но такое призвание не удовлетворяло Альберта. Он требовал от меня других талантов, не только для получения большей выгоды, но главным образом для того, чтобы удержать меня. Таков закон этой среды: компрометировать мужчин и женщин, чтобы помешать им вырваться из-под власти преступного мира.

Как и все, я была «поставлена на работу». Я не хотела идти на панель? Отлично — моя добродетель оставалась в сохранности, но я должна была играть другую роль. Отныне я стала заниматься разведкой: моя миссия состояла в том, чтобы разыскивать богатых особ. Бродя по улицам со своими песенками, я должна была примечать дансинги, посещаемые хорошо одетыми женщинами, с драгоценными колье на шеях, с кольцами на пальцах.

По вечерам я сообщала о своих наблюдениях Альберту. Полученные от меня сведения он записывал в маленькую книжечку и в субботу вечером или в воскресенье, нарядившись в свой лучший костюм, отправлялся в одно из отмеченных мною заведений. Так как он был красив и уверен в себе, ему всегда удавалось обольстить какую-нибудь любительницу танцев.

На рассвете он предлагал своей даме проводить её домой, ссылаясь на то, что «район этот довольно подозрительный». И каждый раз уводил её в тупик Лемерсье, очень темную и пустынную улочку. Предательски зажимал ей рот левой рукой, лишая возможности кричать, а правой наносил своей жертве молниеносный удар, срывал драгоценности и отбирал деньги.

Я ждала его в кафе «Новый Афины». Когда ему все удавалось, он шел ко мне с широкой победной улыбкой и с оттопыренными карманами. Всю ночь он поил меня шампанским.

Но однажды Альберт поверг меня в ужас. Вместе со своим приятелем, Андре, тоже сутенером, Альберт хотел заставить Надю — чудесную белокурую девушку — торговать собой.

Надя была красива, нежна и наивна. Она была безумно влюблена в Андре. Я советовала ей: «Уходи. Ещё не поздно. Беги сейчас же, иначе ты погибнешь». Но она не могла расстаться со своим возлюбленным.

Как-то вечером Андре сказал ей: «Я с тобой достаточно цацкался. Если ты сегодня ночью не пойдешь работать, мы с Альбертом так тебе всыплем, что ни один мужчина не захочет на тебя смотреть».

Надя, вся в слезах, разыскала меня: «Я сделаю то, что он хочет. Все равно, мне лучше умереть, чем потерять Андре!».

Я пошла за ней по улицам Пигаль и видела, как она пыталась приставать к прохожим, и вдруг — побежала. Я кричала ей вслед, но Надя не обернулась. Я потеряла её в толпе. Больше я уже никогда не видела красивую Надю…

Через пять дней её тело выловила речная бригада: она бросилась в Сену.

Эта смерть была для меня спасительным толчком — как будто ударом кулака прервали кошмарный сон. Я поняла, в какой грязи увязла.

В этот день, окончательно отчаявшись, я решила избавиться от этих людей, выбраться со дна пропасти, в которую скатилась.

Я хотела стать такой же женщиной, как все. Я и не представляла себе, сколько мужества мне понадобится для этого: преступный мир так легко не отпускает.

В тот вечер, когда стало известно о смерти Нади, я, как обычно, ждала Альберта в бистро. Когда он появился, я плюнула ему в лицо, крикнув: «Ты меня больше не увидишь!» — и пустилась бежать, пока он утирался.

В течение нескольких дней все было спокойно, и я даже готова была поверить в чудо, поверить, что Альберт решил меня отпустить. Но глухой страх не оставлял меня: я слишком хорошо знала, что все это не заканчивается так просто.

Однажды вечером два человека остановили меня на улице: «Иди с нами. И без кривляний». Они привели меня в какую-то комнату и оставили там, заперев дверь на ключ. Всю ночь я ждала, полумертвая от страха. Рано утром я услышала шаги Альберта, поднимавшегося по лестнице. Дверь открылась, и Альберт вошел в комнату. В отчаянии, отступая от него, я закричала: «Ты можешь убить меня, подлый выродок, но я не вернусь к тебе!»

И тут произошло нечто невероятное. Альберт, жестокий Альберт, повалился на кровать, рыдая, наверное, впервые в жизни. Воспользовавшись этим, я выскочила за дверь.

Но это был ещё не конец. Как-то вечером, когда я сидела со своими друзьями в баре на площади Пигаль, ко мне подошли и сказали: «Альберт ждет тебя в «Новых Афинах». Он хочет с тобой поговорить. Если же ты не придешь, он явится сюда со своей бандой и устроит кровавую драку».

Мои друзья не хотели, чтобы я шла туда, и были готовы защищать меня: некоторые уже выхватили ножи, другие вооружились бутылками.

Чтобы избежать побоища, я встала со словами: «Я иду».

Альберт ждал меня, облокотившись на стойку бара. Его парни стояли на улице, руки в карманах, готовые в любой момент вмешаться. Он взглянул на меня и сухо произнес: «Возвращайся ко мне». Я отказалась. Тогда Альберт вынул револьвер, направил на меня и сказал: «Если ты ещё раз откажешься, я уложу тебя». Я закричала: «Ну так стреляй, если ты мужчина!» Взгляд его стал жестким, раздался выстрел, и я почувствовала, как что-то обожгло мне шею. Чудом я осталась живой. В тот момент, когда Альберт нажимал на курок, какой-то человек, стоявший поблизости, толкнул его под локоть, и он промахнулся. Охваченная ужасом, я убежала.

Вся эта история вызвала во мне отвращение к мужчинам и, наверное, должна была научить меня некоторой осторожности. А вместо этого…

Не то, чтобы я была «дьяволом во плоти», но я чувствовала неотвязную, почти болезненную необходимость быть любимой. И чем больше я считала себя некрасивой, презренной, совсем не созданной для любви, тем больше я ощущала потребность быть любимой!

Было у меня одновременно и трое: Пьер — моряк, Леон — спаги[1] и Рене — бывший шахтер.

С Пьером я познакомилась в баре отеля «Лунный свет», в котором жила. С Леоном мы познакомились на улице, а с Рене — в кабаре.

Я проделывала настоящие чудеса, чтобы встречаться со всеми тремя, бесстыдно врала им всем, но любила я только Пьера: он был так нежен, так терпелив и так безропотно переносил все мои фантазии. Когда мы познакомились с ним, я уже пела у Лепле в «Джернис».

Я работала, а он ничего не делал. Я зарабатывала немного денег, а у него не было ни одного су. Помню, мне как-то захотелось сделать Пьеру подарок. Я сказала ему: «Я подарю тебе новые ботинки». Мы пошли в магазин. Он перемерил массу туфель и выбрал очень красивую пару черных остроносых лодочек. Но он носил сороковой размер, а мне тогда казалось, что гораздо «шикарнее» иметь маленькую ногу. Я сказала: «Или я куплю тебе тридцать девятый, или останешься ни с чем». И Пьер вышел из магазина, жалобно постанывая, в ботинках, которые были ему малы. Они ему так жали, что он совсем не мог в них ходить. Я сжалилась над ним: «Я куплю тебе ещё шлепанцы на меху. Ты можешь носить их на улице, когда идешь один. Но когда я рядом, ты должен надевать лодочки». Пьер согласился.

Конечно, история этого «трио» должна была плохо кончиться.

Пьер, Леон и Рене часто беседовали между собой, и вскоре выяснилось, что у них одна и та же женщина.

Леон исчез. Пьер остался. Но Рене жаждал мести. Потом он годами преследовал меня, и только совсем недавно я перестала его бояться.

Его месть началась тогда, когда я впервые в жизни должна была уехать в гастрольное турне. Последнюю ночь перед отъездом из Парижа я хотела провести с Пьером. Но Рене не собирался расставаться со мной и выслеживал меня. Это был крупный, сильный мужчина с грубым лицом, способным на убийство. И все-таки я смогла перехитрить его. У входа в магазин я сказала: «Подожди меня здесь, я сейчас вернусь», — а сама выбежала через другую дверь.

С Пьером мы встретились в его комнате на первом этаже, на улице Аббатов. Впереди у нас была целая ночь для счастья! Но ночь оказалась кошмарной.

В комнате было темно, но вдруг фары проехавшей машины осветили на потолке тень человека, которого я сразу узнала, это был Рене. Я бросилась к окну: он был там, на улице. Рене шагал под окнами взад и вперед, держа правую руку в кармане, где всегда носил нож.

Всю ночь его силуэт отражался на потолке, и всю ночь я удерживала Пьера, который порывался выйти к Рене. Я умоляла: «Не ходи, Пьер, он убьет тебя». Я-то знала, что в сравнении с сильным Рене мой Пьер не был атлетом.

В семь часов утра Рене ушел, а без четверти восемь я села в подъезд, который увозил меня в турне.

В течение многих лет Рене преследовал меня. Я видела его, неподвижного и молчаливого, в кабаре, в которых я пела, на перронах вокзалов, когда я возвращалась в Париж. Этот человек был не способен прощать и забывать.

Когда в 1938 году я должна была дебютировать в «Альгамбре», он позвонил мне по телефону. Я сразу узнала его прерывающийся голос: «Твой дебют не состоится». Это было за пятнадцать дней до премьеры. Пятнадцать дней тревоги.

По окончании премьеры, которая все-таки состоялась, выйдя из мюзик-холла, я искала глазами силуэт Рене, возможно, прячущийся в тени. Но ничего не произошло.

Я пошла с друзьями в «Мими Пенсон» отпраздновать свой дебют и вдруг позади себя услышала незнакомый голос: «Тебе повезло: Рене попал в тюрьму за применение оружия, он подрался в кафе».

Рене провел в тюрьме три года. Но и после освобождения он не успокоился. Это длилось двадцать лет!

Он вернулся в Лилль, и каждый раз, когда я пела в этом городе, я видела его фигуру или у входа в зал, или в ресторане, где ужинала. Я чувствовала его взгляд на своем затылке. Он всегда стоял неподвижно, а когда я проходила мимо, шептал, едва шевеля губами: «Я ещё не свел с тобой счеты».

Последний раз я видела Рене в 1956 году. В этот вечер он спокойно и медленно подошел ко мне, держа руку в кармане. Мне стало страшно. Но, вынув руку, он протянул мне прядь светлых волос и единственную фотографию моей маленькой дочки Марсель, которую он украл у меня в 1936 году, чтобы всегда иметь возможность шантажировать меня, требуя возвращения к нему.

В этот вечер Рене сказал: «Возьми это. Теперь я понял, что потерял тебя навсегда».

Я почувствовала, что вновь стала свободной женщиной. Свободной для любви.