ГЛАВА 1 НАЧАЛО

ГЛАВА 1

НАЧАЛО

В то время мне было девятнадцать лет. Студентка второго курса, я изучала экономику и организацию театра в ЛТИ, а по вечерам посещала театральную студию во Дворце молодежи.

Дворец молодежи! Теперь можно лишь ностальгически улыбаться, уже не помня всей сладости этого словосочетания, но тогда — каким заманчивым, каким неимоверно привлекательным казалось это здание! Только что отстроенное, непривычно-стеклянное, огромное, оно манило своими кафе, интриговало барами, сулило новые знакомства и развлечения. И именно в нем, а точнее — в той самой театральной студии, произошла встреча, ставшая для меня судьбоносной.

Здесь мы, пятнадцать человек, занимались, дурачились и репетировали мини-спектакли. На фоне подавляющего женского большинства особенно колоритно смотрелись наши редкие мальчики: Быкаревич, Горшков и еще один, с очень сложной, а потому абсолютно не запоминающейся фамилией.

Как-то к нам на занятия пришел парень, поразивший меня своей внешностью: это был не просто красивый мальчик, а безумно красивый! Стройная фигура, правильные черты лица и совершенно потрясающие глаза. А еще у него была потрясающая кожа цвета персика, такого нежного и чуть-чуть недоспелого.

Одной лишь этой неземной красоты, к тому же в немыслимо модных штанах и в не менее модной куртке (в то время — настоящий космос!), вполне хватило, чтобы очаровать всех девушек в нашей студии. Но кроме великолепной внешности новенький обладал еще и безумной самоуверенностью, граничащей с наглостью. Поэтому стоит ли удивляться, что он не только овладел сердцами юных студийных дев, но и практически со всеми встречался. Звали его Дмитрий Нагиев.

Девчонки вздыхали, «лелея томные надежды», но время шло, и вскоре стало раздаваться шушуканье, что Нагиев живет со Светкой Зверевой. Новость восприняли относительно спокойно, но большей части потому, что посчитали подобное развитие событий вполне закономерным.

Во-первых, Светлана обладала эффектной внешностью. Она умела себя подать и любила экстравагантные вещи. Признаться, ее огромная черная шляпа сводила с ума даже меня. Во-вторых, эта женщина являлась воплощением сексуальности, чем, полагаю, и привлекла Дмитрия: у нее были волнующие маленькие усики и соблазнительные волосатые ноги. В-третьих, будучи лет на пять старше нас, Света имела неплохой заработок, воспитывала сына и жила в собственной однокомнатной квартире загадочной взрослой жизнью, о которой мы, восемнадцати- и девятнадцатилетние, могли только мечтать.

Разумеется, я тоже попала под обаяние этой женщины, и даже какое-то время ходила у нее в подругах. Но, как сейчас понимаю, если сначала мне действительно казались интересными и она, и ее компания, то впоследствии наша дружба служила лишь замечательным предлогом, чтобы увидеть Диму.

Не помню, осознавала ли я тогда, что он мне безумно нравится, но в любом случае прекрасно понимала, что такой мужчина никогда и не посмотрит в мою сторону. Ведь он — Дмитрий Великолепный, в то время как я — высокая девушка в заячьей шубе, с очками и в валенках.

Он не обращал на меня никакого внимания. Абсолютно. А я, тем не менее, продолжала всеми правдами и неправдами искать с ним встречи. Ноне зря говорят, что от любви до ненависти один шаг. Собственно, ровно столько, сколько и в обратную сторону. С Димой у меня возникало множество поводов убедиться и в том, и в другом. Видимо, об этом и будет моя книжка.

Совершенно не помню, почему мы с ним вдруг сцепились, из-за чего разгорелся яростный спор, только дело закончилось тем, что Дима схватил стакан и выплеснул из него воду мне прямо в лицо. Разругались мы тогда в пух и прах. Дмитрий Великолепный? Как бы не так! Утонченная сволочь!

В то же время следующую историю я люблю вспоминать до сих пор, и мне все кажется, что была она светлым, почти волшебным началом наших отношений.

Итак, случилось чудо, и мы вдвоем. Зима, тряский трамвай, везущий нас к Александро-Невской лавре. Мы бродим по заснеженному парку около лавры, разговариваем о жизни и учим друг друга плясать чечетку. Ощущения от сознания, что рядом со мной потрясающе красивый парень, феерические. И, конечно же, я даже не подозреваю, что в этот парк мы еще вернемся, и пытаюсь отогнать глупые мысли, что могу быть в него влюблена.

Влюбляться в Диму мне казалось бессмысленным. Ведь я была постоянным слушателем безумных историй, которые мне рассказывала Света, посвящая в тайны их взаимоотношений. К тому же я слишком близко видела, как Диме удается манипулировать влюбленными в него девицами и встречаться сразу со всеми.

Но феномен Дмитрия заключается в том, что ни одна женщина, даже видя его с другими и понимая, что он с ними спит, просто не отдает себе отчет в происходящем. Как гипноз, честное слово! Каждая считает, что она особенная и единственная и что именно с ней он потом останется. Поэтому волна массового помешательства на Дмитрии Нагиеве захлестнула и меня.

Кстати, Светка как-то раз пришла домой и увидела его в постели с другой женщиной. И выгнала.

* * *

Дима обратил на меня внимание ещё в тот самый первый, 1985-й, Новый год. Мы справляли его в гостях у Светиного друга. После официальных развлечений: конкурсов, выступлений и танцев — наступила неофициальная половина вечера. Я не принимала в ней участия за отсутствием притязаний на кого бы то ни было из присутствующих.

Поэтому стою на кухне, в гордом одиночестве мою посуду. Тут входит Нагиев и пристально смотрит куда-то вниз.

— А ноги-то, ничего, — говорит, — Алис, красивые.

Приближается, проводит рукой по моим бесконечным ногам и движется дальше — вверх, под юбку. Я замираю. В голове проносятся разные мысли, в том числе и о готовящейся к полёту тарелке. Но в первую очередь, конечно…

Тут совершенно не кстати в кухню заходит Света, и мы с Димой прерываем наше интимное соединение. С тем чтобы продолжить его в другой Новый год, наступивший только через пару лет.

За эти два года происходят разные события, замечательные и не очень: студия распадается, в политике появляется Горбачёв, в Чернобыле взрывается атомная станция, Дима уходит в армию.

Но перед тем эпохальным, по крайней мере в моей жизни, Новым годом, с которого всё по-настоящему и началось, вдруг звонит Зверева и предлагает вместе поехать на какой-то праздник. Я соглашаюсь:

— Ну поехали.

— Тебя ожидает потрясающий сюрприз! — интригует она меня и наотрез отказывается рассказать, какой именно.

Когда мы добрались, Света оставила меня в зале, а сама ушла переодеваться Дедом Морозом. Меня кто-то окликнул, я поворачиваюсь — и вижу Диму Нагиева.

И от того, что я увидела, что услышала его голос — бог мой, ведь прошло почти два года! — меня вдруг переполнила безумная радость. Когда мы уже поженились, Дима откровенничал, что так ему не радовался никто и никогда.

Мы вышли из зала, сидим на лестнице, курим. То есть это я сижу, потому что стесняюсь своего роста, и болтаю всякую чепуху: якобы за это время вышла замуж и уже развелась — понятно, конечно, что просто вру. А Дима в ответ рассказывает, что служит в армии, что приехал на неделю в отпуск. Между прочим сообщает:

— Хочу поступать в Театральный институт.

Я отвечаю:

— Ну и замечательно.

И принимаюсь повествовать о том, кто да как принимает экзамены… И предлагаю обменяться телефонами, на случай если я смогу узнать что-нибудь полезное для него в институте. Так у меня появляется номер Диминого телефона.

И мы настолько душевно друг с другом беседуем, буд-то никогда и не расставались. А уж о том, как мы не любили друг друга в студии, и вовсе не вспоминаем. Впрочем, так же, как не вспоминаем и тот интимный эпизод на кухне.

Впечатлений от этого разговора у меня осталась уйма — я пока домой возвращалась, всё думала, как же здорово, что мне удалось пообщаться с Нагиевым. Переживаний хватило бы на десятерых! Вокруг снег, позёмка, холод, темнота, а мне всё каким-то волшебно-розовым кажется. А на самом-то деле, подумаешь, минут 10 всего и разговаривали. И провожать он пошел не меня, естественно, а Свету.

До Нового года оставалось три дня.

* * *

Тот Новый год я праздновала у себя дома в компании двоюродной сестры Ирины, дачного приятеля и его друга. И вот где-то в 2 часа ночи, уже в новогодне-возбуждённом состоянии духа, чёрт меня дёрнул набрать заветный телефон.

— Дим, привет, это Щелищева. Что делаешь? Если хочешь — приезжай.

Начав лихорадочно одеваться, на «что делаешь», к предложению «приезжай» Дима уже полностью собрался и открывал дверь, чтобы выйти из квартиры.

Он приехал и, естественно, стал «грязно приставать» к моей двоюродной сестре. Конечно, ведь моя сестричка была чудесной, маленькой и очень симпатичной девочкой. Правда, в списке её достоинств присутствовало и такое, как скромность, а потому Ирка в скором времени уехала. Просто сбежала, надо полагать. Дима до сих пор над ней смеётся:

— Если бы тогда не удрала, еще не известно, кто бы ездил на «Мерседесе» и был бы директором ресторана.

Потом уехал мой молодой человек, очевидно, посчитав, что я слишком много уделяю внимания Нагиеву и слишком мало — ему. Уходя, он замер в дверях и печально предрёк мне: «Я знаю, рядом с этим мужчиной ты прольёшь очень много слёз». Как сейчас помню его печальные глаза и последнее «я тебя люблю…»

Меня всегда восхищали женщины, способные разбрасываться влюблёнными поклонниками, но я никогда не относила себя к их числу. Собственно, и поклонники-то были редкостью, а тут вдруг получается, что я «кинула» хорошего влюблённого парня. Да ещё в Новый год! Столько лет прошло, а я всё мечтаю встретить его и утешить: «Всё было ещё кошмарнее, чем ты мог себе даже представить!»

Эта ночь закончилась в квартире моей подруги. В 4 часа утра мы — моя приятельница Катька с мужем и я с Нагиевым — всё-таки решили лечь спать. Между нами соорудили подобие ширмы из одеяла и простыней. То, что случилось дальше, обычно называют «ночь любви». Да, это была она: в чужой квартире, рядом с посапывающими друзьями, в Новый год и после приличного количества аперитива… Но почему-то мне никогда и в голову не приходило, что она могла быть лучше, если бы хоть что-то происходило по-другому…

Утро. Первое января. Стоим на трамвайной остановке.

— Я тебе позвоню, — говорит Дима.

Отвечаю:

— Конечно, звони.

И на двести процентов понимаю, что никто никому не позвонит. Что этот потрясающий диалог произносят миллионы мужчин и женщин. Они также стоят утром на остановках, потом женщина слышит многообещающее «я тебе позвоню», и сердце, вместо того чтобы расправить крылья и взлететь в небо, бухается вниз. И никогда не бывает так, чтобы всё случилось иначе.

Но, о чудо, Дима звонит на следующий день. И мы даже проводим вместе весь его отпуск. А в последний вечер Нагиев берёт меня за руку и говорит:

— Если ты дождёшься меня из армии, мы поженимся.

* * *

Всё то время, пока он был в армии, самым любимым моим человеком являлся почтальон. Я не только чётко знала, когда и во сколько приходят письма на почту, но дневала и ночевала у почтового ящика, ожидая дородную тётушку с пухлой синей сумкой. То есть, конечно, не тётушку, а Диминых писем. И радость, когда они приходили, была немыслимой!

Нагиев всегда подписывал свои письма «Мастер», по ассоциативному ряду отсылая к «Мастеру и Маргарите». Его вензелеобразное «М» я, наверное, могла бы с точностью воспроизвести хоть сейчас. Мои же письма завершала нелаконичная подпись: «Бегемот, который очень хотел выйти замуж».

Иногда я отправляла Диме посылки. Помню, в одной были необычные для того времени сигареты «Danhill». Их еще нигде не продавали, а потому странной формы зелененькие коробочки вызывали сильное подозрение у армейского руководства. Даже умножать не буду количество пачек на двадцать, но каждую сигарету, не знаю, штук двести, может быть, подвергли вскрытию на предмет обнаружения в ее составе наркотических веществ. В общем, так Диме эту посылку и не отдали.

А ещё я «ездила в армию». На всю жизнь сознанием запечатлён довольно холодный апрельский день, знаменательный тем, что был он Днем Его Рождения.

Естественно, собираясь в такое втройне ответственное путешествие: в армию! к Диме! день рождения! — я сложила в большую сумку много еды, разные «вкусности», свою самую парадно-выходную одежду, а также карты, очки, ключи от квартиры и удостоверяющие мою личность документы.

И вот, стою на Московском вокзале, лучусь от счастья. Подают поезд. Я, продолжаю сиять, захожу в вагон. И только когда уже состав отправляется в путь, вдруг понимаю, что я-то уехала, а вот сумка… она осталась на платформе.

Утром поезд прибыл в Вологду, где располагалась Димина часть. В руках у меня только торт «Рыжик» собственного изготовления, уложенный в большую картонную коробку. Находка для сценариста: девушка и торт «Рыжик» на вокзале в Вологде в 5 часов утра.

Полный бестселлер!

Диме тогда дали двухдневный отпуск. Если кто не помнит, поселиться вместе в одном гостиничном номере без соответствующего штампа в паспорте было немыслимо. В дивные советские времена, когда сексуальная революция сулила окончательное разложение капиталистическим странам, в нашей стране блюли «облико морале».

Правда, блюли довольно странным образом. «Идите, пожалуйста, — говорили нам взрослые тёти за высокими стойками гостиниц маленького города, — и трахайтесь а казармах». То есть в казармах можно, а в нормальной мягкой и чистой кровати — нельзя?

Но не зря человек гордо классифицирует себя как homo sapiens, ибо разум способен победить любую «систему». Так, говорите, однополые существа могут поселиться вместе? Хорошо! Расселяемся следующим образом: я — с тётенькой, Дима — с дяденькой. А вечером «ничего не подозревающий» дяденька собирается в гости к другу. Ровно до 23 часов, после которых все должны разойтись по своим номерам. Надеюсь, его друг оказался женщиной, удивительно приятной во всех отношениях.

… Из армии я Диму дождалась.

* * *

Дима вернулся 18 июня, в мой день рождения.

А в скором времени сделал предложение выйти за него замуж, кстати, в том самом парке Александро-Невской лавры, где мы когда-то гуляли и где я чувствовала себя такой счастливой и уже чуточку влюблённой.

Странная была история… Мы как всегда шли от Фонтанки. Как всегда, потому что на Фонтанке находились и моя работа, и Театральный институт, куда в то лето поступал Дима.

Обычно он встречал меня после работы, и мы шли пешком вдоль всего Невского и дальше — к Александро-Невской лавре. В этот вечер всё было так же. Мы зашли в парк, сели на скамейку, и Дима вдруг сказал:

— Выходи за меня замуж.

Одновременно с его словами из окна близстоящего здания высунулась женская голова и истеричным голосом завопила:

— Ходят тут проститутки, без юбок, неизвестно чем занимаются!

А почему, собственно? Юбка на мне была, страшно модная, джинсовая и очень коротенькая. Ну и что с того, что у прохожих возникало ощущение, будто я ее дома забыла? Но ведь не без юбки же!

А здание это, кстати, оказалось сумасшедшим домом.

До того как мы поженились, встречаться нам было совершенно негде. Интимно встречаться, конечно же. Поэтому придумывались: например, я говорила маме, что иду смотреть, как разводят мосты, а сама уезжала ночевать к Диминой двоюродной сестре.

Наташа выделяла нам одну из комнат, с балконом, куда мы выходили ночью курить. Это было удивительно романтично: отдельная комната, балкон на первом этаже, белые ночи и сливающийся с предутренним туманом дым сигарет.

Ещё мы встречались у моей подруги. Ждали её после театра, делая вид, что просто гуляем и я останусь ночевать у неё одна. В общем, маленькие несмышлёные дети, мечтающие нашалить.

Это ощущение, что мы были очень маленькими и глупыми, подкрепляется воспоминаниями о собственной необразованности в сексуальном аспекте. Например, я помню, что вечером Наташа приносила мне какие-то тряпочки. А ведь я тогда совершенно не понимала, что это за тряпочки и зачем они мне нужны!

В отличие от меня, Дима к тому времени умел и понимал гораздо больше. Правда, об этом я узнала несколько позже. Я вообще не любила расспрашивать его о прошлом. Да и какое могло быть прошлое, когда мы познакомились в восемнадцать лет! Но это по моим представлениям, разумеется.

Осознание, что интригующее прошлое в Диминой жизни всё-таки есть, начало приходить ещё до свадьбы. Реальность стала стучаться в мою дверь с того самого дня, когда мы подавали заявление в ЗАГС.

Отстояв очередь и заполнив все необходимые бумажки, мы наконец попали в заветную комнату. И вот дело доходит до просмотра Диминого паспорта, а там на месте, где должен в скором будущем стоять штамп, что-то написано и затёрто. Интересно, что я должна была подумать? Естественно, мне пришло в голову, что он уже был женат. Нет, ещё я подумала, что он женат до сих пор. Настроение у меня испортилось колоссально.

И вот тогда Дима рассказал мне мелодраматическую историю о своей первой любви: прекрасная девушка, учившаяся вместе с ним в одной школе. Ради счастья постоянно находиться рядом со своей возлюбленной Дима поступил вместе с ней в ЛЭТИ. Потом привёл жить к себе домой. Естественно, ему казалось, эта любовь навеки, и он даже вписал имя девушки в свой паспорт. Мелодраматической же история названа потому, что, как и большинство «первых любовей», и эта была несчастной. Более того, Дима, человек импульсивный и горячий, не выдержав ухода возлюбленной и её измены, после очередного разговора резал себе вены. Пометки на руке остались до сих пор.

Могу себе представить, какой шок испытал его брат, вернувшийся домой и увидевший истекающего кровью Диму. Конечно, он вызвал «скорую». И несчастного влюблённого увезли в психиатрическую больницу.

Теперь Дима очень любит рассказывать этот эпизод. На мой взгляд, есть в его рассказах приличная доля какого-то подросткового эпатажа: мол, смотрите, на какие поступки я готов ради великого чувства!

Заявление мы всё-таки подали. Ожидание в течение двух месяцев представлялось вполне сносным бюрократической системе, но нам так не казалось. Мы решили форсировать события. А поэтому устроили себе медовый месяц ещё до свадьбы и на август уехали за город. Сняли маленький деревянный домик на станции Горская, недалеко от Сестрорецка. Хотя «домиком» это сооружение назвать было бы довольно трудно. Так, времяночка. Зато у нас была электрическая плита, на ней мы жарили самостоятельно собранные в лесу грибы.

Сейчас я полной уверенностью могу сказать, что медовый месяц был самым счастливым периодом в моей жизни. И не только потому, что наконец-то я могла находиться рядом с Димой и не придумывать легенд для мамы, но и потому, что тогда я была абсолютно уверена: Дима меня любит и я у него единственная.

Во все другие годы у меня довольно часто возникали сомнения в собственной эксклюзивности.

* * *

Свадьбу назначили на 7 сентября. Готовились мы к ней не долго. Потому что зачем готовиться, если денег в принципе нет. Хотя в те чудесные годы ничего нельзя было купить в любом случае.

В ЗАГСе, правда, выдавали талоны, на которые «молодые» могли «отовариться» в магазине «Юбилейный». Всё, что мы в нём нашли и купили — это небольшая веточка, предназначенная украшать причёску невесты.

Я потом эту заколочку очень долго хранила, лет 10, наверное, после нашей свадьбы. Как талисман. В течение многих лет я перекладывала белый цветочек с места на место, но потом он куда-то испарился, и, может быть, именно поэтому…

Но это позже. А пока — конец 80-х и два влюблённых человека в предвкушении начала совместной жизни.

Свадебного платья мы не искали и даже не планировали его покупку. Я подумала: мало того, что я выше Димы ростом, а если на меня ещё и эти «занавески» надеть, то в них я вообще буду выглядеть огромной.

Фата тоже мне казалась лишним аксессуаром, абсолютно не сочетающимся с очками. Вместо белого платья я надела серый костюмчик и до последней минуты переживала, опасаясь, что меня в таком виде не станут выдавать замуж. В те времена в обычные ЗАГСы разрешалось приходить без «спецодежды», а вот в имеющие статус Дворца бракосочетания, каковым являлся и наш, полагалось являться одетыми «по форме».

Это я сейчас говорю — «серый костюмчик», а на самом деле эти чертовски модные юбочка и свитер были куплены за скопленные неимоверными усилиями бешеные деньги — триста пятьдесят рублей!

На свадьбу я пришла в дивных колготках в сеточку и серебряных туфлях без каблука. И не просто без каблука, а практически лыжах! Причиной был всё тот же рост, который я всеми силами старалась свести к минимуму.

Перед Димой стояла противоположная задача: выглядеть рядом со мной выше. Не то чтобы мы как-то стеснялись нашей «неправильной» разницы в росте, но тогда нас всерьёз заботило впечатление собственных будущих детей. Мы представляли, как они будут рассматривать свадебные фотографии родителей и удивляться: ну надо же, а папа всё-таки выше мамы!

Поэтому костюм друга детства дополнили ботинки на каблуке, принадлежащие Диминому папе. И если Саша Полаченко с Димой были примерно одного роста и комплекции, то ботинки оказались, как бы помягче выразиться, немного великоваты.

Больше всего в этой свадебно-туалетной истории пострадал Димин отец. В конце «обряда» бракосочетания, когда гости поздравляют молодых и возлагают цветы этому стоящему в центре зала живому памятнику счастливой семейной жизни, N.N., поцеловав сына произнёс:

— Голубчик, давай поменяемся ботинками, твои мне безумно жмут.

Как, наверное, и все вступающие на ковровую дорожку к своей счастливой жизни, мы с Димой страшно волновались. Я не услышала ни одного слова из бесконечной речи, усилием воли заставляя себя ловить фразу, когда мне нужно ответить «да». В горле пересохло, и наши глухие ответы скорее угадывались, чем действительно были услышаны. Кольца не хотели одеваться на влажные и распухшие пальцы.

Из последних сил и денег была заказана «Волга». Моя мама, всю жизнь проработавшая в СЭС, смогла во времена безумного дефицита, в том числе и продуктов, устроить своей дочери шикарную свадьбу в гостинице «Октябрьская».

На фотографии, которые должны были рассматривать наши будущие дети, волшебных бумажек уже не хватило. Единственное, что осталось нам как память об этом событии — 45-минутная бобина. В этом году мне наконец удалось переписать её на видеокассету.

Теперь, конечно, смотреть на все это очень забавно. Но, бог мой, как же мы всё-таки были радостны! И как неимоверно, немыслимо, безумно счастлива была я! Я не отводила от Димы влюблённого взгляда и бесконечно улыбалась.

А самое забавное, что мы ведь абсолютно не понимали, зачем все это делаем. И даже не предполагали масштаба последствий своего юношеского порыва.

* * *

Они забрели уже довольно далеко, но утреннее солнце, приятно ласкавшее кожу, пробивалось сквозь густые ветви деревьев и освещало узенькую тропинку. Там, за следующим поворотом, их ждала лесная вырубка с земляничными полянками и кустиками ромашек. Здесь можно наконец-то лечь, положив голову к нему на колени, беззаботно смотреть в далекое голубое небо, мечтая прокатиться, на упругой и мягкой перине проплывающего мимо облака. Или вон на том белоснежном драконе — прямо к замку с пятью башенками, постепенно превращающемуся в именинный пирог…

Трава приятно щекочет голые ноги… Наглый высокий стебелек настойчиво прикасается к его щеке. Упрямец не поддается на уговоры и ластится к нежной коже, вызывая щемящее чувство ревности.

— Я тоже так хочу, — шепчет она, проводя рукой от виска к уголку его губ.

Губы ловят замершие от наслаждения пальцы.

— Ну, хватит… я же не земляника.

— Ты вкуснее.

Ошалевшие от лета и счастья бабочки кружатся совсем близко.

Неразборчивое насекомое уселось ей на живот.

— А ты — цветок, — задумчиво констатировал он.

— Очень большой.

— И очень красивый. Хочешь земляничину? Разве цветы едят землянику?

— Не хочешь — сам съем.

Красная маленькая ягода оказалась у него во рту.

— Отдай, негодник!

И хотя вокруг них было полно кустиков со спелыми, призывно свисающими ягодками, она потянулась к его губам, на которых ещё остался сладковатый вкус… Сладчайший! А потом так приятно было гладить загорелые плечи и смеяться, когда с серьезным видом он сосредоточенно пытался пристроить в ее волосах полевые цветы.

— Мы сделаем тебе корону из ромашек. А по дороге домой будем вытаскивать и гадать.

Она распутала один цветок и с замиранием стала выдергивать листики: «Любит… не любит… плюнет… поцелует… к сердцу прижмет… к черту пошлет…» «К сердцу прижмет!» — ликовало забившееся сильнее собственное сердечко. Она закусила губу, пытаясь скрыть разочарование: а ведь так хотелось — «любит»…