ГЛАВА СЕДЬМАЯ У АУH САН

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

У АУH САН

1

Губернатор впоследствии признавался, что, когда он приехал в Рангун и ознакомился с документами Лиги, он понял, что задача возвращения Бирмы в лоно Британской империи осложнится непримиримой позицией Лиги. Тогда губернатор решил бороться с Лигой с помощью самих же бирманцев.

Губернатор подготовил вступительную речь и разослал приглашения бирманским политикам на первую встречу с ним на борту английского крейсера «Кемберленд». Кого же пригласил губернатор? Кого же он считал представителями Бирмы?

От Лиги на встречу были приглашены двое: Аун Сан и Такин Тан Тун. Губернатор рад бы не приглашать никого от этой подрывной организации. Но шла война. Аун Сан командовал бирманской армией, а Тан Тун был генеральным секретарем Лиги. Тем более что на приглашении Аун Сана и Такин Тан Туна настоял адмирал Маунтбатен.

Но, кроме Аун Сана и Тан Туна, на встрече должны были быть еще пятнадцать человек. А это уже были верные друзья англичан. Те из них, что пережили оккупацию в Рангуне, похудели, постарели. Они рассказывали губернатору, что все эти годы сидели дома и боялись, что японцы посадят их в тюрьму. И губернатор соглашался с ними, что такая жизнь была ужасна. Но теперь они дождались настоящих друзей, и друзья их не забудут своими милостями.

Губернатор зачитал семнадцати гостям свой доклад по поводу Белой книги и будущей политики Великобритании в Бирме. Губернатор старался быть как можно более мягким и либеральным. Он искренне хотел добра своим старым друзьям. И друзья понимали это. Они согласно кивали головами, когда губернатор говорил:

— Борьба Бирмы за свободу окончена. И я умоляю вас поверить в это. Самоуправление теперь уже-совсем рядом, на расстоянии вытянутой руки. Возможно даже, что период прямого управления страны губернатором окончится быстрее, чем через три года Это уже зависит от хорошего поведения бирманцев. В конце концов… — губернатор обернулся к сидевшим отдельно от его друзей Аун Сану и Тан Туну, — в конце концов ведь то, что предлагаем мы, мало отличается даже от самых левых требований Лиги.

Губернатор был доволен своей речью. Еше ни один губернатор в Бирме не произносил такой либеральной и мягкой речи. Только вот эти двое — из Лиги. Молодые люди, с которыми он раньше не сталкивался. Они, кажется, связаны с коммунистами. И они молчат, они не улыбаются и не качают сочувственно головами.

— Вот что, ваше превосходительство, — сказал, наконец, Аун Сан. Он не снимал сшитого по японскому образцу генеральского мундира, и это сильно шокировало губернатора. — Вот что. Должен признаться, что ваше выступление никакого влияния на нашу позицию не оказало. Мы требуем немедленной отмены военной администрации и признания нашего временного правительства.

Нет. Придется расстаться с Лигой. Придется уничтожить ее. Губернатору не очень хотелось начинать свою деятельность с репрессивных мер. Но с Аун Саном, очевидно, не сговоришься. Да и есть ли смысл договариваться? Стоит только взглянуть на верных адвокатов и увидишь, с какой ненавистью они смотрят на этих коммунистических выскочек. Нет и еще раз нет. Переговоры с Лигой — это предательство по отношению к старым друзьям, по отношению к интересам Великобритании. Губернатор так задумался, что не заметил, как оба руководителя Лиги поднялись, вежливо наклонив головы, и ушли без единого слова. А губернатор думал. Вот они уверяют, что Лига представляет собой бирманский народ. Но ведь здесь в салоне крейсера сидят пятнадцать старых опытных политиков — цвет бирманской нации. Они рады видеть губернатора. Они готовы оказать ему полную поддержку. Не может быть, чтобы Лига была так сильна, как она себя пытается представить. Вот и друзья уверяют, что это совсем не так.

И губернатор обратился к адвокатам. Он выбрал путь. Он пойдет против Лиги, потому что Лига пошла против него, а значит, и против Англии.

В конце концов Аун Сан всего-навсего бирманец. А губернатор Бирмы сильнее любого бирманца и даже сильнее всех бирманцев, вместе взятых.

Между тем мировая война подходила к концу. Советские войска перешли границу Маньчжурии. Японцы теряли последние позиции в Китае и на Тихом океане.

В сентябре в Канди, на Цейлоне, проходили переговоры между руководителями Лиги и Маунтбатеном. На переговорах стоял вопрос о будущем Бирманских патриотических сил (так теперь называлась бирманская Национальная армия).

Перед этим Лига уже выработала свое отношение к английским требованиям. Англичане требовали, чтобы армия была распущена и оружие было сдано.

Лига согласилась на это. И вот почему. В мирных условиях десятитысячная армия не могла решить судьбу страны. Решал ее народ. Значит, надо было переходить непосредственно к работе с массами. Надо было рассредоточить по всей стране кадры Антифашистской Лиги. То есть, подчиняясь требованиям англичан, Лига не теряла свою армию, а, наоборот, получала возможность более широко использовать ее в своих интересах, в интересах народа. Что касается сдачи оружия — на это Аун Сан тоже согласился. Оружие было сдано. Но никто не может сказать, какой процент его. Во всяком случае, небольшой. В стране, по которой два раза прошла война, накопилось очень много оружия — как японского, так и английского. И это оружие осталось у отрядов Лиги, у армии. Официально армия была распущена. Но на деле она сохранилась и с каждым днем становилась все сильнее. У Аун Сана не было никаких оснований доверять англичанам. И он был в этом прав.

И еще одно условие бирманцы выговорили при роспуске армии. Члены ее могли вступать в английскую армию. Все-таки в будущей колониальной армии, сколько бы она ни просуществовала, желательно было иметь своих людей. Маунтбатен вынужден был на это согласиться.

По дороге в Канди на переговоры с англичанами бирманская делегация остановилась в Индии, у Такин Тейн Пе. Там прошло предварительное совещание, на котором и была выработана окончательно позиция для переговоров в Канди.

Тогда же было принято еще одно решение.

Дело в том, что уже долгое время англичане настаивали на том, чтобы Аун Сан перешел в их армию. Ему предлагали чин бригадного генерала и пост заместителя начальника штаба регулярной армии колонии. Или даже, если он будет несговорчив, чин генерального инспектора бирманской армии.

Вот это предложение англичан и надо было тщательно обсудить. Становиться ли Аун Сану профессиональным военным или бросить армию? Аун Сан высказал свое решение: бросить армию, уйти в отставку и перейти полностью к работе в Лиге. Некоторые возражали против этого. Кое-кому из бирманских лидеров было выгодно, чтобы Аун Сан отошел от политической деятельности.

Но все-таки большинство поддержало боджока. Такин Тейн Пе писал по этому поводу: «Я поддержал мнение, что Аун Сану лучше перейти в политику. Я также верил, что в то время было жизненно необходимым создать Единый фронт прогрессивных элементов и национальных сил. И что не было среди нас ни одного человека, который мог бы выполнить эту роль лучше, чем Боджок Аун Сан. В конце нашей беседы Аун Сан сам заявил, что считает для себя необходимым покинуть армию. Таким образом, больше спорить было не о чем».

А уезжая из Канди, Аун Сан передал Маунтбатену письме, в котором объявлял о своей отставке.

«…Я передал моим коллегам по Антифашистской Лиге и по Бирманским патриотическим силам ваше предложение о переходе моем в бирманскую армию. Несмотря на то, что нам надо будет провести некоторые формальности, прежде чем мы сможем представить официальное решение, я уже сейчас могу сообщить вам, что я бросаю военную карьеру. Я сожалею, что мне придется расстаться с армией, по это решение настолько важное, что я ему обязан подчиниться».

Но по возвращении в Бирму Аун Сану пришлось снова заниматься военными вопросами. Правда, теперь уже официально бирманской армии не существовало, но часть ее влилась в регулярную армию — армию колонии, а одновременно создавалась народная добровольческая организация, которая и должна была заменить армию, только на более широкой, народной основе. В нее вошли многие из солдат и офицеров Бирманских патриотических сил, бывшие партизаны. Народные добровольцы были полувоенной организацией. Англичане, разумеется, не признавали таких формирований. Но в них уже в первые месяцы насчитывалось более двадцати пяти тысяч человек, не говоря о тех десятках тысяч, которые могли взять оружие в руки, когда это понадобится стране.

Создание народных добровольцев свело на нет все усилия англичан в Канди. У Лиги все-таки была своя армия. И это про нее писал известный экономист, профессор Фэрнивол: «НДО была бы страшной в партизанской войне против английской армии и не менее страшной для любого бирманского правительства, которое не смогло бы добиться ее лояльности».

2

Одной из важнейших причин, почему господство англичан в Бирме доживало последние дни, было экономическое положение в стране и политика англичан в этом вопросе.

Уже перед войной Бирма никак не могла похвастаться здоровой экономикой. Во время наступления японцев ей был нанесен серьезный удар, за которым следовал трехлетний грабеж страны японцами. Потом вторично военные действия — наступление англичан. Так что в сорок пятом году в стране господствовал экономический хаос. Не было промышленности, сельское хозяйство опустилось почти до уровня каменного века, безработица приняла угрожающий размах. В стране царили голод и разруха. Риса собирали в три раза меньше, чем до войны, горных рудников действовало в десять раз меньше, чем до войны, две трети рисорушек стояло. Даже те кустарные отрасли, что поощрялись японцами, сошли на нет с падением денежного обращения. На страну, протянувшуюся с севера на юг на две тысячи километров, оставалось тридцать паровозов из трехсот, что были в сорок втором году.

Торговое обращение вернулось к временам натурального обмена. Оккупационные рупии были отменены, а новых денег не было.

Но не только крестьяне и рабочие находились в тяжелом положении. Бирманская буржуазия тоже чувствовала себя ограбленной. Те английские компании, что в течение трех лет были оторваны от Бирмы, от своих фабрик, промыслов, полей, теперь возвращались в страну, преисполненные уверенности в своих патриотических заслугах. Ведь их предприятия были разрушены во время войны, войны, в которой они в конце концов победили. Так кому же в первую очередь должна пойти помощь? Кому должны быть возвращены все льготы и привилегии? Им. И английское правительство не могло не откликнуться на просьбы своих фирм. В основу развития экономики Бирмы должны быть положены: финансирование английских компаний, ограждение их от иностранной конкуренции, восстановление помещичьей и ростовщической системы. Бирме надо было вернуть положение ведущего экспортера риса, а для этого нужно было сильное колониальное правительство.

Беспроцентный заем, который английское правительство предоставило Бирме, уходил почти целиком на развитие тех же британских фирм. Для этого были выработаны секретные «проекты». Когда в сорок шестом году администрации пришлось их опубликовать, возмущение в Бирме было велико. На верховном совете Лиги в мае 1946 года Аун Сан говорил:

«Чем больше мы узнаем, тем больше убеждаемся, что британское правительство обращается к затягиванию признания за нами права на политическую свободу для того, чтобы еще глубже укрепиться в нашей экономике. Получается, что, какая бы ни была в Англии политическая партия у власти (а в то время в Великобритании правило лейбористское правительство), основной их заботой остается, как говорил Черчилль, «что у нас есть, мы удержим». Мы же хотим полной свободы. А при отсутствии экономической свободы политическая свобода останется не больше, чем издевательством, фикцией».

Бирманской буржуазии в кредитах и компенсации было отказано. Считалось, что она не понесла никаких потерь во время войны. Бирманских промышленников даже полностью отстранили от торговли и переработки риса в Нижней Бирме — основном рисовом районе страны. Положение было хуже, чем во времена японцев. В результате этих мер англичан даже правые круги бирманской буржуазии скорее были склонны поддерживать Лигу, чем английского губернатора.

Росло влияние Лиги среди рабочих и крестьян. В 1945 и 1946 годах было создано несколько профсоюзов. Прошли первые после войны забастовки. Теперь уже англичанам не удалось нейтрализовать борьбу рабочих национальными распрями. Когда забастовали докеры, англичане срочно привезли в доки индийцев. Но на следующий день ни один из индийцев на работу не вышел. Они вечером встретились с представителями бастующих и присоединились к ним.

Пришлось бросить на разгрузку кораблей японских военнопленных.

И в деревне англичане потребовали, чтобы все вернулось на довоенные позиции. Ряд законов, которые они издали для деревни, требовал выплаты задолженности по арендной плате, налогам и ссудам. Все земли, что крестьяне захватили во время войны, надо было возвращать помещикам. После этих законов Лига могла полностью рассчитывать на полную поддержку всего крестьянства.

Крестьяне надеялись, что документы на владение землями потерялись во время войны. Оказалось, ничего подобного. Их вывезли помещики в Индию, и в сорок четвертом году перед началом наступления передали англичанам на хранение. Тридцать шесть кули перетаскивали эти бумаги по улицам Симлы, укладывая в несгораемые шкафы правительства Дорман-Смита.

В ответ на меры английского правительства крестьянство организовывалось под руководством Лиги и компартии. Уже в январе 1946 года была создана Всебирманская крестьянская лига. Времена восстания Сая Сана прошли. Теперь крестьяне были организованы и отлично знали, за что борются.

И вот складывается парадоксальное положение. Практически вся страна за исключением небольшой кучки компрадорской буржуазии и нескольких оторвавшихся от народа политиков поддерживает Аун Caна, поддерживает Антифашистскую Лигу. И все-таки Лигу продолжают не признавать в Лондоне, продолжают считать ее экстремистской организацией. И если убрать Аун Сана, слышатся рассуждения и в Лондоне и в Рангуне, то Лига сама собой распадется и к власти придут «правильные, верные» люди.

Лига знала о поддержке масс и была уверена в своих силах. Для Аун Сана вопрос стоял не в том, получит ли Бирма независимость или нет. Вопрос стоял, получит ли она независимость в этом году, в следующем или через два года. Но это будет полная независимость, без скидок и оговорок.

Осенью 1945 года Лига сама пошла навстречу губернатору и предложила превратить его Исполнительный совет в настоящий, представительный орган с тем, чтобы он потом превратился в учредительное собрание. И Лига представила губернатору проект, по которому из пятнадцати членов совета одиннадцать должны быть членами Лиги. Причем требования Лиги были вполне умеренными, ведь среди одиннадцати ее кандидатов не все были йебо и коммунистами. Некоторые выдвигались от «Мьочи» — бывшей партии У Со, некоторые от «Синьета» — бывшей партии Ба Mo. Обе эти партии в то время поддерживали Лигу в едином народном фронте.

Губернатор решительно отказался от таких требований. В первую очередь вычеркнул коммуниста Тейн Пе. Тогда Лига отказалась принимать участие в Исполнительном совете. Правда, узнав об этом, члены Лиги из партий «Мьочи» и «Синьета» срочно покинули ее и вошли в Исполнительный совет. На силе Лиги это не отразилось, а бирманцам еше раз показало действительное лицо этих партий.

Но к зиме сорок шестого года губернатор стал уже куда более серьезно относиться к Лиге, чем летом. Он пригласил к себе Аун Сана.

— Я предлагаю вам вступить в совет. Это ни к чему вас не обязывает. Но совет будет по-настоящему представительным, и вы сможете в нем стать легальной оппозицией.

— Оппозицией?

— Ну, как консерваторы в Вестминстере.

— Простите, но как мы можем выступать в оппозиции к силам, которые никого не представляют? Мы не считаем, что в Бирме есть оппозиция нам, если не считать вас, англичан.

Во главе нового совета встал знакомый Аун Сану сэр По Тун. Это он, будучи премьером перед войной, арестовывал такинов. И теперь он ничего лучше не придумал, как обратиться к губернатору с предложением арестовать Аун Сана.

Губернатор колебался. Он уже не очень доверял и своим бывшим друзьям. Друзья выступали на митингах и волей-неволей говорили о независимости. Они не могли говорить ни о чем другом — их просто никто бы не стал слушать. А Аун Сана губернатор начинал побаиваться.

Он писал в Лондон: «Насколько сильно действительное влияние Аун Сана, сказать трудно. Никто не устраивает демонстраций против него. Даже члены совета предпочитают помалкивать при народе, когда разговор заходит об Аун Сане». Особенно смутил губернатора Аун Сан тогда, когда после памятного разговора об оппозиции вынул из кармана генеральских, уже поношенных брюк декларацию, которую должны были обсуждать вечером того же дня на массовом митинге Лиги. В декларации, в частности, говорилось, что губернатор Дорман-Смит не имеет права представлять Англию в Бирме.

— Я могу вас уверить, что эта резолюция будет принята на митинге единогласно, — сказал он, прощаясь с губернатором.

Однажды сэр По Тун принес новость о беспорядках в городе Пегу. Там в окрестностях города орудовала какая-то банда.

— Это не иначе, как начало всеобщего восстания. Надо сегодня же арестовать Аун Сана и послать туда войска.

Губернатор запросил тамошнюю полицию. Никакого восстания не намечалось.

Оставалось два пути. Или ждать, пока влияние Аун Сана ослабнет, и тогда убрать его без шума, или найти вполне легальный и официальный предлог, приписать ему какое-нибудь преступление, что-нибудь пострашнее. Так, чтобы под этим предлогом не только физически изолировать Аун Сана, но и уничтожить его морально.

На первый путь надежды было мало. Популярность Аун Сана никак не сходила на нет. Но противники боджока не оставляли надежды скомпрометировать его.

На бурном заседании Законодательного совета представители англичан Пирс, Вайз и другие требовали, чтобы, не считаясь ни с чем, правительство все-таки арестовало президента Лиги.

— Это очистит воздух, — настаивали они. — Аун Сан уже сейчас потерял многих сторонников. Посмотрите, верхушка партии У Со и Ба Mo перешла на нашу сторону.

— Предлог?

— Его речи. Каждая из них отлично подходит под статью о подстрекательстве к бунту. А это наказуемо. Вот посмотрите.

Пирс постучал согнутым пальцем по пачке листков.

— Это перевод речи Аун Сана на конгрессе его Лиги. Я позволю себе прочесть несколько строк отсюда, несколько фраз, относящихся к истории. «Империализм и фашизм, по сути дела, представляют собой разные формы финансового капитала». Это же коммунистические идеи! Слушайте дальше. «Вначале империалистические круги Англии, Франции и других капиталистических стран кормили, поили и нянчили своего незаконного брата — фашизм. Мюнхенская банда в Англии несет ответственность за насилие над Абиссинией и Маньчжурией, за преступления фашизма в Испании, Германии, Европе и во всем мире. Империалисты в Азии различными путями поддерживали японских фашистов. Они надеялись на них, как на силу, способную сдержать подъем национально-освободительного движения. И не по их воле чудище Франкенштейна повернулось против своих создателей».

Ну как? «Мюнхенская банда». Как вам это нравится? Так я могу найти примеров, подобных этому, примеров открытого оскорбления чести Британской империи десятки в каждой из его речей. А речи Аун Сан говорит почти каждую неделю.

Например, послушайте, что он говорит про русских коммунистов: «Нас вдохновляет отвага и героический дух социалистических идей, с которым народы Советского Союза борются за победу социализма в своей стране, строят плановую экономику, с которым они поднялись на разгром фашистских банд во второй мировой войне, когда в течение долгого времени им приходилось бороться в одиночку, без всякой помощи. Мы преклоняемся перед мощью социалистической державы и особенно подчеркиваем роль ее в разгроме фашизма в Европе. Мы гордимся и тем, что великая страна социализма борется за права отсталых и порабощенных народов».

Но ведь это уже поэма в прозе. Коммунистические песни, которым не место в Бирме. Я полагаю, все собравшиеся со мной согласны, что Аун Сан представляет непосредственную опасность как агент мирового коммунизма.

Присутствующие не возражали.

Но опять не пришли бы ни к какому решению, не окажись среди них бывшего Такин Тун Ока, который был обижен в свое время еше японцами, ибо прочил себя на место самого Ба Mo, но затея его сорвалась. Был он обижен и на Лигу, а Аун Сана ненавидел патологической ненавистью. Сам ли он додумался до своего плана или ему кто-нибудь посоветовал, неизвестно, но, так или иначе, Тун Ок выступил на совете и заявил, что видел собственными глазами, как во время наступления японцев на Бирму Такин Аун Сан зарубил саблей старейшину одной из деревень. Причем добить сам не смог и приказал закончить кровавое дело одному из своих солдат. Тун Ок потребовал, чтобы Аун Сана арестовали за убийство мирных граждан.

Даже те люди, которым хотелось поверить в такое обвинение, не смогли поверить Тун Оку. Во-первых, потому, что Тун Оку и так никто не верил. А во-вторых, даже самое поверхностное знакомство с Аун Caном полностью исключало возможность подобных действий боджока. Но тем не менее губернатор поспешно дал ход этому делу. Приказал начать расследование.

Это решение губернатора испугало более трезво мыслящих англичан и в первую очередь английских военных, которые командовали бирманскими частями комиссаров областей, понимавших, какой популярностью пользуется Лига. 27 марта 1947 года ведущие английские офицеры и чиновники собрались на совещание. Оно проходило без губернатора — тот был в те дни на севере. На совещании зачитали письмо Маунтбатена, который резко протестовал против попытки арестовать Аун Сана, уверяя, что это равнозначно началу всеобщего восстания в стране, восстания, подавить которое если и удастся, то только после долгой и кровопролитной борьбы. Нет, это было слишком рискованно, и адмирал был против.

По очереди поднимались выступавшие.

Четтль, генеральный инспектор армии: «Арест вызовет немедленное восстание».

Генерал Бриггс, командующий регулярной армией колонии: «Арест Аун Сана вызовет немедленное восстание в рядах армии. На армию полагаться нельзя. Тем более что, помимо бирманских, в ней теперь есть индийские части, настроение которых и сторона, которую они выберут в случае вооруженного конфликта, весьма сомнительны».

Генеральный инспектор полиции: «Опасно».

Начальник отдела расследований полиции: «Рискованно».

Совещание представило вернувшемуся из поездки губернатору свои соображения. Арест Аун Сана нежелателен. Губернатор не сдавался. Он продолжал держаться упрямой мысли, что Лига — это Аун Сан. А если Аун Сана не будет — Лига, развалится. Он послал в Лондон запрос на арест Аун Сана.

Телеграмма из Лондона с разрешением на арест застала губернатора в Сингапуре. В тот же день он вылетел обратно в Рангун и вызвал к себе генерального инспектора полиции.

— Выполняйте приказ, — сказал губернатор.

— Но, ваше превосходительство, я еще раз хочу напомнить вам, что, возможно, ни я, ни вы не переживем беспорядков, которые последуют за арестом.

— Хватит, — ответил Дорман-Смит. — У нас есть указание из Лондона, и мы обязаны ему подчиниться.

Инспектор вернулся в контору, позвонил жене, чтобы она заперла дом и приказала слугам никого не впускать, а сам выписал ордер на арест Аун Сана, тридцати одного года от роду, обвиняющегося в убийстве, совершенном в 1942 году. Несколько минут он не мог заставить себя нажать на кнопку звонка.

Потом сказал вошедшему лейтенанту:

— Возьмите взвод. Англичан. Вот адрес.

И тут раздался телефонный звонок. Звонили из губернаторского дома. Только что пришла из Лондона вторая телеграмма. Арест отложить впредь до особого распоряжения.

— Это ваша работа? — опросил на другой день губернатор инспектора полиции.

— Нет, я ничего не писал.

— Значит, все-таки кто-то нажаловался в Лондон. И скажу по правде, все-таки зря мы его оставляем на свободе.

Потом, через несколько лет, заказав книгу о себе писателю Морису Коллису, губернатор будет оправдываться перед историей. Он якобы лично неплохо относился к Аун Сану и не был уверен, стоит ли арестовывать его. Просто обстоятельства были сильнее его.

Аун Сан отлично знал о всей переписке и разногласиях, касавшихся его персоны. В конце концов во всех конторах работали бирманцы — писцы, курьеры, мелкие чиновники. И почти каждый из них платил в Лигу членские взносы или бывал на ее собраниях.

3

В феврале 1946 года из ссылки в Африке вернулся У Со. Он постарел, стекла очков стали потолще. А в остальном не изменился. У Со доставили в Бирму как раз в самый разгар кампании против Лиги. И он в эту камланию включился.

Примерно в то же время из Японии вернулся прощенный Ба Mo. Конечно, и губернатор и чиновники в Лондоне отлично понимали, что оба эти бывших премьера — люди в высшей степени ненадежные и что-что, а ненадежность свою они уже не раз доказывали. Но сейчас выбирать не приходилось.

Ни У Со, ни Ба Mo на первых норах не вошли в Законодательный совет. У Со ездил с визитами, выяснял обстановку, восстанавливал старые знакомства. Он даже нанес визит Аун Сану и предложил ему свое сотрудничество в рамках Национального фронта. Аун Сан сотрудничества не принял.

Вдруг 1 мая сэр По Тун, который еще не отказался от попыток добиться ареста Аун Сана, как подстрекателя к мятежу против законных властей, объявил, что в результате переговоров с У Со было достигнуто соглашение об объединении сил У Со и По Туна.

Дорман-Смит телеграфировал в Лондон об этом новом союзе и просил разрешения ввести У Со в совет. Кроме того, губернатор просил разрешения срочно прилететь в Лондон, чтобы лично обсудить с премьером Эттли обстановку в Бирме и меры, необходимые для сохранения Бирмы в империи.

Эттли отказался давать оценку действиям губернатора. «Трудно что-либо понять, — отвечал он, — когда политические деятели в Бирме меняют свои позиции ежедневно». Эттли имел в виду У Со. Но на приезд губернатора в Лондон согласился. В министерстве были недовольны положением в Бирме. Оно ухудшалось на глазах. Англичане явно теряли позиции в стране. Надо было менять не только политику, но и губернатора.

В июне 1946 года колониальное правительство перешло в решительное наступление на Лигу, на коммунистов. В районы и города направились карательные экспедиции. Все это называлось борьбой с бандитизмом. Начались аресты среди Организации народных добровольцев. Арестовывали сотнями. И в случае сопротивления расстреливали на месте. В мае расстреляли демонстрацию в Тантабине, в дельте Иравади.

На похоронах убитых выступал Аун Сан. За день до этого губернатор пригласил его к себе и попросил не поднимать в Тантабине восстания.

— Вы только обречете своих сторонников на смерть, — уверял он Аун Сана. — Зачем вы стремитесь к революции? Ведь все мы хотим одного и того же.

— Мы стремимся не к революции, а к свободе нашей страны. Если добьемся свободы мирным путем — тем лучше. Если свобода мирным путем не придет, возьмем ее с оружием в руках.

Аун Сан был совершенно серьезен. И губернатору стало страшно.

— Но на этот раз на митинге я не собираюсь призывать к восстанию. Вы нас все еще недооцениваете. Такое местное восстание и в самом деле принесет множество неоправданных жертв. Нет, мы восстанем по-другому. Так что не волнуйтесь. Завтра восстания не будет. Но этих убитых мы вам не простим. Можно идти?

С Аун Саном нельзя было договориться полюбовно.

8 июня в Рангуне собрался пятидесятитысячный митинг. Аун Сан сказал на нем: «Мы хотим добиться осуществления наших национальных требований мирным путем, но в связи с действиями правительства вряд ли имеется много шансов на мирное решение вопроса. Если англичане полностью удовлетворят наши требования, битва за свободу в широких масштабах может и не начаться. Если, однако, англичане хотят этой битвы, они ее получат».

После митинга Аун Сан позаботился, чтобы текст речи доставили губернатору.

Но английские власти еще не собирались отступать. По официальным данным, к июлю 1946 года в тюрьмах Бирмы находилось несколько сот политических заключенных. Но на самом деле в тюрьмах находилось еще 22 тысячи человек, осужденных за «бандитизм». Из них бандитов было несколько сот. А остальные — это активисты Лиги, члены Организации народных добровольцев.

Английское правительство все больше запутывалось в совершенно безнадежной борьбе с целым народом, народом единым, потому что еще в войну во главе его стала сильная партия, возглавляемая такими людьми, как Аун Сан и его соратники. Стремительно приближался час, когда первая страна отколется от еще великой Британской империи. Этой первой страной будет Бирма.

4 июля был издан приказ, запрещающий ношение военной формы «частными лицами». Это запрещение относилось непосредственно к народным добровольцам.

К этому времени внутри Лиги возникли серьезные затруднения. От коммунистической партии откололась и вышла из Лиги троцкистская группа, так называемая компартия красного флага. В самой Лиге усиливались правые элементы, те многочисленные попутчики, которые, выступая под знаменем Лиги, рвались к власти, к теплым местечкам.

Но все-таки Лига оставалась единой и могучей организацией. Когда 26 июля она призвала провести День борьбы против репрессий правительства, в Рангуне прошла двадцатитысячная демонстрация рабочих. Но демонстрация была только прелюдией ко всеобщей забастовке, которую готовили исподволь на август. Чуя надвигающуюся прозу, англичане собирали вещи и потихоньку переводили деньги домой.

4

А в это время губернатор Бирмы сэр Дорман-Смит сидел в шезлонге на палубе парохода, который вез его в Лондон. Губернатор решил отправиться на консультацию к премьер-министру не самолетом, а более спокойным видом транспорта. Его мучила амебная дизентерия и неизвестность. Он боялся, что в Лондоне из него сделают козла отпущения. Было ясно, что политика Великобритании провалилась и, если не перейти к более гибким методам, если не пойти хотя бы частично на уступки, в Бирме будет все потеряно.

Эта медлительность губернатора принесла ему много неприятностей.

В Лондоне не стали дожидаться его приезда. Переговорив с Маунтбатеном, который вернулся из Канди, Эттли понял, что пора спасать то, что еще можно спасти. Маунтбатен трезво оценивал действительное положение в стране. Он уверял Эттли, что только через переговоры с Лигой можно будет сохранить интересы Великобритании в Бирме.

Он же предложил Эттли кандидатуру нового губернатора, генерала Райса, бывшего главу военной администрации в Бирме при штабе Маунтбатена, человека, который разделял точку зрения своего начальника.

И когда Дорман-Смит прибыл, наконец, в Лондон, в министерстве его встретили холодно. Он уже не был губернатором.

Вместе с губернатором ушел с политической арены и сэр По Тун, старый друг Англии, верный слуга, а когда надо, и цербер. «Ничего нельзя было поделать, — напишет через несколько лет английский писатель, — в конце концов он честно отработал свои деньги. Беда его в том, что он не смог доставить товар».

Перед самым приездом нового губернатора в Рангуне началась всеобщая стачка. Все предприятия, учреждения были закрыты. Висели замки на лавках и магазинах. Не работали школы и институты. Все, кто мог, пришли на громадный митинг, на котором выступал Аун Сан. От имени Лиги он потребовал немедленного прекращения репрессий, создания демократического правительства и созыва учредительного собрания.

Каждый день приносил известия о новых забастовках, демонстрациях, митингах. В сентябре бастовали нефтяники, потом работники почт, железнодорожники, радио, государственные учреждения. Наконец — а это было уже явным признаком полного краха — забастовали полицейские Рангуна. До сих пор каждый год полицейские Рангуна собираются на митинг, посвященный этому событию, дню, когда те, кто должен был охранять английское правительство, перешли на сторону народа.

Перед началом забастовки полицейские выпустили воззвание. Обращались они к ворам, контрабандистам и всякого рода жуликам. Полицейские объясняли им, что собираются бастовать, а потому охранять порядок будет некому. Так что на время забастовки просьба — не воровать, не хулиганить и не возить контрабанды. Потерпеть до конца забастовки. В конце концов вы же бирманские воры и должны понимать.

Воры поняли. В эти дни преступность в городе снизилась.

Губернатор сразу же по приезде связался с представителями Лиги и предложил Лиге войти в Исполнительный совет с таким расчетом, чтобы большинство в совете оставалось у Лиги.

Принимать или не принимать предложение? Заседание Исполкома Лиги было бурным. Не задержит ли вхождение в Исполнительный совет развитие революции? Ведь войти в него — значит признать власть губернатора, связать себя, хотя бы косвенно, с английской политикой.

Большинство высказалось за то, чтобы войти. Аун Сан стал председателем совета, то есть практически заместителем губернатора. Тейн Пе — членом Исполнительного совета по сельскому хозяйству.

Позже губернатор ввел в совет У Со. На него еще надеялись. Остальные друзья Дорман-Смита остались за бортом.

Компартия выступала с критикой Аун Сана, с критикой Исполнительного совета. Требовала превращения его во временное правительство. Напряжение в Исполкоме Лиги все нарастало. Большинство там представляли социалисты. 10 октября Исполком постановил исключить компартию из Лиги. Лига была расколота, к большой радости англичан, У Со и всех врагов Бирмы.

Аун Сан, хоть и подчинился решению Лиги, тяжело переживал его. Ушли его лучшие друзья, с которыми вместе он боролся уже много лет, у которых учился. Но Ayн Сан не считал разрыв окончательным. До последнего дня жизни он продолжал стремиться к объединению с коммунистами. И погиб через несколько дней после начала переговоров с ними о возвращении в Лигу. Но об этом потом.

Разногласия с коммунистами не значили, что Аун Сан успокоился, что он согласен с затяжной процедурой, при которой независимость Бирмы опять отодвигалась на неопределенный срок.

10 ноября Лига заявила, что английское правительство должно дать Бирме независимость не позднее 31 января 1948 года, то есть через год. В апреле следовало провести выборы и созвать учредительное собрание. Все экономические «проекты» должны быть пересмотрены. Исполнительный совет должен быть признан национальным правительством. Если эти требования не будут приняты, Лига выходит из совета.

Теперь уже никто не сомневался, что Лига может в любой момент поднять всю страну на восстание.

«Мы не желаем, — сказал 20 декабря Эттли, — удерживать в содружестве и империи народы, которые этого не хотят». Слова эти звучали не совсем искренне. Просто Великобритании сил не хватало удерживать больше эти народы. Эттли обратился к бирманским лидерам с предложением приехать в Лондон для переговоров.

«Это бегство, — возмущался непреклонный Черчилль, — это неуклонный и бесстыдный процесс лишения себя всего того, что было приобретено многими поколениями».

Черчилль продолжал рассматривать Британскую империю как большое поместье. И считал лейбористов неразумными наследниками, разбазаривающими то, что накопили предки, — скупили, украли, отняли. Но гнев его ничего не мог изменить.

Эттли не сказал ни слова ни о сроках независимости, ни об условиях. Поэтому Лига потребовала разъяснений. Но на посылку делегации согласилась.

5

Как-то перед отъездом у Аун Сана в гостях сидел его старший брат У Ба Вин, теперь тоже активно работающий в Лиге. В доме было тихо. До Кин Джи лежала больная, 22 сентября у нее родилась дочь, четвертый ребенок Аун Сана. А через четыре дня девочка умерла. Она умерла в тот день, когда Аун Сан стал во главе Исполнительного совета. Аун Сан узнал об этом только поздно вечером, когда вышел с заседания. Всю ночь он просидел у постели До Кин Джи. В соседней комнате лежало тело девочки, которой даже не успели дать имя, которую он живой-то видел только один раз, забежав домой прямо с поезда — он ездил на север, на областную конференцию Лиги, — и сразу уехал снова.

— Мы женаты всего пять лет, — говорил он брату, — а у нас уже четвертый ребенок. Но до чего горько, когда умирает человек, даже если он всего четырех дней от роду. Как только добьемся свободы, уйду в отставку. Я ведь в общем не политик. Я писатель, который не написал ни единой книги. Я буду воспитывать детей. Пусть станут настоящими людьми.

Он помолчал, прислушиваясь, как скребет крышу последний в этом году муссонный дождь, и добавил:

— Все-таки я очень одинок.

— Ты не прав, Ко Аун Сан, — сказал У Ба Вин, — ты же знаешь, что каждый бирманец готов пойти за тебя в огонь и воду. Ты же идол Бирмы.

— Я к этому никогда не стремился. И потом, меня оставили коммунисты. Оставили именно сейчас, когда мне так нужна их помощь.

— Коммунисты завидуют тебе.

— Нет. Это неправда. Только Тан Тун хочет добиться независимости завтра же и обязательно с оружием в руках. А я хочу сохранить как можно больше человеческих жизней. Ведь если мы можем завоевать свободу мирным путем, зачем браться за оружие?

— А если нет?

— Будем воевать. Я об этом говорил. И еще раз повторяю. Но с Тан Туном нам никак нельзя расставаться. Я не мог не подчиниться большинству в совете Лиги, не мог пойти против большинства, против социалистов. Это был бы еще более крупный раскол. А теперь я себя чувствую совсем одиноким.

Молчание.

— Я хочу свободы для нашей страны. Но никогда я не думал, что мне будет так тяжело.

У Ба Вин первый раз видел, как плачет его брат. Даже мальчишкой никогда тот не плакал. Сказались и усталость, и боль, нанесенная смертью дочери, и разрыв с друзьями. У Ба Вин старался утешить его.

Через несколько минут Аун Сан вдруг спокойно спросил:

— Ты говоришь — идол. Другие говорят — национальный герой. А сколько живут такие национальные герои? Сколько у них врагов? Год мне еще остался? Два? Вряд ли больше.

В комнату заглянул ординарец.

— Нести ужин?

— Неси. И побольше мангового соуса. Мой старший брат его любит.

6

Аун Сан уезжал в Лондон, почти уверенный в победе. Он понимал: для того чтобы победить Лигу теперь, надо поднять против Бирмы всю мощь Британской империи. Этого Англия не могла себе позволить. То же самое творилось и в Индии, на Золотом Берету. Но англичане надеялись, что им удастся все-таки выторговать выгодные для себя условия. Если для этого придется пойти на ликвидацию Аун Сана, они с удовольствием согласятся на это.

В договоре, подписанном в Лондоне, говорилось, что «Бирма может достичь своей независимости как можно скорее, выходя или не выходя из содружества». Англичане рассчитывали с помощью правых политиков, социалистического крыла Лиги сохранить Бирму в империи на положении доминиона. Сохранялся Исполнительный совет. Но им пришлось согласиться на проведение в апреле выборов в учредительное собрание. Правда, реакционный избирательный закон 1935 года мог помочь им провести в собрание нужных им людей.

И еще. Англия согласилась, что пограничные, горные районы перейдут в состав будущей, независимой Бирмы при наличии «свободного согласия». Создавалась особая комиссия для «обследования горных районов». Эттли прямо сказал Черчиллю: «Соглашение не значит, что мы уходим». Но в Лондоне все-таки не учитывали всего влияния Лиги, всей силы Аун Сана. Ом же знал об этом. Он знал главное: в апреле будет выбрано учредительное собрание, которое выступит за немедленную свободу.

Почувствовав, что одному ему с Аун Саном не справиться, У Со организовал в Рангуне новый союз: У Со, Ба Mo, сэр По Тун — три бывших премьера. Удивительный это был союз. Три самых известных в стране реакционера, три предателя обвиняли Аун Сана в предательстве, в измене народу, в том, что его купили англичане. Они давали ясно понять народу, что единственные последовательные борцы за его права — это и есть три бывших премьера. Это была последняя попытка врагов Аун Сана восстановить против него общественное мнение. Попытка провалилась. Мало нашлось бирманцев, которые поверили бы, что Аун Сана можно купить, что Аун Сан может стать предателем.

У Со демонстративно вышел из Исполнительного совета. Вместо — него и еще одного близкого к нему реакционера в совет вошли представители Лиги. Теперь весь совет находился в ее руках.

Приближались выборы. Нужно было готовиться к ним. Выступать, проводить совещания. Нужно было использовать, насколько позволяли возможности, Исполнительный совет, нужно было предотвратить выгодный англичанам и феодалам раскол Бирмы, отделение от нее горных районов.

В феврале Аун Сан председательствовал на конференции нацменьшинств в горном местечке Панлон. Большинство горных князей, большинство руководителей окраинных народов высказалось за то, чтобы оставаться в Бирманском Союзе. Эта победа Аун Caна была подготовлена и предопределена политикой, которую Лига вела еще со времен войны, политикой сближения народов Бирмы.

Не обошлось без острой борьбы и на самих выборах, которые начались 9 апреля. Партии Ба Mo, У Со, По Туна объединились в союз под громким названием «Сначала независимость». Они пытались сорвать выборы, демагогически требуя, чтобы сперва Бирма стала независимой, а потом уже можно будет и выбирать.

Но все-таки выборы прошли. И результаты их разрушили все надежды англичан. Всего в собрание было избрано 210 депутатов. Из них 194 человека прошло от Лиги. Семь мест получили коммунисты — они выступали только в нескольких округах, только там, где выставили свои кандидатуры крайне правые. Между компартией и Лигой существовало, хотя и негласное, сотрудничество. Остальные места достались независимым и англобирманцам. Теперь, когда учредительное собрание полностью в руках Лиги, вопрос о независимости должен был решиться буквально в ближайшие месяцы. И ничего нельзя было противопоставить этому.

Правда, оставался еще один путь — уничтожить Аун Сана, уничтожить его соратников. Англичанам было неловко делать это своими руками. Вот если бы найти честолюбивого человека, который согласился бы рискнуть.

7

Второй послевоенный Праздник воды, бирманский Новый год 1947 года, был, как никогда, жарок. Апрельское солнце немилосердно пекло еще не оправившиеся после войны рангунские улицы.

С утра сыновья бродили по комнатам за Аун Саном, уговаривая взять их в город, посмотреть на праздник. В руках их поблескивали велосипедные насосы, и, когда надоедало упрашивать отца, они подбегали к бочке, стоявшей у двери, набирали в насосы воды и обливали непокорного премьера Бирмы.

В результате они своего добились. Аун Сан согласился поехать с ними в город. Он даже помог шоферу взгромоздить в «джип» бочку с водой и чуть было сам не запасся насосом, но потом покрутил его в руках, улыбнулся и положил обратно. Переоделся в старую рубашку и ситцевые лоунджи, чтобы промочить не жалко. И вся веселая компания — Аун Сан. ребята, его адъютант и шофер — отправилась в путешествие. Охрану он по случаю праздника отпустил.

По дороге к городу (новый дом, в который по постановлению Лиги пришлось переехать Аун Сану, стоял за Королевским озером, на окраине) встречали много таких же «джипов», грузовиков, телег. На каждой машине бочка с водой, и «экипаж» ее из кружек, ведер, насосов, чашек обливает прохожих и встречные машины. Ведь в этот день в Бирму приходит веселый Тинджан, бог дождя.

Ребятишки, возглавляемые адъютантом, с увлечением участвовали в водных баталиях. В машину время от времени вливались потоки воды, прохладные брызги разбивались о лицо боджока, но тот, хотя и поехал специально, чтобы не думать о бесчисленном множестве проблем и трудностей, требующих разрешения, чтобы отвлечься, понимал, что отвлечься все равно не удастся.

У моста в город «джип» попал в толпу, перегородившую улицу. Здесь каждую машину останавливали и тщательно, не спеша обливали седоков. В такой день не обливают водой только почтальонов и монахов.

Чье-то веселое молодое лицо заглянуло под брезентовый верх и расплылось от радости.

— Боджок! — закричал молодой голос. — Боджок с нами!

Загорелые руки потянулись в машину.

Шофер медленно нажал на газ. Аун Сан высунулся из машины и протянул обе руки. Машина въехала на мост и, казалось, исчезла за морем голов. Каждый хотел пожать руку Аун Сану. Ведь он теперь был не только герой. Он теперь возглавляет всю страну. Не сегодня-завтра уйдут англичане…

Долго еще бежали за машиной люди, и уже по мосту, по центральной улице прокатывалась весть: боджок с нами! Вслед машине тянулись сверкающие струи воды. Шофер прибавил газу. Обернулся.

— Чудо просто, что мотор не залили. Как бы пешком возвращались?

Адъютант был озабочен. Он отвечал сейчас за жизнь боджока, а как охранишь его в такой толпе?

«Джип» ехал по улицам центральной части города. Часто встречались еще обгорелые стены, пустые глазницы окон, выбоины в мостовых, кое-как заделанные дорожным управлением.

Родной Аун Сану город. Давно ли он, совсем мальчишкой, вышел неуверенно на вокзальную площадь Рангуна? Интересно, жив ли еще тот тамил — уборщик, первый человек, с которым он заговорил в Рангуне? Или рикша, который вез его к университету?

Город сейчас грязен, неустроен, даже хуже, чем до войны. Здесь богатеют спекулянты, разоряются мелкие лавочники, здесь процветает «черный рынок» и проститутки разъезжают в облезлых «джипах». Здесь стоят длинные очереди к магазинам с желтыми вывесками, в которых отоваривают карточки. Мальчишки-газетчики размахивают на углах своим товаром, и слышно, как в их криках повторяются слова «Лига» и «Аун Сан». В кучах мусора возятся голодные дети, и кондукторы развалюх автобусов зазывают пассажиров. Калеки-нищие демонстрируют свои уродства. По ночам участились грабежи.