Бой в селе Веселом

Бой в селе Веселом

Мадьяры подошли к Дубовичам на другой день с разных сторон двумя колоннами, каждая по численности приблизительно равная всему Путивльскому отряду. Но попав под пулемётный огонь наших застав, обе колонны быстро отступили. Вероятно, слухи о партизанском параде дошли до мадьяр, и окружённое лесом село показалось им ловушкой.

Чтобы вынудить мадьяр к бою, мы стали искать открытой позиции и остановили свой выбор на селе Весёлом Шалыгинского района.

Это село, расположенное между Шалыгиным и Путивлем, лежит в небольшой котловине, имея в центре маленькую высотку. Местность вокруг открытая, лес есть только к северу, в отдалении от села. Нас прельстили здесь хорошие условия ведения огня: мадьяры издалека должны были наступать под обстрелом, глубокой снежной целиной. Но, будучи окружёнными в этом селе, мы уже не могли рассчитывать, что в случае чего найдём какую-нибудь лазейку, на которую можно надеяться в лесу. Располагая большим численным превосходством, противник должен был вообразить, что на этот раз партизаны сами попали в ловушку. Мы это именно и имели в виду, когда решили дать мадьярам бой в Весёлом. Тут-то, думали мы, противник уже проявит упорство, его соблазнит возможность сразу покончить со всем нашим отрядом, запертым в котловине села, и он будет наступать, невзирая на тяжёлые потери, введёт в дело все свои резервы. Мы хотели перемолоть здесь как можно больше сил противника, показать мадьярам, с кем им придётся иметь дело, против кого их прислали бороться, заставить их испытывать ужас перед встречей с партизанами. [52]

Получена газета с «Большой земли»

Основным в нашем замысле была организация засады с сильными огневыми средствами в лесу у дороги из Шалыгино, откуда, судя по концентрации сил противника, надо было ожидать главного удара. Засада не должна была обнаруживать себя до решающего момента боя, её задача заключалась прежде всего в том, чтобы при подходе вражеских резервов уничтожить их кинжальным огнём во фланг. В засаду была послана конотопская группа Кочемазова с пулемётами и миномётами. Большое значение придавали мы также обороне хутора, стоявшего неподалеку от восточной окраины Весёлого. Из этого хутора был очень хороший обстрел подступов к селу. Здесь была поставлена группа Павловского, отчаянно храброго человека, партизанившего первые месяцы войны где-то в низовьях Днепра, а потом пробравшегося в наши районы и вступившего в Путивльский отряд перед боем у Весёлого.

Этот бой, который предстояло провести в условиях, отличающихся от фронтовых по существу только тем, что мы не имели соседей ни справа, ни слева, был для наших партизан первым серьёзным экзаменом на военную зрелость и прежде всего на стойкость. Руднев так и ставил вопрос перед всеми бойцами и командирами. В Дубовичах мы показали себя на параде как частица Красной Армии, созданная народом в тылу врага, а сейчас должны показать себя достойными этого в бою. Это была постоянная идея Семёна Васильевича, старавшегося внушить каждому бойцу, что на оккупированной немцами территории партизан — представитель Красной Армии.

Бой в Весёлом произошёл 28 февраля. В ночь перед этим мы слышали стрельбу, доносившуюся со стороны Шалыгино, и терялись в догадках: кто там с кем сражается? Оказалось, — это мы установили потом из дневника одного убитого мадьяра, — что венгерский батальон, двигавшийся к Весёлому, встретил у Шалыгино немцев, и так как после нашего парада и немцам и мадьярам всюду чудились партизаны, они со страху в темноте приняли друга друга за партизан. «Завязался бой. Ошибка выяснилась только к утру. В 8.00 пошли дальше на Весёлое, где много партизан», — писал автор этого дневника, венгерский офицер.

Противник стянул к Весёлому около полутора тысяч солдат с миномётами и 45-мм артиллерией. Наступление началось утром на южную окраину села, где три партизанские группы при поддержке резерва, расположенного на высотке в центре села, в течение двух часов отбивались от трехсот [53] мадьяр, в то время как остальные наши группы, находившиеся на противоположной, северной, окраине Весёлого, с минуты на минуту ожидали атаки главных сил противника, которые уже подходили со стороны Шалыгино.

В полдень против северной окраины Весёлого развернулся отряд мадьяр силой до 500 человек. Противник, наступая цепями, загибал свои фланги с целью полного окружения села. В бой вступили все наши группы, за исключением конотопской, сидевшей в засаде.

Первой нашей потерей был Руднев, получивший тяжёлое ранение. На южной окраине он сам решил руководить огнём пулемётчиков, давал им направление ракетами, вылезая при этом, чтобы лучше видеть противника, на самые открытые места, под пули. В этом отношении с ним вечно беда была: в бою держал себя так, как будто он за всё один отвечает, где бы что ни произошло. Всегда приходилось бояться за него. Но тут уж ничего нельзя было поделать: имело большое значение, когда такой опытный военный, как Руднев, появлялся в бою среди вчера ещё штатских людей, это очень подбадривало их. Поэтому в трудный момент Руднев иногда и ходил под пулями во весь рост, хотя сам же учил бойцов зря не высовываться, сердился, когда люди кичились храбростью.

В этом бою рану он получил страшную: пуля попала в лицо, задела язык, пробила челюсть и вышла ниже уха. Когда Радик и ещё кто-то из бойцов несли его по селу с лицом, залитым кровью, думали, что мёртвый. Но он был в полном сознании, не выпускал из рук пистолета. Его положили в хате санчасти. Наш партизанский врач Маевская и фельдшер Бобина с трудом остановили кровь, бившую из раны фонтаном. Во время перевязки Семён Васильевич на несколько минут потерял сознание, Открыв глаза, он прежде всего стал искать рукой свой парабеллум. Увидел его и попросил положить поближе к себе. Видимо, боялся попасть живым в руки врага. Боль он терпел адскую: нёбо, челюсть, язык — всё разбито, говорить совершенно не мог, только кровь брызгала пузырьками изо рта, а он всё время пытался спросить, как идёт бой, очень волновался, не обнаружила ли себя раньше времени наша засада. Перед боем он сказал: «Ну, товарищи, драться так, чтобы песни потом петь про село Весёлое», а самому в хате пришлось лежать. От этого он мучился, пожалуй, больше, чем от боли. Народ партизанский, очень чуткий к своим боевым товарищам, понимал его состояние, и всем хотелось позаботиться, чтобы [54] комиссар их не волновался; при каждой возможности прибегали к нему, успокаивали, что всё в порядке, все держатся хорошо. До конца боя продолжалось это беспокойство за комиссара, и люди дрались так, как я ещё не видел.

Тяжелее всех положение было у Павловского, защищавшегося с 30 бойцами на хуторе, который мадьяры атаковали с особым ожесточением. Он был нужен мадьярам, чтобы сомкнуть кольцо вокруг Весёлого. Хутор горел, но Павловский и в огне отбивался. Будучи дважды ранен, он продолжал командовать своей группой.

В центре мадьяры шли тремя цепями, одна за другой, все на виду у нас. Некоторые проникли уже в село, стреляли из-под молотилок, стоявших где-то на задворках хаты, в которой помещалась санчасть, но их быстро перебили. Потом наши смельчаки лазили к этим молотилкам под пулеметным обстрелом противника, чтобы достать автоматы и патроны.

Не выдержав огня, мадьяры вскоре залегли, рассыпавшись, как галки, по снежному скату перед селом. Нас за постройками, плетнями, садками не видно было, мадьярам приходилось стрелять по всей площади села, а мы били их на выбор.

Несмотря на огромные потери от огня, противник не отходил, он боялся выпустить нас из села Весёлого, ждал подкрепления. Мороз был такой же, как на параде в Дубовичах, — градусов в 30. Гитлеровцы, лежавшие на открытом скате, обдуваемом ледяным ветром, замерзали на наших глазах.

В 2 часа дня со стороны леса стала подтягиваться на санях новая группа мадьяр, тоже человек пятьсот. Залегшие было опять поднялись, и снова со всех сторон густой массой противник стал надвигаться на село. Но не успела вновь прибывшая группа мадьяр слезть с саней и развернуться, как из лесу ударили пулемёты и миномёты нашей засады.

Неожиданный для противника фланговый огонь конотоповцев расстроил центральную часть наступающих, и это решило исход боя. Всё произошло, как мы предполагали, когда обсуждали свой план с Рудневым и Базимой. Не думали мы только, что мадьяры примут нашу засаду за десант Красной Армии, выброшенный им в тыл с самолётов! Оказалось, что у них на этот счёт даже сомнений не было. «Когда батальоны стали отходить от Весёлого, русские самолёты высадили в тылу у нас десант», — писал в своём дневнике тот самый венгерский офицер, что со своим батальоном [55] по пути в Весёлое ночью с перепугу сражался с немцами.

— Это всё после парада в Дубовичах! — смеялись наши бойцы, страшно гордые тем, что противник принял их за красноармейский десант.