Год в тюрьме

Год в тюрьме

Стыдно жить в стране, управляемой негодяями.

Сергей Ковалёв. Из телеинтервью

В ночь на 28 апреля 1938 года Ландау арестовали. Он не мог переступить порог, и двое чекистов вынесли его под руки.

Это было время, когда он работал над теоретическим обоснованием сверхтекучести жидкого гелия, буквально стоял на пороге открытия. Именно за эту работу он впоследствии будет удостоен Нобелевской премии. Парадоксальное поведение жидкого гелия вблизи абсолютного нуля экспериментально обнаружил Пётр Капица, директор Института физических проблем, где с февраля 1937 года работал Ландау. Только когда этой проблемой заинтересовался Ландау, появилась надежда, что тайна жидкого гелия будет открыта. И вдруг профессора арестовали. Капица начал долгую и небезопасную кампанию за освобождение своего ведущего теоретика. Вступился за любимого ученика и патриарх современной физики Нильс Бор. Дело принимало нежелательный для властей оборот.

Л. Д. Ландау в тюрьме. Из следственного дела № 18 846, стр. 1. 1938 г.

По вновь открывшимся документам можно предположить, что готовился грандиозный процесс физиков, наподобие «дела врачей». Ордер на арест Ландау был подписан заместителем наркома внутренних дел Михаилом Фриновским, суперпалачом сталинского режима. Это означало, что делу придавалось особое значение.

Капица начал действовать немедленно, как только стало известно, что Ландау взяли.

П. Л. Капица — И. В. Сталину

28 апреля 1938, Москва.

Товарищ Сталин!

Сегодня утром арестовали научного сотрудника Института Л. Д. Ландау. Несмотря на свои 29 лет, он вместе с Фоком — самые крупные физики-теоретики у нас в Союзе. Его работы по магнетизму и по квантовой теории часто цитируются как в нашей, так и в заграничной научной литературе. Только в прошлом году он опубликовал одну замечательную работу, где первый указал на новый источник энергии звёздного лучеиспускания. Этой работой даётся возможное решение: «почему энергия солнца и звёзд не уменьшается заметно со временем и до сих пор не истощилась». Большое будущее этих идей Ландау признают Бор и другие ведущие учёные.

Нет сомнения, что утрата Ландау как учёного для нашего института, как и для советской, так и для мировой науки, не пройдёт незаметно и будет сильно чувствоваться. Конечно, учёность и талантливость, как бы велики они ни были, не дают право человеку нарушать законы своей страны, и, если Ландау виноват, он должен ответить. Но я очень прошу Вас, ввиду его исключительной талантливости, дать соответствующие указания, чтобы к его делу отнеслись очень внимательно. Также, мне кажется, следует учесть характер Ландау, который, попросту говоря, скверный. Он задира и забияка, любит искать у других ошибки и когда находит их, в особенности у важных старцев, вроде наших академиков, то начинает непочтительно дразнить. Этим он нажил много врагов.

У нас в институте с ним было нелегко, хотя он поддавался уговорам и становился лучше. Я прощал ему выходки ввиду его исключительной даровитости. Но при всех своих недостатках в характере мне очень трудно поверить, что Ландау был способен на что-нибудь нечестное.

Ландау молод, ему представляется ещё многое сделать в науке. Никто, как другой учёный, обо всем этом написать не может, поэтому я и пишу Вам.

П. Капица

Письмо не возымело действия. Но борьба за освобождение Ландау началась. Можно предположить, что именно Капица сообщил об аресте Нильсу Бору. Письмо Бора Сталину сверхвежливое, сверхдипломатичное. Начинается оно так:

«Только моя исключительная благодарность за деятельное и плодотворное сотрудничество с учёными Советского Союза, которым я имею счастье пользоваться уже в течение многих лет, и неизгладимое впечатление, которое произвёл на меня во время многократных моих поездок в Советский Союз энтузиазм, с которым там столь успешно ведутся и поддерживаются научные исследования, побуждают меня привлечь Ваше внимание к одному из самых выдающихся физиков молодого поколения — профессору Л. Д. Ландау из Института физических проблем советской Академии наук.

Признание в научном мире проф. Ландау завоевал не только рядом очень значительных работ по атомной физике. Своим вдохновляющим влиянием на молодых учёных он решающим образом способствовал созданию в СССР школы физиков-теоретиков, давшей незаменимых работников для вновь построенных и столь щедро оборудованных лабораторий, в которых сейчас во всех районах СССР ведутся замечательные экспериментальные исследования».

Далее в том же духе о значении научной деятельности Ландау, с которым он, то есть Бор, поддерживает тесную связь, о слухах об аресте учёного и об удивительном ответе президента Академии наук, к которому автор письма обратился с просьбой — помочь связаться с профессором Ландау: «Ответ президента академии, членом которой я имею честь состоять, не содержит никаких сведений о местопребывании или судьбе профессора Ландау».

В этом письме есть ключевая фраза: «Я не могу представить себе, чтобы проф. Ландау, голова которого занята только мыслями о теоретической физике, мог совершить что-либо такое, что оправдывало бы его арест». И в самом конце письма ненавязчивая, скромная просьба — выяснить судьбу этого замечательного учёного. Стиль Бора обретает чёткость и силу, когда он утверждает, что Ландау должен «продолжать исследовательскую работу, столь важную для прогресса человечества».

Тем временем следователь 2-го отдела ГУГБ НКВД младший лейтенант госбезопасности Ефименко вёл дело № 18 746 по разоблачению «вражеской» деятельности Льва Ландау. Однажды я спросила у Дау, что там с ним делали, в тюрьме.

— Ничего. По ночам водили на допросы.

— Не били?

— Нет, ни разу.

— А в чём тебя обвиняли?

— В том, что я немецкий шпион. Я пытался объяснить следователю, что я не мог им быть. Во-первых, быть шпионом бесчестно, а во-вторых, мне нравятся девушки арийского типа, а немцы запрещают евреям любить арийских девушек. На что следователь ответил, что я хитрый, маскирующийся шпион.

Милый Дау! Он хотел что-то объяснить следователю НКВД! Хорошо ещё, что соседи по камере научили профессора физики, как надо вести себя на допросах: ни в коем случае не конфликтовать, всячески помогать, поддакивать, идти на поводу того, кто ведёт допрос. Это единственный способ избежать побоев. Следователь будет доволен и его начальство тоже: они свою работу выполнили как положено.

«За последнее время, работая над жидким гелием вблизи абсолютного нуля, мне удалось найти ряд новых явлений, которые, возможно, прояснят одну из наиболее загадочных областей современной физики. В ближайшие месяцы я думаю опубликовать часть этих работ. Но для этого мне нужна помощь теоретика. У нас в Союзе той областью теории, которая мне нужна, владел в совершенстве Ландау, но беда в том, что он уже год как арестован.

Я всё надеялся, что его отпустят, так как я должен прямо сказать, что не могу поверить, что Ландау — государственный преступник. Я не верю этому: такой блестящий и талантливый молодой учёный, как Ландау, который, несмотря на свои 30 лет, завоевал европейское имя, к тому же человек очень честолюбивый, настолько полный своими научными победами, что у него не могло быть свободной энергии, стимулов и времени для другого рода деятельности».

Пётр Леонидович не скрывает возмущения:

«Главное, вот уже год по неизвестной причине наука, как советская, так и вся мировая, лишена головы Ландау.

Ландау дохлого здоровья, и если его зря заморят, то это будет очень стыдно для нас, советских людей».

Я слышала от Капицы, что Молотов пригласил его для разговора, беседа длилась минут двадцать и Капице было предложено изложить свои соображения руководству НКВД. Говорил он с Меркуловым и Кобуловым, а это были суперпалачи режима, их даже расстреляли за садизм несколько лет спустя. Вот тогда и возникла идея освободить Ландау на поруки. Посадили лучшего в стране физика-теоретика, учёного с мировым именем, надо же было как-то выходить из этого положения: просто так освободить означало бы, что признали свою ошибку, ну, а на поруки — совсем другой оборот.

Побывав на Лубянке, Пётр Леонидович написал письмо:

П. Л. Капица — Л. п. Берии

^{26 Апреля 1939 года}

Прошу освободить из-под ареста арестованного профессора физики Льва Давидовича Ландау под моё личное поручительство.

Ручаюсь перед НКВД в том, что Ландау не будет вести какой-либо контрреволюционной деятельности против Советской власти в моём институте, и я приму все зависящие от меня меры к тому, чтобы он и вне института никакой контрреволюционной работы не вёл. В случае, если я замечу со стороны Ландау какие-либо высказывания, направленные во вред Советской власти, то немедленно сообщу об этом органам НКВД.

П. Капица

Разумеется, надо было любой ценой спасти гениального физика из тюрьмы. Но всё же было что-то унизительное в этом полицейском документе. Недаром бедный Дау никогда ни словом не обмолвился о его существовании.

Вероятно, наличие этого документа наложило отпечаток и на отношения между Капицей и Дау: они никогда не были близкими друзьями. Правда, Пётр Леонидович, будучи отличным директором, всегда соблюдал известную дистанцию в отношениях со своими сотрудниками, но с Дау он держался подчёркнуто отдалённо. По-видимому, письмо, которое он направил Берии, сыграло здесь главную роль.

Надо, однако, сказать, что Дау не принадлежал к числу людей, стремящихся забыть о благодарности тем, кто оказал им услугу; Дау всегда повторял, что Капица спас его от смерти.

Освобождение Ландау рассматривается историками как исключительный случай. Профессор Уолтер Лакуер, один из наиболее серьёзных исследователей, пишущих о Советской России, в фундаментальном труде «Сталин. Откровения гласности» подчёркивает:

«Было мало дел, когда Сталин и Берия были готовы пойти на компромисс. Когда Лев Ландау был арестован 28 апреля 1938 года, ему не было и тридцати, но он уже был всемирно известным физиком. Его обвинили в разного рода контрреволюционной деятельности, и жизнь его висела на волоске. Однако он имел влиятельного друга и защитника — Петра Капицу, который в официальных письмах Молотову и Берии объяснил, что Ландау занимался чрезвычайно важными проблемами, что он незаменим и что его можно было бы освободить под его, Капицы, персональную ответственность. Ландау освободили. Капица проявил огромную смелость, потому что властям ничего не стоило распорядиться об аресте и ликвидации Капицы».

Здесь не упомянут другой, ещё более влиятельный защитник Дау, Нильс Бор. Дау и сам рассматривал своё освобождение как чудо, да это и было чудо.

Но вот дутое дело, состряпанное в недрах НКВД, было прекращено почти через четверть века после смерти Ландау, по всей вероятности после того, как в период гласности пишущая эти строки обратилась к руководству КГБ с просьбой разрешить ознакомиться с делом Ландау. Надо сказать, что разрешение было получено без проволочек, более того, мною был получен бесценный подарок — фотография из дела Ландау. Документ от 23 июля 1990 года гласит:

«1. Постановление НКВД СССР от 28 апреля 1938 года о прекращении дела Ландау Льва Давидовича с передачей его на поруки — отменить.

2. Уголовное дело в отношении Ландау Льва Давидовича прекратить на основании ст. 5 п. 2 УПК РСФСР — за отсутствием в деянии состава преступления».

Нельзя сказать, что тюрьма изменила Дау. Он стал чуть меньше болтать при малознакомых людях — вот и всё. Однако никакой осторожности в том смысле, чтобы не наживать себе врагов резкими замечаниями, у него по-прежнему не было. Вот один из примеров.

Однажды Дау случайно зашёл не в ту аудиторию и узнал, что собравшиеся в ней ожидают сенсационного выступления известного профессора, который сделает доклад о своём открытии. Пригласили журналистов и фотокорреспондентов. Дау с большим недоверием относился к сенсациям и решил послушать.

На кафедру поднялся виновник торжества и начал говорить об открытии. Потом он подошёл к доске и запечатлел на ней свои выводы. Закончив, с видом победителя сошел вниз. Гром аплодисментов.

— Прошу прощения, но здесь слишком много ошибок! — воскликнул Ландау, решительной походкой направляясь к доске.

Воцарилось молчание.

— Если эту задачу решить правильно, эффект данной работы сводится к нулю. — Мелок стремительно подчёркивал ошибки. — Работы как таковой вообще нет. Есть математические ошибки.

Положив мелок на место, Ландау удалился. Все хранили молчание.

— Кто, кто его сюда пустил? — простонал триумфатор.