«МЕНЯ ЗАСТАВИЛИ ПОЙТИ ПО АНТИСОВЕТСКОЙ ДОРОЖКЕ»

«МЕНЯ ЗАСТАВИЛИ ПОЙТИ ПО АНТИСОВЕТСКОЙ ДОРОЖКЕ»

С этой семьей Сталин и его клевреты боролись изобретательно, последовательно и безжалостно. Сначала на десять лет без права переписки посадили отца, потом на восемь — мать, следом на пять лет — старшего брата, а младших — Володю и Сашу—по спецнаряду отправили в Анненковский детский дом, где содержались дети врагов народа.

Володя прибыл туда, когда ему еще не было пятнадцати лет. Мальчик он был нервный, впечатлительный, творчески одаренный, воспитанный в лучших традициях революционеров-романтиков: дух бунтарства, митинговой открытости, юношеского максимализма веял от него за версту.

Но он уже знал, что такое донос, арест, обыск, поэтому самые сокровенные мысли не доверял никому, кроме... дневника, который вел в форме неотправленных писем. Знал бы Володя, что такие мысли нельзя доверять даже бумаге, быть может, не было бы дела № 10589, и не пришлось бы ему платить за неотправленные письма самой высокой ценой, какой только может заплатить человек, — своей собственной жизнью.

В детдоме, скорее похожем на колонию для несовершеннолетних, процветало воровство. Однажды у нескольких ребят, в том числе и у Володи, украли брюки. Воспитатели считали это настолько обычным делом, что, не поднимая шума, всем пострадавшим выдали новые штаны. Все обворованные этому очень обрадовались — все, кроме Володи. Он маялся, мучился, лазал по темным углам, пытаясь найти старые брюки.

Нашлись они совершенно неожиданно: одна из воспитательниц полезла зачем-то в печь — и наткнулась на ворованную одежду. Сунулась в карманы — у всех пусто, а в штанах Володи какие-то записки. Прочитала — и грохнулась в обморок! Придя в себя, помчалась к пионервожатой — та испугалась еще больше. Скорее всего, с перепугу не придумали ничего лучшего, как кинуться к директору...

То, что произошло дальше, не укладывается в голове. Три педагога, подчеркиваю, три советских педагога, воспитанные на трудах Ушинского, Макаренко и других великих гуманистов, вместо того, чтобы вызвать Володю на ковер и как следует пропесочить, передали его письма куда следует.

Думаете, они не знали, что делают, не понимали, что обрекают мальчика на тюрьму и смерть? Еще как знали! Не буду называть имена этих людей, Бог им судья, но в том, что кровь ребенка на их руках, нет никаких сомнений.

Получив письма, чекисты начали действовать по хорошо отработанной схеме. Первым делом они породили циничнейший по своей сути документ. Вот он, вчитайтесь в эти строки:

«Я, лейтенант госбезопасности Тимофеев, рассмотрев следственный материал в отношении гражданина Мороз Владимира, воспитанника Анненковского детского дома Кузнецкого района Куйбышевской области, подозреваемого в контрреволюционной деятельности по ст. 58—10 ч. 1 УК РСФСР, и, принимая во внимание, что нахождение его на свободе может отрицательно повлиять на ход следствия, постановил мерой пресечения избрать содержание его под стражей в Кузнецкой тюрьме».

Я не случайно назвал этот документ циничнейшим. Допустим, что лейтенант, жаждущий наград и повышения по службе, искренне считал, что оставлять Володю на свободе никак нельзя: мальчик из семьи врагов народа может быть только врагом. Но ведь лейтенант совершил подлог, граничащий с преступлением. Прекрасно понимая, что арестовать несовершеннолетнего он не имеет права, лейтенант прибавил Володе целый год, не забыв при этом указать, что паспорта он не имеет, что родился в Москве, что по национальности — еврей, что старший брат Самуил — арестован, отец и мать — тоже.

Поразительно, как не заметили этого подлога старшие начальники, в том числе прокурор и члены Особого совещания! Не заметил этого и директор детдома, подписавший устраивавшую следствие характеристику. Вот уж где горе-педагог смог свести счеты со строптивым воспитанником:

«Мороз В.Г., прибыл в Анненковский детдом по особой путевке. За время пребывания в детдоме проявил себя обособленно от всего коллектива воспитанников, в общественной работе участия не принимал, нагрузки детского самоуправления не выполнял сознательно.

Не выполнял он и правила внутреннего распорядка: курил в спальне, отлучался без разрешения из пределов детдома, ко сну вовремя не являлся. К воспитателям и старшим относился пренебрежительно, на замечания воспитателей отвечал злой улыбкой и не выполнял их распоряжений. Трудовые процессы не выполнял и категорически отказывался посещать мастерские».

Вот так-то! Эта характеристика — хороший урок и нам, живущим ныне. Контролировать надо улыбку, следить за ней и мило улыбаться даже тогда, когда начальство обливает вас грязью, оскорбляет и унижает человеческое достоинство. Не забывайте, кто будет подписывать характеристику, а она рано или поздно может понадобиться каждому.

Пятнадцатилетний мальчик этого основополагающего принципа жизни не знал, он улыбался так, как подсказывало сердце, — вот и поплатился.

На первом же допросе следователь делал все возможное и невозможное, чтобы раздуть дело и придать ему государственную значимость.

— Следствию известно, — начал он, — что во время пребывания в детдоме вы проводили контрреволюционную деятельность.

— Нет, не проводил, —· не дрогнул Володя.

— Вы говорите неправду! — повысил голос следователь. — Вам предъявляются письма контрреволюционного содержания. Что вы можете сказать по этому поводу?

Володя, видимо, понимал, что неотправленные письма — еще не контрреволюционная деятельность, это всего лишь дневниковые записи, которые известны ему одному, но, раз они в руках следователя, отрицать факт их существования, по меньшей мере, глупо.

— Да, — говорит он, — эти письма принадлежат мне, и их автором являюсь я. В этих письмах я проявлял явную враждебность к советскому строю, восхвалял троцкистско-бухаринских бандитов, одновременно сочувствовал в отношении осужденных и расстрелянных врагов народа и всячески компрометировал руководителей ВКП (б) и Советского правительства, персонально Сталина.

Нетрудно понять, что таким кондово-канцелярским языком Володя говорить не мог, но протокол есть протокол, и такого рода бумаги писали по раз и навсегда выработанным правилам, поэтому я прошу читателей сделать скидку на появление в тексте всякого рода канцеляризмов.

— Что вас побудило писать эти контрреволюционные письма? — продолжал между тем следователь.

Сколько вариантов ответа на этот вопрос: плохое настроение, обида за родителей, притеснения со стороны учителей, но Володю, если так можно выразиться, понесло: он решил бросить в лицо палачам все, что о них думает.

— Враждебность и ненависть, которые я питаю к советской власти, — вот что побудило меня писать эти письма! — выкрикнул он.

— С какого времени вы стали на этот путь?

— Со времени ареста отца и матери! — рубанул он. — Но еще больше я озлобился на советскую власть после ареста старшего брата Самуила.

— Следствие располагает данными о том, что в детдоме существует контрреволюционная группа молодежи. Что вы можете показать по этому вопросу?

— Ничего, — отрезал Володя. — Об этом мне ничего не известно.

Бедный мальчик, если бы он знал, что, защищая других, губит себя, что далеко не все дети обладают таким стойким характером, как он! Напуганные до смерти мальчики и девочки, с которыми он дружил, тут же от него отреклись и дали именно те показания, которых так ждал следователь. Скажем, четырнадцатилетняя Женя заявила:

— Мороз проявлял недовольство по отношению к руководителям партии и правительства, писал об этом и читал воспитанникам. Однажды, когда я была дежурной по столовой, туда пришел Мороз и стал читать мне письмо, написанное им самим. В нем он всячески обзывал вождей партии и правительства, а через несколько дней, при встрече, сказал, что за это письмо могут посадить или сослать в колонию.

То же самое сказали Нина, Марина и другие дети врагов народа. Но больше всего меня поразили не их слова—ясно, что при умелее« подходе из этих ребят можно было выбить все, что угодно, — а их аккуратные, ученические подписи на каждой странице протокола допроса. Нет, что ни говорите, а понять и тем более простить всех этих майоров и лейтенантов просто невозможно!

Что бы там ни было, а следствие по делу Мороза В.Г. близилось к завершению. Главное было доказано: он вел контрреволюционную пропаганду и пытался создать контрреволюционную группу молодежи.

Но вот ведь закавыка: перед тем, как направить дело в суд, следователи обратили внимание на собственную подтасовку с возрастом подследственного. Такое дело в суде не примут. И тогда на помощь пришла заместитель областного прокурора по спецделам Кузнецова. Она придумала блестящий обходной маневр, попросив «прислать дело Мороз В.Г., так как преступление он совершил исключительно тяжелое, но по возрасту не может быть привлечен к судебной ответственности; вопрос нужно ставить лично перед Прокурором СССР».

Поставили. И конечно же, соответствующее разрешение получили. А потом состоялось решение Особого совещания, в котором говорится: «Мороз В.Г. за контрреволюционную агитацию заключить в исправ-труд-лагерь сроком на 3 года».

Так Володя оказался за воротами ГУЛАГа. А письма, что стало с письмами, которые он так и не отправил и которых так испугался лучший друг детей? Они не пропали. Они дошли до нас, детей и внуков той жестокой поры. Читайте их, особенно внимательно те, кто любит митинговать под портретами Сталина. Если хотите своим детям того, что пережил Володя Мороз, митингуйте и дальше. Митингуйте, но не забывайте, что нет более коварного оружия, нежели бумеранг — запущенный неумелой рукой, он поражает хозяина.

Итак, письма с того света. Письма из эпохи, одним из главных достижений которой были горы трупов, в том числе и детских.

«Снова тоска и тоска Что делать? Абсолютно нечего. И снова в голову настойчиво лезет: “В чем я еще виноват? За что меня послали сюда, в эту незаслуженную ссылку?” По-моему, для того, чтобы я окончательно отупел, чтобы не понимал происходящего, чтобы не мог бороться против несправедливости и лжи.

В школе все по-старому. За сочинение по литературе получил “хорошо”. Хотел написать письмо Сталину, но раздумал: не поверит, не поймет он меня, хотя и признанный гениальным. Решусь на это лишь в крайнем случае. Единственная отрада — природа, папиросы и книги.

Природа здесь действительно замечательна. Огромные луга, покрытые хрустальным снегом, небольшие крестьянские избы, внутри уютные и чистые, снаружи невзрачные. Речка, лес и, наконец, возвышающееся над всем этим белое каменное здание детдома № 4, в котором я “изволю” проживать. Все это прекрасно, но вместе с тем противно, как вечно напоминающее незаслуженную ссылку.

О преподавании и преподавателях. В класс входит высокий, черноволосый, с пожелтевшими от постоянно курения зубами человек. Это — историк. Говоря о нем вообще, можно заметить, что этот человек — в высшей степени некультурный и невежественный. Он знает крохи, которые недостаточны не только для педагога, но даже для учащегося средней школы. Он любит поразить класс, поставив за отличный ответ посредственную оценку — и наоборот.

Второй тип некультурного преподавателя — преподавательница анатомии и химии. Она с высшим образованием, а потому будет больше виновата в невежественности выпускаемых из школы учеников. Она хочет показать себя умной, но все видят ее глупость. Хочет блеснуть речью, но блещет невежеством. И наконец, эти ее “милые” качества дополняются хитростью.

Имеются и неплохие педагоги, к таковым относятся словесник и математик.

Вчера получил письмо от брата. Он сообщает, что А.В. и В.Г. вместе с А. последовали за мужьями. Ненасытные звери, вам мало жертв?! Уничтожайте, грабьте, убивайте, но помните, что час расплаты настанет».

Ну и что, спросите вы, за это письмо, к тому же неотправленное, в тюрьму? Да, и за него тоже. Недаром тетрадные странички так тщательно подшиты к делу, недаром несколько лет спустя, когда мать Володи просила пересмотреть его дело, один из самых страшных людей того времени, заместитель наркома внутренних дел Меркулов, лично начертал на просьбе: «Отказать ввиду озлобленной враждебности к руководителям ВКП (б) и Советского правительства».

Начертать-то он начертал, но при этом забыл хорошо известную поговорку, гласящую, что устами младенца глаголет истина. А зря! Володя-то как в воду глядел. Почетному чекисту, генералу армии и орденоносцу еще бы раз перечитать письма подростка и сделать кое-какие выводы, глядишь бы, и обошлось, а так—в декабре 1953-го его поставили к стенке и расстреляли.

Вот и не верь после этого детям. Как и предвидел Володя, час расплаты для одного из самых жестоких палачей настал.

Но вернемся к письмам... Мне кажется, что главной причиной, побудившей Меркулова отказать матери Володи в пересмотре его дела, было второе письмо: не задеть его оно просто не могло.

«Лишь упорной и трудной работой в нашей стране отравляется молодость несчастных детей, и наоборот: подхалимство, ложь, клевета, склоки, сплетни и прочие дрязги процветают. А почему? Потому ли, что народ низок? Нет, потому, что низка кучка негодяев, держащая власть в своих руках. Если бы человек, заснувший летаргическим сном лет 12 назад, проснулся, он был бы просто поражен переменами, произошедшими за это время.

Старого руководства он бы не нашел. Он увидел бы в правительстве безусых глупцов, ничего не сделавших для победы революции, или пожилых негодяев, продавших товарищей за свое собственное благополучие. Он не увидел бы “бывших” легендарных командиров Красной Армии, он не увидел бы строителей и организаторов революции, не увидел бы талантливых писателей, журналистов, инженеров, артистов, режиссеров, дипломатов, политических деятелей и т.д.

Все ново — и люди, и отношения между ними, и противоречия, и, наконец, сама страна. Все изменило свой прежний облик. Но к лучшему ли? Внешне, да. Существенно — нет. Подхалимов уважают, клеветников внешне бичуют, а в действительности боятся. Негодяи — в моде.

Тысячи людей несчастны. Тысячи людей озлоблены сильно, до жуткости. И это озлобление прорвется и огромною волною смоет всю эту грязь и вонь. Счастье восторжествует!

А ведь весь этот абсурд начался после убийства Кирова. Убийца был связан с Зиновьевым, Каменевым и другими, организовавшими антисоветские центры в Москве и Ленинграде. Их судили. Судили жестоко и открыто. Им предъявили довольно тяжелые обвинения. Их обвинили в желании восстановить капитализм в СССР, а также в убийствах, поджогах, шпионаже и т.п.

Народ “требовал” смерти виновных. Несомненно, что он требовал под чьим-то давлением. Хорошо известно под чьим... Представляю себе состояние подсудимых, ведь все они старейшие члены партии, неоднократно ссылались, сидели в тюрьмах, страдали — и вдруг такое! За что?! За приближение смерти, за погибель от руки тех, за кого они боролись! Ручаюсь, что, если бы Ленин был жив, он не допустил бы этого. А Сталин? Сталин, к несчастью, только ученик Ленина, к тому же скверный ученик.

“Справедливый, правый и суровый” суд установил, что группа Зиновьева пошла на преступления вследствие лютой ненависти к СССР. Но как они могут питать лютую ненависть к народу, за счастье которого боролись?! Если они действительно совершили преступления, то только из-за властолюбия.

“Чем я хуже Сталина?”—думал, вероятно, Зиновьев. И действительно, умом он ему не уступит. Да и все они люди чрезвычайно умные. Как много они могли принести пользы!

Их расстреляли... Вслед за этим события происходят с ужасающей быстротой. Начались массовые аресты. Потом — новые процессы. Судят Пятакова, Радека, Сокольникова, Серебрякова, Дробниса, Муралова, Рыкова, Бухарина... События ужасающие!

Арестована вся прежняя верхушка партии и правительства. А старые друзья арестованных, страхуясь, кричат: “Смерть шпионам! Смерть врагам народа!” И все это носит название справедливости.

Поразительно! Кучка сытых, наглых людей правит государством. Девяносто процентов населения — несчастные люди. Молчалинство, хлестаковщина и лицемерие процветают. Под видом общего прогресса скрывается упадок мора-зизма (так в тексте. — B.C.) в нашей стране. Очень хочется воскликнуть:

Долго ль русский народ

Будет рухлядью господ?

И людями, как скотами,

Долго ли будут торговать?!

Меня, собственно, заставили пойти по антисоветской дорожке. Может быть, все, что я описал, ложь. Но я вынужден смотреть на эти вещи с особой точки зрения, с точки зрения человека, ненавидящего существующие порядки.

Я, быть может, остался бы честным, работоспособным тружеником, если бы Сталин и Ежов, к которым я обращался за помощью, помогли мне. Но счастливый глух к добру».

Счастливый глух к добру... Счастливый ли? Один из них, Николай Ежов, обвиненный в шпионаже, очень скоро будет расстрелян. А другой — самый счастливый, одинокий и внушавший животный страх — в 1953-м умрет какой-то странной, непонятной смертью. .

А Володя Мороз, открытый, честный, смелый и искренний паренек, ушел в мир иной вскоре после заключения: он не выдержал ужасающих условий тюрьмы, заболел туберкулезом и умер на руках своих сокамерников.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.