«В ожидании Годо»
«В ожидании Годо»
Чего ради мы появляемся на свет? Неужели жизнь — сплошное, бесконечное несчастье?
Артюр Рембо
Когда я пришла, они кончали обедать. Когда я уходила, они все еще сидели. Может быть, они ждали Годо?
Нина Берберова. «Курсив мой»
Когда в 1986 году отмечали 80-летие Сэмюэла Беккета, французский журнал «Лир» так отозвался о нем: «Писатель, драматург, возможно, святой, наконец, человек, единственный в своем роде на этой земле».
У нас в России, где господствовала литература социалистического реализма, с жизнеутверждающим пафосом и неизменным оптимизмом, Беккета долго не признавали. Точнее, поносили. Литературная энциклопедия отнесла писателя к представителям современного декаданса, отметив, что его творчество насквозь пропитано отчаянием, наполнено ощущением бессмысленности жизни, а все речи героев — бессвязный «поток сознания». Советские критики на все лады отмечали, что Беккет — это «апостол отчаянья и одиночества», а его театр — «гнездо патологических комплексов», «мир ледяного ужаса». Короче, нам такой Беккет не нужен! (По аналогии со знаменитым криком спортивного комментатора Николая Озерова по поводу жесткой игры канадцев: «Нам такой хоккей не нужен!»)
Прошли годы. Распался Советский Союз, а вместе с ним канули куда-то официальные пафос и оптимизм. Наступили времена дикого капитализма, и на российских просторах задул ледяной ветер отчаяния. Кинутым властью гражданам некогда великой империи вдруг стало одиноко и страшно, впрямь как героям романов и пьес Сэмюэла Беккета. Оказалось, что и у нас есть «гнезда патологических комплексов», более того, их хорошенько разворошили, и волна преступности с головой накрыла некогда беззаботных обывателей. Стало «страшно, аж жуть!» — как пел Владимир Высоцкий. И вот тут наступил час признания Беккета. Как говорится, он был востребован. Его книги стали издавать, а пьесы ставить в театрах. В 1989 году только в Москве появились сразу четыре различные постановки беккетовского шедевра «В ожидании Годо». Пришедшие в театр зрители попадали в зал ожидания абсурда и испытывали на полную катушку маяту напряженного ожидания, когда надеяться на что-то — уже глупо, но и уйти не можешь, не дождавшись, потому дождаться — нельзя. Однако ни Годо, ни Господь Бог так и не появляются. Ожидание бесполезно. И человек испытывает крах всех надежд и иллюзий. В этом вся суть беккетовского «В ожидании Годо».
О жизни Беккета известно не так уж много. Есть два типа писателей: одни кричат о себе на каждом переулке и закоулке, раздают интервью направо и налево, при этом обнажая себя и всех, «светятся» на телеэкранах; другие предпочитают толпе одиночество, предпочитают молчать и не разглагольствовать. Ко второму типу как раз принадлежит Сэмюэл Беккет. Он был не только молчальником, но и затворником. Сторонился встреч с журналистами, поклонниками своего таланта и просто любопытствующими — все это его раздражало. Беккет не давал интервью, не читал лекции, не вел семинаров, он вообще избегал всякой публичности. Лишь на склоне лет немного «раскололся», а точнее говоря, его «раскалывала» — в течение семи лет! — американская журналистка Дэрд Бейер. Изменив своим правилам, Беккет встречался с ней, охотно разговаривал, но при этом не позволял записывать что-либо, ни тем более пользоваться магнитофоном. На Западе книга Бейер вышла перед новым, 1990 годом. После смерти писателя — появились подробные биографии Беккета — это книги Джерри Дьюкса и Анне Атик.
Немного биографических сведений. Сэмюэл Беккет родился 13 апреля 1906 года в Дублине. Он такой же великий ирландец, как и Джойс, и второй нобелевский лауреат — после Йейтса. Рос Беккет своенравным ребенком. Со школьных лет он привык не подчиняться никому и никогда. Его друзья вспоминают, что он никого не приглашал к себе домой. Он сам определял, где встретиться с друзьями, чтобы в нужный ему момент спокойно и беспрепятственно уйти. Родители, когда он повзрослел, отдали сыну пустующий верхний этаж отцовского офиса, чтобы тот сделал из него студию, где, как они считали, он должен был заниматься литературным творчеством. Однако Сэмюэл больше проводил время в пивных, чем в студии, куда приходил только отсыпаться. Однажды его спросили: «Что же наконец ты хочешь?» На что Беккет ответил: «Все, что я хочу, — это бездельничать и думать о Данте».
Однако его внешнее бездельничанье было не праздным: он обдумывал свои литературные идеи. Свой первый роман Сэмюэл Беккет написал в 1932 году всего за шесть недель и назывался он так: «Мечты о прекрасных и посредственных женщинах». В это время Беккету исполнилось 26 лет. Он отчаянно нуждался в деньгах и признании, мотаясь без гроша в кармане между Парижем, Дублином и Лондоном в поисках издателя. Издатели долгое время не хотели печатать произведения Беккета, в основном это были поэмы и эссе. Одно эссе «Его Пруст» (1931) Беккет сам отказался публиковать, считая себя недостойным языка знаменитого французского романиста. Что касается других своих вещей, то он хотел, чтобы они были опубликованы, но этого не желали издатели, и, как признавался сам писатель, он «отовсюду получал пинки».
Впервые в Париж Беккет приехал в 20-летнем возрасте. Потом вернулся в Дублин. Жизнь в Ирландии не сложилась (причина: теократия, цензура), и в 1936 году Беккет возвратился в Париж, где и обосновался окончательно. Писал стихи, романы, пьесы, сначала на английском, потом на французском. По его признанию, «чувствовал, что так лучше». Одно время помогал своему великому соотечественнику Джойсу, потерявшему зрение: по его просьбе находил в книгах нужные фрагменты и читал вслух.
В 1952 году Беккет написал пьесу «В ожидании Годо», в 1957-м — «Эндшпиль», в 1959-м — «Последнюю ленту Крэппа»; «Счастливые дни» — в 1960-м.
В конце 1969 года, когда Беккету присудили Нобелевскую премию по литературе, он и его жена находились в Тунисе: каждую осень они бежали на юг, спасаясь от сырости и простуды. На телефонный звонок, раздавшийся 23 октября, ответила Сюзанн. Выслушав сообщение о присуждении Беккету высопрестижной премии, сказала: «Это катастрофа». Она поняла, что пришел конец спокойной жизни, что эта премия принесет им массу неприятностей и сложностей.
Беккет не только не поехал в Стокгольм на вручение премии, но все полученные деньги раздал нуждающимся друзьям и сиротам, причем сделал это анонимно, вот почему французский журнал «Лир» назвал его святым человеком.
Да, Сэмюэл Беккет был странным человеком и странно жил, не только без роскоши (в старости он был богатым человеком), но и без мебельных гарнитуров и без автомобилей. Его парижская квартирка была предельно скромной, лишь на стенах — множестве живописных холстов. На садовом участке за городом был разбит всего лишь газон, и никаких бассейнов.
У Беккета были странные отношения с матерью и женой Сюзанн Дюшево-Дюмесни. Без сыновьей привязанности и любовных судорог. Он вообще отличался пассивностью в отношениях с женщинами. К нему питала определенные чувства дочь Джойса — Люсия, но он не пошел им навстречу (возможно, боясь потерять дружбу с Джойсом). Со многими женщинами его связывали какие-то особые отношения. Биограф писателя Дэрд Бейер рассказывала о связях Беккета: «Они были самые разные. Я, например, совершенно точно знаю, как к одной он постоянно приезжал, чтобы поболтать. С другой женщиной его связывали интимные отношения. С третьей любил ходить по ресторанам и напиваться…»
В рассказе Беккета «Первая любовь» есть любопытное определение: «То, что называют любовью, — это ссылка и редкие весточки с родины — вот что я понял в тот вечер. Когда она затихла и мое „я“ вернулось ко мне, утихомиренное мгновенным беспамятством, я оказался в одиночестве…»
Любовь по Беккету — не соединение сердец и душ, а всего лишь краткое беспамятство.
Израильская журналистка Мира Аврех в 1976 году встретилась с Беккетом в Берлине (оба были гостями Берлинской академии искусств). Она вспоминает:
«Около одиннадцати часов вечера в дверь моей комнаты кто-то постучал. На пороге я увидела высокого худощавого человека в очках с золотой оправой. У него были голубые, со стальным отблеском глаза, густые кустистые брови, коротко остриженные седеющие волосы, лицо, изборожденное глубокими морщинами. В одной руке он держал бутылку виски „Джони Уокер“, в другой — два стакана из искусственного хрусталя. „Можно войти?“ — вежливо спросил он. Передо мной был нобелевский лауреат, известнейший драматург Сэмюэл Беккет…»
Так Беккет пришел к израильской журналистке пообщаться, немного поболтать, хотя при этом немного печально пробурчал: «Я не ищу новых знакомств. Ничто не должно доставаться слишком легко, в противном случае утрачивается его значимость».
В ходе беседы выяснилось, что Беккет любит Гайдна и восхищается Кафкой. О себе он сказал, что его беспокоит глаукома и что его старое тело истерзано болезнью и страданиями.
— Скажите, Сэм, — спросила Мира, — чего бы вам хотелось больше всего, что бы вы сделали, если бы чувствовали себя вправе распорядиться своей судьбой?
Пять минут слышалось за столом только звяканье столовых приборов. Наконец Беккет поднял голову и сказал:
— Мира, вы спрашиваете, что бы мне больше всего хотелось сделать? Больше всего мне хотелось бы утопиться.
И это называется интимная встреча? Писатель пришел к понравившейся ему женщине? Но это — Беккет. В рассказе «Конец» написано: «Обессиленный, я размышлял без сожалений о рассказе, который чуть было не написал, намереваясь развернуть в нем правдивую картину всей своей жизни. Той жизни, которую нет мужества оборвать и нет сил продолжать».
Жизнь оборвалась естественным образом. Беккет умер в 83-летнем возрасте 22 декабря 1989 года в Париже, в клинике для престарелых. На его ночном столике лежала «Божественная комедия» Данте на итальянском языке — свою любимую книгу он читал в подлиннике. Думать о Данте было любимым занятием Беккета.
Тень Данта с профилем орлиным
О Новой Жизни мне поет… —
писал Александр Блок. Дантовское inferno. «Его современность неистощима, неисчислима и неиссякаема», — отмечал Осип Мандельштам.
Однако вернемся от Данте к Беккету — от одного культового имени к другому. В своем творчестве Сэмюэл Беккет немного похож на Кафку и Ионеско — те же абсурдистские приемы и мотивы. Но Беккет и отличается от них тем, что все написанное им сродни классической японской поэзии: традиционность темы и словаря при бесконечном разнообразии нюансировки. Каждая фраза концентрирована и несет в себе огромный эмоциональный заряд. Приведем отрывок из стихотворения Беккета (со своеобразным синтаксисом):
чтоб я делал без этого безликого
безразличного мира
где «быть» длится только миг
и где каждый миг
падает в пустоту в неведенье «было»
без этой волны в конце
поглощающей тело и тень
что б я делал без тишины
где умирают шепот
потуги дикие выходки помощи
и любви ради
без неба реющего
над балластом праха
что б я ни делал я дела
вчера и позавчера
из крошечного оконца
высматривая другого
что бредет как я кружа вдали
от вcero живого
в содрогающемся пространстве
средь голосов безгласных
теснящихся в моем укрытье
У героев пьес Беккета необычное мышление. Оно сбивчиво, противоречиво, все время кружит в замкнутом кругу. У них особый ритм движения, как будто бег на одном месте. И все они, и это главное, в ожидании чего-то. Ожидания события для них — как наркотик. Вся пьеса «В ожидании Годо» — кафкианская пьеса ожидания. Старшее поколение читателей помнит, как мы тоже долгие десятилетия ждали чуда — обещанного коммунизма, а в конечном итоге оказались у разбитого корыта.
У Беккета другое ожидание — апокалиптическое предчувствие надвигающейся гибели мира, тщетность и бессмысленность человеческого существования. Этот неведомый Годо нависает над всем миром. Но и чисто индивидуальный ужас — кошмар существования между рождением и могилой.
«Владимир. А где же мы, по-твоему, были вчера вечером?
Эстрагон. Не знаю. Где-то еще. В другом загоне. Пустоты хватает».
Действительно, персонажи Беккета «В ожидании Годо» находятся в Зоне, где всего лишь одно «украшение» — засохшее дерево.
— Что мы тут делаем, вот о чем мы должны спросить? — рассуждает Владимир. — И мы знаем ответ: мы ждем Годо. Могут ли то же сказать о себе другие? Миллионы?
«В ожидании Годо» — трагикомедия о неведомой цели.
«Слабый крик родившейся жизни, единственный вдох и выдох, второй слабый крик, а затем — молчание. Вот и вся наша жизнь», — заметил Беккет в одном из редких интервью в 1964 году.
Еще одна знаменитая пьеса Беккета — «Конец игры» (1957). Герои — четыре жалких человеческих существа, больных и старых, оставшихся на земле после какой-то катастрофы. Тема чудовищного физиологического и духовного распада человека, злобной разобщенности людей. В этой пьесе Беккет с печалью констатирует, что вегетативная, животная основа человеческого существования превалирует над интеллектом человека. Вегетация выше разума. Одни критики возмутились, назвали «Конец игры» «философским цирком», «философской клоунадой», удачным номером кабаретной программы в «театре трупов». Другие посчитали пьесу Беккета высокой трагедией шекспировского плана.
Беккет отнюдь не издевается над людьми, напротив, он проявляет к своим маленьким и беззащитным героям состраданье, он сочувствует им, таким как, к примеру, Винни, «женщине лет пятидесяти» из пьесы «Счастливые дни»: «Когда приходишь в уныние и завидуешь всякой твари — это чудо как утешает», — говорит Винни, неисправимая оптимистка, своему молчаливому спутнику Вилли. Однако их «счастливые дни» заканчиваются следующей ремаркой драматурга: «…Улыбается, переводя глаза на Вилли все еще стоит на четвереньках, смотрит на нее. Улыбки как не бывало. Они смотрят друг на друга. Долгая пауза».
Пьеса «Последняя лента Крэппа». Герой приходит к выводу, что вся его жизнь была никчемной. А это уже определенное мужество. И почти всех героев Беккета преследуют боли и похоть. И все страдают. Один из персонажей «В ожидании Годо» сравнивает себя со страдающим Христом. На что другой отвечает ему: «Но ведь там жарко было. И распинали быстро!»
У Беккета распятие длится мучительно. Хотя в одной пьесе «Дыхание» он сократил страдания до 30 секунд — ровно столько длится эта предельно короткая пьеса. Никаких актеров: только плач ребенка да чье-то тяжелое дыхание, многократно усиленное динамиком.
Таков Беккет. И несмотря ни на что, «мы обязаны Беккету, может быть, самыми впечатляющими и наиболее самобытными драматургическими произведениями нашего времени», — утверждает Питер Брук. А он — величина в театре.
Мы все в зале ожидания Сэмюэла Беккета. И все ждем появления мифического Годо.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.