2

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

2

С годами меняется точка зрения на события, которые в тот или иной момент составляли существо жизни человека, регламентировали все его мысли, поступки, распорядок всех 24 часов суток. Начиная с памятных апрельских дней 1938 года мы жили лишь одним — пушкой Ф-22 УСВ, выполнением графиков по каждой детали, по каждому узлу. И теперь, вспоминая те горячие недели и месяцы, я думаю не о том, как наши конструкторы, и молодые и зрелые, справлялись со своими заданиями, а о том, как раскрывались их характеры в преодолении трудностей осуществления большого, государственной важности дела.

Неуверенно, все еще сомневаясь в своих силах, начал работу Володя Норкин. Вначале мне приходилось подолгу "разжевывать" ему свои указания, терпеливо ожидать, пока он освоится со схемами, которые я набрасывал. Нелегко было молодому технику по горячей обработке металлов перешагнуть психологический барьер, подавить страх перед такой важной работой, какой является конструктивно-технологическая компоновка орудия. Но талант и молодость брали свое. Норкина не обременял груз старых представлений о конструкции пушек, доверие рождало уверенность. Он сживался с работой, входил во вкус и постепенно начал вносить свои предложения, вести расчеты. Он все глубже понимал будущую пушку, и контуры ее все явственнее проявлялись на его чертежном щитке. Вскоре ему стало тесно на огромном нестандартном листе ватмана, замусоленном от многократных стираний резинкой. Появился второй лист, затем — третий. Привык Норкин к своей роли. Нет-нет да и подойдет то к одному, то к другому конструктору — уточняет места сопряжении агрегатов, спорит, отстаивая свое мнение. "Будет толк", — отмечали конструкторы. И оказались правы. Так и пошел Володя по компоновке орудий. Около 25 лет проработали мы с ним вместе. Он прошел курс обучения, сам стал учить других компоновке пушек. К нему всегда шли за советом конструкторы. Для них он давно уже Владимир Иванович, а для меня и поныне Володя, хоть и заметно припорошило снежком его буйную шевелюру. Частенько он вспоминает апрель 38-го года — год своего рождения как конструктора.

Для многих молодых сотрудников нашего КБ работа над пушкой УСВ стала пробным камнем, определившим их конструкторскую судьбу. Активно взялся за дело Саша Шишкин Я уже упоминал, что с первых месяцев работы у нас он рос как конструктор нового типа — конструктор-технолог. Опыт сотрудничества с производственниками хорошо послужил ему теперь.

Сконструировать лобовую коробку — сложное задание. Трудность усугублялась тем, что для УСВ ее решено было делать не из легированной стали, как для пушки Ф-22, а из углеродистой. Мы вообще стремились снизить использование дорогой легированной стали. Но при этом увеличивался вес деталей. Следовательно, пришлось создавать так называемые равноправные конструкции, убирать из деталей металл, который не несет нагрузки при выстреле или при транспортировке орудия. Дело это было новое. Глазу, привыкшему к массивным сплошным деталям, странно было видеть на щитке Саши чертеж лобовой коробки, весь испещренный "дырками": кружево, а не лобовая коробка

— Она же рассыплется при первом выстреле — говорили Саше его друзья Но это не сбивало его с толку Он привык верить расчетам.

— Кое-где еще придется вырезать, — отвечал он в таких случаях, — не укладываюсь в заданный вес

И продолжал "резать" свою конструкцию, уверенно проводя сложные прочностные расчеты. Кипы бумаги заполнялись этими расчетами, четыре ватманских листа едва вместили чертежи с планами и разрезами. Работа сопровождалась постоянными консультациями с литейщиками, технологами, конструкторами технологической оснастки. У щитка Шишкина регулярно появлялись прекрасные технологи сталефасонного цеха Коптев, Чумаков, Куприянов, технологи по механической обработке, отличный термист Колесников. Каждый предъявлял свои требования: "чтобы не было резких переходов, острых углов, малых радиусов закруглений" и т. д. и т. п. Литейщикам нужны допуски пошире и стенки потолще, а Саше нужно выдержать заданный вес и не снизить прочности. В то же время нельзя не считаться и с производственниками. Жаркие бои вел Шишкин, не стеснялся просить помощи, но в конце концов решение было найдено. При взгляде на его пятый лист ватмана рябило в глазах от хаоса допусков, значков чистоты обработки, разрезов, размеров. Между тем в чертеже не было ничего лишнего, это была на редкость профессиональная работа. Каждый размер был на своем месте, чертеж характеризовал поведение металла при заливке формы, предупреждал возможность появления трещин в отливке, завертов металла.

Пока Саша заканчивал работу, Чумаков, Коптев и Куприянов разработали технологию изготовления лобовой коробки, сделали оснастку. Такой метод совместной работы с технологами и с производственниками литейного цеха применяли и остальные конструкторы при конструктивно-технологическом формировании литых деталей. Этот метод был совершенно новым не только для нашего КБ и завода, но и для всей оборонной промышленности. Содружество конструктора с технологами и совмещение процессов проектирования и подготовки производства приносили свои плоды.

После завершения конструктивного чертежа, проверки и копировки торжеству Саши не было предела. Его подпись в паспорте чертежа стояла первой, моя последней. Я поздравил конструктора с успехом:

— Александр Павлович, теперь и вас можно назвать настоящим инженером. Считайте, что этой работой вы защитили диплом.

Лобовая коробка в металле действительно отвечала всем требованиям. Шишкин следил за производством ее на всех стадиях изготовления, и при испытаниях пушки у него не было поводов для огорчений.

Отлично справился со своей задачей и Яков Белов, который только-только пришел к нам после окончания института. Он создал надежную систему подрессоривания пушки, позволявшую орудию двигаться со скоростью 60 километров в час по дороге и 30 километров в час по бездорожью.

Новое всегда воспринимается настороженно. Стремление изъять из пушки лишний, неработающий металл приводило к тому, что конструкция начинала казаться нежесткой, непрочной. Ренне проектировал для УСВ верхний станок. На чертеже он получился очень красивым. Не менее красивым оказался он и в металле — отлично поработали литейщики и технологи по холодной обработке металла. Но у представителя заказчика Телешова станок не вызвал доверия. Везде и всюду он утверждал, что деталь непрочна

Как лучше всего переубедить военпреда? Стрельбой. Но до стрельбы еще далеко. А как иначе?

Выход нашелся — нужно провести статические испытания. В то время стендов и аппаратуры для таких испытаний не существовало. Отгородили место в кузнечно-прессовом цехе, использовали подручный материал — балки квадратного сечения большой длины, слитки металла, подобрали крепеж, соорудили "стенд" с помощью старшего мастера Ивана Степановича Мигунова, человека с руками поистине золотыми, с острым умом и огромным опытом работы. Тем временем я решил поговорить с Телешовым.

— До меня дошли слухи, что вы считаете верхний станок УСВ ненадежным?спросил я его при встрече.

— Да. Считаю. Как ему, бедняге, быть прочным, когда там одни дырки! И как вы, Василий Гаврилович, могли это допустить? Пока не поздно, закройте дырки, а то пушку и до полигона не довезете, опозоритесь.

— Спасибо за заботу, Иван Федорович, — поблагодарил я Телешова. — На чем ваше убеждение основано?

— Очень просто, — ответил военпред — Положил я станок на одну его щековину, на другую сел сам — под моим весом, бедняга, гнется! Куда уж ему до стрельбы!

— Конструкция определена расчетами, — заметил я. — Вы что же — расчетам не верите?

— Расчетам я верю, но не дырявой конструкции, — последовал ответ.

Ничего не оставалось, как пригласить Телешова на испытания. В день испытаний в кузнице собралась тьма народу, всем хотелось посмотреть, что получится. Порядок испытания установили такой: после осмотра станка и закрепления укладывается слиток такого веса и в таком месте, чтобы вызвать напряжение в половину от нормального расчетного, затем, при втором нагружении, нагрузка доводится до 100 процентов расчетной, при последующих нагружениях до 135–150 и до 180–200 процентов от расчетной нормы. Возражений со стороны Телешова не последовало. Начался эксперимент. Провели первое нагружение, сняли груз, осмотрели, никакой остаточной деформации в станке не было. Провели второе нагружение — тот же результат. Третье — то же самое. Встал вопрос: нагружать ли еще? Многие считали, что довольно и этого. Но кое-какие сомнения у Телешова еще были. Провели четвертое нагружение — и тут уже всем стало ясно, что "дырявый" станок совершенно надежен.

Много лет спустя, когда появились у нас стенды и измерительная аппаратура, мы исследовали конструкцию верхнего станка УСВ. Результаты показали, что деталь была рассчитана верно. Константин Константинович Ренне создал отличную равнопрочную конструкцию.

В напряженной работе дни мелькали один за другим, но и дело не стояло на месте. Уверенно выполнял весьма сложную работу по конструированию противооткатных устройств Мещанинов, строго "в графике" шел Водохлебов (ему был поручен нижний станок УСВ), прекрасные и точные, как всегда, решения отдельных деталей и люльки в целом находил Василий Алексеевич Строгов, для которого эта работа оказалась последней в его жизни.

В полном соответствии с планом и графиком работ, составленным мной совместно с Ренне и моим заместителем Розановым еще в апреле, после моего возвращения из Москвы, КБ приступило к разработке технической документации на пушку УСВ. Нельзя сказать, что все протекало гладко. Случался брак в технической документации и при изготовлении деталей в опытном цехе, в работе чувствовалась гораздо большая напряженность по сравнению с прежними временами, когда мы не совмещали процессы проектирования. Несмотря на все неувязки, в намеченный срок мы уложились. Техническая документация была разработана за четыре месяца (при создании Ф-22 эта работа заняла восемь месяцев), а опытный образец новой пушки появился через семь месяцев после начала проектирования (тоже вдвое быстрее, чем опытный образец пушки Ф-22). Преимущества новых методов работы становились все более очевидными.