Глава 11 В ОЖИДАНИИ НОВОГО ОРУЖИЯ

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава 11

В ОЖИДАНИИ НОВОГО ОРУЖИЯ

Когда я вернулся на базу, все начали поздравлять меня. Я, правда, не понял с чем. «Тебя посылают на командные курсы», — объяснили мне. Командир и главный механик тоже оставляли подлодку, чтобы ехать на специальные курсы в Германию. Тогда произошло неизбежное: моя подлодка ушла в море и не вернулась. Это было мое третье спасение. Командующий флотилией дал прощальный вечер перед нашим отъездом. Мы стояли в Сен-Назере дольше, чем другие лодки. Но как много брешей в наших рядах! Стены нашей кают-компании были увешаны фотографиями тех, кто погиб в море. Мы не делали из этого секрета. Мы ими гордились.

Курсы командиров подлодок находились в Ньюштадте в Голштинии. Мы использовали модель боевой рубки, в которой точно воспроизводились все механизмы настоящей. Потом мы поехали в Данциг для практических занятий и экзамена. День и ночь мы упражнялись с макетами торпед и очень мало спали. Когда мы закончили курсы, нам предложили на выбор три возможности: заменить командира на боевой подлодке, принять под командование учебное судно или принять новую субмарину. Участие в боевых операциях было чистым самоубийством в те дни. На берегу мы могли встречаться со старыми друзьями и ждать, пока будут пущены в производство подлодки нового типа. Адмирал Дениц говорил о положении на флоте с некоторыми подробностями, ясно давая понять, что опытных офицеров отозвали с Атлантики для принятия кораблей нового типа. Я хотел получить назначение на новую подлодку фирмы «Блом унд Фосс» в Гамбурге, но вышло не так, как я ожидал. Высшее командование имело другие планы, и я отправился в Пиллау, на флотилию № 21.

36 подлодок использовались здесь исключительно для учебных целей. Моя лодка U-148, типа IId, водоизмещением 300 тонн, была последней моделью этого класса. Ограниченность дальности ее действия и малая скорость делали ее непригодной для боевых операций. В основном она строилась так же, как и большие лодки, но на борту было меньше места, даже вся команда, включая командира, ела в носовом кубрике. Работа усложнялась, поскольку объем ее был таким же, а людей намного меньше. Каждый нес шестичасовую вахту и имел шесть часов свободных, если их можно так назвать. Уединения не было даже для командира. Каждый мог видеть, что я делаю, и замечать все мои недостатки и странности, вроде того, как долго я сплю, храплю ли я, сколько раз в день умываюсь и когда надеваю чистую рубашку. Как командир, я отвечал за все, что происходило на борту, имея право на административные взыскания и принятие решений. Теперь я понял, что повзрослел, хотя мне было только 23. Шел 1943 год. Я стоял перед выбором: или я докажу, что мне можно доверить одну из обещанных нам подлодок, или пусть меня выгоняют.

Я тщательно обдумывал свои лекции, стараясь читать их дважды в неделю, как предписывало высшее командование. Для проведения часовых бесед приходилось много читать, и я вынужден был работать но ночам, так как другим временем просто не располагал. Касаясь, например, военного положения, я считал совершенно невозможным скрывать его серьезность, искажая факты или повторяя нашу пропаганду. Однако я не мог и оставлять людей удрученными. Я был не в том положении, чтобы судить, проиграли мы войну или нет, существует ли реальное политическое решение для Германии. Что бы ни говорила вражеская пропаганда, военный не может стать предателем своей страны. Единственное золотое правило для него — стойко держаться и подчиняться приказу. Не наше дело вмешиваться в политику. Пока мы на войне, мы должны продолжать сражаться, подчиняясь нашим командирам, сохраняя дисциплину и подавляя мятеж всеми доступными средствами. Союзники должны делать то же самое. В конце концов, я должен научить моих людей воевать на подлодке, а какая от них будет польза, если их боевой дух упадет? Разве способен человек понять важность происходящих вокруг него событий? И разве история не всегда чтила борцов, от спартанцев до армий Наполеона, даже если они сражались за безнадежное дело или за то, что многие считали неверным?

Мы выпускали новые команды для подлодок в большом количестве. Такая же флотилия находилась в Готенхафене. Планы для расширения наших частей были великолепные. Курс делился на две части: практическую и теоретическую. Теорию мы изучали в лекционном зале на берегу, где моряки, старшины, главные старшины, офицеры вместе слушали лекции о подводной войне. Постоянный личный состав на учебных лодках был насколько возможно уменьшен. Новички выполняли свои обязанности по очереди, поскольку вы не можете понимать такое сложное дело, как подлодка, пока сами не начнете управлять механизмами и не выучите правильные слова команд. Во время своих шестимесячных занятий на Балтике новички учились применять знания, но, чтобы овладеть ими как следует, требовалось несколько боевых операций, если при этом они оставались живы. Естественно, для инструкторов отнюдь не развлечением было выходить в море с новичками на борту. За год, который я провел на учениях на Балтике, мы потеряли четыре субмарины, хотя нам никогда не разрешали погружаться более чем на два часа в определенном районе, где принимались все мыслимые меры предосторожности.

Я всегда буду гордиться командой моего собственного корабля. Мы били все рекорды по безопасности, и, более того, между нами была подлинная душевная связь. Я знал каждого по имени, знал его прошлое. Наше взаимное доверие было таким, что, выслушав однажды старшин, я разрешил употреблять шнапс на борту. Они, как и все мы, предпочитали получать чуть больше выпивки, чем предписано уставом. Зимой температура на Балтике обычно около 20 градусов ниже нуля, а стальной мостик постоянно покрыт льдом. Там без всякой защиты мы, промерзшие до костей, и должны стоять четыре часа подряд. После этого нет ничего лучше, чем добрый стакан горячего грога. Я разрешил, хорошо зная, что, если на меня донесут, последствия будут весьма неприятными.

Дух команды на флоте уникальный, особенно среди одногодков. У нас существовал свой собственный особый кодекс правил, и каждого, кто его нарушал, мы бойкотировали. Мы даже решали, кого рекомендовать к производству в офицеры, и здесь у нас было право вето. Мы имели собственный журнал, в котором рассказывалось о жизни на флоте, особенно об отличиях и наградах. В 1944 году мы решили собраться в Восточной Пруссии и, хотя в то время это было очень трудно, встречу сумели организовать. Приехали все, кто мог. Нелегко было обеспечить всех гостиницами, но нам удалось и это. Все было устроено на высшем уровне. Мы даже нашли женскую компанию — балерин, актрис, школьниц, друзей семьи. Какой же праздник без них! Собралось более 200 человек, закончилось празднество посещением оперы и прогулкой по Кенигсбергу. Здесь были парни из морской авиации, с патрульных судов, тральщиков, торпедоносцев, эсминцев, больших кораблей и подлодок, размещенных почти в каждой стране Европы. Как все изменилось! Несколько лет назад мы были мальчиками. Теперь мы — настоящие мужчины с огромным военным опытом.

Командующим моей флотилией был капитан, получивший в начале войны Рыцарский крест за потопление авианосца. Мы все доверяли его откровенности, отвращению к болтовне, высокому моральному духу. Он говорил и о производстве нового секретного оружия, которое должно спасти нас от поражения. Все говорили с уверенностью об этом оружии, будто оно продолжает производиться по всей стране. Но все это надо было делать с самого начала войны и действовать более предусмотрительно, а не настраиваться так сверхоптимистично, как после кампании на Западе. Подумать только! После падения Франции часть наших заводов практически переключилась на мирное производство. Теперь, когда война достигла решающей фазы, выпуск нового оружия в достаточном количестве стал проблемой. Наша промышленность, как известно, страдала от не прекращавшихся налетов авиации союзников. Из-за них постоянно происходил спад производства. Конечно, теперь настала очередь значительных улучшений, в чем уверены и штатские и военные. Этому, конечно, способствовал и воинственный немецкий темперамент, и наша пресса, широко распространявшая сведения о новом секретном оружии. Появились публикации материалов, раньше доступных только определенным кругам, связанным с проблемами «Как мы можем победить» и «Какие средства помогут нам победить». Печатались также статьи о новых принципах управления секретным оружием, приводились фото из иностранных газет и технических журналов, делавших выводы, что уже испытываются высокоэффективные устройства, такие, как скоростные радиоуправляемые снаряды, невидимые в полете, или абсолютно новый тип самолета. Иностранная пресса предупреждала собственный народ о возможных сюрпризах с немецкой стороны и тем увеличивала нашу уверенность в наших силах. Когда все эти публикации были засекречены, всем, естественно, хотелось их прочитать. Это основная черта человеческой натуры — чувствовать собственную значительность, ощущая, что вы принадлежите к привилегированным кругам, обладающим информацией. Таким образом, слухи о новом решающем оружии проходили через массы людей. Теперь, если разговор касался мрачных перспектив, кто-нибудь обязательно говорил, что люди, очевидно, не знают ничего и болтают вздор. Разве они не слышали, что… Желание — часто отец мысли. Так или иначе, сомневавшиеся снова собирались с духом. Мы просто идем к победе в войне с таким новым секретным оружием, и каждый, кто не хочет это признать, очевидно, игнорирует огромные успехи, произошедшие в техническом вооружении. Вот так.

Регулярно каждые три месяца адмирал Дениц приезжал подбодрить нас. Он обычно произносил горячие речи. Можно было спокойно заключать пари, что он закончит очередную речь словами: «Мы будем вести эту войну, пока не достигнем окончательной победы». После парада он часто оставался еще на день с нашей флотилией и проводил вечер с командирами учебных кораблей. Мне приходилось сидеть рядом с ним, и он всегда производил на меня впечатление энергичного и надежного человека, совершенно уверенно го, что победа будет достигнута. На все критические замечания он отвечал отрывистыми ссылками на ультрасовременные подлодки, способные совершать буквально сказочные действия. С апреля 1944 года ежедневно выпускались по две такие подлодки, что означало 60 в месяц или 720 в год, Он утверждал, что уж если он не мог правильно оценить ситуацию, то не мог никто. Постоянно встречаясь с Гитлером, он знал, что настроение в штабе было абсолютно спокойным, уверенным. Люфтваффе испытывает новые типы самолетов, и скоро мы увидим перелом в войне в нашу пользу. Надо только продержаться какое-то время. Он также обещал командирам учебных кораблей, что они будут первыми командирами новых подлодок. Мы приобрели так много опыта в наших ежедневных маневрах, помимо того что были немногими оставшимися в живых после начала войны, что он намеренно освободил нас от командования воевавшими сейчас подлодками, чтобы доверить нам новые субмарины. Когда бы он ни приезжал к нам, он оставлял нас в надежде на лучшее будущее, несмотря на мрачное настоящее. Он командовал подводными силами Германии и успешно руководил подводной войной до конца 1942 года. Он, в отличие от других важных персон, не придерживал для своих сыновей тепленьких местечек.

Чтобы описать эти так называемые «революционные изменения», я должен объяснить, что подлодка обычно имеет четыре установки пропульсивного оборудования: два дизельных двигателя для движения по поверхности и два электромотора для подводного. Очевидно, это далеко от совершенства, так как корабль может использовать только половину своей мощности одновременно, в то время как вторая половина — балласт. Если бы кто-нибудь сумел изобрести двигатель, одинаково пригодный для работы как на поверхности, так и под водой, работающий без батарей, тогда бы наши возможности возросли в огромной степени, и мы смогли бы достигать большей скорости под водой. При плавании под водой мы можем достигать максимум 9 узлов, даже меньше. При такой скорости тока хватает на два часа (обычно мы идем со скоростью 3 узла, чтобы беречь батареи). На поверхности при наших дизелях мы можем сохранять 18 узлов неопределенное время.

Инженер-механик Вальтер нашел идеальное решение, когда изобрел турбину, работавшую на специальном топливе. Существенным достоинством двигателя Вальтера было то, что он не зависел от атмосферного воздуха, а получал кислород из баков с перекисью водорода. Это была мечта командира подлодки. Печально для немца оглядываться назад и понимать, насколько это изобретение изменило бы ход войны, если бы не появилось слишком поздно.

Все наши специалисты по подлодкам встретились на курорте в горах Гарца, чтобы найти лучшее применение двигателю Вальтера. Один из вариантов заключался в строительстве подлодки в два раза больше обычной 600-тонной. Она могла бы погружаться на глубину до 150 футов, тогда как обычная модель имела предел 50 футов. (Правда, в конце войны мы погружались до 140 футов, а одна подлодка достигла 180 футов глубины.) Однако было установлено, что существовавший двигатель Вальтера годился только для маленьких подлодок и производство больших сопряжено с трудностями. Нашли промежуточное решение. Несмотря на отброшенную установку двигателя Вальтера, корпуса подлодок новой конструкции могли использоваться с электромоторами значительно большей мощности.

В это время новые субмарины впервые начали оснащать «шноркелями», или «шнорками». Это северо-немецкое слово означает «нос». Голландия снабдила свои подлодки воздухозаборниками в конце 1940 года, но они использовали их только для вентиляции. Немецкий же шнорк, поднимаемый и опускаемый под гидравлическим давлением, позволял использовать двигатели внутреннего сгорания под водой и тем разрешил многие серьезные проблемы. Подлодка могла теперь двигаться под водой в течение всего периода, пока подается топливо, и таким образом была своего рода ответом радару.

Новый промежуточный тип, снабженный шноркелем, известен как тип XXI. Он имеет обтекаемый корпус и создавался как настоящая подводная лодка, а не просто «способная к погружению». Его подводная скорость впоследствии выросла до 16 узлов, и корабль мог сохранять эту скорость долгое время. Кроме того, новый тип был оснащен шестью носовыми торпедными аппаратами с 12 торпедами, уложенными позади них. Это устройство позволяло стрелять залпом из шести торпед, перезаряжать, стрелять и перезаряжать снова, выстреливая все 18 торпед в течение 15 минут. Более того, новый тип дальномера позволял этим подлодкам стрелять торпедами с глубины 50 футов, не используя перископ.

Но самую большую угрозу представляли наши акустические торпеды, отличавшиеся от обычных электрических сложным прослушивающим устройством, соединенным с рулевым механизмом. Мы могли стрелять торпедами этого типа, даже не видя объекта и не устанавливая расстояния. Такая торпеда, вылетавшая из аппарата, делала круги, пока подлодка не погружалась на большую глубину, чтобы не оказаться на ее пути. Потом она шла в направлении, с которого шли звуки корабельных винтов, и ударяла в корму, где размещались двигатели и аппараты управления. Прослушивающее устройство было таким чувствительным, что могло уловить даже стоящее судно по звуку его вспомогательных двигателей. В течение только одного месяца 1944 года этими фантастическими торпедами потопили 80 эсминцев и корветов. Это привело к тому, что, когда мы начали применять эти торпеды, вражеские охотники за подлодками вынуждены были почти прекратить атаки, так как для них это стало просто самоубийством. Позже на кораблях противника устанавливали различные, однако не слишком эффективные контрустройства.