Опять в темнице

Опять в темнице

Итак, в апреле 1960 года, после трех месяцев пребывания на свободе, его снова возвратили в тюрьму «досиживать» восьмилетний срок и выпустили в 1961-м полным инвалидом, с больной печенью и прогрессирующей язвой желудка.

По воспоминаниям его дочери Надежды Васильевны, после смерти И. В. Сталина отец каждый день ожидал ареста. И на квартире, и на даче он был в полном одиночестве. Однажды, вернувшись из школы, девочка обнаружила пустую квартиру. Отца уже увели, в доме шел обыск. Тогда многие документы пропали безвозвратно. Во 2-й Владимирской тюрьме отца содержали под фамилией Василия Павловича Васильева. Надя с мамой каждую неделю навещали его. Это были одночасовые встречи в обеденный перерыв. Отец любил эти приезды, очень ждал их.

Во время одной из встреч он утверждал, что суда над ним не было. Часто, когда они его ожидали, через открытую дверь в коридоре было видно, как его вели. В телогрейке, ушанке, кирзовых сапогах, он шел, слегка прихрамывая, руки за спиной. Сзади конвоир, одной рукой придерживавший ремень карабина, а другой державший палку отца, которую ему давали в комнате свиданий. Если отец спотыкался и размыкал руки, тут же следовал удар прикладом. Он действительно был в отчаянии. В письмах, которые он передавал через жену и посылал официально, постоянно доказывал, что вины его ни в чем нет. Он требовал суда. Но все было бесполезно.

Еще эпизод, сохранившийся в детской памяти. После ареста отца Надя, как обычно, явилась в школу. Но в гардеробе ее встретила директор школы. Сорвав с вешалки пальто и швырнув его девочке в лицо, она прокричала: «Иди вон к своему отцу и деду». — «Мне идти некуда! Отец в тюрьме, а дед в могиле!» Но из школы пришлось уйти. Училась она тогда в седьмом классе.

Семь лет, пока отец был в тюрьме, дни тянулись очень медленно. Как-то она сидела вечером одна дома, когда раздался телефонный звонок. Надя подняла трубку. Знакомый голос сказал: «Дочка, это я, твой папа, я звоню с вокзала. Скоро буду».

Она так растерялась, что спросила: «Какой папа?» Его ответ запомнила дословно: «У тебя что, их много? Отец бывает только один».

Через полчаса он приехал с белым узелком и тростью в руках. На другой день он пошел оформлять документы. При выписке паспорта ему предложили принять другую фамилию. Он отказался. После этого его вызвал Шелепин. Разговор был долгий. Вернувшись от него, сказал, что он лучше будет жить без паспорта, чем с другой фамилией. Его поселили в гостинице «Пекин», а через некоторое время — на Фрунзенской набережной. Тогда же отца осмотрел профессор А. Н. Бакулев. Его вывод был такой: сердце в порядке, печень здорова, единственное, что вызывает опасение, так это болезнь ноги и чрезмерное употребление табака.

На свободе он пробыл всего два с половиной месяца. За это время побывал с дочкой в санатории, загорел, чувствовал себя хорошо. Как-то ему передали вино, Надя настояла, чтобы бутылки отослали сестре-хозяйке.

После отдыха его тянуло к работе. Он говорил дочери, что хотел бы работать директором бассейна. Такая у него была мечта. Вообще он был очень добродушный человек. После перевода в Лефортово ограниченность в движении отрицательно сказалась на нем и во многом подточила его здоровье. Что касается автомобильной катастрофы, то, на взгляд дочери, она была подстроена. Все это было на ее глазах, когда она ехала с отцом.

Светлана Аллилуева, по ее словам, в конце апреля узнала, что он опять «продолжает свой срок» — те самые восемь лет, которые ему так милостиво разрешили прервать, чтобы начать новую жизнь… А теперь его «попросили» досидеть срок до конца, поскольку на свободе он не вел себя должным образом.

Срок он отсидел не полностью. Весной 1961 года его все-таки отпустили из Лефортовской тюрьмы по состоянию здоровья. У него была больная печень, язва желудка и полное истощение всего организма — он всю жизнь ничего не ел, а только заливал свой желудок водкой…

А. Сухомлинов дает другую оценку состояния здоровья вышедшего на свободу узника. Он категорически опровергает утверждения хрущевской пропаганды о том, что сын Сталина одряхлел, совершенно опустился (за отсутствием водки выпрашивает у санитаров туалетную воду для волос и зараз выпивает по несколько пузырьков залпом), по отношению к другим заключенным ведет себя вызывающе, все время пишет «подобострастные прошения о помиловании».

Секретное досье свидетельствует об обратном. В своем заявлении «Васильев» (называть свою фамилию Сталину было строжайше запрещено) называет свой арест «незаконным», утверждая, что все свидетельские показания получены «в результате побоев, угроз и запугивания», а обвинения «выдуманы от начала и до конца». Подполковник Козик пишет в спецдонесении: «В обращении с администрацией вежлив, много читает, физически окреп…»

Владимир Аллилуев, наоборот, склонен разделить точку зрения своей двоюродной сестры Светланы о состоянии здоровья Василия. Аллилуев ссылается на свидетельства полковника Травникова, считавшего, что «Хрущеву доложили о критическом состоянии здоровья Василия, и если он умрет в тюрьме, это примет политическую окраску. Поэтому-то Хрущев и принял решение освободить Василия и пригласил на прием. При встрече и беседе Хрущев, кривя душой, положительно отозвался об отце Василия, даже говорил то, что произошла ошибка при аресте Василия (это о приговоре Военной коллегии Верховного суда СССР, которая осудила Василия Сталина на 8 лет). Это Василий рассказал бывшему своему заместителю Е. М. Горбатюку».

Ему возвратили все — от воинского звания до партбилета — с условием, что он проявит волю и возьмет себя в руки. Но уже было поздно, алкогольная болезнь так глубоко пустила свои корни в его организм, что никакой воли уже не было и быть не могло. Снова тюрьма, из которой Василия освобождают по состоянию здоровья весной 1961 года.

Расхождения в оценке состояния здоровья Василия заметила журналистка Л. Тархова. Действительно, во многих публикациях о Василии есть общее место: он вышел из тюрьмы инвалидом. Но это противоречит свидетельству дочери, которая помнит, что отца тогда осмотрел профессор Бакулев, лечивший его с детства. Вывод знаменитого клинициста был таков: сердце, печень и другие внутренние органы в порядке. Единственное, что может вызывать серьезные опасения, — болезнь ноги от многолетнего курения.

— У него бычье сердце! — еще раз подчеркнул Бакулев… и заплакал.

Так рассказывала Надя Сталина. Тархова права: это обстоятельство важно принять к сведению, чтобы правильно оценить то, что случилось позднее.

И еще одну любопытную особенность подметила писательница Л. Васильева. Каждый раз, освобождая Василия из тюрьмы, власти в лице Хрущева и тех, кто поддерживал с Василием прямой контакт, ставили ему одно и то же условие: не ездить в Грузию. По мнению Л. Васильевой, его неоднократные возвращения в тюрьму в значительной степени объяснялись тем, что грузинские связи Василия Сталина расширялись с большой быстротой. Чего боялся Хрущев, не желая связей Василия с Грузией? Идеи «наследного принца»?

Грузия неоднородна. Грузины умеют хранить память об отцах, тем более вождях, тем более память о единственном в истории грузине, около тридцати лет правившем Россией. Россией!

Хрущев, несомненно, боялся роста грузинских настроений в пользу Василия, боялся, что в Грузии может возникнуть движение, способное как-то возвысить сына Сталина и противопоставить его… Кому?

Достаточно нелепая эта мысль могла выглядеть не столь уж нелепо для тех, кто замахнулся на Сталина.