СКОГАР, 9 АВГУСТА 1968 ГОДА

СКОГАР, 9 АВГУСТА 1968 ГОДА

В первой половине дня в музее. Выставка свидетельствует об обособленном развитии острова; иное кажется будто приснившимся в зимнем сне. В коллекции медицинских инструментов набор для кровопускания, там же гриб дождевик[886] для остановки крови. Косточка какого-то тропического плода, принесенного Гольфстримом, считалась камнем спасения. Она клалась роженицам между грудей. Ствол пера лебедя-кликуна[887] был зачищен для детей; они сосали через него молоко. Это способствовало появлению у них красивого голоса.

Много предметов из рога: рог для питья, рог для пороха, рога для курительного и нюхательного табака, а также чаша для сбора пускаемой крови. Особая кость из головы трески была приделана к питейному рогу. Она приносила удачу: «Христос держал ее в руке».

Потом на морской берег, Скёгасандур. На кочках рос взморник[888], из которого исландцы в трудные времена, например, в суровые зимы и при тяжелых извержениях вулкана, пекли хлеб. Сверху парили крупные хищные чайки[889], коричневые, со светлыми полосами. Исландское название: skumur.

Цепь высоких дюн напоминала наши острова в Северном море: только песок их бы не белым, а черным: измельченная лава. Эти черные пляжи вулканических ландшафтов производят менее отрадное впечатление, нежели кварцевые отмели, однако тепло они сохраняют лучше — это, похоже, чувствовали и тюлени, которые, почти две сотни, тесно, один к одному грелись там на солнце. Когда они вальяжно переворачивались, их светлые брюха блестели. Другие рядом с ними плавали в море. Головы с большими, круглыми гагатовыми глазами поднимались и опускались в приливе.

На заднем плане глетчер, в котором поток лавы выплавил широкий пробел. Раньше крестьянам приходилось гонять там своих овец по льду. Один мальчик упал в расщелину, в глубине которой слышался плеск глетчерной воды, — решили, что он пропал, после того как долго звали и высматривали его. Однако он нашел выступ, за который уцепился, и лазейку, которая вела к свету. Поздно вечером раздался стук в дверь. Никто не отваживался открыть из страха, что войдет могильный житель. Но в дом вошел мальчик.

Из моря торчали различные утесы причудливой формы. У одного была вершина, как кипарис на Острове мертвых, другой образовывал ворота, через которые пролетают чайки, у третьего свет падал, будто сквозь зубцы и амбразуры.

Здесь я встретил старых знакомых, которыми любовался еще с Магистром в Норвегии — а именно тупиков[890], которые, словно пчелы у улья, роились прямо под утесом на том месте, где мы стояли. Белый жилет, черные крылья, мощный клюв оранжево-красного цвета. В полете, сверху черный, тупик держит ноги за собой, как красные весла. Птицы планируют в нашу сторону, быстрыми взмахами крыльев останавливают движение и исчезают в гнездах за луговой дерниной. Они дюжинами стоят на скале, точно часовые, и вообще своим оперением напоминают солдат в мундирах эпохи барокко.

Массы чаек и буревестников. Последние, сопровождая рыболовецкие суда и увидев, что начинают выбирать сети, пикируют на рыбу, но обгладывают у нее лишь красные жабры. Признак благосостояния — я вспоминаю завтрак в нью-йоркской гостинице «Стокгольм», во время которого от омаров подавали на стол только клешни.

Мы с Фридрихом Георгом и Томасом Клеттом остались на освещенном солнцем утесе, тогда как геологи еще поднялись к глетчеру. Они часто останавливались в особенно интересных местах, которые в большинстве случаев также и особенно безобразны. Точно как у патологов: «великолепный гнойник». Я подумал об ужасе Вайнингера перед вулканами; и в самом деле их красота возрастает по мере удаления.