РИМ, 6 МАЯ 1968 ГОДА

РИМ, 6 МАЯ 1968 ГОДА

С Розелиусами в Ангуиллару, местечко, лежащее на берегу одного из круглых кратерных озер, Браччиано. Отсюда Рим в Святки снабжается угрями. Название городка связано, скорее всего, с anguilla[749]. Однако этимологи со своей стороны утверждают, что оно происходит от виллы Ангулария, которая, вероятно, стояла там, где берег образует угол. Я оставляю этот вопрос открытым. Заглянув в словарь в поисках подтверждения, я в статье «Угорь» наталкиваюсь на пословицу, которая для меня в новинку: far la serpe tra le anguille[750] — то есть передвигаться, как змея среди угрей или как ловкач среди болванов — такого рода сентенции типичны для дипломатически одаренной нации.

В Браччиано, потом в Черветери. Мы бродили по этрусскому некрополю между заросших кустами курганов — такой была исходная форма и римских надмогильных памятников тоже. Иногда мы входили в одну из мирных погребальных камер. Потом снова наружу на каменистую дорогу с древними следами колес. Соловьи пели в кипарисах, по стволам вились вверх белые розы.

Смерть как погружение в сон; это представление здесь достигнуто — идея была настолько сильной, что еще и сегодня она продолжает отзываться в том удовольствии, которое сообщают эти могилы. Никакого гроба, никакой земли; мертвецы покоятся на скамьях во вместительных камерах и семьями. Они проспали там больше двух тысяч лет, пока не пришли ведущие раскопки археологи. Мы грабим не только все накопившиеся сокровища Земли, но и вверенное ей имущество мертвых.

Лес дает образец того, что каждое поколение должно оставлять больше, чем оно застало. Это гумус, на нем покоится культура. Правда, возможно это только при помощи света, солярной силы. Энергия аккумулируется; мы же расточаем накопленное, переводя его в энергию.

Культура определяется, прежде всего, по могилам. И ее низкий уровень виден по нашим «кладбищам». К правам человека относится также право достойного приюта после смерти. На это были направлены огромные личные затраты и коллективные усилия.

В «Гелиополе» я упоминал город мертвых внутри известковых и меловых массивов — то есть места в «органической» горной породе с concession а perpetuite[751] для каждого, чтобы уберечь его от безымянности.

Тот, кто укладывает мертвых семьями, как здесь в Черветери, должен что-то смыслить в искусстве бальзамирования. Оно, как вся служба мертвым, в пределах цивилизации начинает со временем восприниматься как дело абсурдное, даже сомнительное, правда, за некоторыми исключениями. Ленин законсервирован.

На этой стадии утрачивается изысканность этого «как если бы»; исчезает символическая сила изображения. Даже образованный этруск знал, что предки в кургане собирались вместе, «как если бы» они жили — это для него, конечно, означало не абсурдность изображения, а имело силу картины и указание на продолжение существования после смерти вообще. Ему и в голову не приходило подвергать его сомнению.

Еще по этому поводу: когда я рассматриваю праздники мертвых, словно раскрашенный пергамент перед лампой, свет за ними может быть настолько сильным, что наполняет своей силой картины. Тогда они выглядят уже не похожими на жизнь, и даже не «как если бы они жили», но в них вливается жизнь. Пергамент становится активным не только в картинах, но и в атомах. К этому предпоследнему шагу подводят в хорошие времена искусства и культы. Тогда и преходящая жизнь тоже начинает цвести.

Назад по Фламиниевой дороге, с которой столь многие бросали первый взгляд на Вечный город.