СОКЕКО, 7 НОЯБРЯ 1966 ГОДА

СОКЕКО, 7 НОЯБРЯ 1966 ГОДА

С четой Трота, которая гостила у сеньора Кросигка, «дядюшки Фолрата», мы поехали в Салазар. Фамилия Трота известна со времен уже наполовину канувшей в Лету эпохи нашего господства на море. Один из них стоял на командном мостике рядом с адмиралом Шеером у Скагеррака. О другом, «Быке Трота», одной из легендарных фигур войны с гереро, я впервые услышал в Иностранном легионе от одного дезертира, который служил в германских колониальных войсках.

Нашей целью была Ботаническая станция, где сеньор Штауфф еще вчера купил растения, в частности, гревиллии[469], а также фруктовые деревья. Мы застали его с несколькими неграми за погрузкой в грузовик. Рядом с ним стоял директор предприятия, к зданию которого ведет импозантная аллея королевских пальм.

Директор, любезный, как почти все садовники и ревнители scientia amabilis[470], провел нас по своему царству. В этой области выпадает мало дождей; климатически она занимает срединное место между севером и югом Анголы. Это благоприятно в том отношении, что здесь удается выращивать растения всех зон страны, которая одной стороной граничит с Конго, а другой — с южноафриканской степью.

Среди пальм, привлекших мое внимание, пальма-пальмира[471] или винная пальма[472], которая, скажем, в Индии образует гигантские леса. На сухой почве она заменяет кокосовую пальму, поскольку дольше выдерживает засуху и умеет лучше использовать дождь. Крона, подобно опрокинутому зонту, веером развернута кверху, так что каждая дождевая капля достигает корней. У этой пальмы нет почти ни одной части, которая как-то не используется. Она дает вино, крепкий тодди[473], а также муку, овощи, твердую, как камень, древесину для токарей, столяров, плотников при строительстве дома и на верфях; метелками ее кроют крыши и удобряют поля, из них плетут корзины и циновки, и даже лист применяется или применялся, взамен бумаги, для «пальмира-книг». По нему царапали грифелем и написанное, натертое углем, делалось доступным для чтения.

Директор объяснил, что этим деревом кормились миллионы людей. Оно равноценно кокосовой пальме тропических побережий и архипелагов и финиковой пальме Северной Африки. Благодаря таким сведениям нам становится ясно, сколь мало мы ведаем о Земле — как если бы мы впервые открывали великую державу, о богатстве, даже о существовании которой мы бы и не догадывались, если бы какой - нибудь великий учитель вроде Александра фон Гумбольдта не открыл нам глаза.

Насаждения изобилуют причудливыми образованиями. Гигантский браунколь[474] напоминает канарское дерево[475], которое относится к ладанникам[476]. Его чрезмерно длинный ствол несет завитую крону, как шляпу со страусовым пером. Он тоже очень полезен; вообще даже этот беглый обход дал нам представление в том числе и об экономической ценности ботанических исследований.

Вероятно, в Стране великанов Гулливера изумляли стебли травы, как нас — посадки бамбука высотой в дом, мимо которых мы проходили, в то время как зеленые шесты поскрипывали на ветру. Наш путь шел за бурным ручьем, питающим два симметричных пруда. Картина для специалистов по садово-парковому ландшафту: из каждого сводом поднимался круглый остров с деревом путешественников. Белые малые цапли[477] перед ними ловили рыбу на мелководье. В таких декоративных парках нужно, как Аргус, иметь тысячу глаз.

«Мунгалла», если я правильно расслышал наименование, — так называется мотыльковый, который, как у нас дома люпин, обогащает почву азотом. Он вырастает таким высоким, что служит одновременно дарителем тени. «Душистый тромбон» источает такой дурманящий аромат, что рядом с жилищем его не сажают. Нас очаровал гибискус с крупными, золотисто-желтыми чашечками; директор подарил нам на память несколько саженцев. Горшками служат сегменты бамбука.

Потом мы завтракали на террасе маленького ресторана, в котором кроме нас за столами сидели португальские гражданские лица и солдаты. Они уже в этот час употребляли крепкие напитки, а лица и движения их выдавали людей, которым скучно. Жаркий гарнизон. К тому же Салазар продлил на год срок службы; волнение нарастает.

После застолья мы на двух машинах пустились в дорогу. Мы передохнули в Cacuso — слово означает «серебряная рыба»; так называют еще разбитных парней. Оттуда мы поехали в Секвеко и оставили багаж в небольшом португальском пансионате. Хозяйка бодрая, хозяин вежливый и, очевидно, сильно страдающий от изнуряющего зноя. Fades hippocratica[478].

Нашей целью были водопады Лукалы; они названы в честь герцога де Браганса[479]. Такие названия напоминают мне прогулки по нашим городам во время Второй мировой войны: любопытно бы знать, как долго они еще будут значиться на дорожных указателях и географических картах. Место в системе Линнея, пусть связанное лишь с мотыльком или цветком, во всяком случае, надежнее.

От подножия водопада мы через влажную чащу поднялись к низвергающимся полукругом потокам. Радуга стояла в мареве брызг, далеко распылявшимся на пышную зелень. Лукалские водопады мощнее водопадов Куанзы, ландшафт которой, однако, самобытнее. Через несколько лет повсюду будут стоять фланкированные туристическими гостиницами плотины, если «белый уголь»[480] тогда будет еще чего-то стоить.

Падающая вода производит гипнотическое впечатление; хотя мы скоро промокли до нитки и вынуждены были уйти. Выше на горе расположен небольшой мотель, от которого взгляд охватывает вставленную в девственный лес котловину. Мы встретили там только сторожа, дядю Тома, который поджаривал себе что-то на ужин. Трота и Штауфф захотели еще раз полюбоваться водопадом снизу; Штирляйн присоединилась к ним.

А я тем временем отправился пешком в обратный путь, поскольку в поездке заметил, что дорога кишит скарабеями. По ней, должно быть, прошло стадо буйволов. Ожидаемые виды принимались мною в соображение только par curiosite[481], однако один их любитель и хороший знаток, Лоденфрай из Мюнхена, попросил меня специально поискать их здесь. Во время заката я проследовал тропой, обрамленной фиолетовыми тульбагиями[482] и высокими желтыми орхидеями, и на дороге приступил к делу. Скоро стемнело, но шевеление на земле различалось. Да и фары подсвечивали.

Оглядываясь назад, я могу сказать, что усилия оказались не безуспешными. Один из принесенных экземпляров, внушительный коричневый Heliocopris[483], стал новым даже для тутцингского музея[484] Фрая.

В пансионат мы вернулись поздно, приняли душ, выпили по рюмочке и уселись за стол. Прислуживал черный пигмей; у него было очевидное чувство юмора. Это, вообще, характерная черта негров. Они удивляются, как дети, легко переходят на веселый лад и благодарны, если общаешься с ними в таком же духе. В этом они напоминают мне готические картины; в них еще много доброй веры, которая еще пригодится.