ПОРТО, 1 ИЮНЯ 1966 ГОДА
ПОРТО, 1 ИЮНЯ 1966 ГОДА
Мы встали пораньше, чтобы отправиться в Корте[314]. Сначала мы изрядно попетляли по извилистой долине Порто. Проезжую часть пересекали стада полудиких свиней; эта порода, кажется, отличалась от сардинской, была не такой остроносой. Водитель сказал, что дикий кабан постоянно заботится о пополнении стада. От него я также узнал, почему на острове следует опасаться лисиц, о чем мне уже доводилось слышать от сардинских пастухов. Лиса, volpe, потому становится кровожадной, что здесь, как и на Сардинии, волки не водятся. Любопытно, как зоологические факты намекают на политические отношения.
Поднимаясь вверх, мы видели как бы в сужающемся коридоре залив Порто с Генуэзской башней в центре и защитной горной грядой, которая увенчивается Капо деи Сеньори. Издалека я поприветствовал бледно-красную кровлю «моего» домика, потонувшего в густой зелени. Потом мы пересекли знакомую каштановую рощу возле Эвизы, к которой примыкает необозримый сосновый лес. Светло-коричневая кора стволов регулярно сбрасывается, почти как у старых сигилляриев; ветви широко разведены наподобие кедра. Зрелище, столь редкое теперь на Средиземном море. Лиственные деревья, стоящие отдельно или группами, вносят некое разнообразие. По мере продвижения вверх буки, березы и лиственницы становятся меньше, с покалеченных ветвей свисают свалявшиеся космы. Теснина, Коль де Вергио, гола — лишь несколько елей. Зимой она непроходима, уже у Эвизы лежит снег по щиколотку. Отсюда, где дует прохладный ветер, мы надеялись увидеть Мон-Сенто, самую высокую гору острова[315], однако день был неблагоприятным, а погода слишком ненастной.
Вниз на Калалучью. Мы сделали привал на асфоделевом[316] лугу. Соединение цветка с подземным царством, где Минос вершит суд над мертвыми, стало бы скорее понятным в сумерках, чем в один из таких часов, как этот, когда ощущаешь только чистую солярную силу. Сотни хвостиков поднимались из влажной от росы травы.
Встреч с древними деревьями становится все меньше. На сей раз я повстречал ольху у ручья, текущего через луг. Я и не знал, что это любящее болотистую почву дерево может вырастать до таких размеров. Ему, сдается, понадобилось сто лет, чтобы вырасти, и еще сто, чтобы зарасти. Как будто корни снова выкарабкались наружу и там саламандрой сплелись в клубок. Все еще зеленый лабиринт.
Вниз в долину Голо через щелеподобное ущелье в граните, в котором взрывами пробили проезжую часть. Был открыт удобный путь, а старая Scala di Santa Regina a Cuccia вышла из употребления. Мы некоторое время следовали по узкой кромке; она вела вдоль сбегающего зигзагами по серому граниту горного потока. Нога касается мягкой подушки золотого дрока[317], фенхеля, ферулы[318], эхиума[319] и розмарина. Мне едва ли приходилось прежде видеть более красивую тропу для странствий. Все, что мог предложить остров, — скалы, бурный горный поток, скудное, но все же богатое цветение, как будто сама горная порода переживала высшее превращение, — все собралось здесь словно в последний раз, потому что внизу в долине уже полным ходом идут масштабные подготовительные работы по возведению плотины. И все же хочется надеяться, что запруженная вода не поднимется выше Scala.
* * *
Корте был столицей острова в эпоху Паоли. Темное ядро города с цитаделью обширно окружено новостройками в миланском промышленном стиле. По узкой лестнице мы поднялись к крепости. С валов над старыми кладбищами открывался грандиозный вид на долину Рестоники. Здесь, наверху, настроение тоже строгое и мрачное, но в стыках старых камней селились цветы, а на самих стенах — мелкий люд. Так что я неизменно наталкивался на какие-то уголки, где дорога к вершине сулила обильный улов.
Еще сохранились пулевые отверстия в доме Гаффори, который грозила взорвать его жена, когда защищала его от генуэзцев. Гаффори приказал перед штурмом крепости открыть огонь, хотя они вывесили из люка в стене его захваченного сына. Сын остался в живых и позднее поклялся матери, что отомстит за убитого отца. Все это ощущаешь очень живо при виде такого скального гнезда, которое Грегоровиус[320] по праву назвал «Акрополем Корсики».
На площадях воздвигнуты памятники французским генералам, родившимся на Корсике. Прежде всего, корсиканцы помянули Паоли, который почти осуществил их мечту о свободе; он стоит на постаменте в напудренном парике и кружевном жабо, от которых не отказывался даже в бою.
Когда после многовековой борьбы генуэзцы не могли больше удерживать остров, они решили хотя бы по дешевке сбыть его французам, как позднее испанцы продали Филиппины Соединенным Штатам; это один из трюков фальшивомонетничества в истории, о которых нельзя слушать и читать без горечи. Паоли здесь национальный герой, как Ризаль там и как Андреас Хофер в Тироле. Картина полнится трагической темнотой, большую ее часть занимает закат, и всегда здесь чувствуется измена.
Борьба кланов, вендетты, причитания над окровавленными одеждами убитых, одетые в черное матери, призывающие сыновей к кровной мести, — первичная материя истории еще не обособлена, этос варварской ортогональности.
Князей нет, есть только главари. Право определяет не устав, а инстинкт. Схватки домифические, циклопические как неуклюжие стены, сырые каменные образования. Один из циклопических признаков — наличие одного глаза. Геракл, чьи сыновья тоже заселяли этот остров, не знает кровной мести. И все же heros[321], человек столетия, происходит из этого гранитного мира и его плавильных тиглей.
Повсюду на Корсике напоминания о Наполеоне, так и здесь перед почти убогим домом, в котором одно время жили его родители и где, как свидетельствует табличка, родился его брат Жозеф, король Испании. Тут со всей наглядностью предстает скромное происхождение династии.
Богатый день; уже заснув, я все еще представлял себе, будто бреду дальше, и цветы, как звезды, тянутся мимо висков.
* * *
Прежде я еще немного полистал описание острова, составленное Грегоровиусом. Двухтомный труд содержит хороший исторический материал, который автор отчасти собирал прямо здесь на месте. Тут же находятся и идиллические экскурсы, которые кажутся сегодня излишними, и пристрастие к железным характерам с их деяниями, проиллюстрированными на примере корсиканских распрей. Эта склонность составляет характерную особенность романтиков, чьему нраву она, в сущности, соответствует мало. То же у Шамиссо[322], который наряду с индейцами охотно выбирает героями своих баллад именно корсиканцев. Очевидно, здесь в стихотворении компенсируется собственный недостаток.
Корсиканские распри напоминают аналогичные в сагах: развитие событий на острове не имеет продолжения, не достигает исторического масштаба. Бедность острова, его скромная уединенность заставляет мысль вращаться вокруг человека; он изображается, как гранитная скала, подчеркиваясь светом и тенью. Сюда добавляются известные уже из Библии споры, которые обычно вспыхивают среди пастухов. Меня всегда удивляло, что Каин, а не Авель оказывался злодеем.
Что делали генуэзцы в этой стране, владение которой приносило больше убытков, чем прибыли? Остров никогда не был для его хозяев доходным местом; уже Сенека, который был сослан сюда (еще стоит его башня), жаловался на его варварскую необжитость. Римляне управляли им через одного претора, чья резиденция находилась в сардинском городе Кальяри. В качестве дани требовали от аборигенов смолу, воск и мед. Диодор сообщает о древних обычаях вроде кувады[323].
И по сей день господство вылетает в копеечку. Иностранная индустрия, сезонная торговля изменяют, но не улучшают образ жизни, который хотя и становится удобнее, но остается одноколейным — непосредственно зависимым от международного положения. Превращение побережья в большую летнюю веранду имеет для рабочего и свои теневые стороны, которые могут внезапно сменить суету, как прерывают контакт. Старикам, которые питались каштановым хлебом, жилось тяжелее, но безопаснее.
Настоящую прибыль национальным государствам приносят солдаты; десять тысяч корсиканцев пали на стороне французов в Первую мировую войну, многие сложили головы и в революционных войнах. Мысли снова и снова возвращаются к Наполеону, который сравнил свое время с полем сражения сотен тысяч мужчин.
Франция богатая, Италия бедная страна, которая не может вкладываться в той же мере. Поэтому развитие на Сардинии здоровее: разработка полезных ископаемых, рыболовство, земледелие и рядом «урбанизация». «Белого хлеба не всегда покушаешь», — высказался водитель; это хорошие слова.
Впрочем, гетерогенность двух родственных островов поразительна; она простирается в самую глубь предыстории.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.