«О награде — никому…»

«О награде — никому…»

С борта теплохода особенно остро чувствуется величие реки Святой Лаврентий. Огромный лайнер «Пушкин» кажется не столь значительным на ее глади.

Семья проводила дни на палубе, провожая глазами деревянные церквушки с высокими, острыми колокольнями, кресты которых виднелись издалека и еще долго поблескивали в лучах солнца, когда пароход уходил за очередной изгиб реки.

Устье реки было забито льдом. Я разбудил жену и старшего сынишку.

Зрелище было фантастическое: снежный покров без единой полыньи, зубья небольших айсбергов среди белого безмолвия, и все это в свете сильных прожекторов. Теплоход медленно двигался по ледяной пустыне.

На девятый день плавания подошли к берегам Туманного Альбиона, вошли в устье Темзы и, не доходя Лондона, встали на рейде вблизи городка Грейвсанд. Несколько часов мы провели на берегу среди старинных улиц с миниатюрной крепостью и признаками архитектурных стилей былых веков.

Следующая остановка была в Гавре, типичном французском портовом городе с обилием разномастных судов и парусных лодок. Здесь нас порадовало солнце.

По заведенной традиции теплоход «Пушкин» приходил в западногерманский порт Бременхавен всегда в один и тот же день — 9 мая, в праздник Великой Победы.

Медленно маневрируя, теплоход подошел к причалу, на котором его уже поджидали местные официальные власти: группа лиц из порта, подтянутые полицейские чины, таможенные чиновники в темно-зеленой форме с тощими портфелями в руках.

В порту теплоход принял на борт большую группу немецких туристов, которые нарушили спокойный ритм жизни: они были шумливы, много пили пива и пели бесконечные песни, походившие на марши, частенько приплясывая и хлопая в ладоши.

В море дул сильный ветер, но ярко светило солнце. В полдень в небе появились реактивные истребители с крестами западногерманских ВВС, которые стали облетывать теплоход, проносясь на малой высоте над мачтами и вдоль бортов. Летчики улыбались пассажирам, покачивая крыльями. Истребители отрабатывали тактику воздушной атаки на теплоход: заход с противозенитным маневром, прицельное пикирование и уход в сторону моря. Мне это было хорошо знакомо еще со службы на флоте, когда я был дублером командира группы зенитных автоматов на крейсере «Орджоникидзе».

Действия истребителей вызвали бурю восторга у немецких туристов. После обильно выпитого пива и водки они носились с борта на борт, восхищаясь хулиганскими выходками «асов» германского люфтваффе. Шла холодная война. Тактика запугивания и угроз становилась нормой во взаимоотношениях политиков, а значит и военных.

Минут через двадцать я обратил внимание на три бугорка на горизонте.

— Кажется, нас атакуют торпедные катера…

— Откуда они здесь и зачем? — спросил один из пассажиров-земляков.

Через несколько минут мы увидели, как торпедные катера устремились к теплоходу. Я комментировал их действия:

— Выходят на боевой курс. Когда мы сможем рассмотреть их кормовой флаг, они произведут условный выстрел торпедами и отвернут.

Так и случилось: на расстоянии около километра катера резко отвернули в сторону, красиво выполнили маневр по уходу из-под «обстрела» условного противника, каким они считали нас.

Еще через несколько минут катера подошли к борту теплохода, и немецкие туристы стали шумно приветствовать моряков, перебрасываясь шутками, пивом и жвачкой.

Позднее, когда капитан традиционно пригласил Нину и меня на обед за свой стол, я узнал, что практика «атак» с воздуха и моря в этом районе нейтральных вод вблизи ФРГ была обычным явлением. В вахтенном журнале теплохода о происшествии делалась запись, на основании которой в наш МИД передавалась очередная справка «о провокационных действиях западногерманских ВВС и ВМС в отношении мирного советского теплохода».

Прибыв на четырнадцатый день плавания в Ленинград, мы сразу уехали в Москву, где нас ждала новая квартира в кооперативном доме в уютном глухом переулке зеленой окраины Москвы. За квартиру мы внесли первичный взнос в 40 процентов. На это ушла большая часть накоплений в сберкассе, появившихся за время работы в Канаде.

Мне дали неделю на обустройство, а затем дней десять я отчитывался по «Турниру» и за работу по линии НТР в Канаде. Прямой мой начальник информационную работу оценил вполне положительно, а вот в оперативном отношении — слабо. Я не завербовал ни одного канадца. Но не мог же я сказать ему, что мною было сделано все, чтобы не продолжать работу с моими связями. Я сам расписал в оперативном письме каждого из них как бесперспективного. Таково было требование операции «Турнир».

Многочасовые беседы по «Турниру», наоборот, носили положительный характер. Мои действия по привлечению к себе внимания канадской контрразведки были оценены как профессионально грамотными. Беседовать приходилось на разных уровнях: от начальника направления в управлении внешней контрразведки до начальника разведки. В это время я встретил, причем через тринадцать лет, своего бывшего начальника особого отдела Северного флота, теперь уже вице-адмирала Усатова Михаила Андреевича, который стал заместителем начальника разведки.

Адмирал вручил мне почетную грамоту, подписанную председателем КГБ Юрием Владимировичем Андроповым.

— Анатолий, — сразу перешел на «ты» адмирал, — о грамоте не говори никому. Ты награждаешься за «Турнир», но приказ подписан только для тебя. Нужно скрыть факт особого отношения к тебе руководства разведки. А пока поздравляю и прошу думать о развитии операции в будущем.

Пролетело лето, отпуск закончился, а я все еще не имел конкретных предложений о дальнейшей работе. В двадцатых числах августа у меня истекал трехмесячный срок нахождения в резерве, после чего мне могли не платить должностной оклад, а выплачивать деньги только «за звездочки» капитана 3-го ранга.

Упрекая в душе кадровиков, коллег из НТР и контрразведки, я вынужден был обратиться к начальнику НТР генералу Липатову. Позвонил ему и попросил принять для личной беседы.

— Михаил Иванович, — начал я, — не у дел оказался, без должности.

— И это ты называешь «личным вопросом»? Разведчик оказался в роли просителя работы… Вот что, альтруист от разведки, твой вопрос давно согласован: пойдешь в Минвнешторг, снова в свое объединение. Это для «Турнира» будет полезно?

— Конечно, именно там легче всего создать нужные условия. Ведь основная, линия в работе с канадцами материальная. С позиции объединения, где у меня много хороших знакомых, легче организовать встречи с канадской спецслужбой.

— Приказ будет. И еще: не обижайся, но чтобы не привлечь к тебе внимание твоих коллег по НТР, звание тебе задержим Но в мае, к Дню Победы, ты его получишь. Как бы на общих основаниях.

Через три дня я был в хорошо знакомом «Теххимимпорте», где все мне напоминало активную оперативную работу.

Снова моим прикрытием для канадцев была работа по Внешторгу, а для моих коллег по разведке — работа по НТР. И хотя начальник НТР и руководство разведки по линии «Турнира» рекомендовало мне считать главной задачей эту операцию, я не мог отсиживаться без дела по линии НТР — это было бы не только подозрительно, но и противоречило моим принципам не работать в полсилы. Кроме того, работа по линии НТР увлекала меня и захватывала до последней жилочки.

Мой профессиональный опыт обогатился и по линии НТР, и по линии Внешторга, а отсюда мое огромное желание принять участие во «взломе» строгого эмбарго пресловутого КОКОМ. Профессионал не имеет право упускать возможности в разведывательной работе, иначе он потеряет профессионализм.

Конец семьдесят второго года ушел на вхождение в круг вопросов по линии Внешторга, восстановление контактов с оперативными связями за рубежом. Снова стал встречаться с японцами, с которыми активно работал до отъезда в Канаду.

В это время я много думал об организации разведывательной работы с позиции Внешторга, приводя в порядок свои мысли.

Так начался мой последний период под «крышей» Внешторга.