Первый апрель – никому не верь

Первый апрель – никому не верь

Французы для нас непредсказуемо загадочны. С нами вели они себя корректно, по-деловому, но, оставаясь наедине, резвились, как школьники, и поднимали весёлую возню. Чаще в ходу была звуковая имитация. В лицах изображались «бойцы» медико-биологического эксперимента «Цирцея» – Акатов и Сигрист. «Я ломаю ручку», – говорилось похоже на Сигриста. Следовало движение, словно пишущая ручка ломалась о колено.

Как-то с Обри заговорили мы о террористах: вот покончили, например, с «Аксьон директ». «Да, – сказал Патрик, – но это ничего не значит, и не ясно даже, как он сам поведёт, когда закончится проект».

В каждой шутке присутствует доля истины. Французов тянет на приключения, на риск. Они разные, не только отличаясь друг от друга, но и непохожие каждый божий день. Правда, об Анце я бы этого не сказал. Он представитель «Аэроспасиаль», старше других и по возрасту и по чину. Одежда его продумана: это и модное со стоячим воротником пальто, и перекинутый через плечо шарф. Первого апреля в обеденный перерыв я подарил ему каслинского чёртика, и началась чёртовщина.

После обеда нас повезли на территорию КНЕСа в КИС – контрольно-испытательную станцию, где ожидал нас габаритно-весовой макет «ЭРЫ». Но что это? Вижу, узел стыковки на штанге крепёжной платформы поставлен наоборот. «Нет», – отвечали французы, – всё верно», и наши коллеги – Зиновьев и Успенский – стали убеждать: всё нормально. Принесли чертежи. Так и есть: узел наоборот. Это просто-таки пугало и настораживало. «Очень спешили», – извинялись французы, но ощущение – «как же такое может быть?» – не отпускало.

Узел переделали. Затем последовала приемка макета. И когда за круглым столом писался протокол, я спросил Мари-Жан о статье в газете, где опять фигурировали шпионы и «Ариан». Старшая переводчица, взглянув на меня умудренным взглядом, сказала: «Может, не стоит больше об этом?» А потом со вздохом всё же перевела: в газете упоминался и наш проект с вопросом: стоит ли его продолжать?

Так стоит ли? Переводчицу это возмутило. «Никто этому не верит, – пожал плечами Обри и показал кончик мизинца, – журналисты, имея капельку информации, раздувают из мухи слона». «Видно, в этом и есть их талант», – произнёс я, и мы продолжили технические дела.

На обратном пути в аэробусе, развернув толстую свежую газету, я опять наткнулся на знакомый сюжет: секреты и «Ариан». Спираль шпионского сериала поднялась на следующий виток: 2 апреля французская сторона объявила о решении выслать из страны трех сотрудников посольства СССР за несовместимую с их статусом деятельность.

Но всё это было бездоказательно. Варигину выпустили на следующий день без права выезда из страны. На переходе парижского метро обращал на себя внимание плакат с изображением через все полотно красивых женских ног. Одни только ноги, но и по ним было понятно, что женщина целуется. В плакате присутствовал и красный флаг, и буквы «КГБ», и секреты «Ариан». Надпись его гласила: «Вот до чего доводят семейные штучки». И во всех газетах и журналах, что в эти дни попадали нам в руки, имелись сообщения о «шпионах-дипломатах», «реакции Кремля», тайне «Ариан».

О чем ещё писали газеты? О ремонте Триумфальной арки. Она стала ветшать. Задуманная еще Наполеоном, сооруженная тридцать лет спустя, арка сделалась национальным символом Франции. Теперь её окружили металлической сеткой, чтобы обезопасить проходящих. «Откуда взять средства?» – обсуждали газеты. Американская компания предложила 30 миллионов франков при непременном паблисити: «„Америкэн экспресс” спасает Арку Триумфа». «Ну что же, – вяло возмущались газеты, – заокеанское нашествие? А разве японцы не скупили дома на Елисейских полях? И фильмы идут у нас чаще американские, чем собственные».

В Париже мы снова были проездом. Было облачно, и солнце словно за молочным плафоном ровно освещало всё, не выделяя, а как бы объединяя, сливая дома в единый ансамбль. Сена катила воды – спокойная, умиротворенная. И везде, где бы ты ни находился, стоило выйти на открытое место, возникали привычные ориентиры – резонансный пик Эйфелевой башни и излом осциллограммы крыш монпарнасским параллелепипедом.

Поселили нас в отеле «Аркад». Если в первый приезд над нами господствовала Эйфелева башня, то теперь она уступила первенство Монпарнас Тур. Она поднималась блестящими гранями на двухсотметровую высоту и служила нам измерительным инструментом. По ней мы судили – далеко ли от гостиницы, от площади Камбронн – пятачка с журнальным киоском, овощной и мясной лавками, крохотным ресторанчиком. Над площадью проходила эстакада метро, за ней – памятник Гарибальди, здание ЮНЕСКО и вид на Дом инвалидов.

Возвращаясь, ориентируешься на башню, но вот появились восточные львы, похожие на усевшихся по-собачьи драконов у ресторанчика «Новый Гонг-Конг», и значит – конец твоему пути, твой дом рядом, в двух шагах, на площади Камбронн.

Здесь всё овеяно духом Наполеона: здесь он окончил школу – Эколь Милитер, а прах его тоже тут, у Инвалидов, опять-таки Камбронн.

Живём мы в необычном отеле. Ключом нам служит пластиковая перфокарта, толкаемая в прорез двери, в комнате нет шкафов, одежда висит на плечиках вдоль стен, вода бежит через терморегуляторы. И хотя здание гостиницы в лесах временно – обновляют фасад, можно подумать, что так и положено – здание вывернуто наизнанку и лестничные клетки оказались снаружи.

В Париже чистят, омолаживая, и старинные дома. С моста Конкорд Бурбонский дворец – здание Национального собрания выглядит младенчески розовым. Пескоструйные аппараты сняли налёт со стен, их вековую загадочность, и стены стали по-детски просты, словно их история началась сегодня или вчера. Во время чистки здания, когда половина его была уже осветлена, а половина темна, французы шутили, что здание Бурбонского дворца отражает истинное соотношение парламентских сил.

На площади Конкорд нам встретилась девушка в юбке балерины, а у Луксорского обелиска целовались перед фотографами жених и невеста в воздушно-белом подвенечном платье, а рядом ждали их бутафорно яркие красный и белый роллс-ройсы.

На обратном пути в самолете жадно читаем вчерашние газеты. Людмила Варигина под домашним арестом. Фирма «Сосьете эропеен де пропюльсьон» привлекла к себе внимание, не во всём желаемое. Например, выяснилось, что она поставит в ЮАР станцию космического слежения для приема снимков французского спутника СПОТ, и тогда Претория сможет «заглянуть» в соседние прифронтовые государства.

О «похищенных» секретах «Арианы» смешно читать. Что же там привлекательно для кражи? Ещё на памяти напасти ракеты «Европа» – детища Франции, Великобритании и ФРГ. Тогда пришлось отказаться от выведения телеспутника «Симфония» и обратиться с просьбой выручить к НАСА. Затем была создана ракета «Ариана», и Франция, ведущая в этой программе, вступила в соперничество с НАСА. Но запуск ракеты откладывается 19 раз. Воистину ракеты – дело слишком серьезное, чтобы их использовать в спорах.

А что происходит с «Квантом»? Читаем в тассовском сообщении от 2 апреля: «Завершается восьмая неделя космической вахты Юрия Романенко и Александра Лавейкина… Выполнена очередная серия экспериментов на установке «Пион-М»… запланированы технологические эксперименты с помощью аппаратуры «Корунд»… Продолжается полет астрофизического модуля «Квант»…» Ничего не поймем, почему продолжается? Модуль «Квант» должен был пристыковаться к «Миру».

Снижаемся. Под крылом белоснежные облачные поля. В разрывах местами показывается земля с тёмными перелесками и пятнами пахоты. Мы совершили скачок из поздней южной весны с яркой зеленью, розовой вуалью цветущих садов, удивительными цветами тюльпанного дерева.