Глава восьмая,

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава восьмая,

в которой Святослав сражается с ромеями, терпит поражение, после чего теряет сначала Болгарию, а затем – голову

Самым уязвимым местом на пути в Болгарию Цимисхий считал Гемы (Балканские горы). Когда-то император Никифор I, собрав огромную армию, вторгся во владения болгар – тогда еще кочевников, расселившихся среди покоренных ими балканских славян. Хан болгар Крум молил Никифора о мире, но император, желая посчитаться за нападения предыдущих лет, разорил Плиску (тогдашнюю столицу Болгарии) и, уничтожая на своем пути все живое, прошел по землям болгар и славян. А дальше Никифор попал в ловушку, расставленную болгарами, которые то ли заперли войско ромеев с двух сторон в одном из горных ущелий, то ли прижали людей Никифора к горам, перекрыв проход через них… В общем, произошла катастрофа, императорская армия была поголовно истреблена, погиб даже император. Мертвому василевсу отрезали голову, и она еще долго торчала на палке, привлекая приходивших поглазеть на нее варваров. Потом, говорят, Крум приказал эту голову высушить и очистить, а череп обложить серебром. Он служил хану чашей, из которой тот пил сам и заставлял пить вождей покоренных славянских племен.

С тех пор прошло много лет (описываемый эпизод относится к 811 году), изменились болгары, они давно смешались с местными славянами, приняли крещение. Но клисуры (горные проходы), через которые теперь лежал путь императорской армии к новой столице болгар Великому Преславу, оставались по-прежнему опасными для неприятельского войска. Цимисхий знал, что сопротивление русов будет отчаянным. Он и сам не оставлял им выбора, направив огненосные корабли через Босфор вдоль западного побережья Понта к устью Истра (Дуная). Триста галей (так назывались быстроходные суда, использовавшиеся для разведки) и монерий (суда с одним рядом весел) должны были запереть русов в Болгарии и не дать им ускользнуть от ромеев. Речь могла идти только о поголовном их истреблении. Уж больно эти варвары разозлили императора своими нападениями на Фракию и Македонию. Не собираясь церемониться с ними сам, Цимисхий не ждал и от русов иного отношения к себе. И потому его очень волновали вопросы: занял ли неприятель проходы через горы? соорудил ли изгороди и валы для заграждения в наиболее опасных и узких местах? ждет ли ромеев там засада? Вскоре лазутчики принесли радостную весть – горные тропы не охраняются! Это известие вызвало у ромейских военачальников недоумение, смешанное с недоверием; подозревали ловушку. Император объяснял произошедшее тем, что была Страстная неделя, до Пасхи (16 апреля 971 года) оставалось несколько дней, и «скифы» решили, будто в преддверии великого праздника ромеи не начнут войну. Цимисхию казалось разумным пройти через горы как можно быстрее, пока враг не успел опомниться{516}. Это предложение император вынес на утверждение военного совета, но присутствующие отреагировали сдержанно. И тогда василевс вызвался сам возглавить первый отряд, который пойдет через горы. Сначала в балканские теснины вступили «бессмертные» – отряд всадников, одетых в броню, учрежденный императором незадолго до начала кампании. Сюда брали наиболее отчаянных рубак, это была гвардия, неотступно находившаяся при Иоанне. За императором и его гвардейцами в ущелья втянулся отряд отборных пехотинцев и наконец отряд легких всадников. Скилица определяет численность авангарда примерно в девять тысяч человек (из них пять тысяч пеших и четыре тысячи конных). В изложении Льва Диакона, императора сопровождали 15 тысяч пехотинцев и 13 тысяч всадников. Возможно, в данном случае Скилица при определении численности византийской армии более точен (чего не скажешь, когда он начинает подсчитывать общую численность русов и особенно их потери), а цифры, указанные Львом, можно принять за численность всего войска, выступившего в Болгарию. Впрочем, в точности ничего утверждать нельзя. Вслед за отборными храбрецами в клисуры вступила основная часть армии, протащились обоз, осадные и другие машины. Наконец опасный участок пути был пройден. Византийская армия укрепилась на холме близ реки Тичи.

Когда наступил следующий день, передовые части византийского войска двинулись в направлении Великого Преслава. Близ города ромеи обнаружили уже ожидавших их появления «скифов»{517}. Между ними произошло сражение, исход которого был какое-то время неопределенным. Видя упорство неприятеля, Цимисхий ввел в бой «бессмертных». Тяжелая конница, выставив вперед копья, понеслась на врага и быстро опрокинула русов, сражавшихся в пешем строю. Те устремились в Преслав. Видя происходящее, русы, остававшиеся в болгарской столице, схватив оружие, кинулись выручать своих. Желающих помочь оказалось весьма много, но сделать они уже ничего не смогли. Византийская конница успела подойти к городу и отрезала бегущих от ворот. В результате ромеи начали истреблять и тех, кто спешил на выручку своим, и тех, кто пытался укрыться за стенами Преслава. Все пространство близ города покрылось телами убитых. И тогда командовавший русами Сфенкел (так его называет Лев Диакон; Скилица же передает имя русского предводителя как «Сфангел»), наблюдавший со стен города за происходящим, видимо, посчитал оставшихся за стенами столицы обреченными и, опасаясь того, что ромеи ворвутся в Преслав, закрыл ворота города. Защитникам Преслава оставалось лишь поражать близко подошедших к нему ромеев камнями и стрелами. Лев Диакон считает, что в этот день победители убили 8500 человек, однако Скилица приводит эту же цифру как число «скифов», вообще сражавшихся в тот день с ромеями. Но и он считает, что мало кому из бежавших в панике с поля боя удалось спастись. Ромеи захватили и много пленных.

Сфенкел, принявший столь жесткое решение, был одним из главных предводителей русов, явившихся в Болгарию (византийские источники ставят его по значению то на второе, то на третье место после Святослава). Но кроме него в Преславе находился еще один человек, которого также можно считать одним из главных действующих лиц в происходивших на Балканах событиях. Это был Калокир, тот самый посол императора Никифора Фоки, со встречи которого со Святославом и завертелась вся эта кровавая карусель событий. Чем занимался в Преславе херсонит, мы не знаем. Неясно и почему он пребывал здесь, а не со Святославом, который с основными русскими силами оставался в Добрудже, сделав Доростол центром своих владений. Возможно, близость Преслава к византийской границе позволяла Калокиру получать более полную информацию о том, что происходит в империи, и плести какие-то интриги. В отличие от русов, связанных отношениями товарищества, и от болгар, уже неспособных решать свою судьбу самостоятельно (независимо от того, сочувствовали они русам или нет), Калокир был свободен, в том числе и от «предрассудков», вроде тех, что связывали «варваров». Нападение Византии на Болгарию было событием экстраординарным, и по тому, как вело себя войско ромеев, подступившее к Преславу, Калокир понял, что командует ромеями лично василевс. Было ясно: появление здесь Иоанна Цимисхия не предвещает ничего хорошего ни Преславу, ни болгарам, ни русам, ни тем более самому Калокиру. И поэтому в ночь после первого боя русов и ромеев Калокир бежал из Преслава в Доростол, к Святославу. Узнав о нападении византийской армии, князь был поражен, но постарался приободрить тех, кто находился при нем, все еще считая положение не совсем безнадежным.

Между тем Иоанн Цимисхий изучил стоявшую перед ним крепость и составил план ее захвата. Сравнительно с Константинополем Преслав не показался императору ромеев великим городом (его площадь составляла 3,5 квадратного километра){518}. Линия внешних каменных стен болгарской столицы была изломанной – с севера они составляли прямую, с востока шли вдоль берега реки Тичи, повторяя прибрежную полосу, а с южной и западной сторон стена огибала большой холм, расположенный около города. Толщина стены достигала трех метров при высоте более десяти. Воины на платформе стен были защищены от стрел неприятеля высоким парапетом с зубцами, между которыми имелись широкие бойницы. По углам и по фронту стен возвышались, соответственно, круглые и прямоугольные башни. Башни высотой около 14 метров были надстроены и над всеми наглухо закрытыми городскими воротами (ширина прохода в них составляла 3,5-4 метра) – один этаж над входом в крепость, а над ним – площадка, где также помещались бойцы, защищенные парапетом с зубцами. Вокруг крепости, расположенной на неровной местности, не был возведен вал – судя по всему, Симеон Великий, отстроивший Преслав и сделавший его столицей своего царства, надеялся прежде всего на стены. Северная стена выглядела наиболее укрепленной. Ее выстроили позднее, сложив, как водится, с внешней и внутренней стороны из обтесанного известняка, засыпав пространство между ними необработанным камнем и залив раствором. Башен здесь также было больше, чем на других стенах. Наиболее уязвимой Цимисхию показалась южная сторона. Император знал, что внутри крепости находится и дополнительное укрепление – цитадель, возведенная в центре города вокруг царского дворца. Но она не особенно его смущала; главное было ворваться в Преслав, а дальше уж, как говорится, «действовать по обстановке».

На следующий день (это было 13 апреля, Великий четверг) к городу подошли основные силы византийской армии, взявшие Преслав в кольцо. Прибыли осадные машины, и начался штурм крепости. Сначала осажденным предложили сдаться добровольно. Получив отказ, ромеи принялись осыпать Преслав тучами стрел и камней, используя камнеметные орудия и не давая защитникам города не то что выглянуть из-за стен, но даже находиться на самих стенах. Обороняющиеся со своей стороны бросали в наступающих камни, поражали их стрелами. Наконец обстрел города из орудий прекратился. Последовал приказ идти на приступ. Глазам василевса, наблюдавшего с холма близ крепости за ходом сражения, открылось привычное для военного человека зрелище – толпы ромеев, подобно водам, хлынули к Преславу. Лучники продолжали осыпать город стрелами, стараясь парализовать сопротивление находящихся на стенах «скифов». Вскоре ромеи придвинули к стенам лестницы и полезли наверх. Какое-то время никому не удавалось подняться на стену. Наконец некий молодой человек, держа в правой руке меч, а в левой щит, которым он прикрывал голову от сыпавшихся на него сверху ударов, достиг гребня стены. Перед ним появился неприятельский воин, попытавшийся копьем столкнуть храбреца вниз, но одно неверное движение – и изловчившийся ромей снес мечом «скифу» голову, а в следующее мгновение уже стоял на стене. Теперь, чтобы уцелеть, ему приходилось поворачиваться еще быстрее. Отчаянно размахивая мечом, он старался отбиться от наседавших на него со всех сторон «скифов» и дать возможность взойти на стену своим товарищам. Через мгновение рядом с ним оказался уже второй боец, затем – третий и т. д. Воодушевленные первым успехом ромеи усилили натиск, и вскоре почти повсеместно там, где были приставлены лестницы, появились свои герои – первые, вторые, третьи… Перевес сил явно начал клониться на сторону штурмующих. И тогда обороняющиеся стали покидать стены. Понимая, что внешнюю линию укреплений Преслава им уже не удержать, они старались укрыться в цитадели. Между тем ворвавшиеся в город ромеи пробились к воротам в юго-восточном углу крепости и, открыв их, впустили в Преслав всю армию. Болгары и русы, не успевшие к тому времени покинуть стены, были перебиты. Бой продолжался теперь на городских улицах. Это была уже агония – ромеи убивали мужчин, хватали женщин и детей, врывались в дома и церкви. От простых воинов не отставали командиры. Особенно прославился разграблением храмов упоминавшийся выше магистр Иоанн Куркуас (Младший), который, не смущаясь, обращал в свою собственность и церковную утварь, и священные сосуды… Резня шла страшная. Тогда-то к Цимисхию и привели Бориса II, схваченного в городе вместе с семьей и опознанного по имеющимся на нем знакам царской власти. Император Иоанн встретил пленника со всем возможным в тех условиях радушием, называл его «владыкой болгар», объяснял, что ромеи прибыли в Болгарию лишь для того, чтобы принести свободу его народу, настрадавшемуся от тирании русов. Борису обещали после войны освободить всех болгарских пленников и никого не продавать в рабство. Царю оставалось только делать вид, будто он не замечает, что его больше не называют «василевсом», как было установлено еще договором 927 года, и верит всему сказанному{519}. И еще с болью в сердце взирать на страшные сцены насилия и опустошения, которые происходили в городе, отстроенном стараниями его отца и деда. Борис сам был таким же пленником, как и жители его столицы, у них только менялся хозяин.

Сопротивление казалось сломленным. Победители, разом ставшие грабителями, подошли к царскому дворцу, захват которого сулил им огромные богатства. Дворец окружала стена (толщиной чуть более двух метров и высотой не уступавшая внешней стене города), но она никого не остановила – одни из ворот оказались открытыми. Новые хозяева города, не задумываясь, вбежали внутрь. И тут их ждал сюрприз – более семи тысяч русов и болгар под предводительством Сфенкела укрылись в цитадели и теперь напали на них и в мгновение ока перекололи до полутораста человек – всех, кто первым оказался во внутреннем пространстве дворца. «Скифы» пресекли и последующие попытки ромеев захватить цитадель. Узнав о произошедшем, император лично, в сопровождении «бессмертных», прибыл ко дворцу. Попытка гвардейцев сломить сопротивление засевших внутри людей Сфенкела также не имела успеха – проем ворот был слишком узок, входить в него разом могло только небольшое количество воинов, и их тут же поражали русы и болгары.

Отчаянное сопротивление болгар византийские хронисты позднее объясняли их ненавистью к ромеям, в которых болгары видели виновников нападения русов. Учитывая, что местом действия был царский дворец, где вполне могли укрываться придворные Бориса II и его охрана (во дворце хранилась казна болгарских царей, кстати, нетронутая русами), а также прочие представители элиты гибнущего Болгарского царства, такое объяснение выглядит вполне правдоподобным – во дворце умели разбираться в тонкостях дипломатии. Наверное, часть живших в столице болгар также была не прочь сообща с русами защитить свой город от ромеев, а их царь, как мы помним, даже заключил со Святославом союз. Но в последующем, когда византийская армия двинулась вглубь болгарской территории, менее искушенные в политике болгары заняли положение наблюдателей, не видя большой разницы между русами и ромеями. И те и другие были завоевателями. Кроме того, и Борис II теперь сопровождал «освободительные» войска Иоанна Цимисхия.

Но вернемся к преславскому дворцу. Император быстро понял бессмысленность попыток ворваться в цитадель через ворота. Вести же правильный приступ не было возможности по целому ряду причин. Во-первых, быстро подтащить осадные машины по улицам города к холму, на котором стоял дворец, было немыслимо. Во-вторых, войско ромеев рассыпалось по территории города, и для того чтобы собрать его для штурма цитадели, также требовалось время. А между тем, учитывая численность неприятеля, засевшего во дворце, и то, что там собрались наиболее отчаянные и опытные головорезы, готовые на все, тянуть было нельзя. И тогда Цимисхий приказал поджечь дворец болгарских царей. Ромеи принялись бросать через стены огонь, и вскоре внутри разгорелся пожар{520}. Не желая сгореть заживо, Сфенкел повел своих людей на прорыв. Когда обгоревшие, наполовину задохнувшиеся от дыма «скифы» вышли за ворота цитадели, их окружил большой отряд ромеев под предводительством знаменитого Варды Склира. Начался неравный бой. Упорство, с которым сопротивлялись обреченные русы и болгары, поразило даже видавшего виды византийского военачальника. И все-таки большинство последних защитников болгарской столицы были убиты. Лишь небольшой группе самых отважных во главе со Сфенкелом удалось пробиться за стены города и позднее добраться до Святослава.

Цимисхий мог быть доволен – Великий Преслав взяли всего за два дня. В разграбленном городе император отпраздновал Пасху. Вероятно, там же находился и Борис II, продолжавший разыгрывать роль «болгарского владыки». В городе начали восстанавливать сильно пострадавшую при штурме стену, тушить периодически вспыхивающие пожары, грабежи прекратились, но после всего произошедшего это был уже совсем другой город. Он даже получил новое имя – Иоаннополь, в честь своего покорителя. Великий Преслав – столица Болгарского царства – исчез. Собственно, как и сама Болгария. Уже завоеванные болгарские земли были включены во Фракию – византийскую фему. Препятствием на пути к дальнейшим завоеваниям оставались только русы. Лев Диакон сообщает, что император, «отобрав несколько пленных тавро-скифов», послал их «к Сфендославу (Святославу. – А. К.) с сообщением о взятии города и гибели соратников. Он поручил им также передать Сфендославу, чтобы тот без промедления выбрал одно из двух: либо сложить оружие, сдаться победителям и, испросив прощение за свою дерзость, сейчас же удалиться из страны мисян (болгар. – А. К.), либо, если он этого не желает сделать и склоняется к врожденному своеволию, защищаться всеми силами от идущего на него ромейского войска»{521}. Это посольство, если его, конечно, не выдумал византийский историк, было всего лишь представлением, частью пасхальных торжеств, способом продемонстрировать миролюбие и одновременно неустрашимость императора. Цимисхий вовсе не собирался давать Святославу время на размышление или сборы. Оставив в Иоаннополе сильный гарнизон, он уже в первый день Светлой седмицы выступил в поход по направлению к Доростолу.

После захвата ромеями Преслава и «присоединения» к армии победителей Бориса II отношение болгар к русам резко изменилось. Недавно лояльные им «мисяне» начали изъявлять покорность своим новым хозяевам. Впрочем, внешне это выглядело как проявление преданности собственному монарху. Города на пути византийской армии открывали Цимисхию ворота. Так поступили Плиска (мощная крепость, старая болгарская столица), Диния и многие другие. Местные скотоводы и виноградари не проявляли никакой враждебности. Конечно, эксцессов избежать не удалось – какие-то поселения были отданы Цимисхием на разграбление своим воинам – надо же было их поощрить, несмотря даже на миролюбие болгар. Да и некоторые византийские военачальники, вроде того же Иоанна Куркуаса, не могли обойтись без мародерства.

Попадавшиеся по пути отряды русов – в основном это были собравшиеся вместе группы со своими предводителями, ранее по отдельности промышлявшие в Болгарии и не успевшие уйти к Святославу, – легко истреблялись воинами Цимисхия. Правда, однажды разведка ромеев обнаружила значительное скопление неприятеля численностью в несколько тысяч. (Скилица пишет о семи тысячах. Это вообще любимое число хронистов – столько же людей укрывалось, например, вместе со Сфенкелом в преславском дворце.) По приказу императора их атаковали, многие сразу были ранены и убиты. Остальные разбежались и попрятались по лесам. Если учесть, что их рассеяли всего 300 ромеев, становится ясно, что эти «пугливые» русы представляли собой толпу измученных беглецов, пробиравшихся в Доростол.

На подходе же к этому городу русы (судя по всему, немногочисленная группа) устроили засаду и напали на передовой отряд ромеев. Убив какое-то количество врагов, нападавшие укрылись в лесу. Взбешенный Цимисхий, увидев трупы своих людей, разбросанные вдоль дороги, приказал найти «партизан». Тщательно обыскав кусты, воины схватили нескольких человек, которых тут же изрубили мечами телохранители императора. Но за исключением этих «дорожных происшествий», продвижение византийской армии к Доростолу было благополучным – весь путь от Преслава до Доростола занял всего неделю. Можно сказать, что покорение Болгарии было осуществлено стремительно.

Во всей этой истории кажется непонятным поведение Святослава. До самого последнего момента он вел себя пассивно и дождался того, что ромеи сами пришли к нему. Эту странность историки объясняют каким-то мирным договором с ромеями, который заключили русы. Имея эту договоренность, князь якобы и не ждал нападения коварного Иоанна Цимисхия. Возникает вопрос: о каком договоре идет речь? С кем и когда его мог заключить Святослав? Маловероятно, чтобы это примирение произошло между ним и Цимисхием{522}. Напротив, византийские источники сообщают о неудаче русско-византийских переговоров и о непрекращающихся нападениях русов на Фракию и Македонию. Так на что же могли рассчитывать русы, не закрепившись в горах и оставив открытым путь в Болгарию? И даже когда ромеи вломились в Преслав, это не понудило Святослава к активным действиям. Он как будто чего-то ждал, каждый раз с изумлением получая новые известия об успешном продвижении ромеев. Не только захват болгарской столицы, но даже то, что византийские корабли блокировали устье Дуная, не заставило его действовать. Не вывели его из загадочной «спячки» и беглецы – сначала Калокир, затем Сфенкел со своими обгоревшими дружинниками, а позднее те русы, которых болгары и ромеи погнали из ранее занятых ими городов и которые начали отовсюду стекаться к своему вождю. Зная о приближении Цимисхия, Святослав ничего не предпринял для того, чтобы подготовить Доростол к обороне – вскоре мы увидим, что в городе не было сделано достаточных запасов провианта. Все это весьма странно для обычно стремительного князя. Лишь только когда в самом Доростоле началось брожение болгар и возникла опасность измены, Святослав наконец «пробудился». Схватив около трехсот наиболее родовитых и влиятельных доростольских болгар, заподозренных в заговоре, князь приказал отрубить им головы. Многих болгар, вероятно менее виновных, заключили в оковы. Стабилизировав тем самым ситуацию в городе, Святослав выступил навстречу ромеям и разбил лагерь в полудне пути от Доростола{523}. И вновь возникает вопрос: почему он не пошел дальше? Его как будто интересовал только этот город, за которым лежала область, зажатая между Дунаем и Черным морем, – Добруджа. Это была та самая область, за пределы которой люди Святослава не выходили, пока был жив Никифор Фока, область, которая по договоренности с этим императором отходила русам. Святослав считал ее своей, закрепленной за ним не только русско-византийским, но и, вероятно, русско-болгарским договором. Да, в 970 году русы покинули Добруджу, а затем начали военные действия и вне Болгарии! Да, на требование Цимисхия покинуть болгарские земли они ответили отказом! Но во Фракии и Македонии действовал не сам Святослав, а некий разноэтничный сброд, представленный со стороны русов неуправляемой вольницей. Напомню, что русское войско, высадившееся в Добрудже летом 968 года, вовсе не было сковано жесткой дисциплиной. В него изначально влилось много вполне самостоятельных, разноэтничных отрядов, возглавляемых своими князьями, воеводами и чаще всего абсолютно неконтролируемыми вожаками. Они, несомненно, признавали авторитет Святослава как верховного предводителя, в распоряжении которого к тому же был самый крупный отряд в русском воинстве. Но пребывание в течение нескольких лет в Болгарии ослабило эту связь, и многие предводители действовали сами по себе. Таким и был, наверное, вышеупомянутый Сфенкел, занимавший Преслав. Но сам-то Святослав, разорвав переговоры с Цимисхием, сидел в Добрудже и мог предполагать, что эта область, владение которой за ним давно закреплено, останется у него, даже если вся Болгария будет занята ромеями. Возможно, таким и был изначальный план Никифора Фоки. Горные проходы находились далеко от Доростола, и до них не было никакого дела ни Святославу, ни русским искателям приключений, постепенно разошедшимся по Восточной Болгарии, ни Сфенкелу, ни тем более Борису II, который с некоторого времени вообще оставался ко всему равнодушен. Надеясь на договоренности, достигнутые во время переговоров с послом Никифора Фоки Калокиром, Святослав только удивлялся успехам ромеев. Кстати, в нерушимость этого договора верил и сам Калокир. Недаром после появления византийской армии близ Преслава мятежный посол перебрался в Доростол, считая, что здесь он будет в безопасности. Договор с Никифором и «парализовал» Святослава на начальном этапе войны. Только когда стало ясно, что в Добрудже его тоже не оставят в покое, князь начал действовать.

И вот теперь русы ожидали ромеев недалеко от своей дунайской столицы. Битва, которая произошла 23 апреля 971 года между двумя враждебными армиями, имела решающее значение для всей последующей войны. Ромеи, как мы видели, уже побеждали русов в Болгарии, но то были не основные русские силы. И русам могло казаться, что успехи Цимисхия носят временный характер, вот встретится с ним Святослав и тогда…

Наконец они встретились. Русы стояли плотными рядами, сомкнув длинные щиты и выставив вперед копья. Это делало их строй похожим на стену. Иоанн Цимисхий выставил против них пехоту, расположив по ее краям тяжелую конницу (катафрактов). Позади пехотинцев находились лучники и пращники, в задачу которых входило стрелять без остановки. И Святослав, и Цимисхий постарались воодушевить своих людей речами. Русам их предводитель напомнил о том, что они непобедимы, впрочем, и сами русы знали, что поражение обесславит их и приведет к неминуемой потере всех их владений на Дунае. Для них, сделавших войну образом жизни, неудача была страшнее смерти. А ополченцам-ромеям было сказано, что перед ними варвары, которых следует презирать, и потому проиграть им стыдно. Распалив пехотинцев и конников этими речами, император послал их на русские ряды. Раздался сигнал труб, и завязалась схватка. Обе стороны дрались одинаково яростно, не уступая в храбрости друг другу. Русы все время кричали так, что крик их напоминал ромеям рев. Первая атака византийцев слегка расстроила ряды русов, но они удержались на месте и затем перешли в контратаку. Бой шел с переменным успехом целый день, всю равнину сражающиеся усыпали телами павших с обеих сторон. Очевидцы потом рассказывали, что инициатива 12 раз переходила от русов к ромеям и наоборот. Уже ближе к закату воинам Цимисхия удалось потеснить левое крыло неприятеля. Теперь главным для ромеев было не дать русам перестроиться и прийти на помощь своим. Раздался новый сигнал труб, и в бой была введена конница – резерв императора. На русов двинули даже «бессмертных», сам Иоанн Цимисхий поскакал за ними с развернутыми императорскими знаменами, потрясая копьем и побуждая воинов боевым кличем. Ответный радостный крик раздался среди сдержанных дотоле ромеев. Русы не выдержали натиска конников и побежали. Их преследовали, убивали и брали в плен. Впрочем, и византийская армия была утомлена сражением. Настало время устраивать победные пиры и раздавать награды. Большинство воинов Святослава во главе со своим предводителем благополучно вернулись в Доростол. Исход войны был предрешен.

Князь Святослав, Фрагмент памятника «Тысячелетие России». М. О. Микешин. 1862 г.

Святослав возвращается в Киев, к матери. Миниатюра Радзивиловской летописи.

Успение Ольги. Миниатюра Радзивиловской летописи.

Святая равноапостольная княгиня Ольга. Фреска Архангельского собора Московского Кремля. XVII в.

Битва с греками. Миниатюра Радзивиловской летописи.

Великий князь Святослав, целующий мать и детей своих по возвращении с Дуная в Киев. И. А. Акимов. 1773 г.

Святослав принимает дары от греческого царя. Миниатюра Радзивиловской летописи.

Тризна дружинников Святослава после боя под Доростолом в 971 году. Г. И. Семирадский. 1884 г.

Оборона Доростола от византийцев 971 голу (по В. В. Каргалову).

Крепостные стены средневекового Доростола.

Штурм Великого Преслава войсками Иоанна Цимисхия. Миниатюра Мадридского списка «Хроники» Иоанна Скилицы.

Византийская армия на марше. С греческой миниатюры IX в.

Иоанн Цимисхий преследует войска Святослава, которые укрываются в Доростоле. Миниатюра Мадридского списка «Хроники» Иоанна Скилицы.

Византийская империя в Х веке.

Вылазка русов и смерть Иоанна Куркуаса.

Иоанн Цимисхий вызывает русского князя Святослава на поединок.

Единоборство Святослава с Анемасом, сыном критского эмира. Миниатюры Мадридского списка «Хроники» Иоанна Скилицы.

Памятник Святославу в Киеве. Скульптор О. Пергаменщик, архитектор Л. Пергаменщик. 2003 г.

Переговоры Святослава с Иоанном Цимисхием. Миниатюры Мадридского списка «Хроники» Иоанна Скилицы.

Встреча Святослава с Иоанном Цимисхим на Дунае. К. В. Лебедев. 1916 г.

Святослав. Кадр из фильма «Легенда о княгине Ольге». 1983 г. Режиссер Ю. Ильенко; в роли князя Святослава – Лесь Сердюк.

Общий вид днепровских порогов. Рисунок XIX в.

Гибель Святослава на вид днепровских порогах. Миниатюра Радзивиловской летописи.

Святослав, Скульптор В. М. Клыков. Запорожье. 2005 г.

Памятный знак на предполагаемом месте гибели Святослава. Установлен в начале XX в.

Князь Святослав в поп-индустрии России и Украины.

* * *

Ныне Силистра – небольшой болгарский город на границе с Румынией с населением чуть более сорока тысяч человек и с весьма древней историей. Теперешнее название город получил, находясь уже под властью Турции. А основавшие его римляне назвали свою колонию «Дуросторум» («прочная крепость»). Занявшие позднее эти земли славяне переделали его в «Драстар». Во времена описываемого в этой книге конфликта на Балканах старое римское название, преобразованное ромеями в «Доростол» (или «Дористол»), даже в Византии было почти вытеснено славянизированным «Дристра». Несмотря на это, в русской исторической науке принято называть город Доростолом, сохраняя именно это, классическое, название бывшей римской колонии. За свою почти двухтысячелетнюю историю город пережил множество войн и потрясений, входил в состав разных государств. Во второй половине X века, когда им владели русы (кстати, называвшие свое владение «Деревестр», или «Дерестр»), это по-прежнему была мощная крепость – с высокими башнями и крепкими воротами. Толщиной стены превосходили даже преславские, достигая почти пяти метров. Течение Дуная в этом месте делало изгиб. Местность была неровная и покрытая густым лесом. На речном мысе правого берега реки и возвышался город.

Цимисхий, изучив полученную от лазутчиков информацию о состоянии укреплений города, о количестве его защитников, об имеющихся у них запасах продовольствия, принял решение отказаться от штурма и брать Доростол измором. Лев Диакон сообщает, что в крепости под командованием Святослава находилось около шестидесяти тысяч человек, забывая, что этой цифрой он ранее уже обозначал общую численность «тавро-скифов», отправившихся со Святославом в поход на Болгарию{524}. За прошедшие годы в условиях боев, которые все это время вели русы, их число должно было поубавиться. Поднепровье вряд ли посылало Святославу подкрепления (киевляне, как мы помним, были недовольны его далекими походами, да и значительное русское войско продолжало в это время пребывать на Нижнем Поволжье и Кавказе), а потому его единственным резервом оставались болгары, но на них теперь было мало надежды. Со всей Болгарии к Цимисхию продолжали являться послы от болгарских городов, умоляя о пощаде и принятии под власть империи. Кроме Доростола русы уже больше ничего не контролировали на Балканах. Скилица сообщает, что после поражения в битве 23 апреля Святослав, боясь мятежа в городе, приказал заковать в колодки и цепи «находившихся у него пленных болгар числом около двадцати тысяч»{525}. Как мы помним, еще во время наступления ромеев на Доростол Святослав засадил в тюрьму каких-то болгар. Поскольку речь у Скилицы идет об уже «пленных» болгарах, это могли быть те самые арестованные, которым теперь изменили режим содержания. Однако цифра в 20 тысяч вызывает сомнения. Напомню, что Лев Диакон такой же цифрой, явно преувеличенной, определяет численность болгар, посаженных на кол в Филиппополе.

Для Доростола эта цифра кажется чрезмерной. Мы не знаем, было ли таким все население города в то время. Для сравнения, во время осады Силистры русскими войсками в 1773-1774 годах город обороняли 30 тысяч человек. Не вызывает сомнений, что после захвата города русами значительная часть его населения покинула Доростол. Уехал оттуда и болгарский патриарх, имевший здесь ранее резиденцию. (Останься он в городе, это, несомненно, получило бы отражение в источниках.) Уж не посадил ли в колодки Святослав всех жителей Доростола? Если ему так хотелось обезопасить себя от них, то не проще ли было выставить их из города? Так, например, поступили русы с населением Бердаа во время похода 943/44 года. И кормить никого не надо было! Или Святослав опасался, что болгары пополнят армию осаждающих? Но ромеи не стремились привлекать к войне с русами болгар. Несмотря на присутствие в армии Цимисхия Бориса II, никаких «болгарских частей» за все время похода по Болгарии не возникло. Очевидно, цифра в 20 тысяч попросту придумана. Думаю, что и не все болгары в Доростоле были настроены против русов. Но чересчур полагаться на них Святослав не собирался.

Хотя я и назвал численность русов, засевших, по Льву Диакону, в Доростоле, преувеличенной, все-таки речь должна идти о нескольких десятках тысяч. Это косвенно подтверждается, с одной стороны, примерными цифрами потерь русов за предшествующий период войны, а с другой – тем упорством, с которым в последующем они будут отстаивать город. Значительная численность обороняющихся была «плюсом» для них в случае непродолжительной осады и «минусом», если осада затягивалась. Большой гарнизон требует большого количества провианта, и русы скоро должны были начать испытывать его нехватку. Продумав все это и выбрав правильную тактику, Цимисхий приказал начать строительство лагеря.

Для этого нужно было найти открытое место, с одной стороны, находящееся на разумном удалении от Доростола, с другой – позволяющее обозревать окрестности и контролировать передвижения неприятеля. Для лагеря не годились нездоровые заболоченные и лесные участки. Наметив подходящий холм, император велел выкопать вокруг него ров глубиной более двух метров. Вынутую землю относили на прилегающую к лагерю сторону, так что в результате получился высокий вал. На вершине насыпи укрепили копья и повесили на них соединенные между собой щиты. В центре поставили императорскую палатку, рядом разместились военачальники, вокруг – «бессмертные», далее – простые воины. По краям лагеря стояли пехотинцы, за ними – всадники. В случае нападения неприятеля пехота принимала на себя первый удар, что давало коннице время приготовиться к бою. Подступы к лагерю были защищены еще и искусно спрятанными ямами-ловушками с деревянными кольями на дне, разложенными в нужных местах металлическими шариками с четырьмя остриями, одно из которых торчало вверх. Вокруг лагеря натянули сигнальные веревки с колокольчиками и расставили пикеты (первые начинались на расстоянии полета стрелы от холма, где расположились ромеи){526}. Тщательность, с которой были проведены все эти работы, указывает на два важных обстоятельства: во-первых, Цимисхий опасался атаки русов, поскольку еще не имел над ними решающего перевеса в силах; во-вторых, ромеи собирались задержаться здесь надолго, иначе незачем было утомлять людей тяжелой работой. Никаких наступательных действий не предпринимали – император не хотел спугнуть врага слишком большой активностью. Его лагерь располагался перед Доростолом, а за городом нес свои воды Дунай, на берегу которого стояли ладьи русов, и им ничего не стоило, снявшись с якоря, уйти из крепости. Конечно, устье реки было закрыто, выйти в Черное море они не могли, но эта попытка осложнила бы ход войны, которая началась столь блестяще для ромеев. Василевс ждал скорого прихода к Доростолу страшных для русов огненосных судов. Их прибытие должно было запереть воинство Святослава в городе и превратить надежную крепость в смертельную ловушку.

Между тем ничего не подозревающий Святослав деятельно готовился к борьбе. Видя пассивность неприятеля, он принял это за проявление слабости и решил сам атаковать ромеев. Как-то вечером, когда в византийском лагере уже готовились ужинать, из восточных и западных ворот Доростола появились русы. Многих ромеев, до того видевших русов воюющими на кораблях или пешими, поразило, что часть из них была верхом. По приказу василевса восточные ворота караулил патрикий Петр, тот самый военачальник-скопец, пропавший из поля нашего зрения после первых боев во Фракии. Он вновь был в строю, более того, получил под свое командование фракийские и македонские части. Западные ворота стерег не менее грозный для русов Варда Склир, командовавший войсками, которые он привел с востока, после подавления мятежа Варды Фоки. Оба полководца, что называется, «не проспали» неприятеля. Видя, что «скифы» строятся в боевой порядок, ромеи напали на них. Русов прижали к крепостной стене, многих перебили, а остальные вернулись обратно в город. Святославу стало ясно, что его тщательно стерегут. Всю следующую ночь ромеи слышали из города какие-то завывания – это русы хоронили своих убитых. Желая не дать неприятелю опомниться, император собрал все свои силы и вывел их на равнину перед Доростолом. Он надеялся вызвать русов на новое сражение, но обороняющиеся только стреляли со стен по приближающемуся врагу и, используя имеющиеся у них метательные машины, бросали в ромеев камни. Дальше дело не пошло. То ли Святослав, прикинув свои силы, не решился принять бой, то ли после бессонной ночи уставшие русы не были готовы к нему физически. Но и из города они не уплыли, чем обрадовали Цимисхия{527}.

Наконец томительное ожидание императора подошло к концу – вдали показались корабли византийского флота. Одни из них везли продовольствие в лагерь ромеев, и хотя грузовых судов было очень много, а русы начинали испытывать лишения, связанные с осадой, не количество подвозимого провианта вызвало у осажденных настоящее потрясение, а огромное число огненосных триер, подходивших к Доростолу. Русы вспоминали рассказы стариков, участвовавших в походе Игоря на Царьград, о том кошмаре, который начался, когда на русские корабли обрушился «греческий огонь». Желая оправдать свою тогдашнюю неудачу, рассказчики наверняка еще и преувеличивали эффект, который производило страшное оружие ромеев. Впрочем, страх не парализовал осажденных. Чтобы обезопасить свой флот, русы подвели ладьи к городской стене в том месте, где Дунай протекал к ней особенно близко. Святославу стало ясно, что время упущено и уплыть из города не удастся. Это, вероятно, и подтолкнуло русов еще на одну отчаянную попытку нанести ромеям поражение на суше. На другой день после прибытия византийского флота ворота Доростола опять открылись и из них вышло гораздо большее число русов, чем в прошлый раз. Возглавлял их знаменитый Сфенкел. Был уже поздний вечер, почти ночь, и на этот раз нападение «варваров» стало полной неожиданностью для византийцев. Русы получили временный перевес, но вскоре ромеи опомнились и начали брать верх. В ходе сражения был убит Сфенкел, своей отчаянной храбростью наводивший на врагов ужас. Но даже потеряв предводителя, русы продолжали атаковать ромеев в течение всей ночи и следующего дня до полудня. Лишь когда по приказу Цимисхия конница отрезала им путь для возвращения в город, среди русов началась паника и они стали разбегаться кто куда. Ромеи преследовали и рубили обезумевших людей. После того как бой закончился, победители вернулись в лагерь и предались пирам. В тот день они особенно чествовали некого Феодора Лалакона, всадника, удивившего всех своей «устрашающей отвагой и телесной мощью». Он бился с неприятелем железной булавой и убил ею «множество врагов». Более всего впечатляла сила его удара – она была столь велика, что «удар булавы расплющивал не только шлем, но и покрытую шлемом голову»{528}. Несомненно, свой «талант» византийский боец смог проявить особенно ярко в ходе преследования русов, пытавшихся спастись бегством.

Как явствует из византийских источников, далеко не все русы верили в успех затеянного сражения. Святослав вообще остался в городе, предоставив действовать Сфенкелу, который, очевидно, и настаивал на вылазке. Эта деталь очень интересна в плане характеристики отношений между предводителями русов. С гибелью Сфенкела активность русов заметно снизилась. Вместе с этим вожаком, когда-то предводителем самостоятельного отряда, русы как бы «выплеснули» из города тех, кто выступал за активные действия и становился, таким образом, в оппозицию к большинству, возглавляемому Святославом. Судя по всему, князь предпочитал выжидать, не особенно веря в возможность победы над ромеями. С одной стороны, это было разумно, с другой – по-прежнему бесперспективно. Но видя перед собой хорошо укрепленный лагерь Цимисхия, куда ежедневно поступали подкрепления из византийских провинций, Святослав, зажатый в стенах Доростола, вряд ли мог предложить что-нибудь другое. Нет, князь не бездействовал. Он приказал выкопать вокруг стен города глубокий ров, и Доростол теперь стал практически неприступным. Почти ежедневно происходили и вылазки русов, часто заканчивавшиеся для осажденных успешно.

Однако у Цимисхия был еще один союзник, подвизавшийся непосредственно в Доростоле. Это голод, действие которого русы испытывали с каждым днем всё сильнее. Осада шла уже два месяца, запасы окончательно истощились, в городе находилось много раненых, и настроение, царившее среди людей Святослава, нельзя было назвать приподнятым. И тогда – то ли 23-го, то ли 28 июня{529} – русы решились на смелое предприятие. Выбрав темную ночь, когда разразилась страшная гроза с громом, молниями и сильным градом, Святослав лично вывел из города около двух тысяч человек и посадил их на ладьи. Они благополучно обошли флот ромеев (ни увидеть, ни даже услышать их из-за грозы было невозможно, да и командование флотом ромеев, видя, что «варвары» воюют только на суше, что называется, «расслабилось») и двинулись по реке за продовольствием. Можно представить себе изумление болгар, живших по течению Дуная, когда в их поселках вдруг вновь появились русы. Действовать необходимо было быстро, пока известие о произошедшем не дошло до ромеев. Спустя несколько дней, собрав зерновой хлеб, пшено и еще какие-то припасы, русы погрузились на суда и столь же незаметно двинулись к Доростолу. Ромеи так ничего бы и не заметили, если бы Святослав не узнал, что недалеко от берега пасутся лошади из войска византийцев, а рядом находятся обозные слуги, которые караулили коней, а заодно запасали дрова для своего лагеря. Высадившись на берег, русы бесшумно прошли через лес и напали на обозных. Практически вся обслуга была перебита, лишь кое-кому удалось спрятаться по кустам. В военном отношении эта акция не давала русам ничего, но ее дерзость позволяла напомнить Цимисхию о том, что от «проклятых скифов» все еще многого можно ожидать. Столь же успешно русы возвратились назад. Риск, которому себя подверг Святослав во время этой экспедиции, несомненно, поднял его авторитет среди соратников. Далеко не каждый из них отважился бы проплыть так близко от огненосных кораблей ромеев. Цимисхия же все произошедшее ввергло в страшный гнев. Он устроил разнос начальникам флота, грозил им смертью в случае, если что-то подобное повторится. Получив временное облегчение после доставки в город продовольствия, русы очень быстро ощутили на себе и негативные последствия этой акции. Ромеи перекопали все дороги, ведущие к Доростолу, везде выставили стражу, контроль за рекой был установлен такой, что из города на другой берег не могла без позволения осаждающих перелететь даже птица. И вскоре для измученных осадой русов и еще остававшихся в городе болгар настали по-настоящему «черные дни».

Данный текст является ознакомительным фрагментом.