Замысел
Замысел
Сценарий этой картины собрал «под свои знамена» довольно большую компанию сценаристов: начинали мы с Рудиком Тюриным (покойным), позже над сценарием работал Глеб Панфилов. Мы перелопатили с ним огромное количество материала, хроники пересмотрели часов сорок… Работали и с Эдиком Володарским. И наконец появились Володя Моисеенко и Саша Новотоцкий. Я нашел замечательных друзей и профессиональных кинодраматургов, работать с которыми величайшее счастье. У меня так было с Рустамом Ибрагимбековым, с Александром Адабашьяном, это ощущение необязательности объяснений, когда понимание бежит впереди слов… Я был счастлив, что мы нашли друг друга.
Четыре мучительных года ушли на написание сценария… С другой стороны, мне необходима была пауза, чтобы реформировать свой киноязык. Он менялся вокруг с большой скоростью, а подражать кому-то я не хотел. Хотя, конечно же, кино – искусство синтетическое, и летающие в воздухе новые тенденции и веяния постоянно сталкиваются и взаимопроникают. Порой бывает так, что к одному и тому же приему или постановке вопроса совершенно разные люди приходят абсолютно самостоятельно.
Если проследить наше движение по сценарию – и по характерам, и по фактологии, – то можно увидеть, как мучительно мы искали. Потому что самое сложное – найти тот единственный путь, который предоставлял бы зрителю возможность чувственного восприятия…
Каждый раз, когда я говорю «кино о войне», то имею в виду нечто намного более глубокое и серьезное, нежели просто военная тема.
Для молодых людей, которым сегодня по четырнадцать, семнадцать, двадцать, двадцать пять лет, – для них Вторая мировая война стала чем-то схожа с Куликовской битвой, с войной 1812 года…
Репетиция сцены у танка
Но я абсолютно уверен: без реального осознания того, в какой стране мы живем, того, через что пришлось ей пройти, в нашей стране жить невозможно. Рано или поздно реальность отомстит за незнание истории…
Повторяю, для меня картина – попытка сфокусироваться именно на этом. Но я точно знаю, что, скажем, замечательная глобальная картина Юрия Озерова (покойного, Царствие ему Небесное) «Освобождение» или замечательная великая картина «Судьба человека» Сергея Федоровича Бондарчука (тоже ушедшего, и тоже Царствие Небесное ему) – это фильмы, которые остались в истории кино, но которыми сегодня удержать молодого человека в зале невозможно.
Это не значит, что мы собирались идти по пути компромисса – создания чисто физиологического напряжения клиповым мельканием кадров перед глазами жующего попкорн юнца. (Хотя этот «легкий путь» кажется сегодня столь привлекательным для многих молодых режиссеров.)
Но это значит, что мы отдаем себе отчет в том, что стоим перед серьезной проблемой: как заставить молодого человека усидеть в зрительном зале, чтобы ему рассказать о Великой войне. Как заставить его реально почувствовать себя среди тех героев, которых он видит на экране?.. А такова мечта любого режиссера.
Понимаю: то, что мы сделали в «Утомленных солнцем», может раздражать и ветеранов, и историков. Но я понимаю и то, что есть более важная задача, нежели документально-безупречный пересказ исторических реалий.
Есть молодое поколение, которое нельзя потерять с точки зрения его ощущения истории своей страны. Хотим мы того или не хотим, одним из самых важных событий для нашего Отечества была эта кровавая война.
Честно скажу, при работе над сценарием мне и самому ужасно трудно было оторваться от каких-то тривиальных представлений о Великой Отечественной, которые навязывались мне с детства школьными учебниками, идеологизированными лекциями в институте, советским кинематографом. Дело в ужасающем многолетнем давлении клише. Ты обдумываешь сцену, уже начинаешь ее чувствовать – и вдруг понимаешь, что подобное было! Что ты видел почти ту же сцену – как правило, в советских, а иногда и в зарубежных фильмах.
Ведь кино о Великой Отечественной – целая планета: с картинами Столпера, Чухрая, Калатозова, Озерова, Быкова, Ростоцкого, Егиазарова, Бондарчука и многих других. Это лишь одна проблема.
На съемочной площадке…
Вот другая, более серьезная: фильмы о войне, как правило, снимали люди, которые воевали. Это, конечно же, важно для достоверности. Но все классические военные фильмы – вольно или невольно, порою даже подсознательно – воссоздавали общепринятую героико-патриотическую интонацию, нарушить которую было совершенно нереально. Стоило только пошатнуть правила, как режиссера мгновенно брали в жесткий идеологический шенкель, после которого трудно было вновь собраться с силами. Достаточно вспомнить тяжелую судьбу замечательного фильма Алексея Германа по сценарию Эдуарда Володарского «Проверка на дорогах».
Основой и темой любого военного фильма были героизм и мужество советского солдата и офицера. Да, героизм был, и был он великим, небывалым, почти мистическим! Тем не менее даже самые искренние из режиссеров-фронтовиков (я не говорю про халтурщиков и конъюнктурщиков) создавали то представление о войне, которое должно было воспитывать зрителя таким, каким его хотела видеть власть.
А в результате – я не знаю, корректно ли столь категорическое утверждение, – но в результате режиссерская индивидуальность в этих картинах в какой-то степени все-таки нивелировалась.
И даже «Женя, Женечка и Катюша», «В бой идут одни «старики» или «Хроника пикирующего бомбардировщика» со всеми своими невероятными для тех лет «ликерами-шасси», или «Они сражались за Родину» Сергея Федоровича Бондарчука – фильм, который при прочих равных я по глубине и силе ставлю выше многих… Все равно, при всей гигантской разнице режиссерских индивидуальностей, эти картины в своей идеологии схожи. Мы все равно упираемся в то, что некое невидимое, подкожное, неосязаемое клише существует.
Может быть, особняком стоит картина Ларисы Шепитько «Восхождение». Но там нет войны в прямом смысле. Есть психология войны, психология страха… все, что угодно, кроме военных действий…
Другое дело, что мы всегда оценивали военные картины по тем законам, по каким они были сняты. Как здорово играет Серпилина Папанов! Какой Лавров! Или, скажем, «Великий перелом», снятый в 1946?м… Замечательная картина! С таким психологическим напряжением! Снимавшаяся непосредственно на развалинах Сталинграда! Но тем под большим грузом идеологии она находится. Поскольку ближе к войне. Еще бы, ведь сняли-то ее еще при Сталине.
И так трудно, замышляя сегодня фильм про войну, из-под всего этого выползти. Не менее сложно преодолеть и другое связывающее тебя обстоятельство – что существует историческая правда, что, условно говоря, 27 августа 1943 года 164?я дивизия находилась там-то, а не здесь… Но надо ведь отдавать себе отчет в том, что ты сегодня делаешь кино для людей, которые, с одной стороны, насмотрелись «Матриц», «Властелинов колец», «Рядовых Райанов», а с другой – «Бумеров» и «Антикиллеров».
Снимать о Великой Отечественной что-то вроде «Антикиллера», разумеется, глупо. Но делать кино, которое по определению пройдет мимо новой аудитории, еще глупей. Потому что тогда – в лучшем случае – почтенная публика, зная твое режиссерское имя, вежливо досидит до конца.
А ведь сколько изумительного и еще практически не освещенного лучом кинопроектора было на этой войне!
Вот просматриваешь, скажем, записки одного бывалого солдата. И там сразу – удивительные вещи: как определить расстояние до предмета, надвинув на глаза каску, как определить расстояние до «высоты» с помощью выставленного пальца и той же самой каски. Или, допустим, как бежать в атаку и как падать под огнем вражеского пулемета. Нужно упасть и отползти в сторону, не по направлению бега. Отполз метров на пять-шесть в сторону, встал, опять пробежал шагов десять и снова упал. И так дальше, все ближе к врагу. Бывалый солдат рассчитывал скорострельность пулемета «MG?42» и в зависимости от этого прикидывал, сколько секунд, сколько шагов можно пробежать, чтобы потом опять затаиться. Такие вот солдатские мудрости. Или как переходить реку по движущимся льдинам с шестом? А нужно поймать «правильный лед». Это если, конечно, есть возможность ждать его. Много подобного мы находили. Искали такие детали, факты, знания, которых нет в официальных книгах, воспоминаниях.
В гигантском количестве материала мерцали жемчужинами просто невероятные вещи. Представьте, немцы ушли, но не смогли забрать с собой пушки. Вынули замки, прицелы и решили, что все: оружие негодно. Но они же не знали, на что способен «кривой» русский ум. Поэтому были потрясены, когда их стали накрывать снаряды.
Что же сделали наши?
Целились через дуло, пытались рассчитать траекторию – и рассчитывали. А чтобы выстрелить, били кувалдой. Ну, первому кисти рук оторвало. Поэтому сделали кувалду на длинной ручке. А поскольку плечо рычага увеличилось, пришлось держать ее вдвоем. Но пушки стреляли! А немцам не могло даже прийти в голову, что такое возможно.
В раздумьях…
Но все же мы не снимали строго документальный фильм. Поэтому слоганом здесь можно было бы взять начальные титры из фильма «12»: «Не следует искать здесь правду быта, попытайтесь ощутить истину бытия».
Даже спецэффекты должны были подчеркнуть именно эту ноту.
Вообще, сегодняшний уровень компьютерной графики в мире столь высок, что уже существует как бы отдельно и от качества драматургии и актерской игры, и от уровня режиссуры. Все происходит само собой: человек на экране снимает с себя чужие лица, поворачивает голову на триста шестьдесят градусов, расплавляется, исчезает, материализуется, превращается в мышь… – и все настолько чисто сделано, что даже не понимаешь – как?! Поэтому я себе сказал, что удивить этим сегодня (по крайней мере я) никого не смогу.
Спецэффекты должны будут лишь помочь концентрации нашего особого взгляда на саму ситуацию войны, помочь акцентировать нашу точку зрения, точку отсчета.
* * *
Сколько одновременно находилось на войне людей?
Допустим тридцать миллионов. Значит, это тридцать миллионов ситуаций. Если в атаку бежит десять тысяч солдат, каждый шаг по земле делает каждый конкретный человек – со своей натертой ногой, в своих сапогах, со своими запахами, своим особым ощущением потной руки, которой он сжимает автомат, со своей жизнью, своей памятью. Для командующего эти люди – номера частей, подразделений, в лучшем случае имена командиров полков. Но у того, кто бежит в атаку, есть имя, детство, мать, отец.
Вот как это соединить? А именно такого соединения мне хотелось добиться.
Какая разница синице, кто ее подкармливает: наш или немец? Был мальчик Петя, которого убили. Теперь синицу подкармливает какой-то Ганс, потому что ничего не имеет против синиц, а синица ничего не имеет против Ганса.
Что-то при этом меняется в мире или нет?.. И ведь это тоже война!
Мне было неинтересно рассказывать историю войны вообще или какой-то конкретной дивизии… Не хотелось воссоздать историю конкретной военной операции. Я не хотел бы, например, снять фильм о героях-панфиловцах или о спасении рядового Иванова. Не потому, что их подвиги были не важны, – просто меня другое занимает!
Ошибка наших прокатчиков заключалась в том, что они упустили момент формирования зрительских ожиданий от картины. С какой загрузкой зрителю идти в кинотеатр? Ни в одном анонсе не был сформулирован простой факт, что это притча, сказка… Ведь именно поэтому картина насыщена множеством метафор, поэтому она вся как бы в ауре русской метафизики.
Действительно, миры большой войны (особенно войны на твоей территории) – это воистину колдовские миры, где воюет всё и вся: и мужчины, и женщины, и старики, и дети, и скамейка, и вода, и лес, и птицы, и так далее. В данной картине мне именно это и хотелось передать. Какую роль в жизни целого полка или дивизии может сыграть комарик или паучок, который, собственно, вместе с мышкой и становится причиной того, что огромная цитадель, которая не сдавалась в течение года, за несколько минут превращается в пылающие руины?
Данный текст является ознакомительным фрагментом.