ПОДВЕДЕМ ИТОГИ

С точки зрения распространённых сегодня представлений, что Ольга после смерти мужа спасала могучее Русское государство, создание которого описали позднейшие летописцы, ситуация в Древнейшем сказании на конец X в. сложилась обидная. Где, спрашиваем мы, героические князья, "призываемые" на Русь истомившимся по "порядку" народом, объединяющие племена восточных славян и финно-угров, прибивающие щит на врата Царьграда и заставляющие дрожать Империю ромеев?

Примерно такой вопрос задавали себе наши предки после Крещения Руси Владимиром Святым в 988 г. и особенно в связи с её просвещением при Ярославе Мудром (1019–1054). Приобщение Руси к культуре христианского мира в новых школах, храмах и монастырях поставило перед русскими вопрос о национальном самоопределении.

В обращённом к Ярославу "Слове о законе и благодати" первый родом русский митрополит Илларион в середине XI в. прославил князя Владимира, предки которого "не в худой и не в неведомой земле владычествовали, но в Русской, которая ведома и слышима есть всеми четырьмя концами земли". Крестив Русь, князь не сделал её младшим братом Византии, как полагали приехавшие просвещать её верой ромеи, но открыл новую страницу истории, на которой русские являются избранным Богом народом. Национальная историческая концепция Иллариона легла в основу зародившегося при Ярославе летописания: подобного хроникам рассказа о событиях по годам-летам.

Древнейшее сказание было записано в XI в., возможно, в 1030-е годы. К середине века летописи, вероятно, уже велись в Киеве и Новгороде. А в 1073–1093 гг. иноками Киево-Печерской обители был создан Начальный свод. Помимо Древнейшего сказания и продолживших его киевских и новгородских летописей в свод вошли предания о племенах восточных славян и их соседях с V в., в т. ч. по византийской хронике, причём летописец (предположительно Никон Великий) старался привести историю Руси в соответствие с мировой хронологией.

Созданию государства Ольгой Никон Великий предпослал легенды об основателях Киева Кие, Щеке, Хориве и сестре их Лыбеди, объединении племён призванной из-за моря династией Рюриковичей, князьях Аскольде и Дире, воинских подвигах Вещего Олега и князя Игоря. Включив сказание о крещении Владимира в Корсуни, а не в Киеве, он представил принятие христианства как завоевание веры у Византии.

Начальный свод был сохранён и продолжен новыми записями в Новгородской I летописи XII–XV вв., а в начале XII в. переработан в "Повести временных лет". Её составитель хорошо знал жития святых и византийские хроники, смело использовал фольклор. Он прекрасно разбирался в географии, гораздо подробнее, чем в Начальном своде, рассказал о происхождении и обычаях восточных славян, их внутренних и международных отношениях V–IX вв. В "Повести" была усилена легенда о призвании князей, изменено описание походов на Византию, приведены договоры Руси с греками. Просвещение Руси было поставлено в ряд со строительством государства и утверждением православия. Включившая огромный круг знаний, написанная ярко и увлекательно," Повесть временных лет" стала начальной частью почти всех летописных сводов.

Летописи создавались для князей, которых авторы прославляли и наставляли служить Русской земле, бояр и дружинников, именитых горожан и деятелей Русской церкви. Повествование рождало в них чувство гордости за древнюю историю славян и Руси, которое испытываем и мы. Отвергать рассказы Начального свода и "Повести временных лет" только потому, что они появились много позже событий, никто не собирается. Но в интересах объективной характеристики нашей героини полезно оценить сравнительную достоверность рассказов о княгине Ольге и предшествовавших ей князьях-разбойниках.

Подвиги князей, совершавших лихие набеги на христианскую империю, описаны с воодушевлением и являются несомненным литературным достижением летописцев. Однако рассказы о них имеют два недостатка: в "Повести временных лет" они изложены иначе, чем в Начальном своде, при этом оба летописных свода повествуют о набегах, оставшихся незамеченными их цивилизованными жертвами.

Когда за сто лет до смерти князя Игоря окрестности Константинополя грабили северные варвары (в которых легко видеть объединённые воинства варягов, восточных славян и финно-угров), византийцы о них с должным ужасом писали. А когда, по Начальному своду, гавань Царьграда в 920 г. выжег Игорь, в империи его не заметили. По тому же своду в 922 г. Олег ходил вокруг Константинополя посуху под парусами, взял огромную дань, прибил на врата свой щит, но его всё равно не увидели. В "Повести временных лет" этот поход Олега датирован 907 г. В результате вековых усилий подтвердить такую дату, полюбившие летописных князей-разбойников в версии "Повести" историки нашли, что, возможно, появление росов под Константинополем упоминалось в несохранившемся фрагменте одной из версий "Хроники" Симеона Логофета под 905 или 906 г.[41] То есть как набеги болгар — всё зафиксировано, а как "подвиги" росов — так нет.

Арабы о переменных успехах роских грабежей на Каспии как раз во времена Игоря рассказали[42], хотя более близкие к Руси хазары были убеждены, что в начале 940-х гг. росов водил в набеги Олег. По хронологической раскладке Начального свода Олег скончался до 923 г., когда после победоносного похода на Царьград в 922 г. "пошел… к Новгороду, а оттуда в Ладогу.

Другие же говорят, будто пошел он за море, и укусила змея в ногу, и оттого умер; есть могила его в Ладоге". Согласно "Повести временных лет", поведавшей нам знаменитую историю с любимым конём и волхвом, Олег умер ещё в 912 г. и был похоронен в Киеве "на горе, называемой Щековицей. Есть могила его и доныне, зовётся могилой Олеговой", — уверил читателя самый поздний из разбираемых летописцев.

Легко понять, почему научный вывод о последовательности создания рассказов Начального свода и "Повести временных лет" не вызывает восторга у историков, которые не видят в сравнении их текстов ничего хорошего. В Начальном своде Олег — "мудрый и храбрый" воевода Игоря, который сам "храбр и мудр". В "Повести" "умер Рюрик и, передав княжение своё Олегу, родичу своему, отдал ему на руки сына Игоря, ибо тот был ещё мал". В Начальном своде Игорь с Олегом пошел вниз по Днепру и обманом убил неведомых Аскольда и Дира. В "Повести" Аскольд и Дир были "боярами" Рюрика, прославились походом на Царьград в 866 г., а в 882 г. были убиты Олегом, который действовал один: Игорь был так мал, что его носили на руках. В Начальном своде ставил города и платил дань варягам Игорь, в "Повести временных лет" — Олег. И т. д.

Очевидно, что даже в рассказах об Олеге и Игоре, не говоря о совсем уж мифическом Рюрике и его загадочном роде варягов-руси, мы имеем дело с весьма вольной интерпретацией легенд с лишком через столетие после смерти княгини Ольги, в более древнем рассказе о которой с датами и с фактами нет противоречий. Единственный случай, когда добавленный в "Повесть" рассказ о походе Игоря на Византию в 941 г. совпал с византийской хроникой, текстологи объяснили давно: летописец его у греков и переписал[43]. А вот победоносного похода Игоря к рубежам империи в 944 г. у имперских авторов (как и в Начальном своде) нет. Да и откуда взяться, если якобы заставившая греков платить выкуп дружина в летописи уже осенью говорит князю, что не имеет портов? (Тут Начальный свод и "Повесть" уже полностью совпадают, поскольку с этого момента передают текст Древнейшего сказания.)

Тенденцией "Повести временных лет" относительно Начального свода является удревнение хронологии легендарных князей-рюриковичей, больно затронувшее Ольгу. В Начальном своде Игорь сам "привёл себе жену от Плескова, именем Ольгу, и была мудра и смыслена, от неё же родился сын Святослав". В "Повести" этот текст, ранее не имевший даты, был помещён под 903 г. и переделан в пользу введённого в рассказ княжения Олега: "Игорь вырос и собирал дань после Олега, и слушались его, и привели ему жену из Пскова именем Ольгу…" (а "княжить" юноша начал через 10 лет, в 913 г.). Однако монах-летописец в "Повести временных лет" не подумал изменить текст Начального свода (из Древнейшего сказания) о том, что в 945 г. Святослав был совсем мал ("детеск") и в 946 г. едва смог перекинуть копьё между ушами коня.

То, что летописца не трогали страдания княгини, вынужденной по его воле рожать в преклонном возрасте от старичка-мужа, понять можно. Он сам объяснил, что руководствовался в хронологии высшими соображениями, ведя отсчёт от 852 г., когда "стала называться Русская земля. Узнали мы об этом потому, — рассказывает "Повесть", — что при этом царе (Михаиле) приходила русь на Царьград, как пишется об этом в летописании греческом. Вот почему с этой поры начнём и числа положим". Хронологические идеи составителей "Повести временных лет" и Начального свода подробно рассмотрены летописеведами.

Нам важнее их политическая составляющая: острое стремление притянуть жившего в середине X в. Игоря, попавшего в Древнейшее сказание как незадачливый муж Ольги, и легендарного Олега, судя по Кембриджскому документу, действовавшего в начале 940-х гг… — к героическому походу русов на Царьград в IX в. Растянув жизнь Игоря и женив невинного младенца в 903 г., уморив удревнённого Олега ещё в 912 г., "Повесть" убеждала неискушенного читателя, что Рюриковичи появились на Руси аж в 862-м.

Однако в мировой хронологии "почти" не считается. Переделав канву Начального свода, "Повесть временных лет" всё же "не попала" подвигами Рюриковичей в годы реальных походов росов IX в. на Царьград: последний из них описан в византийских и латинских текстах под 860 г. (он по греческому источнику[44] отнесён в Начальном своде просто к "руси", без даты, а в "Повести" произвольно приписан Аскольду и Диру под 866 г.).

При этом удревнял события ещё и составитель Начального свода! Описанный им неудачный поход Игоря на Царьград в 920-м г., когда патриций Феофан пожег его флот греческим огнём, датирован в византийской хронике и по ней в "Повести временных лет" 941 г. То есть составитель "Повести" растягивал хронологию, уже растянутую Начальным сводом, и героизировал князей, слава которых и до него была "несколько преувеличена". Отсюда возникли все неприятности историков, вынужденных выдумывать двух-трех Олегов и двух Игорей (или одного в стиле несгибаемых библейских старцев; при этом проблемы рожавшей от него Ольги никого не волнуют).

Объективно затея составителей Начального свода и особенно "Повести временных лет" показать, что в Царьград с успехом ходила не только Ольга, провалилась. Но в период формирования российской науки сомневаться в родословной легенде Рюриковичей было неудобно, а к XX в. каждое слово "Повести временных лет" превратилось в священное писание. Историкам до сих пор проще писать тома в полемике о происхождения Рюрика, чем усомниться в существовании этой "священной коровы", ни имя, ни сомнительная дата появления которого на Руси для истории строительства государства не важны[45]. С этой позиции огорчительно, что летописцы XI–XII вв. не углубили легенду ещё немного, в первое 40-летие IX в., когда "Русский каганат" проявил максимальную военно-политическую активность, а смутность датировок европейских и восточных источников не позволила бы сомневаться в подвигах князен-разбойников[46].

В XXI в. логично задать вопрос: почему летописцы вообще не вычеркнули Ольгу? Думаю, они не были столь циничны и верили в убедительность своей легенды. Не вычеркнул же составитель "Повести временных лет" упоминания о множестве русских князей (не попавших в родословную легенду Рюриковичей) из приведённых им договоров с греками! К тому же рассказ о княгине решал проблему государственного строительства, не столь важную на фоне дружинных подвигов и самую туманную в деяниях князей-разбойников.

В Начальном своде "Игорь начал города ставить и установил дань давать" — но не князю, а варягам, чтобы не грабили! После этого он просто "сидел в Киеве, княжа и воюя с древлянами и уличами". При этом уличей не покорил, а дань с древлян отдал воеводе Свенельду. В "Повести временных лет" уже "Олег начал строить города и установил дани" аналогично. Добавлено, что он "властвовал над полянами, и древлянами, и северянами, и радимичами, а с уличами и тиверцами воевал". Те, кто не платил варягам, давали ему дань, "как раньше хазарам давали". Дань эту не возили в Киев, просто некоторые из союзов племён не сопротивлялись, когда зимой князь приезжал в их земли брать дань ("полюдье"), охотиться ("ловы деять") и кормиться ("гощение"). Но могли и отказаться. Так, радимичи, которых, по "Повести", Олег заставил платить себе, а не хазарам, Игорю и Святославу уже не платили (их покорил Владимир).

Какие города строили Игорь или Олег — неведомо. Армии, налогов, законов и путей сообщения их "государство" не имело. Историков это не волнует. Летописцев тоже больше трогали военная добыча и торговые договоры, но они-то жили в государстве, где всё это уже было создано! Выбросить на истории Ольгу значило заново сочинять, откуда эти блага цивилизации взялись. Думаю, и сегодня многие предпочли бы столь полезную женщину из текста не выбрасывать.

С точки зрения летописеведа, смысл переделок и значительного расширения рассказов о ранней истории Руси в XI XII вв. совершенно ясен. Первоначально история начиналась Ольгой. Год её прихода к власти — первый в собственно русской истории, соответствующий мировой хронологии. Она первый правитель Руси, названный по имени при византийском и германском дворах. В конце X в. автор Древнейшего сказании описал леность, жадность и смерть Игоря, чтобы показать, в каких условиях начала действовать Ольга. Только в конце XI в. в Начальный свод попали князья Аскольд и Дир, Рюрик и Олег. Подвиги Игоря и особенно произведённого в князья Вещего Олега были ярко расписаны в "Повести временных лет" в начале XII в. Ольга была оттеснена на второй план, но из истории государства не вычеркнута; более того, живописные рассказы о князьях и грубо вставленные в текст договоры их с греками были прямым откликом на совершенное Ольгой и Царьграде, явной попыткой уподобить легендарных князей-разбойников реальной великой правительнице.

Древнейшее сказание конца X в. начинало историю Руси с Ольги не потому, что его составитель не слыхал легенд о более древних владыках. (Они, легенды и сами владыки, несомненно, были, причём их — легенд и владык — было гораздо больше, чем попало в летописание Рюриковичей.) И не только потому, что был потрясён её образцовой местью за мужа. Прародитель русской историографии рассказывал историю государства, а в ней он, подобно писавшим затем мниху Иакову[47] и митрополиту Иллариону, просто не видел иного "начала Руси" кроме мести Ольги за непутёвого, но законного мужа Игоря.

В этом контексте важно, что статья Начального свода о замужестве Ольги оставлена без даты: она определённо была в Древнейшем сказании. Можно себе представить, что сказание начиналось фразой, что "Игорь сидел в Киеве, княжа и воюя с древлянами и с уличами". Но по законам жанра сказания абсолютно невероятно, чтобы главная героиня вводилась фразой: "А Ольга была в Киеве с сыном своим малым", без указания, откуда она взялась и в каких отношениях была с Игорем. Причём зга неизвестная нам пока фраза в самом деле должна была начинать сказание: возможно, после предварительных генеалогических сведений о князе.

Княгиня Ольга встречает тело убитого князя Игоря. Художник В.И. Суриков

Это открывает путь к размышлениям, что о роде Игоря могло быть уже в Древнейшем сказании, — ключевой момент в анализе родовой легенды Рюриковичей (столь волнующей коллег), если решать вопрос в научной текстологической парадигме. Нам здесь легенда представляется любопытной лишь историографически. Гораздо важнее, что сделанное наблюдение позволяет восстановить истину о замужестве женщины, реально, а не на страницах книг построившей Русское государство.

Вырывать фразу о женитьбе из контекста нельзя, поэтому скажем с прямотой Начального свода: "И сидел Игорь, княжа в Киеве, и были у него варяги мужи словене, и с того времени (оттоле) прочие прозвали себя русью… И ещё привёл себе жену от Пскова именем Ольгу, и была мудра и смыслена, от неё же родился сын Святослав". Эта необходимая в сказании фраза, без которой невозможно дальнейшее действие, в Начальном своде стоит прямо перед первой датированной статьёй о Рюриковичах — 920 г.

Под 920 г. в Начальном своде описан неудачный поход Игоря на Царьград, когда патрикий Феофан сжег русский флот греческим огнём. Этот поход достоверно датирован 941 г. в переведённой на Руси византийской "Хронике Георгия Амартола", продолженной в X в. (до 948 г.) Симеоном Логофетом[48]. Опираясь на неё, составитель "Повестит временных лет" поправил предшественника и перенёс рассказ о походе Игоря в 941 г.

С таким уточнением (941 г. вместо заведомо ошибочного 920 г.) свадьба Игоря и Ольги перед походом на Византию гармонирует с рождением у них наследника, который в 945 г. был "велми детеск". То, что составитель "Повести" оставил статью о свадьбе Игоря и Ольги в начале повествования (да ещё датировал 903 г.), объясняется его соображениями о лучшем обустройстве "княжения" Олега и наших суждений о замужестве Ольги никак не затрагивает. В деторождение посте 40 лет брака можно верить, как в историю об Аврааме и Саре, но использовать эту веру в исторических построениях не следует.

Очевидно, что мудрая девица из доселе славящегося красавицами Пскова вышла замуж за Игоря перед его походом на Царьград в 941 г., а в 945 г. осталась во враждебном мире одна с маленьким сыном. Теперь, опираясь на Древнейшее сказание (с учётом его незначительных изменений в летописях) и привлекая все известные источники, посмотрим, что и в каких условиях совершила сама княгиня.