"ИГЕМОН И АРХОНТИССА РОСОВ"

О методах, которые употребила княгиня Ольга, мы можем только догадываться. Очевидно, что её посольство началось с прибытия в Царьград и предложения посольских даров чиновникам логофета дрома (он ведал почтой и внешними сношениями). Речь идёт не о взятках (которые, естественно, были), а о дипломатических дарах очень большого масштаба. Объединив Русь и наладив сбор налогов, великая княгиня могла накопить за 12–13 лет весьма существенный дар, сразу поставивший её в особое, резко отличное от прежних русских послов положение.

Дело в том, что дипломатические дары непременно требовали равноценного ответного дара. Эта византийская традиция впоследствии приводила в Европе к диким казусам: взвесив присланную посуду из серебра, получившая дар сторона заказывала ровно такую же по суммарному весу посуду и при нехватке металла… переливала в неё полученные дары. Византии, чеканившей собственную золотую и серебряную монету, всегда было чем платить. Но очень крупная, далеко выходящая за рамки обычной сумма требовала бюрократического согласования и утверждения на самом верху.

Это был вопрос решаемый. Однако Ольга должна была, в свою очередь, согласиться на определённый уровень её посольского приёма, изучив его протокол, чтобы чинно вести себя согласно правилам. Без официального приёма у императора посольство считалось "как бы не бывшим", даже если все вопросы переговоров согласовывались на уровне чиновников. Здесь-то всю историю европейской дипломатии коса и налетала на камень. Протокол приёма отражал статус держав относительно друг друга и остального мира Даже в XVII в. на отказ "короля-солнца" встать и снять шляпу при звуке имени царя русское посольство отвечало отказом прийти на приём и взять ответные дары — оскорбление немыслимое!

Именно согласование протоката с чиновниками всё более высокого звена позволяло дипломатам привести аргументы, обосновывающие их позицию относительно державного статуса своей страны. К чести Константина Багрянородного надо сказать, что в рассмотрении дел (даже о коррупции) он был весьма внимателен и в основном справедлив. Ольга сумела доказать, что Русь является автократическим государством под её властью, богатым и сильным не менее арабских халифатов (с которыми император долго и много воевал, постепенно отодвинув границы в районы современных Сирии и Ирака). По образцу впечатляюще торжественной встречи их посольств (А.В. Назаренко доказывает, что это были послы самого багдадского халифа) были в итоге организованы приёмы княгини Ольги во дворце.

Но "мудрейшей из жён", как называет её летописец, удалось сделать больше. Она доказала императору (который один мог принимать решения на таком уровне), что её приём должен отличаться от приёма даже и багдадских послов. Как единовластный правитель независимого государства, она готова была, приняв крещение от императорской четы (Константина и Елены), стать их "дочерью", равной басилиссе. То есть обязательные для всех послов и чинов двора земные поклоны и падение ниц перед ними были исключены. С духовными отцом и матерью (Константином и Еленой), "братом" (их августейшим сыном, императором-соправителем Романом) и "сёстрами" (дочерьми Елены и женой Романа Феофано) Ольга должна была общаться на равных.

Учитывая довольно большую демократичность и доступность Константина (вполне в традициях императоров), это вроде бы было легко. Но речь шла не о встрече в его кабинете или на прогулке, а о церемонии во дворце, где поколения чиновников свято хранили ритуал, на который накладывались не менее "священные" для бюрократии традиции посольского церемониала.

Ольга должна была для начала объяснить императору, что Русь, вопреки его представлениям, представляет собой самостоятельную экономическую, политическую и военную силу, вовсе не заслоняемую печенегами. Доказать, что она, княгиня, крепко держит свою страну в руках. Наконец, что не только сам автократор, но и его семья могут свободно общаться с "варварской" правительницей, не боясь быть оскорблёнными её грубыми манерами.

Разумеется, чтобы сесть за стол с семьёй императора, Ольга должна была принять православие. Нет оснований полагать, что она сама этого не хотела. Мы не будем гадать о мотивах этого решения княгини, буквально судьбоносного для России. Довольно сказать, что Ольга приняла крещение в Константинополе, возможно, от самого патриарха (как говорят летописи), пройдя необходимое обучение.

Все эти заботы задержали посольство княгини надолго, практически на всё лето. Разумеется, переговоры по конкретным вопросам мира, союза, торговли и участия русских войск в византийских войнах всё это время могли идти. Но приёмы в императорском дворце, подчеркнувшие державный статус Руси и её правительницы, состоялись лишь осенью. Первый приём датирован императором 9 сентября и описан им очень подробно, как пример разрешения сложной дипломатической ситуации, который должен стать руководством на будущее.

Рассказ, написанный чиновниками и авторизованный императором, представляет собой сценарий протокольного мероприятия, в который, разумеется, вносились изменения, что называется "жизненные коррективы", если они происходили. Можно ли в этом случае думать, как принято в популярной исторической литературе, что принятая на довольно высоком уровне послов арабских стран княгиня покорно заняла своё место на церемонии — и неожиданно осталась стоять, когда все они пали ниц перед императрицей Еленой? А описавший приём император Константин понял ошибку, лично принял Ольгу и усадил за стол со своим семейством?

Увы, нет. Грубое нарушение согласованного протокола приёма (а он обязательно согласовывался заранее, чтобы все вели себя согласно сценарию) было во всей истории дипломатии страшным скандалом. Обычно оно означало прерывание церемонии, ведь её завершение увековечивало "урон чести" стороне, обиженной несоблюдением протокола. В данном случае оскорблённая императрица просто не села бы с Ольгой за стол и уж, конечно, не пригласила бы её на десерт. В своём трактате "О церемониях" Константин Багрянородный описал приём Ольги в качестве образца. Значит, император был доволен тем, как сумел разрешить уникальный казус с русской правительницей, и оставил его детальное описание в назидание потомкам.

Приведу этот интереснейший документ по переводу выдающегося историка-слависта Г.Г. Литаврина, временами заменяя множество оставленных им в тексте греческих терминов его же переводом и делая пояснения в круглых скобках.

ПЕРВЫЙ ПРИЕМ КНЯГИНИ ОЛЬГИ В ТРАКТАТЕ КОНСТАНТИНА БАГРЯНОРОДНОГО "О ЦЕРЕМОНИЯХ ВИЗАНТИЙСКОГО ДВОРА"[96]

"Девятого сентября, в четвертый день (в среду) состоялся приём, во всем подобный вышеописанному (приёму арабского посла), по прибытии Эльги, архонтиссы Росии. Эта архонтисса вошла (в большой зал-триклин Магнаврского дворца) с ее близкими, архонтиссами-родственницами и наиболее видными из служанок. Она шествовала впереди всех прочих женщин, они же по порядку, одна за другой, следовали за ней. Остановилась она на месте, где логофет (министр внешних сношений) обычно задает вопросы (о здоровье и благоденствии приезжих, их государя и народа). За ней вошли послы и купцы архонтов Росии и остановились позади, у занавесей (отделявших зал приёма от вестибюля, в котором ожидали аудиенции). Всё дальнейшее было совершено в соответствии с вышеописанным приёмом.

Выйдя снова через внутренний сад и зал кандидатов (чин имперской гвардии), а также зал, в котором стоит парадная императорская корона и в котором посвящают в сан магистра, она прошла через Онопод (вестибюль соседнего здания, дворца Дафна) и Золотую Руку (проход между дворцами) в портик Августия и села там (в главном зале старейшей части дворцового комплекса). Когда же василевс обычным порядком вступил во дворец (из своих жилых покоев), состоялся другой (относительно арабских послов) приём следующим образом.

В зале Юстиниана стоял помост, украшенный пурпурными индийскими тканями, а на нем — большой трон василевса Феофила, сбоку же — золотое царское кресло. За ним же, позади двух занавесей, стояли два серебряных органа двух партий, и их трубы находились за занавесями. Приглашенная из Августия архонтисса прошла через Апсиду (соединявшую старые здания дворца с новыми), Ипподром и внутренние переходы самого Августия и, придя, присела в Скилах (зале между триклинием Юстиниана и Ипподромом).

Деспина (императрица Елена, жена Константина VII) между тем села на упомянутый выше трон, а ее невестка (императрица Феофано, жена Романа II) — на кресло. И вступил весь персонал дворцовых евнухов, и были введены главным евнухом и евнухом-привратником вилы (титулованные персоны): вила первая — зосты (две дамы высшего придворного чина), вила вторая — магистра-тиссы (жены магистров), вила третья — патрикииссы (жены патрициев), вила четвертая — протоспафариссы-официалы (жены военных чиновников-протоспафариев, имевших должности), вила пятая — прочие протоспафариссы, вила шестая — спафароканди-татиссы (жены спафарокандидатов), вила седьмая — спафариссы, страториссы и кандидатиссы (жены воевод-спафариев, стратегов и заслуженных гвардейцев-кандидатов).

Итак, лишь после этого вошла архонтисса, введенная главным евнухом и двумя евнухами-привратниками. Она шла впереди, а родственные ей архонтиссы и наиболее видные из ее прислужниц следовали за ней, как и прежде было упомянуто. Главный евнух задал ей вопрос как бы от лица августы (Елены) о здоровье и благоденствии княгини, её близких, вельмож и всего народа и, выйдя, она присела в Скитах.

Деспина же, встав с трона, прошла через Левсиак (помещение между залом Юстиниана и вестибюлем Хрисотриклина) и Трипетон (сам вестибюль Хрисотриклина) и вошла в Кенургий (новый дворец, построенный Василием I и украшенный Константином Багрянородным), а через него — в свой собственный китон (покои для отдыха). Затем тем же самым путем архонтисса вместе с ее родственницами и прислужницами вступила через зал Юстиниана, Лавсиак и Трипетон в Кенургий и отдохнула.

Далее, когда василевс с августой и его багрянородными детьми (пятью дочерьми и сыном Романом) уселись, из зала Кенургия была позвана архонтисса. Сев по повелению василевса, она беседовала с ним, сколько пожелала.

В тот же самый день состоялся пир в том же зале Юстиниана. На упомянутый выше трон воссели деспина и невестка (Елена и Феофано). Архонтисса же стояла сбоку. Когда распорядитель царской трапезы по обычному чину ввел архонтисс (Ольги) и они совершили проскинесис (поклон и простирание ниц перед августейшими особами, его совершали все высшие сановники империи и иностранные послы), архонтисса, немного наклонив голову, села к императорскому обеденному столу[97] на том же месте, где стояла, вместе с зостами, по уставу. Знай, что певчие — апостолиты и агиософиты (из усыпальницы императоров в храме Апостолов и собора Св. Софии) — присутствовали на этом пире, распевая величальные гимны в честь августейших особ. Разыгрывались также и всякие театральные игрища.

В Хрисотриклине происходил другой пир, где пировали все послы архонтов Росии, люди и родичи архонтиссы и купцы. [После обеда] получили: ее анепсий (племянник или двоюродный брат) — 30 милиарисиев (серебряных монет), 8 её людей — по 20 милиарисиев, 20 послов — по 12 милиарисиев, 43 купца — по 12 милиарисиев, священник Григорий — 8 милиарисиев, 2 переводчика — по 12 милиарисиев, люди Святослава — по 5 милиарисиев, 6 людей послов — по 3, переводчик архонтиссы — 15 милиарисиев.

После того как василевс встал от обеда, состоялся десерт в столовой для закусок, где стоял малый золотой стол, установленный в Пентапиргии ("пятибашеннике" — царской сокровищнице). На этом столе и был сервирован десерт в украшенных жемчугом и драгоценными камнями чашах. Сидели: василевс, Роман — багрянородный василевс, багрянородные их дети, невестка и архонтисса.

Было вручено: архонтиссе в золотой, украшенной драгоценными камнями чаше[98] 500 милиарисиев, 6 ее женщинам по 20 милиарисиев и 18 ее прислужницам — по 8 милиариеиев".

Сегодня, живо представляя себе пышность комплекса императорских дворцов в Константинополе, к тому времени строившегося и украшавшегося более 700 лет, можно сказать, что летописная княгиня Ольга напрасно обижалась, что Константин Багрянородный долго продержал её в гавани столицы. Именно основательное знакомство с достопримечательностями Царьграда — в то время самого богатого и могущественного города мира — помогло княгине подготовиться к невероятной роскоши императорских дворцов и торжественности проводимых там церемоний. Не стоит забывать, что Константинополь был столицей не завоёванной варварами Восточной Римской империи и воплотил в себе высшие достижения античной культуры. Столетия дикости и упадка, обрушившиеся на Европу и Северную Африку в результате гибели Западной Римской империи, для Константинополя были веками культурного и экономического созидания.

Не только на Руси — нигде в мире Ольга не могла видеть ни таких могучих крепостных стен длиной более 5,5 км, с 96 башнями (считая только по внешнему обводу), ни огромного, целиком каменного города с мощёными улицами и тротуарами, с мастерскими, производящими все мыслимые товары в объёмах, превышающих в день производство иных городов и стран в год. Высококачественная посуда, несравненно украшенное оружие, узорчатые шелка, ярко окрашенная шерсть и новомодный хлопок, представленные тут в мелкой лавочке, могли составить предмет гордости какого-нибудь кичащегося своими богатствами северного правителя. Дворцы патрициев, дома промышленников и купцов далеко превосходили размерами и роскошью всё, что могли себе позволить варварские короли.

Величие храмов, своды которых, выше самых высоких деревьев, уходили в самые небеса, потрясало приезжих до глубины души. Никакие рассказы путешественников, которые конечно же слушала Ольга, не могли подготовить её к масштабу собора Святой Софии, занимавшего место целого города на Руси. А дворцовый комплекс, много столетий возводившийся и украшавшийся императорами Восточной Римской империи (название Византия, как известно, придумали историки), был не только больше городов тогдашней Европы — ему не было даже близких аналогов по фантастической красоте убранства.

Знакомство приезжих с чудесами Константинополя планировалось византийцами специально, в том числе и для руси. В заключение статьи о русско-византийском договоре 911 г. "Повесть временных лет" сообщает, что император, почтив русских послов дарами, "приставил к ним мужей своих показать им церковную красоту и палаты златые, и в них собранные богатства, золото, и шелка, и драгоценные камни, и Страсти Господни: венец, и гвозди (которыми Христос был прибит к кресту. — А.Б.), и хламиду багряную, и мощи святых, приучая их к вере своей и показывая им истинную веру; и так отпустил их в землю свою с честью великой". По словам Никона Великого, именно величием храмов и несказанной красотой греческого богослужения объясняли своё предпочтение православию посланцы великого князя Владимира, которых в 987 г. аналогично принимали императоры Василий и Константин, просившие самого патриарха показать росам торжественную службу.

Вместе с Ольгой к красотам Царьграда приобщалась уникально представительная делегация русов. В 911 г. посольство "от рода русского" в Царьграде состояло всего из 14 человек (как указано в договоре). В договоре 944 г. делегация росов в Константинополе состоит уже из 54 человек. Это 26 послов "от рода русского", в т. ч. 4 посла от князя Игоря, по одному — от его сына Святослава, от Ольги, от Володислава, Предславы и жены Улебовы — словом, "от всех князей", а остальные, видимо, "от всех людей Русской земли". К ним присоединяются 27 купцов и 1 бирич (глашатай), также участвовавшие в заключении договора. Ольга привезла с собой вдвое больше людей от всех князей, городов и купцов нового государства. Посольство княгини было для Руси беспрецедентно представительным: 105 человек!

Однако эти 105 участников русского посольства (считая с Ольгой) просто затерялись в огромном дворце Магнавра, где чиновников, гвардейцев и слуг хватило бы на целую северную армию. Княгине пришлось одной, сопровождаемой лишь вереницей своих дам (6 архонтисс и 18 прислужниц), войти в необозримый зал приёмов, в то время как остальное посольство Руси толпилось у занавесей, отделяющих зал от вестибюля, через который они пришли.

Величественная архитектура, обилие золота и драгоценностей, яркие краски и утончённые орнаменты (коих у варваров тогда не было)[99] не исчерпывали арсенал ромейских средств воздействия на посетителей дворца. Посреди огромного парадного зала, где торжественно оглашались её имя и титул, а она выслушивала вежливые вопросы логофета дрома и давала на каждый столь же вежливый ответ, инженерами была прекрасно налажена акустика, делавшая каждое правильно произнесённое слово особо торжественным. Надо полагать, Ольга была подготовлена к этим акустическим эффектам, посещая при подготовке к крещению торжественные службы в соборе Святой Софии.

Из зала Ольгу с дамами (отправив куда-то отдельно мужей русского посольства) повели через оранжерею с экзотическими растениями и ещё несколько парадных залов поменьше первого (в одном стояла, переливаясь драгоценностями и эмалями, большая императорская корона). Затем через вестибюль изысканного дворца Дафна княгиню привели на отдых в античный портик Августия. Отдых подразумевал омовение, удобные кресла и кушетки, прохладительные напитки, фрукты и сладости.

После отдыха княгиню с её дамами проводили через колоссальный Ипподром, предназначенный для соревнований колесниц, в зал недалеко от тронного. Оттуда она, после обязательного ожидания, вступила в зал Юстиниана, где на большом троне восседала императрица Елена, а в золотом кресле рядом — её юная невестка императрица Феофано, обе в окружении пышно разодетых чиновных дам. Византийские придворные наряды в то время превосходили роскошью и изяществом всё, что только могли вообразить себе женщины Западной, Центральной, Восточной и Северной Европы.

Недаром уже с IX в. сначала франки и италийцы, а позже все представители господствующего военного сословия Европы копировали именно византийскую моду, решительно отказавшись от племенных и национальных костюмов и украшений. В X–XIII вв. картина была буквально подобна тому, как в начале XIX в. весь господствующий слой Европы копировал французский стиль ампир, только место Парижа занимал придворный Царьград.

Но и тронного зала, и нарядов организаторам приёма было мало. Впечатление непередаваемого величия императорской семьи усиливали серебряные органы, ничего подобного звуку которых Ольга раньше слушать не могла. Звук, умноженный акустикой тронного зала, шёл буквально ниоткуда — ведь органы стояли позади трона за занавесями. Ольга с сопровождающими её дамами сумела не умереть от зависти к императрицам и их первым дамам — светочам византийской моды. Но, после того как княгиня протокольно поговорила с императрицей Еленой через главного евнуха, ей явно требовалось присесть.

Ошеломление посетителя было предусмотрено — на него ромеи и рассчитывали. Ольгу провели через новые для неё прекрасные залы во дворец, украшенный на изысканный вкус самого Константина Багрянородного, и там предложили отдых недалеко от покоев старшей императрицы. Это было разумно: император пожелал познакомить Ольгу со своей семьёй. Зачем ему было далеко водить супругу, взрослого сына Романа с женой и дочерей (их было пятеро: Зоя, Феодора, Агата, Феофано и Анна)?

В личном дворце Константина и Елены они все уселись (зал не указан, ибо событие явно было "другим не в пример") и позвали княгиню. Это было уже крайне необычно. Никого из послов или иноземных владык, как мы точно знаем по трактату "О церемониях", император не принимал и семенном кругу! А фраза трактата: "Сев по повелению василевса, она беседовала с ним, сколько пожелала", должна была вызывать инфаркт у блюстителей дворцового этикета. Сидеть в присутствии императора! Беседовать с ним и членами его семьи по своему усмотрению, без протокола!

Ольга должна была так подготовить этот приём за долгие месяцы его ожидания и так показать себя в непривычной обстановке дворца, чтобы учёный зануда Константин Багрянородный и императрица Елена, бывшая за ним замужем 40 лет (919–959), захотели общаться с княгиней именно по-семейному, без протокола. Воистину нрав был летописец, назвавший Ольгу "мудрейшей из жён"!

Конечно, княгине было что рассказать августейшей семье. А в верхушке империи страсти бушевали не слабее, чем на Руси. Но, думаю, это не главное. Восточная Римская империя была уникальным в то время гражданским государством. В то время как по всей Евразии, от Ирландии до Японии, власть по своему произволу осуществляли суровые мужи с оружием в руках, империя управлялась большей частью гражданскими чиновниками на основании тщательно продуманных и кодифицированных законов. Невзирая на временами плохие отношения императоров и патриархов (например, Константина Багрянородного и Полиевкта Нового Златоуста, 956–970), в империи поддерживалась гармоничная симфония светской и духовной власти. Во всех областях государственного, экономического, культурного и религиозного развития Руси именно империя была для Ольги образцом. Даже то, что её политика всегда была крайне эгоистичной и коварной по отношению к соседям, могло послужить Ольге важным уроком. А что может быть лучше для мудрой женщины, как попросить всяческих советов у императора, кичившегося своим умом и образованностью?

Но разговоры не могли быть бесконечными. По протоколу император должен был идти на пир с буйными мужами посольства Ольги: послами от архонтов Руси (князей — во множественном числе), людей и родственников княгини, представителями городов и купцами.

Ольга же пировала в парадном зале Юстиниана с императрицами Еленой и Феофано. Судя по всему, она пришла с ними, так как трактат говорит просто, что в начале церемонии она стояла сбоку от трона. Сопровождающих Ольгу архонтисс (княгинь — во множественном числе) распорядитель царской трапезы ввёл в зал, и они почтили августейших особ по византийскому образцу: поклонились и простёрлись перед ними ниц. Ольга, отнюдь не приняв этого простирания на свой счёт, "немного наклонила голову" и села к императорскому обеденному столу, за которым, собственно, и стояла. Место её было рядом с императрицами, вместе с зостами — дамами высшего придворного чина, которых было в империи только две.

По этому поводу историки предположили, что Ольга была пожалована высшим для придворных дам чином "препоясанной зосты", зосты-патрикии. Ведь варварские князья-мужчины, крестившиеся в Константинополе на столь же высоком уровне, звание патрициев получали: например, венгерские князья Вулцсу (Вулчу) и Гилас (Дьюла) в 948 и 952 гг., о крещении которых рассказал в своей хронике Иоанн Скилица.

Однако другие историки возражают, что Ольге как главе посольской делегации Руси и владычице страны не было необходимости в таком пожаловании, чтобы сесть за стол вместе с зостами. К тому же "вместе" не означает наравне. Статус княгини как духовной дочери августейшей семьи был выше, иначе ей, как и зостам, пришлось бы простираться перед императрицей ниц. Хотя на данной церемонии зостам не надо было простираться, ведь они пришли к столу вместе с Еленой и Феофано.

Думаю, в этом и состоял замысел хитроумных ромеев, которые вывели княгиню к столу вместе с императрицами и зостами, а дам свиты Ольги заставили явиться отдельно и представиться по канону царского двора. Своим кивком Ольга лишь показала, что тоже относится к гостям пира. Таким образом, традиции не был нанесён урон. А красовалась ли Ольга в пожалованном ей роскошном поясе дамы-патриция или нет — не важно[100]. Всё равно её почтили гораздо больше, чем других варварских архонтов и послов багдадского халифа.

Пир был вполне в античном духе. Лучшие певчие столицы из храма Апостолов и Святой Софии распевали величальные гимны в честь августейших особ, к семье которых Ольга была причтена как духовная дочь. "Разыгрывались также и всякие театральные игрища", то есть княгиня познакомилась и с греческим театром (мы не знаем только, со средневековым, кстати, весьма развитым, или, учитывая учёность Константина, античным).

После развлечений её ждала ещё одна беседа с императором. Для того чтобы её устроить, Константин Багрянородный вновь дополнил посольский протокол. Обычной схемой приёма были официальное представление посольства, неофициальная беседа с императором и пир. Однако, попировав с мужской частью посольства русов, император отправился в небольшой зал дворца на придуманный им для новой встречи с Ольгой "десерт в столовой для закусок, где стоял малый золотой стол", на котором "был сервирован десерт в украшенных жемчугом и драгоценными камнями чашах".

За столом с императором сидели его сын и дочери, внучка и молодая императрица Феофано, а также княгиня Ольга. Феофано, вышедшая из социальных низов империи (как многие императоры и императрицы), с большим интересом познакомилась с женщиной, которая после смерти мужа правит одна. После смерти Романа в 963 г. она вспомнит этот опыт и начнёт править при двух малолетних сыновьях. Но "наиболее прекрасная, обольстительная и утонченная женщина своего времени, одинаково выделявшаяся своей красотой, способностями, честолюбием и порочностью", не смогла, подобно Ольге, держать власть в руках самостоятельно. Она сделала ставку на мужчин, вначале выйдя замуж за прекрасного полководца, но скучного мужа Никифора Фоку, а затем, убив его, за более молодого полководца Иоанна Цимисхия, который её заточил. А сыновья Феофано, Василий и Константин впоследствии выдали её дочь Анну замуж за внука Ольги, князя Владимира, принявшего крещение именно в связи с этим браком.

Встреча оказалась запоминающейся для обеих сторон переговоров. Император не только описал приём Ольги, но и скрупулёзно отметил расходы на денежные подарки роскому посольству в честь этого приёма, по которым мы точно знаем относительное значение его участников. Младшими были слуги послов, получившие по 5 серебряных монет, и люди князя Святослава, которым после пира выдали по 5 монет. Прибывший с Ольгой священник Григорий и восемнадцать её служанок получили по 8, два переводчика, сорок три стряпчих (от разных городов и сообществ) и двадцать послов русских князей — по 12 монет, переводчик самой княгини — 15, её люди (в т. ч. 6 архонтисс-"родственниц" и 8 мужчин) — по 20, племянник — 30. Княгиня получила "на золотом украшенном каменьями блюде" 500 монет (как и багдадские послы).

Внимательный к церемониям император, долго наводивший справки перед приёмом Ольги, оценивал сравнительный вес русских властей не на глазок. Для него ситуация была очевидной: княгиня единовластно правила Русью, её люди были выше послов всех тамошних князей, которые оценивались на одном уровне с городскими стряпчими; Святослав был лишь сыном своей матери, вряд ли дееспособным. Ольга, безусловно, была на Руси первым лицом.

Второй приём Ольги, состоявшийся 18 октября 957 г., Константин Багрянородный описал в трактате "О церемониях" кратко, так как он ничего не прибавлял к отработанному протоколу:

"Восемнадцатого октября, в воскресенье, состоялся пир в Хрисотриклине. Василеве сидел с росами. И другой пир происходил в Пентакувуклии св. Павла (зале дворца при храме Св. Павла), где сидела деснина (Елена) с ее багрянородными детьми, с невесткой (Фсофано) и с архонтиссой (Ольгой).

И было выдано: архонтиссе — 200 милиарисиев, ее племяннику — 20 милиарисиев, священнику Григорию — 8 мнлиарисиев, 16 ее женщинам — по 12 милиарисиев, 18 ее рабыням — по б милиарисиев, 22 послам — по 12 милиарисиев, 44 купцам — но 6 милиариснев, 2 переводчикам — но 12 милиариснев".

Послы Святослава тут посчитаны — подарки получили 105 человек, тогда как на предыдущем приёме, где число представителей сына Ольги не указывалось, без них было 102 человека. Значит, от князя людей было трое, причём двое послов (тут их 22, а прежде отмечено 20) и один купец (без человека Святослава их было 43, а на втором приёме, где его люди не выделены, стало 44). Оценка императором людей князя Святослава — крайне низкая сравнительно с людьми его матери — вряд ли могла понравиться его дружине в Киеве.