3

Придя домой, я набрался смелости и позвонил в дверь соседке.

Крупной, коротко стриженной женщине с татуировками на плечах.

Она только-только вышла из тюрьмы (попав под амнистию), где сидела за непреднамеренное убийство своего мужа – талантливого обвальщика мяса на базаре Нивки.

Я спросил ее:

– Ольга Васильевна, вы не хотели бы со мной встретить Новый год?

Она осмотрела меня с ног до головы, как-то странно хихикнула и захлопнула дверь.

Потом я долго вертел в руках записную книжку и много кому позвонил, обзвонил даже своих чертовых одноклассников, которых не видел давным-давно. Многие из них меня попросту не узнали, другие сделали вид, что не узнали, а третьи отвечали:

– Ну ты даешь, ну ты даешь!

За окном сыпал крупный снег, соседские мальчишки играли в снежки и взрывали петарды. Во дворе они соорудили нелепого снеговика-мутанта. Я открыл окно, чтоб впустить в комнату крупные хлопья снега, но вместе со снегом в комнату полетели снежки.

Оставался лишь один вариант. Я взял мобильный и осторожно сказал:

– Алло, Леонид?

Липовый Дед Мороз спросил меня севшим голосом:

– Чего тебе?

– Приходи со мною Новый год встречать!

Леонид ответил:

– Я, между прочим, пить бросил, уже как двое суток и три часа капли в рот не брал… думай, что говоришь!

– Ладно, это будет безалкогольный Новый год.

– Нет, Максим, я бросил пить и сошелся с женой, а ночью буду работать в пансионате МВД.

– Они тоже празднуют Новый год?! – удивился я.

– Поверь, это не только твой праздник, наглая ты морда!

И Леонид кинул трубку, по последней реплике я понял, что долго в сухом состоянии он не продержится. Запьет в ближайшие два-три часа. Ох, и запьет, пуще прежнего. И с женой он более недели не продержится, ведь она имела скверную привычку поколачивать его сковородой по спине и вырывать его скудные волосы с макушки. Что за семейка, ей-богу!

Тепло одевшись, я пошел бродить по улицам и чувствовал себя чужим на празднике жизни. В переулке Черняховского я увидел молодого папашу с сынком лет десяти. Сынок тащил елку по снегу, папаша курил сигарету и рассказывал сынку про устройство карбюратора. Потом я увидел двух пьяных заводских работяг, они тоже тащили елки и беседовали про какого-то мифического сома, пожирающего коров и людей. Затем мне повстречалась старушка, которая стояла возле ларька и ругалась с продавщицей из-за высоких цен на апельсины, мандарины. Даже у этой старушки была елка. Всюду меня преследовали чертовы соседские мальчишки, они кидали в меня снежками и прятались за заборами. Я, конечно, не ругался, ведь когда-то я точно так же поступал с их дедулями и бабками.

Мальчишки, обидевшись, что я не отстреливаюсь, отстали.

В окне маленькой комнаты рядом с «Молочным» сидел грустный сапожник-еврей. На носу его размещались крохотные очки, он рассматривал женскую туфлю и примерял к ней каблук. Даже у еврея в мастерской стояла елка. Да у всех здесь были елки, кроме меня! Поймите, праздновать Новый год одному – это невероятное скотство. Это все равно как заниматься любовью с ножницами, бить по лицу мертвеца, или я не знаю – хотеть стать депутатом!

Зайдя домой, я порылся в поисках старых рваных ботинок и принес их еврею.

Еврей осмотрел их и назвал свою цену. Этот еврей чинил ботинки моему деду, отцу, а теперь и мне чинит.

Однажды отец сказал мне:

– Сейчас тебе двенадцать, если начнешь сам носить ему обувь, то через лет десять сможешь называть сапожника – Иосиф Михайлович.

Я впервые в жизни обратился к еврею:

– Иосиф Михайлович!

Он недовольно поморщился. И мне пришлось объяснять слова отца.

На что еврей ответил:

– Знаете, молодой человек, прошло только девять лет.

Я спросил его, не хотел бы он со мной встретить Новый год, он ничего не ответил, выпроводил меня из мастерской и повесил табличку «Закрыто».

Лена позвонила и сказала:

– Мама заболела гриппом. Все очень плохо. У нее сильный жар.

Я обрадовался и сказал:

– Отлично, наверняка нужна будет моя помощь! Я приеду!

Лена ответила:

– Ни в коем случае, если ты приедешь – ей будет только хуже! Она тебя просто на дух не переносит!

Ой, мало ли кому я не нравлюсь!

Вернувшись домой, я лег на кровать и принялся усердно плевать в потолок. Конечно, можно было бы пойти в гаражи и предложить местным джентльменам Борщаговки и их дамам с Саратовской аллеи встретить Новый год вместе, но последствия такого празднования могли оказаться крайне чреватыми – они бы обворовали меня, забрали бы все, вплоть до цепочки из ванной.

Это в лучшем случае.

В худшем – они бы устроили пьяную драку с поножовщиной или подсыпали бы мне в алкоголь смертельную дозу клофелина.

Внезапно с фотографии, что стояла за стеклом в книжном шкафу, на меня зыркнул мой покойный дядя родом из Приднестровья. Он прожил очень пьяную и очень веселую жизнь. Ходячая энциклопедия анекдотов, завсегдатай шашлычных и картежных домов, знатный любовник, замечательный собутыльник и лучший краснодеревщик в непризнанной республике.

Только вот цирроз неумолим.

Только вот цирроз и слышать не хотел о прекрасной жизни.

Только вот портвейна мой дядюшка пил слишком много.

Веселые и добрые люди намного ближе к смерти, чем подлецы и насильники.

Так уж устроен наш проклятый мир.

Давно я не ездил в Приднестровье. В край вина, мамалыги и козьей брынзы. А именно в Приднестровье я проводил все свои летние школьные каникулы. С дедом, бабкой, теткой и прочей родней.

Потом я поступил в университет и летом был занят практикой, а затем начал преподавательскую карьеру. Да еще и с Леночкой закрутил! Короче, отговорок много у меня, но от пристального взгляда покойного дядюшки прямо холодок по спине пошел.

Ледяные муравьи кусали меня за плечи.

Оживший дядюшка спросил меня:

– Ну, не скотина ты? Мы с тобой все детство нянчились, а ты не приезжаешь и не приезжаешь!

Я ответил дядюшке:

– Да уж, особенно ты нянчился. Водил меня по шашлычным и научил пить вино. Пропадал до утра не пойми где. Приходил пьяный и командовал: «Хочу котлеты из печали и пирожки из тоски!»

Как-то раз я пошел с дядюшкой устанавливать шкаф в дом одного богатого предпринимателя. Спору нет – мой дядюшка мастер на все руки. Его резная винтажная мебель по сравнению с заводской продукцией – это просто произведение искусства.

Вот только дядюшка любил очень крепко выпить.

Портвейн он любил, понимать надо.

О, злейший из напитков. Он развязывал ему руки, язык и сковывал душу.

Так вот: устанавливали мы шкаф в доме предпринимателя, как тут пришло время обеда. И дядюшка дернул меня за руку. Он сказал:

– Пошли, быстрее! Быстрее!

Я сказал:

– Куда! Одну полку всунуть осталось!

Он сказал:

– Потом, потом! Время обеда!

И он пулей вылетел и помчал в местную шашлычную, где просидел до глубокой ночи с рыбаками.

Где угощал рыбаков портвейном и где являлся лучшим другом рыбаков, пока денежки на портвейн не иссякли.

Со стариками я своими по телефону давно не связывался. Они ненавидели телефонные разговоры, считали, что их прослушивают, а дед – тот и вовсе был глухим и наотрез отказывался от слухового аппарата.

Он обычно кричал в телефонную трубку:

– Алло! Алло! Михайло у аппарата! Алло, говорите громче! Ни черта не слышно! Какого черта молчите?!

А я кричал в трубку:

– Дедушка, как у тебя дела?! Дедушка, с днем рождения, с Новым годом! С двадцать третьим февраля тебя, дорогой!

А он орал еще громче:

– Я знаю, это ты с соседнего подъезда, бестолочь, звонишь, вот поймаю тебя – и рожу набью!

Покойный дядя Толя улыбнулся мне с фотографии и сказал:

– Эх, что ты думаешь, башка твоя пустая, езжай к нам, в Приднестровье! Принеси дядюшке любимому бутылочку портвейна на могилку, а он с неба на тебя посмотрит, молнией ударит и скажет: спасибо, племяша!

Итак, решение мной было принято за минуту.

Я схватил сумку и принялся закидывать в нее теплые вещи. Сунул сапоги, свитера и ноутбук. Затем поехал в торговый центр и купил подарки для стариков. Ехать я решил без звонка, без предупреждения, пусть сюрприз им будет!