Глава 3. ГЕНЕРАЛ ЛОБОВ ЗАГОВОР ПРОТИВ НАЧАЛЬНИКА ГЕНШТАБА
ЗАГАДКА
… В тот день в Кремле проходило внеочередное заседание Верховного Совета. Среди десятка военных, участвовавших в нем, был и генерал армии Владимир Лобов. В перерыве многие депутаты обступили его, пытаясь узнать причины появления указа президента об освобождении начальника Генерального штаба Вооруженных Сил от занимаемой должности. Но Владимир Николаевич ничего определенного сказать не мог. И это делало еще более загадочным неожиданное смещение его с поста…
Появился Ельцин, за ним Бурбулис и еще человек десять свиты. Заметив Лобова, Ельцин поздоровался с ним и спросил:
— Владимир Николаевич, так что там с тобой стряслось?
— Пока и сам не знаю, Борис Николаевич. Никто ничего конкретного не сказал. Как говорится, пользуясь случаем, прошу принять меня…
Ельцин — Бурбулису:
— Геннадий Эдуардович, разберись с человеком, потом доложишь.
Бурбулис — помощнику:
— Запишите генерала ко мне на прием.
Помощник — секретарю:
— Найдите «окно» для генерала…
В назначенный день Лобов приехал в Кремль на прием к Бурбулису. Прождал час — секретарь вышел из кабинета с извиняющейся улыбкой:
— Геннадий Эдуардович просит его извинить — очень много дел. Пообещал через час обязательно вас принять…
Прошел еще час — опять та же слащавая секретарская улыбка и просьба еще немного подождать. Лобов ждал. Спешить ему было некуда. В кармане лежал президентский указ об освобождении от должности. Мерно тикали часы в приемной. Словно отбивали: «За — что?», «За — что?»… Ответа на этот вопросу Лобова не было. О многом передумал он за те несколько часов в Кремле, пока ждал приема. Было что вспомнить…
ДЕКАБРЬ 86-ГО
… 17 декабря 1986 года командующий войсками Среднеазиатского военного округа генерал-полковник Владимир Лобов был на комсомольской конференции в Сары-Озеке, когда его срочно вызвали к телефону. Звонил первый секретарь ЦК компартии Казахстана Геннадий Колбин:
— Прошу вас срочно прибыть в ЦК. Зреет ЧП… На площади имени Брежнева — митинг…
В тот день командующий впервые разрешил водителю своей машины держать на спидометре за сто…
По дороге в Алма-Ату думал о митинге. Причину этой акции было несложно понять. Она в какой-то мере была предсказуема и логически вытекала из того, что в последнее время происходило между Москвой и руководством Казахстана. Командующий САВО был членом Бюро ЦК компартии республики и многое знал о закулисной возне, которая началась еще с ранней осени…
Политбюро ЦК КПСС рассматривало план развития народного хозяйства на 1987 год. Давно было заведено, что в таких мероприятиях участвует весь состав Политбюро. И если даже кто-то находился в командировке или в отпуске, его обязательно вызывали. Первый секретарь ЦК Казахстана Динмухамед Кунаев отдыхал в то время в Сочи. Его на Политбюро не пригласили и даже не объяснили почему. В Алма-Ате на это отреагировали глухим роптанием в кабинетах республиканского ЦК. Пошли недовольные пересуды по городам и селениям…
Это недовольство еще больше усилилось, когда в докладе на ноябрьских торжествах Егор Лигачев ни словом не обмолвился об успехах республики в производстве и заготовке зерна. Будто и не было казахстанского миллиарда. Было только отмечено, что план выполнили Кустанайская и Кокчетавская области. Об успехах только этих областей докладчик сказал, скорее всего, лишь потому, что в них побывал Горбачев.
И вся центральная печать словно в рот воды набрала… Кунаев назвал это «заговором молчания». Он понял, что надо уходить. Поехал к Горбачеву, чтобы сообщить о своем решении. Тот его принял. На прощание Кунаев поинтересовался у Горбачева, кто будет рекомендован на его место. Михаил Сергеевич ответил:
— Позвольте это решать нам самим… В республику будет направлен хороший коммунист…
11 декабря 1986 года без участия Кунаева состоялось заседание Политбюро, на котором было принято решение об освобождении его от работы «в связи с уходом на пенсию»…
Генерал Лобов торопился в Алма-Ату. Ему было абсолютно ясно, что сообщение о митинге связано прежде всего с фигурой Кунаева. А состоявшийся 16 декабря пленум республиканского ЦК, избравший «по рекомендации Политбюро» первым секретарем ЦК Казахстана Геннадия Колбина, стал последней каплей, которая переполнила чашу терпения многих казахстанцев, особенно молодых. Подъехав к зданию ЦК, Лобов сразу приметил, что все окна зашторены. Объехал площадь. Молодежь митинговала. Толпа росла… Зашел к Колбину. Тот сразу заговорил о возможном использовании войск для «наведения порядка в городе». Лобов дал понять, что для принятия такого решения ему необходимы официальные указания Верховного главнокомандующего, министра обороны. Да и необходимости в применении войск он не видит. Колбин мгновенно связался с Горбачевым и протянул Лобову телефонную трубку. Горбачев намекал, что надо быть готовым к худшему варианту развития событий, при котором, возможно, придется использовать армейские части. Лобов повторил то, что сказал Колбину: «Необходимости в этом не вижу». Горбачев рекомендовал «действовать по обстоятельствам»…
Командующий сказал Колбину, что ему надо побывать в штабе округа — получить информацию об обстановке в гарнизонах и отдать распоряжения командирам об усилении охраны военных объектов. Вышел на площадь. Митинг продолжался. В толпе генерал увидел Нурсултана Назарбаева, который что-то объяснял разъяренным слушателям, многие из которых были явно «под парами». Подумал: «Вот где сейчас должно быть все ЦК. А не там, за зашторенными окнами…» А «там» решили, что надо вызвать Кунаева. Ему позвонил второй секретарь ЦК компартии Казахстана Мирошхин и попросил приехать в ЦК. Кунаев удивился:
— Чем это вызвано? Ведь я на пенсии…
Мирошхин ответил:
— На площади собралась группа молодежи. Требуют разъяснить решение вчерашнего пленума ЦК. Было бы хорошо вам выступить перед собравшимися и объяснить суть дела…
Кунаев спросил:
— Согласен ли Колбин?
Мирошхин передал трубку Колбину и тот подтвердил просьбу. Кунаев приехал в ЦК и стал ждать, когда ему разрешат «идти к народу»…
Прибыв в штаб округа, командующий выслушал доклад оперативного дежурного. Тот сообщил, что в одном из военных городков разгромлен детский садик. Через час Лобову доложили, что эта информация не подтверждается. Потом поступили сведения, что на военной кафедре одного из институтов неизвестные пытались захватить оружие из комнаты хранения… Опять деза. Зато подтвердилось, что в пьяной драке нанесены смертельные ножевые ранения прапорщику…
Отдав необходимые распоряжения по усилению охраны военных городков, командующий вновь убыл в ЦК. По дороге встретил колонну — батальон курсантов пограничного училища. Вызвал командира и поинтересовался, кто дал команду поднимать подразделение. Тот доложил: «Заместитель председателя Комитета государственной безопасности СССР», который уже находится в гарнизоне. Прибыв в ЦК, Лобов был удивлен, что Кунаев все еще ждал «разрешения» выступить перед митингующими. А ведь прошло уже часа два. Колбин продолжал консультироваться с Москвой. Наконец, сообщил Кунаеву: «Вы свободны. Мы сами примем меры и наведем порядок»…
Из Москвы в экстренном порядке прибыла «высокая комиссия»: первый замминистра обороны генерал армии Лушев, заместитель председателя Комитета государственной безопасности генерал Бобков, замминистра внутренних дел…
Уже была отдана команда согнать к зданию ЦК десятка Два пожарных машин. Уже поступила информация, что в потасовке у телецентра погиб человек… В воздухе на подлете к Алма-Ате уже было несколько самолетов со спецназовцами МВД из Москвы, Ленинграда, Иркутска… Из этого можно было сделать вывод, что в ЦК либо не слишком доверяют «своим», казахстанским, либо считают, что их будет недостаточно…
За окнами бушевала разъяренная толпа. Колбин «давил» на Лобова, требуя «поднимать войска». Лушев отмалчивался. Лобов сопротивлялся и доказывал, что применение войск может еще больше разжечь страсти, надо наводить порядок прежде всего теми силами, которые для этого предназначены, — милиция, части МВД, спецназ. Их вполне хватало, чтобы держать ситуацию под контролем. Однако многое делалось так, что лишь разжигало страсти. Была дана команда применять пожарные машины для разгона толпы. Но из 25 машин только две смогли «полить» митингующих, остальные заглохли. Облитые холодной водой на морозе люди остервенели. Они перевернули одну из машин, произошло короткое замыкание, и та запылала. Огонь перекинулся на деревья… В ход пошли милицейские дубинки, наручники…
Руководство ЦК продолжало давить на командующего, требуя подтянуть на площадь армейские части. Лобов хорошо понимал, во что это может перерасти… Чутье не подвело его. «Восстание» было локализовано силами органов правопорядка. В те дни в Минобороны уже вовсю гуляли слухи, что за «нерешительность» командующий войсками САВО со дня на день будет снят с должности: казахстанское руководство высказало Горбачеву недовольство генералом…
Пострадавшие люди не разбирались, кто действовал против них, — всех называли «военными» (и спецназовцев, и милиционеров, и солдат МВД). Чохом пошли обвинения и на армейские подразделения, и на руководство САВО. Замелькала фамилия генерала Лобова… И даже Кунаев утверждал, что республиканские власти «поставили под ружье милицию, войска и жестоко расправились с собравшимися. Пострадало множество студентов и молодых рабочих»… И лишь когда улягутся страсти, когда закончит работу комиссия во главе с народным депутатом Мухтаром Шахановым, правда восторжествует…
Вспоминая о тех событиях, генерал армии Лобов скажет:
— Я понимал, что, если на улицах Алма-Аты появятся бронетранспортеры и танки, это будет признание того, что недостаток политической мудрости и гибкости власть стремится компенсировать грубой силой брони. Когда дело доходит до крови, политики часто уходят в тень. А крайними в таких ситуациях чаще всего становятся генералы. Потому, несмотря даже на угрозы отстранения от должности, не допустил втягивания войск в конфликт…
Выдержка и осторожность командующего войсками Среднеазиатского военного округа генерала Лобова хорошо запомнились Горбачеву, который пережил в те дни серьезное потрясение: алма-атинские события 1986 года, в сущности, стали «первой кровью» периода так называемой перестройки…
Поведи себя Лобов по-другому, конфликт мог бы пойти по иному руслу… Уже только то, что командующий всего лишь привел в повышенную готовность части, не выводя их за пределы военных городков, остудило многие одурманенные жаждой «восстановления справедливости» головы. И потому вполне объяснимым выглядело то, что уже вскоре Горбачев вспомнил о генерале и решил продвинуть его по службе…
ИЗ досье:
Генерал армии ЛОБОВ Владимир Николаевич
Родился 22 июля 1935 года в селе Бураев о Бураевского района Башкирской АССР в крестьянской семье. Русский. Окончил Рязанское артиллерийское училище, Военную академию имени М. В. Фрунзе, Военную академию Генерального штаба Вооруженных Сил СССР. Служил в Туркестанском, Московском, Забайкальском, Ленинградском, Белорусском, Среднеазиатском военных округах, Группе советских войск в Германии.
За годы службы командовал взводом, батальоном, полком, дивизией, корпусом, армией, войсками округа. Был первым заместителем начальника Генерального штаба ВС СССР, начальником штаба Объединенных вооруженных сил государств — участников Варшавского Договора, начальником академии имени М. В. Фрунзе.
В августе 1991 года назначен начальником Генерального штаба ВС СССР. В декабре того же года без объяснения причин был смещен президентом СССР м. Горбачевым с должности.
Доктор военных наук, профессор, автор и руководитель многих научных трудов.
Награжден многими орденами и медалями.
… В феврале 1987 года командующего войсками CABO генерал-полковника Лобова срочно вызвали в Москву.
Прилетев ранним утром в столицу, он сразу направился в Кремль. Горбачев встретил его приветливо, расспрашивал о житье-бытье, особо интересовался деталями алма-атинских событий.
Потом повел разговор о другом…
Горбачев сказал генералу, что в Генеральном штабе и Министерстве обороны люди в основном в возрасте, нужно готовить смену. Жаловался на то, что в руководстве МО и Генштаба немало генералов с консервативным мышлением, сопротивляющихся «объективным процессам» и даже не понимающих, что такое «ядерный паритет»…
И открыл карты: есть соображения назначить командующего САВО первым заместителем начальника Генерального штаба. '
«Соображения» были лестными. От них было грех отказываться. Лобов согласился. Горбачев посоветовал ему как можно быстрее войти в курс дела и набраться опыта. Как говорится, прямым текстом дал понять, что все это необходимо «для исполнения в будущем обязанностей начальника Генерального штаба». Затем генсек сориентировал Лобова по проблемам, которыми генералу необходимо будет заняться в первую очередь: реорганизация Генштаба, повышение уровня оперативного управления Вооруженными Силами и т. д.
Уже через час после того, как генерал покинул Кремль, состоялось заседание Политбюро, на котором Лобов был утвержден в должности первого заместителя начальника Генерального штаба…
Так он оказался в Москве.
… Работа была очень напряженная, но интересная. Владимир Николаевич потом признавался мне, что «не заметил, как буквально промелькнули два года».
После скандально-позорного приземления Руста на Красной площади Горбачев взялся кардинально чистить высшие военные кадры и вливать «свежую кровь». Министром обороны был назначен бывший командующий войсками Дальневосточного военного округа генерал армии Дмитрий Тимофеевич Язов (лишь немного до этого успевший послужить в должности начальника Главного управления кадров МО СССР).
С августа по декабрь 1991 года генерал армии Владимир Лобов был начальником Генштаба Вооруженных Сил СССР.
…Уже вскоре после вступления в должность начальника Генштаба — первого заместителя министра обороны СССР генерал армии В. Лобов будет неожиданно смещен с поста…
…Застыла рота почетного караула. Через несколько минут министр обороны РФ генерал армии Павел Грачев будет встречать очередного высокого иностранного гостя…
Октябрь 1991-го. Звездный час «героев августа» — министра обороны СССР маршала авиации Евгения Шапошникова и заместителя министра обороны генерал-полковника Павла Грачева…
Февраль 1994 года. Президент Б. Ельцин вместе с министром обороны П. Грачевым посетил Московское суворовское училище.
Таджикистан. 1994 год. Министр обороны РФ генерал армии П. Грачев, прибыв на учения Коллективных миротворческих сил СНГ, был потрясен бедствием, постигшим более пяти тысяч жителей Пархарского района: там свирепствовала эпидемия гепатита. По указанию министра в зону бедствия военная авиация экстренно доставила медикаменты. В знак особой признательности жители района решили присвоить имя П. С. Грачева одному из совхозов. На снимке: П. Грачев у памятной доски Пархара.
В мае 1992 года были образованы Минобороны РФ и Генштаб. Генерал-полковник Виктор Петрович Дубынин — только что назначенный начальником Генштаба — первым замминистра обороны. К сожалению, на этом посту ему не удалось проработать и года…
…Май 1986 года. Афганистан. Район боевых действий. Только что оперативная группа штаба 40-й армии во главе с ее командующим генерал-лейтенантом Виктором Дубыниным вышла из-под интенсивного артобстрела. Командарм — в центре.
Вскоре после его появления на Арбате пошли разговоры, что тогдашний начальник Генерального штаба Вооруженных Сил Сергей Федорович Ахромеев, скорее всего, уйдет в Кремль — главным военным советником Горбачева. Генштаб такое заведение, где быстро выясняется, что слухи — это правда. Ахромеев и сам вскоре признался, что уходит к Горбачеву.
Хорошо помня тот давнишний разговор с генсеком в феврале 1987 года, генерал Лобов был уверен, что Михаил Сергеевич о нем не забыл. И продолжал спокойно служить, совершенно не беспокоясь о том, что все в его арбатской жизни может повернуться совсем не так, как было гарантировано Горбачевым. Но после ухода Ахромеева в Кремль начальником Генерального штаба вместо него неожиданно был назначен генерал армии Михаил Моисеев.
И у генеральных секретарей векселя бывают фальшивыми…
На Арбате не сомневались, что произошло это с подачи Язова. Моисеев был начальником штаба Дальневосточного военного округа. Язов уже вскоре после приезда Горбачева на Дальний Восток был переведен в Москву, оставив Моисееву округ. Эта дружеская связка все и определила.
Вступив в должность, генерал Моисеев сразу же пригласил генерала Лобова к себе в кабинет и без обиняков сказал:
— Владимир Николаевич, я знаю, что ты должен был стать начальником Генштаба, но назначили меня. Этот факт будет над нами, как говорится, довлеть. Вместе работать будет тяжело. Так что, извини, придется подыскивать тебе другую должность…
Офицерская прямота Моисеева не могла не импонировать. Но она, в сущности, была одновременно и пощечиной, нанесенной Лобову Горбачевым.
Лобова вскоре вывели за штат, и он стал ожидать следующего назначения.
ОВД
…В марте 1989 года генерал армии Лобов был назначен начальником Главного штаба Объединенных вооруженных сил Варшавского Договора. Там он и стал свидетелем кончины этой организации, многие десятилетия мощно сдерживавшей НАТО от безоглядного хозяйничанья в Европе и в мире.
Генерал армии Лобов вспоминает:
— Для военных это было драмой вдвойне, поскольку мы оказались бессильны что-либо сделать. Ведь Договор создавался не военными, а государствами, главами государств, у них была прерогатива и роспуска. Разрушение коллективной системы обороны происходило на моих глазах, и это глубокими рубцами ложилось на сердце…
Может быть, как никто другой, начальник Главного штаба ОВД видел, как дает трещины и начинает разваливаться соцлагерь, а вместе с ним и его военная машина. Десятки, сотни секретных шифровок разведки, поступающих на Ленинградский проспект, 41, свидетельствовали о том, что Москва бурными темпами под бесконечное кремлевское лопотание о «новом мышлении» теряет свое политическое, экономическое и военное влияние в Европе. Высшие политики страны тогда пытались доказать генералам, что военные недопонимают «объективные процессы в меняющейся Европе», что жизнь развивается по своим законам и надо отказываться от стереотипов.
Эти слова и мысли были понятны генералу Лобову. Не мог понять он другого: почему эти «объективные законы» постоянно рождаются и проистекают не в самой жизни, а в стенах Центрального разведывательного управления США и в аналитических центрах стран НАТО.
… Спустя шесть лет, роясь в московских архивах Главного штаба Организации Варшавского Договора, я обнаружил многие секретные аналитические документы, в которых уже в ту пору генерал Лобов и его сподвижники предвидели последствия нашего быстрого отступления с позиций ОВД и предсказывали, что все это может закончиться появлением натовских войск у наших государственных границ.
Уже тогда Главный штаб ОВД высказывал опасения, что без соответствующих политических договоренностей, которые должны касаться прежде всего адекватных мер по «симметричному» сворачиванию натовских войск в Европе, Москва может оказаться в глубоком военно-стратегическом проигрыше…
Эти выводы в документах, на которых стоит подпись Лобова, были сделаны задолго до того, как в Вашингтоне и в штаб-квартире альянса под Брюсселем будет разработан и утвержден план продвижения НАТО на восток…
На эти выводы не реагировали не только в Кремле, но и в Генеральном штабе Вооруженных Сил СССР. Генерал армии Лобов, вспоминая тот период, рассказывал:
— Бывало, приедешь в Генштаб — тут тебе сразу: «Ну, ты там еще не разогнал Варшавский Договор?»…
В конце 80-х и начале 90-х годов в государствах Варшавского Договора происходили большие изменения. Многие из них оказались возможными потому, что влияние политического руководства СССР стало в этих странах минимальным.
… ОВД доживала последние дни. Генерал Лобов был поражен отношением Горбачева к системе военной безопасности в новых военно-политических условиях. Об этом отношении свидетельствовало и то, как был произведен сам акт роспуска Варшавского Договора. Про эту процедуру Лобов скажет:
— Никогда не забуду тот черный день… Заседание Политического консультативного комитета проходило в московской гостинице «Октябрьская». Присутствовали все главы государств ОВД. Горбачев только приехал из США и сразу — на заседание. По сути дела, без подготовки.
Председательствовал в тот день венгерский руководитель. Он встал и сказал, что в повестке дня три вопроса. И предложил: давайте обсуждать их не будем, а возьмем только один вопрос — о ликвидации военной организации Варшавского Договора. Все закивали головами. И только румынский представитель возразил: мол, это несвоевременно. Подошла очередь высказаться Горбачеву. Но он стал говорить не о Варшавском Договоре, а о… визите в США.
После этого заседание быстренько закруглилось. Председательствующий предложил поручить подготовку и подписание соответствующих документов министрам иностранных дел и министрам обороны. Комментируя те события, Лобов с горечью говорил:
— Вот вам и политические подходы тогдашнего руководства страны к Варшавскому Договору. Конечно, мы, военные, всячески оттягивали, тормозили этот процесс в наивной надежде на какие-либо изменения. Но к марту 1991 года все было кончено…
Весной 1991-го генерал армии Лобов в очередной раз стал «временно безработным».
Ему тогда шел 56-й год, уволить его по закону было нельзя. Словно в насмешку, предложили должность военного советника во Вьетнаме. Он шутил по этому поводу:
— Еще хорошо, что не в Верхней Вольте!
Он отказался. Хотел серьезной, а не символической работы.
Был разговор с Язовым на очень высоких тонах. Новый удар послал его в нокдаун — генерала свалил сердечный приступ. Он попал в госпиталь…
В июне, когда Лобов находился на реабилитации в санатории, туда позвонили из Кремля и сказали, что генерала армии вызывает Горбачев. Опять вызывает. Вспомнил…
Во время их встречи Михаил Сергеевич в присущей ему «вихляющей» манере сказал:
— Ситуация такая, Владимир Николаевич, что девать тебя некуда. Предлагаю пойти на академию имени Фрунзе, ковать командные кадры.
Лобов согласился. Принял академию во время летнего перерыва. С его опытом месяца хватило для того, чтобы вникнуть в дела. Чтобы начать новый учебный год на рабочем месте, попросил у Главкома Сухопутных войск несколько недель отдыха.
Было время поразмышлять. Часто ловил себя на мысли, что с некоторых пор судьба (а может быть, и не судьба?) стала играть с ним в странные игры: не успевал он толком осмотреться на должности, как его уже перебрасывали на другой участок…
АВГУСТ
Первый рабочий день после отпуска начался 19 августа…
Генерал Лобов вспоминает:
— В газетах, по радио — шум, а я понять ничего не могу, это ж надо знать ситуацию. Собрал людей, тех, кто был, поручил усилить охрану оружия, ни в какие действия не ввязываться. Подождал до вечера — никто не звонит, никаких команд. Ночью уехал в Наро-Фоминск, где шли экзамены наших абитуриентов. Вот туда мне был один звонок 21 или 22 августа, да и то, мягко говоря, странный. Звонил полковник милиции да еще с претензиями: мы, кричит, никак не можем вас найти, почему не прибыли в райисполком, почему не находитесь в Москве? Ну, скажите, что может ответить в такой ситуации генерал армии полковнику милиции? Конечно, ничего хорошего. И все же я решил вернуться в Москву, а в это время оттуда уже войска выводили…
23 августа в 16. 00 в кабинете начальника академии имени М. В. Фрунзе зазвонила «кремлевка».
Звонил Шапошников. С ним лично Лобов не был знаком. Хотя видел не раз. Шапошников попросил его приехать на Арбат, в кабинет министра обороны. Поехал.
Генерал Лобов вспоминает:
— Подъезжаю к Генштабу, а там… Такого бедлама я еще никогда не видел: какие-то гражданские, расхристанные военные, какие-то бумаги валяются в коридорах. В приемной министра — человек двенадцать старших лейтенантов, капитанов, майоров с летными погонами, вооружены автоматами. Один из них мне говорит: «Вас ждет министр обороны». Открываю дверь — навстречу идет генерал-полковник Шапошников, счастливый, радость из него прямо брызжет. Я, сообщает, назначен министром, а ты — начальником Генштаба. Давай, говорит, прикинем, с чего начнем. Э, нет, отвечаю, давай приказ или указ. Кем назначен? Ма основании чего? Так ведь со слов это не делается. Он: «Ну что ты, мне не веришь?» Словом, долго мы так разговаривали. Нас часто прерывали телефонные звонки… После одного из звонков новоиспеченный министр подвел меня к телевизору. Мол, мне сообщили, что сейчас будет транслироваться заседание Верховного Совета России, наверняка там скажут и о тебе. Смотрим. Сидят в президиуме Ельцин, Горбачев. Верховный Совет бурлит. Горбачева донимают вопросами. На один из них он отвечает: «Мы кадровые вопросы уже решили. Министром обороны назначен Шапошников, начальником Генштаба — Лобов». Шапошников мне: «Вот, понял, пойдем работать». Вновь отвечаю ему: «Нет, давай документ, тогда и разговаривать будем». А потом с предостережением добавляю: «Все это как-то сомнительно. Предчувствую: скоро и меня и тебя здесь не будет». Шапошников: «Ну что ты, еще к должности не приступил, а уже…»
Лобов осторожничал не случайно.
На его глазах проходили «революционные процессы» в армиях Варшавского Договора, когда, бывало, министров и начальников штабов меняли за месяц по нескольку раз. Он понял, что аналогичные процессы дошли и до нас.
Часа через полтора принесли указ президента о назначении генерала армии Лобова начальником Генерального штаба…
В истории этого назначения была своя политическая интрига, связанная с характером отношений между Ельциным и Горбачевым. До сих пор мало кто знает, что между ними 23 августа 1991 года в Кремле произошел некий «бартер, ный обмен». '
Когда Ельцин явился в Кремль и стал напористо выжимать из Горбачева согласие на назначение Шапошникова министром обороны, Михаил Сергеевич сломался не сразу. Даже несмотря на то, что Ельцин щедро разукрашивал Шапошникова комплиментами за то, что тот противодействовал реализации планов ГКЧП.
Горбачев ничего против Шапошникова не имел, но не мог не понимать, что, в сущности, идет речь об откровенном протаскивании на главный военный пост в Союзе человека Ельцина. Это в определенной мере ущемляло его самолюбие. Но в той ситуации, когда от поведения Ельцина могла уже зависеть и карьера самого Горбачева, и дальнейшая судьба Союза, Михаил Сергеевич решил проявить гибкость и уступить президенту РФ.
Соглашаясь на назначение Шапошникова, Горбачев понимал, что теперь армию будет возглавлять не «свой» человек. Это было опасно. И потому, скорее всего, решил, что на втором по значимости посту в армии должен быть военный, на которого он мог бы в полной мере опираться. Таким человеком был Лобов, перед которым у президента СССР был к тому же давнишний «долг» — обещанный еще в 1987 году пост начальника Генштаба…
Мотивируя свое решение о выборе Лобова на эту должность, Горбачев вспомнил и алма-атинские события 1986 года, и то, что Лобов никакой стороной не причастен к той генштабовской команде, которая управляла войсками во время событий 19–21 августа. К тому же Лобов уже имел немалый опыт работы в ГШ и его авторитет как профессионала был высоким.
Настояв на своем, Горбачев таким образом давал понять Ельцину, кто еще в доме хозяин, а главное — оказывал протекцию человеку, на которого рассчитывал опереться…
Ельцин неохотно, но согласился.
… Через несколько дней после августовских событий министр обороны Шапошников давал интервью, в котором высоко отозвался о позиции командующего войсками Ленинградского военного округа генерал-полковника Виктора Самсонова в период «путча» и между строк намекнул, что и российские власти, и новое руководство Минобороны по достоинству сумеют оценить это…
Уже тогда во многих арбатских кабинетах заговорили, что такие комплименты просто так не раздаются.
Говорили и о другом — у генерала армии Лобова нет таких «ярких заслуг» перед демократией, как у Шапошникова, Грачева, Самсонова. И потому его назначение противоречило логике тех, кто праздновал победу над «хунтой» и раздавал высшие посты в армии генералам, успевшим проявить себя в услужении новому режиму…
АРБАТ
… С первых дней работы Лобова в должности начальника Генерального штаба Вооруженных Сил бросалось в глаза, что атмосфера вокруг него (особенно в аппарате министра) была прохладной.
Лишь генерал для особых поручений Владимир Антонович Золотарев да начальник секретариата НГШ работали с искренней самоотдачей, не вступая в аппаратные пересуды.
Потихоньку и я начинал понимать в чем тут дело. На первой же встрече с подчиненными Лобов заявил, что видит ГШ «интеллектуальным трестом» Вооруженных Сил, что здесь должны работать люди с самой высокой степенью профессиональной подготовки. И что балласту лучше бы самостоятельно уйти (а таких было немало).
Старый аппарат ГШ, сложившийся при бывшем начальнике Генштаба генерале армии Михаиле Моисееве, был хорошо спевшейся компанией, в которой существовала своя система ценностей и критериев. В команде Моисеева собрались «свои», притершиеся друг к другу люди. Возникшая после прихода Лобова опасность расставания с престижными должностями раздражала и злила их. Каждого новичка они встречали настороженно и холодно.
Я был одним из таких новичков. Потому старался поменьше контактировать со «стариками», держась в основном за Золотарева.
Как-то так сложилось, что при бывшем начальнике Генштаба Моисееве журналисты часто сетовали на то, что ГШ — слишком закрытая «контора». Моисеев нередко ссылался на то, что он по уши в делах и в рекламе не нуждается. Представителей наиболее зловредных газет никто не хотел пускать на этажи ГШ, дабы не всплыло еще какое-нибудь новое дерьмо, находить которое (или изобретать) московские газетчики большие мастера…
Были и другие причины.
Некоторые наши военачальники просто боялись прессу. Высочайшие профессионалы, умеющие прекрасно работать головой, иногда были совершенно беспомощны при «работе языком».
Лобов с первого дня службы в новой должности коренным образом сломал у прессы представление о начальнике Генштаба как о сверхсекретной фигуре, чиновнике, который боится без бумажки сказать живое слово.
Ни одной газете, теле· или радиокомпании он не отказывал в просьбе подготовить статью, дать интервью.
Во многом эта ноша ложилась на плечи генерала Золотарева, который работал в таком бешеном ритме, что я начинал опасаться за его здоровье. Телефоны в его кабинете звонили с такой частотой, что я, обращаясь к генералу, не успевал даже полностью выговаривать имя и отчество…
Новый начальник Генерального штаба часто печатался в газетах.
Здание Союза все больше расшатывалось, во весь рост вставал вопрос о судьбе армии, и Лобов искал пути ее спасения.
В одной из статей он писал, в частности:
«…? условиях практического распада СССР, активной суверенизации республик, появившихся в результате этого совершенно новых структур в сфере обороны назрела настоятельная необходимость строить Вооруженные Силы на совершенно иных принципах, не отказываясь при этом от их единства. С политической, экономической, социальной, правовой и сугубо военной точек зрения это единство лучше всего отвечает здравому смыслу, объективно диктуется сложившимися реалиями как внешнего, так и внутреннего порядка»..·
Все его статьи и интервью в то время были на 90 процентов посвящены именно этой теме. Параллельно аппарат НГШ готовил книгу об истории и опыте военных реформ в России и СССР, разрабатывал приемлемые формы существования Вооруженных Сил в посткоммунистический период.
Будучи полностью поглощенным работой, я не догадывался, что активность Лобова в прессе (и особенно его концептуальные взгляды на военное строительство в целом и на разграничение функций М0‘ и ГШ) вызывала не только настороженность, но и раздражение у министра.
Однажды я был поражен тем, что дежурный в приемной министра анализировал очередную статью Лобова, черным фломастером подчеркивая в ней «крамолу». Особенно те места, где речь шла о новой модели Минобороны и ГШ, определении новых функций министра и НГШ…
Осенью 1991 года вспыхнула новая шумиха вокруг реформирования армии. В газетах публиковались десятки статей, в которых маршалы и домохозяйки, пенсионеры и пионеры, кадровые и отставные военные, публицисты и популисты, политики самых разных мастей излагали свое видение нового облика Вооруженных Сил. Часто трезвомыслие соседствовало с откровенным маразмом. Некоторые авторы, очень далекие от сложнейших сфер военного строительства, на полном серьезе поучали руководство МО и ГШ, как надо реформировать армию. Это задело меня, и в одном из журналов я опубликовал статью «Не пора ли Матрене в Генштаб?»…
А пресса продолжала призывать руководство военного ведомства к скорейшему реформированию армии и разработке новой концепции. Шапошников решил поручить это дело начальнику Генштаба. Вот как это было.
Генерал армии Лобов вспоминает:
— Вызвал меня Шапошников, предложил возглавить две комиссии. Одну по реформе Вооруженных Сил, другую — по лояльности офицерского состава. Я отказался. «Но реформами по своей линии ты все же занимайся», — настоял Шапошников. Потом те комиссии возглавил Кобец, а заместителем у него стал Лопатин. Я же со своими специалистами разработку реформ вел параллельно. Достаточно скоро стало известно, что моя работа на посту начальника Генштаба кое-кем воспринимается не так, как хотелось бы… Последним звонком для меня была коллегия Министерства обороны, на которой я докладывал свою концепцию реформ в армии. Она, видимо, оказалась настолько неприемлемой для руководящей группы реформаторов, что председатель этой комиссии и его заместитель покинули заседание, не дождавшись его окончания. Затем был звонок Горбачева: «Что там У вас на коллегии произошло?» Ответил: «Коллегия как коллегия, все нормально». Он мне: «Ты это мне брось! Ко мне тут двое пришли…» Я понял, что все идет, куда надо!..
… В разработке концепции военной реформы Лобов полностью перехватил инициативу у Кобеца и Лопатина. Наверное, иначе и быть не могло: многоопытный военачальник с колоссальным профессиональным опытом и широким военно-теоретическим кругозором по всем статьям переигрывал «главного телефониста» — бывшего начальника связи ВС генерала Константина Кобеца — и отставного начальника вечернего университета марксизма-ленинизма майора Владимира Лопатина. Реформаторские изыски связиста и пропагандиста вызывали немало едких комментариев среди генштабовских профессионалов.
Стремление навязать властям именно свою концепцию реформы было для них принципиально важно по той причине, что оба, на мой взгляд, явно хотели отхватить себе престижные должности.
Самолюбие Кобеца к тому же было сильно ущемлено после того, как Ельцин назначил его «министром обороны России», а через две недели сместил (эта должность была бутафорской — она не предусматривалась Конституцией РСФСР). Кобец был переключен на комиссию по военной реформе. По масштабам, глубине стратегического мышления Кобец никак не мог тягаться с Лобовым. Его высказывания о военной реформе носили самый общий характер.
А в суждениях Лобова очень часто просматривалась та строгая объективность, которая никак не могла нравиться тем, кто ждал от НГШ восхвалений новому режиму. Наоборот, все чаще и чаще Лобов как бы предостерегал новые власти от иллюзий скорой военной реформы. Вот строки, написанные Лобовым в сентябре 1991 года (начальник Генерального штаба предвидел то, что может быть с армией на пятилетие, а, может быть, и на десятилетие вперед):
«…Ибо совершенно очевидно: военная реформа не получит решительного и радикального развития без прочного экономического базиса».
Начиная с 1991 года и вплоть до прихода генерала армии Игоря Родионова в МО в июле 1996 года эту аксиому военной реформы пытались «обмануть»…
В своей книге «Военная реформа: связь времен» Лобов выводит именно ту формулу военной реформы, которую откровенно игнорировали новые политические и военные власти России:
«Любая военная реформа начинается и заканчивается пересмотром и заменой самих основ, фундаментальных принципов комплектования, строительства, функционирования, использования как армии, так и всей военной организации общества. В итоге видоизменяются не отдельные звенья, грани военного организма, а весь его социально-политический, военно-технический, военно-стратегический и духовно-идеологический облик».
Когда я, спустя ровно пять лет, участвовал в подготовке статьи нового министра обороны России генерала армии Игоря Родионова по этой же теме, то был поражен удивительным сходством его вывода: «надо реформировать не отдельные части оборонительной системы государства, а всю систему»…
Наверное, умные люди могут мыслить по-разному, но выводы их очень часто сходятся.
Уже осенью 1991 года не только генерал армии Лобов, многие другие генштабисты открыто поговаривали, что новые российские власти наивно пытаются провести военную реформу на совершенно дохлом экономическом базисе. Новые власти впадали в самообман, стремясь реформировать армию по отдельным звеньям, а не всю в целом.
Лобов продолжал работать над концепцией реформирования единых Вооруженных Сил, выступать со своими взглядами в печати и не знал, что под него уже ведется подкоп. В аппарате министра кое-кто усматривал крамолу в том, что Лобов предлагал «замкнуть» Генштаб на президента СССР, а Министерству обороны придать политико-административные функции.
В той ситуации, которая была в России глубокой осенью 1991 года, это для российского руководства было опасным по двум причинам: во-первых, при такой модели управления армия «уходила под Горбачева». А, во-вторых, в то время Ельцин уже держал в голове далеко идущие планы суверенизации России и Беловежскую пущу. Активная борьба НГШ за сохранение единых Вооруженных Сил вступала в опасное противоречие с его замыслами…
Отношения между министром обороны и начальником Генштаба продолжали осложняться.
Однажды я стал невольным свидетелем весьма показательного разговора двух генералов. Речь шла об очередной статье НГШ в «Красной звезде».
— Ну теперь Шапошников Лобову врежет! — говорил один. — Он как увидел эту статью, аж позеленел.
— Расписался «писатель», — отвечал ему собеседник. — Совсем меру потерял. Один он умный. А министра обороны будто и нет.
— А ты про директиву слышал? Представляешь, звонит он Евгению Ивановичу и намекает, что директиву надо бы отменить и переработать. Умник нашелся…
Лобов вспоминает:
— В конце сентября приносят мне директиву министра обороны. Генштаб ее не готовил. Вызываю тогдашнего начальника ГОМУ (Главное организационно-мобилизационное управление ГШ. — В. Б.). «Вы готовили?» — «Нет». — «Кто же такое состряпал?» А директива была прямо-таки дикая. Она разрешала, начиная от командира батальона и всем остальным, распродавать оружие и технику. Такая гадкая директива! Я к министру. Он выслушал и начал шуметь: это меня подставили! Как могли подставить? Странно слышать. Короче говоря, условились, чтобы я эту директиву другой директивой отменил. И это тоже мне «в зачет» пошло. Было множество других похожих случаев. Естественно, начали травить…
Жизнь генерала Лобова на Арбате становилась все труднее.
Однажды, войдя в кабинет генерала Золотарева, я застал его крайне взволнованным. Перед ним лежала «Красная звезда» с огромной статьей Лобова.
— Я не понимаю, что здесь крамольного, — горячился он. — Ну посмотри еще раз и ты.
Я посмотрел и ничего крамольного не нашел. Но уже многим было известно, что у Шапошникова статья вызвала негодование. Его, рассказывали, возмутила больше всего фраза о необходимости придать Генштабу больше полномочий в руководстве войсками. Шапошникову показалось, что Лобов покушается на его функции. То было продолжение усиливающейся скрытой войны между НГШ и министром обороны.
В эту «войну» начинала втягиваться и московская пресса.
Генерал армии Лобов вспоминает:
— В «Аргументах и фактах» появилась статья «Ядерная кнопка в руках проходимцев». Ко мне сразу масса корреспондентов: «Владимир Николаевич, вас обвиняют, чем можете оправдаться?» Отвечаю: «Первая ядерная кнопка находится в руках Горбачева, вторая тоже не у меня… У меня — шестая. Какие ко мне претензии? Займитесь сначала первыми лицами». Потом появилась провокационная статья «Офицеры Генерального штаба против всех президентов, вместе взятых». Шапошников вызвал: вот видишь, мол, под тебя копают. Я, конечно, знал, что без ведома Шапошникова в «Красной звезде» ничего подобного появиться не могло. Но ответил: сначала меня, потом вас…
Лобов умел предвидеть.
Я рассказал Золотареву о разговоре двух генералов в курительной комнате. Один из них служил в нашем генштабовском аппарате, второй — в аппарате Шапошникова. Моя информация ничего нового Золотареву не давала. Он сказал, что знает обо всех этих интригах, и посоветовал держать язык за зубами.
Ревнивое отношение Шапошникова к своему первому заместителю — начальнику Генштаба, на мой взгляд, очень во многом объяснялось тем, что маршал постоянно чувствовал профессиональное и интеллектуальное превосходство Лобова и мощный авторитет НГШ в войсках и стране. Регулярные выступления Лобова в прессе лишь усиливали это.
Отношения между ними с каждым днем становились все более холодными. Я намекнул как-то генералу Золотареву, что желательно НГШ не светиться так часто в прессе и не придавать огласке прожекты о разграничении обязанностей между МО и ГШ.
Золотарев с ходу обрубил меня:
— Почему это Лобов должен стесняться своего ума?! Почему должен скрывать свои взгляды?
Он был, конечно, прав.
Больше со своими идеями в «битву титанов» я не совался…
ФИЛАТОВ
… Однажды в приемной начальника Генерального штаба я застал генерала Виктора Филатова, бывшего в ту пору главным редактором «Военно-исторического журнала», выходившего «под присмотром» Генштаба.
Приняв весьма слабенький журнал под свое начало, Филатов сумел раз в 10 поднять тираж. «ВИЖ» становился все более популярным в стране и за рубежом.
Главный редактор вел постоянные и скандальные бои с теми представителями иностранного лобби в СССР, которые разваливали государство и армию. Он подвергал беспощадной критике тех руководителей страны, которые своей позицией вредили Вооруженным Силам… Судился с главным редактором «Огонька» Виталием Коротичем, давая ему беспощадные оценки…
При Филатове в журнале все чаще стали появляться материалы, которые вызывали не только повышенный интерес читателей, но и громкие скандалы. Чего только стоила, например, его «задумка» опубликовать гитлеровский «Майн кампф»?!
Язов лишь великодушно улыбался, когда министерские или кремлевские стукачи докладывали ему об очередных выходках Филатова. У Язова были десятки поводов, чтобы размазать Филатова по стенке, отдать его на растерзание прокуратуре и спрятать за решетку где-нибудь на Колыме.
Но Язов этого не делал, хотя постоянно получал письма от некоторых политиков с требованием убрать генерала из армии. Язов, случалось, журил Филатова. В глазах многих генштабистов это кардинально меняло представление о Дмитрии Тимофеевиче как о слишком осторожном военачальнике, способном «сдавать» подчиненных в угоду политической конъюнктуре. Наоборот, Язов часто умел отстаивать людей даже тогда, когда это стоило ему немалых неприятностей…
Когда же маршала и других «путчистов» упрятали за решетку, упоенные победой демократы добрались и до Филатова. Было ясно, что уж теперь они его «растерзают» с превеликим наслаждением…
У нового министра обороны маршала авиации Шапошникова побывало несколько делегаций. Они требовали немедленно отдать ненавистного генерала под суд.
Шапошников на это не решался. Он поручил начальнику Генштаба объявить свой приговор Филатову: куратором «Военно-исторического журнала» был Генштаб. Следовательно, НГШ и должен был принимать меры. Хотя, естественно, решающее слово оставалось за министром.
Филатов был приглашен к Лобову.
Осунувшися и бледный, он ждал приговора.
Порученец Лобова пригласил генерала Филатова в кабинет начальника Генштаба. Было понятно, что через несколько минут к его званию «генерал» добавится слово «запаса»…
Мне хотелось спасти Филатова. Пошел к Золотареву. Владимир Антонович был в курсе дела и переживал не меньше меня.
— Уже ничего не сделаешь, — сказал он. — В аппарате Шапошникова, говорят, заготовлен приказ об увольнении Виктора Ивановича. Лобову министр поручил объявить приговор. Владимир Николаевич и так тянул резину сколько мог…
Парадокс этой драмы состоял в том, что два очень уважаемых в армии человека волею обстоятельств оказались в ситуации, когда они должны были встать по разные стороны баррикады…
О чем они говорили там, в кабинете Лобова?
Хотелось услышать их разговор хоть краем уха. Из кабинета Золотарева я выскочил в приемную начальника Генштаба. Скучал дежурный, глядя в телевизор. Стояла в белом халате медичка, поглядывая на часы.
— Что случилось? — спросил я. — Владимиру Николаевичу плохо?
— Не знаю. Мне пять минут назад позвонили, попросили принести ему таблетки.
У меня появился прекрасный шанс проникнуть в кабинет Лобова.
— Чего же вы ждете, — возмущенно сказал я белому халату, — немедленно давайте сюда таблетки!
Женщина с удивлением протянула мне маленькую пачку. Дежурный открыл рот. Он не успел его закрыть, как я уже нырял в лобовскую дверь.
… Они сидели в дальнем углу кабинета.
Все, что я услышал из уст НГШ: «Надо бы тебе в отпуск…»
Лобов повернул голову в мою сторону и, не дослушав уставного обращения, строго произнес:
— В чем дело, товарищ полковник?
— Таблетки, товарищ генерал армии.
— Я не просил у вас никаких таблеток.
— Медсестра сказала, что от вас позвонили и…
— Положите на стол и будьте свободны.
Я неспешно направился к столу НГШ, надеясь услышать еще хоть фразу, хоть какой-то обрывочек разговора. Но оба молчали.
— Да быстрее же! — раздраженно крикнул Лобов.
Я почти выбежал из кабинета…
В тот вечер поговорить с Филатовым мне не удалось. Позже спросил его о содержании разговора с Лобовым. Генерал взорвался…
То был явный перебор в сугубо филатовском стиле.
Я рассказал Владимиру Николаевичу о мнении Филатова.
— Передай ему, что, несмотря на все его колючие и даже оскорбительные выпады в мой адрес, я его не перестаю уважать как журналиста и как генерала…
МЫСЛИ
… Осенью 1991 года Лобов стал прорабатывать тезисы статьи о военно-политической ситуации в Европе после распада Организации Варшавского Договора. Его волновал «фактор НАТО». Он говорил, что крайне важно предвидеть тактику и стратегию поведения блока в новых условиях и принять упредительные меры…
Я слушал его неспешный рассказ о военно-политических проблемах и ловил себя на мысли, что этот человек словно маковое зернышко держит на ладони земной шар…
Тогда начальник Генштаба сказал мне: «До конца века у России отобьют большинство военных союзников, а НАТО «проглотит» большинство бывших соцстран. Армию наполовину разворуют и от невозможности содержать — сократят. Остальная будет продолжать рассыпаться по мере того, как часто будут кричать о «реформе» и менять министров…»
То была лекция по искусству военного предвидения.
Когда во время первого зарубежного визита в Великобританию Лобов закончил выступление перед генералами и полковниками Королевского военного института, они долго аплодировали ему стоя. Легендарный английский фельдмаршал Винсент в одном из своих интервью скажет:
— Я много читал и слышал, что в России есть умные генералы. Теперь я видел одного из них…
Но это будет потом…
А тогда, осенью 1991-го, я гордился, что у меня такой начальник Генштаба.
Американский генерал из Пентагона, которого я сопровождал до лифта после встречи с Лобовым, сказал мне плохо по-русски:
— У вашего Лобова балшой лобь.
Я знал это гораздо лучше американца.
Тогда я только начинал догадываться, что вокруг Лобова уже плетутся нити заговора.
Его отношения с Шапошниковым становились все холоднее…
В декабре 1991 года Лобов находился за рубежом.
Генерал армии Лобов вспоминает:
— Начальнику Генштаба еще при Моисееве был спланирован визит в Англию… К этому времени обстановка в стране накалилась. Я говорю: не время для визитов. Шапошников настаивает. Звоню Горбачеву: мол, нужно отложить визит. Тот: «Ни в коем случае. Лети!». Полетел. Возвратился из Англии 7 декабря. Ночью. Утром прибыл к министру. Пытаюсь доложить о визите. Он: «Докладывать не надо…»
Я все понял. Говорю: вот видишь, я же предупреждал, что первым «уйдут» меня, потом тебя. Шапошников пропустил мимо ушей, а меня попросил не присутствовать на коллегии министерства, когда будут представлять нового начальника Генштаба — Самсонова. Поначалу я не понял сей ход и согласился. Оказалось, что на коллегии Шапошников взял лист бумаги и зачитал якобы написанный мной рапорт с просьбой об освобождении от должности начальника Генштаба в связи с болезнью. Конечно, никакого рапорта я не писал.
…Ко дню возвращения Лобова из Англии я должен был закончить отработку тезисов его статьи о новой кадровой политике в армии (НГШ сделал расчеты и пришел к выводу, что в наших, тогда еще почти четырехмиллионных Вооруженных Силах, можно на 30 процентов сократить количество генералов. Сейчас же, когда Российская армия насчитывает около 1,7 миллиона человек, количество генералов в ней осталось прежним — более 2 тысяч).
Ровно в 8.45 утра 7 декабря 1991 года я вошел в приемную начальника Генерального штаба генерала армии Лобова, чтобы передать ему тезисы будущей статьи. За столом дежурного по приемной НГШ сидел офицер, которого я не знал. Он высокомерно оглядел меня и спросил:
— Что вам здесь нужно?
— Я пришел сюда работать, — столь же вызывающим тоном ответил я.
— Больше вы здесь не работаете, товарищ полковник. Можете быть свободны.
Меня как током шибануло.
Я попросил разрешения зайти к Лобову и передать докладную.
— Можете этой докладной подтереть себе задницу, — посоветовал мне наглец. — У нового начальника Генштаба будут новые советники. Он, кстати, уже на рабочем месте.
Я без разрешения рванул двери в кабинет генерала Золотарева. Он уже собирал бумаги. Вид у него был похоронный. Мы обнялись. Золотарев сказал:,
— Ночью приехал из Ленинграда новый НГШ — генерал-полковник Самсонов. Командующий ЛенВО… Бывший…
У Шапошникова был еще один тяжелый разговор с Лобовым. Позже Владимир Николаевич рассказывал мне, что последняя его фраза, брошенная на прощание маршалу, была:
— Сегодня ухожу я. Завтра уйдешь ты.
Пророчество сбудется всего через три месяца…
Лобов попытался выяснить, по какой причине его так вероломно свергли. Он позвонил Горбачеву в Кремль…
Лобов вспоминает:
— Дозвонился. Горбачев спрашивает: «Ну что там у тебя?» Докладываю: «Вот прибыл с визита». Горбачев прервал: «Знаю, знаю, хорошо прошел визит!» Я продолжаю: «Визит-то визитом, но пока я там был — с должности сняли». Он опять в курсе: «Знаю, но вокруг меня такая политическая ситуация, а они пришли втроем и надавили, чтобы тебя отстранить». Кто втроем? Не говорит. Я настаиваю: «Михаил Сергеевич, вы Верховный главнокомандующий, я начальник Генштаба. Между нами должна быть ясность. Объясните, в чем дело?» Он опять: политическая обстановка, то да се, иди в отпуск, мы тебя не забудем. Плюнул, ушел в отпуск…
На другой день генерал Лобов узнал о Беловежской пуще…
Именно в этот момент кому-то было очень нужно убрать его с должности начальника Генштаба.
Именно в тот момент…
Начальник Генерального штаба Вооруженных Сил СССР не скрывал, что ему не по душе усиливающиеся разговоры о возможном создании национальных армий.
В то время президент СССР Горбачев быстро терял власть. Его обращения к руководителям республик снова собраться в Ново-Огареве и попытаться подписать новый союзный договор хотя бы между теми, кто этого захочет, не встречали откликов со стороны высшего российского руководства.
И чем больше он сознавал, что власть в Центре уходит в руки Ельцина, тем активнее маневрировал, иногда доходя до откровенных заигрываний с российским генералитетом. Все чаще случалось, что уже и указы послушно принимал под давлением Ельцина.
БЫВШИЙ
… В тот морозный декабрьский день к названию должности начальника Генерального штаба Вооруженных Сил добавилось слово «бывший». Он впервые за время службы на Арбате возвращался домой мимо Кремля раньше обычного.
Горластые и раскормленные кремлевские вороны что-то каркали ему вслед, кружа над золотыми куполами…
Лобова указом президента вывели за штат с формулировкой «для дальнейшего назначения на должность».
Его жестоко обманули.
Так может поступать со своими генералами только невежественная власть. Талант и опыт Лобова она не востребовала. Слишком была занята проблемами самоспасения.
После декабря 1991-го я не один раз встречался с Лобовым. И при каждой встрече задавал Владимиру Николаевичу один и тот же вопрос:
— За какие провинности вас сняли?
Это иногда приводило его в ярость. Он не хотел, да и сейчас не хочет, отвечать на него.
Долго молчал и Шапошников.
Лишь много позже он дал свои объяснения тому, что произошло с Лобовым. По словам Шапошникова, главной причиной стали его принципиальные расхождения с Лобовым по концепции военной реформы и структуре Минобороны.
Маршал утверждал, что Лобов был инициатором разработки проекта, согласно которому Минобороны и Генштаб параллельно оказались бы замкнутыми на президента — Верховного главнокомандующего. Этим проектом якобы предусматривалось ограничить прерогативы министра обороны «различного рода хозяйственными функциями, а начальнику Генерального штаба, не подчиненного министру, предоставить возможность руководства Вооруженными Силами».
Маршал сильно грешил против истины, когда говорил о «различного рода хозяйственных функциях». Хотя бы потому, что в проекте Лобова ни разу не упоминались какие-либо «хозяйственные» функции министра, а шла речь об административно-политических функциях (такие проекты выдвигаются и сегодня некоторыми российскими научно-теоретическими центрами).
Шапошников, мне кажется, искажал истину, когда говорил о том, что НГШ претендовал на «возможность руководства Вооруженными Силами». В проекте Лобова было черным по белому написано об «оперативном руководстве» — такое руководство и сегодня осуществляет ГШ.
Чтобы больше не морочить голову читателю тонкостями военных концепций и проектов, относящихся к сути конфликта между Шапошниковым и Лобовым, наверное, надо сказать просто и ясно, что по большому счету тогдашний министр обороны рассматривал проект НГШ как покушение на собственную должность. Это и предопределило конфликт. Лобов твердо придерживался своих взглядов и не собирался менять их.
Переубедить его было невозможно. Устранить — да…
Пройдет не так много времени и новые демократические власти станут обсуждать вопрос об усилении гражданского контроля над армией, выведении Генштаба из структуры МО и необходимости назначения гражданского министра.
И что же Шапошников?
Он с готовностью заявит в прессе, что готов в любой момент надеть гражданский костюм…
Служивший вместе со мной в Генштабе генерал-майор Валерий Чирвин был посвящен во многие тонкости той драматической схватки. У него был свой взгляд на нее. Чирвин тоже считал, что Шапошников очень остерегался усиления роли начальника Генштаба.
Чирвин рассказывал:
— Как профессионал Лобов практически по всем параметрам превосходил министра. Те люди, которых Лобов хотел вытурить из ГШ и МО за бесполезностью, натравливали Шапошникова на Лобова. Чтобы спастись, они откровенно «валили» Владимира Николаевича, собиравшего под свои знамена лучшие военные умы и гнавшего прочь бездарь, которая только и думала о лампасах, должностях и новых звездах. Добавьте к этому лобовские идеи о резком сокращении генеральских должностей, о том, что министр обороны должен стать гражданским лицом, а ГШ напрямую замыкаться на Верховного главнокомандующего. Разве это могло понравиться тогдашнему министру обороны?
Чирвин рассказывал мне, что ни Ельцин, ни Шапошников не питали симпатий к Лобову, рассматривая НГШ как ставленника Горбачева. И потому многое делалось для того, чтобы дискредитировать Лобова в глазах президента СССР, подвести того к решению о смещении НГШ. Горбачева постоянно «в нужном ключе» информировали об «опасных взглядах и проектах Лобова». Такая игра была выгодна и Ельцину: если накануне поездки в Минск лояльность Шапошникова у него не вызывала сомнений, то Лобов был непредсказуем и опасен — он не скрывал, что какие-либо решения, направленные на разрушение единства Вооруженных Сил, — преступление…
Нельзя было исключать, что Ельцину перед его отъездом в Белоруссию было сказано, что если он готовится к подписанию договора о «тройственном союзе», то с Лобовым это не получится. Он-де может поднять армию на дыбы. За ним пойдет большинство командующих войсками военных округов и флотов…
Такая игра против Лобова и привела к успеху в заговоре против него…
АРЬЕРГАРД
… Как оценивает Лобов все, что происходит с армией? За годы после изгнания из ГШ он несколько раз выступал в печати по проблемам военной реформы. На нынешнюю реформаторскую суету он иногда смотрит так, как смотрят отцы на детские шалости своих чад. Он по-прежнему часто задает вопрос: «Какая может быть реформа, если денег нет? Какая может быть реформа, если ею занимаются только сами военные?»
Ему тяжело смотреть, как рушится сердцевина армии — ее народный характер. И он вспоминает о случае, когда в бытность его командармом в Белоруссии одна из дивизий оказалась в чистом поле. Офицеры, их жены и дети жили в палатках, а зима уже стояла на пороге. И тогда пришли к командарму люди, которые за свои деньги выстроили кооперативный дом. И сказали командарму:
— Стыдно нам, товарищ генерал, в тепле жить, когда солдат наших снегом в поле заносит. Выстроили мы на свои, кровные, новый дом, уже и квартиры распределили. Да совесть мучает. Сходом порешили отдать его нашим военным. А мы до следующей зимы как-нибудь новый построим. Да и не в палатках живем.
У Лобова необычайно теплеет голос, когда он рассказывает об этом.
Сейчас он видит и слышит совсем другое. То здесь, то там гремят угрозы местных властей то свет от частей отключить, то дома отобрать.
Лобов не любит быть на виду, не любит, когда его имя треплют. Однажды сбежал в Израиль генерал с похожей на его фамилией. И тут же выпорхнула на газетные полосы и в эфир утка: Лобов к евреям сбежал! Видать, обиделся за то, что его сНГШ сняли. Мне было приказано проверить информацию. Звоню Лобову на квартиру. Трубку снимает жена. Прошу позвать Владимира Николаевича.
— Его нет, — тихо отвечает она. — Но он не в Израиль сбежал, а в магазин за картошкой пошел.
Потом Лобов так врезал мне по телефону, что впредь я боялся говорить с ним на подобные темы.
Для меня до сих пор остается загадкой, почему военный советник Ельцина генерал Дмитрий Волкогонов не сумел спасти Лобова. А ведь высоко оценивал его. Бывая на Арбате, обязательно заглядывал в его кабинет. Даже президент Казахстана Нурсултан Назарбаев посчитал своим долгом позвонить Горбачеву, Ельцину и просил их не делать глупого шага.
Назарбаев очень хорошо знал Лобова еще с тех времен, когда генерал был командующим войсками Среднеазиатского военного округа. Он знал, безусловно, и то, как вел себя командующий во время алма-атинских событий 1986 года…
Но издевательства нового режима над заслуженным военачальником не закончились в тот день, когда его тайком сняли с должности…
ГРУСТНАЯ КОМЕДИЯ
Генерал армии Лобов вспоминает:
— А дальше началась грустная комедия моего увольнения в запас, которая длилась почти три года. Слишком много места заняло бы описание всех чиновничьих глупостей, достойных пера Салтыкова-Щедрина. Скажу только, что было издано несколько приказов о моем увольнении с грубыми нарушениями законодательства. Каждый из них неизменно отменяли и снова пытались найти возможность от меня избавиться. При этом все три года я то находился за штатом, то назначался на совершенно абстрактные должности. Наконец, мне все это порядком надоело, пришел в Главное управление кадров и сказал: «Сам уволюсь. Через госпиталь. По болезни». Так и сделал.
И вот 11 октября 1994 года меня пригласили к начальнику Генштаба. В тот день как раз исполнилось 40 лет моей службы в армии. Грешным делом подумал, что решили меня поздравить. Прихожу. Поговорили с начальником Генштаба о том о сем. Он вручает мне какую-то коробку и красную папку: извини, мол, что без торжеств, там все написано. Позже открыл коробку, там — кортик. А в папке — приказ о моем увольнении из армии. Ладно, прихожу в военкомат. Военком нашел мое личное дело, посмотрел и говорит: «Товарищ генерал армии, да вы же уволены еще в 1992 году, с того времени личное дело ваше у нас лежит». Вот так! Генерала армии уволить нормально и то не в состоянии…
ВСТРЕЧИ
… В последнее время я несколько раз встречал его в Генштабе. Он был в скромной кожаной куртке, как всегда аккуратный и подтянутый. Мне показалось, что уже мало кто из новоиспеченных российских генералов узнавал его.
Я спросил Владимира Николаевича о житье-бытье. Он посмотрел на меня какими-то грустными глазами и сказал хорошо знакомым мне сипловатым голосом:
— Все нормально. Вы только тут держитесь…
Когда-то он был здесь полновластным хозяином. Здесь замышлял «переделать армию по-толковому».
Не дали.
И сами не переделали…
… Иногда в Генштабе офицеры заводят разговор о ветеранах ГШ и вспоминают фамилию Лобова. Нет-нет да и скажет кто-то:
— Это тот начальник Генштаба, которого втихаря сняли? Когда я слышу это, мне хочется вмешаться в разговор и уточнить:
— Не сняли, а свергли.
Так будет точнее…
А что же было на том приеме у Бурбулиса?
После того как генерал армии Лобов четыре часа прождал аудиенции в приемной, ему сказали, что лучше прийти завтра. Больше в Кремль Лобов не обращался…
… Мы сидим с Владимиром Николаевичем в его кабинете в Совете ветеранов Вооруженных Сил, который «дислоци. руется» на Гоголевском бульваре. Говорим о том, о чем, наверное, часто говорят сегодня все военные, — о тяжелом положении армии и его причинах. Лобов берет лист бумаги и чертит на ней хитроумную схему смены высшего руководящего состава российской армии со времен Петра до наших дней. Такой кадровой чехарды, какая пошла при нынешней власти, в стране никогда не было.
— Такое впечатление, что кто-то злонамеренно управляет этим процессом, — говорит Лобов. — Человек садится в кресло, не успеет осмотреться, — его уже «выкуривают»… За шесть лет — шесть начальников Генштаба сменили… Закономерность или умысел?…
Об этом же мне говорил в свое время еще один генерал армии — Игорь Родионов.
Форма мысли была разной — суть та же…
Впрочем, и военные судьбы этих генералов чем-то очень похожи.
ЧАСЫ
…Над этим очерком о Лобове я работал более шести лет. Когда он был готов, решил показать его генералу. После основательного знакомства с текстом Владимир Николаевич сделал немало принципиальных замечаний и даже снабдил меня некоторыми документальными источниками, которые очень помогли мне при доработке материала. Через некоторое время я еще раз повез очерк Лобову и попросил его посмотреть окончательный вариант. Генерал сказал, чтобы я подъехал через несколько дней.
Строго в назначенное время я был возле его кабинета на Гоголевском бульваре. У меня не было никаких сомнений, что после каких-то косметических правок я заберу материал у генерала. И тут началось странное…
Даже не достав мою рукопись из шкафа, Лобов стал спрашивать меня, почему в моей книге нет очерков о маршалах Язове и Ахромееве, генералах армии Моисееве и Самсонове. Я ответил, что моя книга посвящена наиболее известным генералам, занимавшим ключевые посты в МО и ГШ после августовских событий 1991 года. Что же касается Самсонова, то я не успел хорошо присмотреться к нему: близко с ним поработать мне не удалось, да и служил он у нас на Арбате в два захода всего по несколько месяцев…
Было заметно, что Лобова такой ответ не устраивает. Я тактично дал понять ему, что концепция книги и выбор персоналий — личное дело автора. А главное для меня сейчас — поскорее получить оригинал. Но генерал явно тянул резину, заметив между прочим, что ему не по душе «компания» людей, среди которых он оказался в книге. В ответ на это я двинул свой аргумент: в книге наряду с одиозными личностями есть и такие, служить рядом с которыми тысячи военных людей считали за честь.
И в этот раз свой материал из рук Лобова я не получил. Он опять попросил меня зайти позже: «Я еще подумаю». Прошатавшись по холодному Гоголевскому бульвару два часа, я снова предстал пред очи Владимира Николаевича. Была надежда: вот сейчас прочтем вместе материал, сделаем правки и наконец-то эта тягомотная процедура завершится.
Но меня ждало разочарование. Словно забыв о цели моего появления в его кабинете, генерал пустился в пространные размышления о роли офицерства в истории России. Терпеливо выслушав его, я дал понять Владимиру Николаевичу, что пора бы приступить к делу. Он опять медлил. Тогда я в лоб спросил его:
— Может быть, в очерке есть ложь, искажение фактов, оценок?
— Нет, не в этом дело, — ответил он.
— Тогда в чем же? '
— Ты не горячись, я еще подумаю… Зайди часика через Два.
Я не сдаюсь.
— Давайте пройдемся по каждой букве.
— Ты погуляй пока…
…И снова обжигает меня холодный сырой ветер на бульваре.
Идиотизм ситуации бесит. Зачем я приперся к Лобову? Ведь если следовать такой логике, то надо было «носить на утверждение» очерки всем, о ком я написал… Но это этическая, а не законодательная норма… Ситуация странная: написал о человеке добрыми красками, а его не устраивают «соседи» по книге… Я вспоминаю о том, как шесть лет назад пытался спасать реноме Лобова в газете, когда его неожиданно сняли с должности. Тогда Владимир Николаевич сам приходил в редакцию — бегать за ним не надо было..
А теперь вот гоняет он меня, как дворняжку…
Чувство унижения распаляет меня настолько, что я ду. маю: «Вот сейчас зайду к бывшему начальнику Генштаба и скажу с порога: «Товарищ генерал армии, я писал о королях, шейхах, президентах и министрах, но ни один меня в такое дурацкое положение не ставил».
Захожу снова к нему минута в минуту.
Он встречает меня лучезарной улыбкой и говорит:
— Ты по каким часам так точно живешь?
Я показываю ему свои старенькие «Командирские», которыми меня наградил еще маршал Язов.
— Награждаю от лица службы, — говорит мне Лобов и протягивает какие-то сказочные огромные часы. Еще и две запасные батарейки.
Он надевает мне часы на руку. Я благодарю его за королевский подарок и, еле скрывая негодование, говорю:
— Владимир Николаевич, я писал о королях…
— Слушай, — говорит он, сверкая такими чужими лукавыми глазами, каких я у него еще ни разу не видел, — давай-ка пока отложим это дело… Вот напишешь про Самсонова, Язова, Моисеева, тогда и обо мне поговорим…
— Обязательно напишу, — зло бурчу я. Затем снимаю подаренные часы, кладу их на стол и ухожу, не попрощавшись и не подав генералу руки.
На бульваре я почему-то уже не чувствую холода.
И мне так хорошо, что я живу по своим часам…