Глава 6. ГЕНЕРАЛ ГРОМОВ САМЫЙ ДОЛГИЙ БОЙ

ДУЭЛЬ

…Генерал-полковник Борис Громов был, пожалуй, самой яркой фигурой среди заместителей Грачева. Безусловно, это предопределялось его «афганской» известностью в стране и армии. Хотя известность эта в какой-то мере несправедлива: до сих пор при упоминании фамилии Громова многие гражданские и военные люди часто говорят:

— Это тот, который наши войска вывел из Афганистана?

А ведь он не только успешно вывел последние наши части из Афганистана в сложнейшей боевой и погодной обстановке. Он пять с половиной лет воевал там. Под его руководством был проведен ряд крупных операций, на опыте которых и сегодня учат молодых командиров оперативному искусству. Его Золотая Звезда Героя зажглась на афганском солнце.

Наше военное вмешательство в гражданскую войну в соседнем государстве было осуждено. Но разве от этого стала меньше цена мужества наших генералов, офицеров и солдат, добросовестно выполнивших свой долг? Громов был одним из них. У воинской доблести не «падает курс» в зависимости от того, была она проявлена на полях сражений справедливых или несправедливых войн, на своей или на чужой земле…

С момента появления генерала Громова в центральном аппарате МО между ним и Грачевым возникло скрытое и явное противостояние, которое не закончилось и до сих пор, хотя обоих генералов судьба давно развела с Арбата по разным стежкам. Уже более пяти лет между ними идет яростная дуэль. Сходятся «у барьера» разные амбиции, принципы и взгляды. Каждый из генералов выбирает оружие по своему усмотрению в зависимости от личного понимания норм рыцарства и офицерской чести…

…Когда летом 1992 года президент России назначил генерал-полковника Бориса Громова заместителем министра обороны Грачева, то даже уборщицы в Генштабе поговаривали, что по справедливости Ельцину следовало бы все сделать наоборот. Даже с обывательской точки зрения определенная сомнительность данного кадрового решения Верховного главнокомандующего была очевидна. И мало кто в Минобороны или Генштабе (да и в войсках) не понимал, что в основе его лежат не профессиональные, а прежде всего конъюнктурные политические критерии. Точно такие же, как в случае с назначением маршала авиации Евгения Шапошникова министром обороны в августе 1991 года, а затем и Грачева в мае 1992-го…

Генерал Громов выигрывал у Грачева по всем статьям: в его послужном списке, в отличие от грачевского, почти не было должностей, которые он получил, минуя сразу несколько считающихся обязательными служебных ступеней.

Громов, как и Грачев, имел за Афган Героя, но то были Золотые Звезды разного достоинства: командарм Громов блестяще провел операцию по деблокированию города Хост, а комдив Грачев получил награду без ярких «личностных» побед. Генерал армии Валентин Варенников признается позже, что взял грех на душу, пропустив представление на Грачева в Москву: слишком серьезную крамолу откопали инспекторы в 103-й ВДД, что сразу вызвало у них сомнение в необходимости посылать наградные документы на комдива в столицу…

Громов превосходил Грачева в силе и широте стратегического интеллекта, в качестве полководческого мышления, в умении выстраивать железную систему управленческих решений…

К лету 1992 года за Грачевым уже тянулась тележка компромата, связанного с некоторыми коммерческими делишками. А совесть и погоны Громова были чисты. Но перед Кремлем у него были другие «грехи»: там хорошо помнили, что генерал на президентских выборах 1991 года шел в паре с Николаем Рыжковым, что подпись Бориса Всеволодовича значилась в числе авторов грозного «Слова к народу»…

Ельцин вряд ли не понимал, что Паша Грачев «на министра еще не тянет». Зато он был свой в доску…

Для любой власти преданный министр-силовик гораздо дороже самого талантливого полководца. Такие министры обороны всегда больше подходили для политических, а не для военных сражений.

Ельцин вряд ли не понимал, что Борис Громов почти во всех отношениях сильнее Грачева как военачальник. Но у Громова был один слишком большой «недостаток»: он ни разу не выказал верноподданничества Кремлю, не припадал к ручке новой власти и, более того, водил дружбу с идейными противниками Бориса Николаевича…

Из досье:

Генерал-полковник ГРОМОВ Борис Всеволодович

Родился 7 ноября 1943 года в г. Саратове.

В 1962 году окончил Калининское суворовское военное училище, а в 1965-м — Ленинградское высшее общевойсковое командное училище. Командовал мотострелковым взводом, ротой:

После окончания в 1972 году с отличием Военной академии имени М. В. Фрунзе последовательно занимал должности командира батальона, начальника штаба и командира полка, начальника штаба и командира мотострелковой дивизии. Звания майор, подполковник и полковник получил досрочно.

В 1984 году с золотой медалью окончил Военную академию Генерального штаба Вооруженных Сил СССР. Был назначен первым заместителем командующего армией. Затем командовал армией в Белоруссии, а в 1987–1989 годах — 40-й армией в Афганистане. Одновременно являлся уполномоченным правительства СССР по делам временного пребывания советских войск в РА.

До этого дважды проходил службу в Афганистане: с февраля 1980-го по август 1982-го и с марта 1985-го по апрель 1986-го.

В 1989 — 1990-м был командующим войсками Киевского военного округа. В декабре 1990 года назначен первым заместителем министра внутренних дел СССР с оставлением в кадрах Вооруженных Сил.

С ноября 1991 года — первый заместитель Главнокомандующего Сухопутными войсками.

На должность заместителя министра обороны РФ назначен в июне 1992 года.

С февраля 1995 года — главный военный советник при Министерстве иностранных дел РФ.

Депутат Государственной думы.

Герой Советского Союза, награжден орденами и медалями.

Женат, четверо детей.

ПАРАДОКСЫ

…Размышляя о судьбе генерала Громова, я часто думаю о парадоксах нынешней власти: она нередко изгоняет из армии таланты и в то же время оставляет в боевом строю серость и ворье в генеральских погонах. Военная биография Громова типична для эпохи разгула дикой русской демократии конца XX века.

Начальник Генерального штаба генерал армии Владимир Лобов. Уволен без объяснения причин.

Заместитель министра обороны РФ генерал-полковник Валерий Миронов. Освобожден от должности и откомандирован из МО.

Заместитель министра обороны РФ генерал-полковник Георгий Кондратьев. Освобожден от должности и откомандирован из МО.

Командующий Тихоокеанским флотом адмирал Георгий Гуринов. Снят с должности с сомнительной формулировкой, которую пытался безуспешно опротестовывать.

Командующий Черноморским флотом адмирал Эдуард Балтин. Снят с должности без внятных для армии и общества мотивов.

Командующий 14-й армией генерал-лейтенант Александр Лебедь. Освобожден от должности после длительного конфликта с министром обороны по собственному рапорту.

Заместитель министра обороны РФ генерал-полковник Борис Громов. Освобожден от должности и откомандирован из МО…

И еще добрый десяток отлученных от армии.

Никто из них не «враг народа». И сейчас не 37-й.

Русские мужики, многозвездные генералы, горбом своим и мозолями добившиеся высокого положения в армии, познавшие инфаркты и инсульты, матюки и оскорбления начальства, покочевавшие по десяткам гарнизонных дыр и столиц, рассеявшие по стране детей и даже всерьез повоевавшие за советский Вьетнам и демократический Афганистан, а некоторые уже и за российский конституционный порядок (в центре Москвы и на Кавказе), имеющие ордена и даже Звезды Героев, тем не менее оказались за пределами армии…

Генерал Громов в их числе.

Его вместе с ними вырвала из армейского строя политика. Она же и призвала под свои знамена. Стоило генералу прикоснуться к ней, сказать слово поперек «официальной точки зрения» власти, усомниться в правильности ее решений, — прощай, должность.

Когда полного сил и уникального опыта боевого генерала выталкивают из армии в политику, мне так и хочется сказать какому-нибудь юному лейтенанту: «Не мечтай стать генералом или Героем, — можешь оказаться на думской скамье. Как Громов».

Генерал Лев Серебров, хорошо знакомый с Громовым, сказал мне однажды о нем:

— Громов не востребован. Пока.

Дай Бог, чтобы «пока». А ведь это «пока» уже тянется три года. Даже самый талантливый генерал, созерцающий армию со стороны, становится полковником.

Появление Громова и других генералов в большой политике один из феноменов нынешней российской демократии. Когда высшие государственные интересы власть не может совместить с интересами армии, в стране неизбежно появляется генеральский отстойник, в котором представителей военной элиты учат забывать запах оружейной смазки и правила оформления штабных карт. Такую непозволительную роскошь может позволять себе слишком богатая или недальновидная власть…

Когда я слышу в кабинетах и коридорах Минобороны, что Фортуна повернулась к генералу Громову задницей, то категорически не соглашаюсь. Это ее так к нему повернули.

ВЫХОД

О том, как Громов воевал в Афганистане, он уже почти все рассказал в своей книге «Ограниченный контингент». Поздней осенью 1986 года мне довелось быть там, «за Черной речкой», как принято было тогда говорить по телефонам спецсвязи и писать в войсковых документах.

Уже тогда многие генералы и офицеры, знавшие Громова и видевшие его в деле, предрекали ему очень высокие служебные посты. На той войне Громов был трижды, но акцентов на этом никогда не делал.

Выходить из Афгана было, пожалуй, тяжелее, чем входить. Когда входили, на нашей стороне еще были хоть какая-то внезапность и один враг. Когда выходили, врагов уже было с дюжину: бестолковое Женевское соглашение, подписанное Горбачевым, «духи», пытающиеся прихватить высоты у дорог, обмороженные снежные перевалы…

Все маршруты вывода вели на Север. А это все равно что вас удобнее всего сторожить у входа в квартиру — через соседский балкон на работу вряд ли уходить будете. Горбачев, рассказывал кто-то из генштабистов, слепил на сей счет четкий афоризм: «Воевали неважно, так хоть уйти хорошо сумейте». И то, считай, было уже указание покруче президентского указа. Когда Горбачев готовился подписывать «Соглашение о выводе ограниченного контингента», то первоначально замышлялось, что мы будем уходить из Афгана в течение года. Американцы сказали — нет, 9 месяцев: с 15 мая 1988 года по 15 февраля 1989 года. А иначе они не были бы американцами.

Для чего мы просили год? Для того, чтобы выйти в два этапа: с весны по осень 1988 года и весной 1989-го. Именно в то время, когда с перевалов сойдут снега, когда температура воздуха благоприятная.

Подложив нам «девятимесячную свинью», американцы были довольны. Громову предстояло помучиться со своим войском на скользких, как ледяной каток, перевалах.

15 мая 1988 года Громов двинул из Афгана отдельную бригаду из Джелалабада. Она практически без потерь в течение трех дней достигла Амударьи в районе Термеза. И дома.

Ад начался зимой. 25 градусов мороза, заваленные снегом перевалы. Огневое воздействие душманских банд и снайперов. Не то, что колесная — гусеничная техника сползала с дорог.

Громов ломал голову, как быть с «броней». Воевать было легче, чем тащить войска через Саланг. А к зиме в Союз ушло только процентов тридцать войск… Попытались часть техники пребросить по воздуху с аэродрома в Ваграме. Не получается: самолет тяжеленный, а взлетная полоса хилая. Пустили два самолета и глаза зажмурили…

А время шло. Москва требовала докладов об успешном выходе. А уже январь на носу. Громов костерил афганские снега на перевалах и морозы, которые превращали войсковые колонны в мертвые бронированные колбасины, ворочающиеся на месте. Все шло по американскому сюжету.

Громов шифровкой доложил маршалу Язову все как есть.

Язов прилетел уже вскоре. Убедился, что при таком положении мы к 15 февраля не выйдем. В Союз пробились еще только процентов шестьдесят. Что делать? А не помочь ли нам еще раз, на прощание, Апрельской революции?

Уже вскоре афганские командиры летели с перевалов на наших колесных и гусеничных машинах. «Спасибо, шурави!» Шурави щедрый. Шурави большой. Он себе техники еще наделает.

Техника дело наживное. Главное, офицеров и солдат ни одного не потерять…

Командарм-40 выжимал из подчиненных все соки, но чтобы ни одного трупа домой не привезли. Громов знал, что там, на советском берегу Амударьи, уже по месяцу ждут своих детей и мужей родные. Со своим штабом все толково продумал. Сначала подразделения бокового охранения до основания выбивали духов из командных высот у дорог, затем в очищенную зону входила под авиационным зонтиком наша колонна. И так до самой госграницы. В Генштабе даже самые большие циники стратеги согласно кивали головами: в той ситуации более толкового решения не было. Хотя нашлись то ли завистники, то ли педанты, схватились за калькуляторы, стали «обсчитывать» горючее, которое сжигала авиация, прикрывающая вывод. И гундели:

— У Громова что там, свой нефтезавод?

Им ответили, что сейчас Громов в таком положении: больше бензина — меньше трупов.

Маршал Язов начинал и заканчивал тогда рабочий день с докладов Горбачеву о ходе вывода колонн из Афганистана. Дмитрий Тимофеевич с особым удовольствием говорил президенту в трубку:

— Жертв нет.

Чем ближе придвигались наши колонны к границе, тем яснее становилось, что и эта проклятая операция Громову хорошо зачтется. Духам так ни разу и не удалось использовать свой самый сильный козырь — внезапность кинжального удара. И они от этого зверели. Из-за невозможности расстреливать наши колонны по излюбленной схеме часто долбили вслепую. К сожалению, нескольких бойцов мы все же потеряли…

СЛЕЗЫ

…У меня и сейчас перед глазами тот эпизод почти десятилетней давности. 15 февраля 1989 года по мосту «Дружбы» через Амударью прошел из Афганистана на узбекский берег последний наш БТР. Его пыльную броню забрасывали цветами и целовали очумевшие от счастья матери и отцы всех национальностей. А потом появился на мосту и последний советский воин в камуфляже. Навстречу ему, прорвав пограничный кордон, рванулся паренек. И люди замерли от недоумения и любопытства: кто же это?

— Па-а-па!!!

И все стало ясно. Сын. Потом генерала Громова пытались качать на руках отцы уцелевших солдат. А некоторые матери, на щеках которых смешались слезы и бэтээровская пыль, целовали его с благодарной женской яростью. Командующий 40-й армией поднялся на «торжественную» трибуну в виде разбросавшего борта грузовика и долго не мог вымолвить ни слова. Потом снял шапку, вытер ею то ли грязь, то ли слезы и сказал совсем не по-уставному:

— Вот мы и дома…

Потом в огромную армейскую палатку с наскоро сколоченными из свежих досок столами и лавками командарм-40 пригласил московскую и местную пишущую братию. Были алюминиевые армейские кружки с почему-то слабой, будто разбавленной водкой, и был первый тост. За командарма. Кружки были «штатные», по 0,5. «Огненной воды» в них было налито наполовину больше стакана. Для иного хилого — смертельная доза. А невыпитое «За командира!» в Афгане приравнивалось почти что к предательству. Хотя в Союзе тоже. Штатские и военные (кто в один, кто в пять приемов) все влили в себя до дна. Третий тост, как водится, «За тех, кто…». Стоя.

Сколько наших бойцов наколотили, изранили и увели в плен душманы, до той поры не знали даже самые пронырливые московские журналюги. Но профессиональное любопытство их мучило. Порядком захмелевший газетчик зычно спросил:

— Борис Всеволодович, сколько наших там погибло?

Бывают вопросы, которые иногда и самые храбрые генералы с удовольствием заменили бы на еще одну ходку в душманскую «зеленку».

Особенно тогда, когда дружно клацают под носом включатели диктофонов, когда вопрос политически опасен, а отступать нельзя. Надо либо говорить правду, либо очень правдиво врать.

В хмельных глазах журналиста жадный интерес. А в строгих глазах «товарища из ЦК» бериевские зрачки. И будет тебе плохо, товарищ Громов. За то, что вывел армию с минимальными потерями, спасибо. А насчет потерь скажешь, служба может пойти наперекосяк. А ведь ждет тебя блестящая карьера. Не надо народу еще больнее делать, ему и так тяжело. Он ЦК начнет материть.

— Борис Всеволодович, сколько там наших погибло?

И Громов громко ответил:

— Почти полторы дивизии.

На обыкновенном языке это значило: свыше 15 тысяч. До того момента, когда Горбачев официально объявит о количестве наших потерь в Афганистане, стране еще предстояло дожить… В самый разгар афганской войны мне удалось дозвониться до министра обороны СССР маршала Сергея Соколова. Среди прочих задал ему и этот наивный вопрос: «Сколько наших там…» На 99 процентов был уверен, что это то же, что спросить у начальника ГРУ о количестве наших резидентов за рубежом. Соколов ответил так:

— Время еще не пришло.

Не много в Советской Армии было генералов, которые могли себе позволить сказать больше…

Наверное, только у нас власть вроде как бы обречена постоянно делать с армией глупости. Одной из таких глупостей в 1989 году стало решение об откомандировании многих офицеров-афганцев на службу в дорожно-строительные отряды, прокладывавшие в то время дороги в Нечерноземье. Представьте себе: вызывают в отдел кадров дивизии боевого командира роты и говорят:

— Иван Иванович, надо бы народному хозяйству помочь.

И этого боевого командира роты назначают командиром дорожно-строительной роты. А командир этот был «караванщиком» — кто бывал в Афгане, тот знает, что это слово на войсковом арго читается еще как «смертник». Кто перехватывал душманские караваны с оружием или наркотиками, знает, что дух дорогую поклажу отдаст лишь в случае, если ему армейский тесак по самую ручку в сердце загонят либо разрежут его пополам очередью из АКМ.

Дух из каравана тоже был смертником. Многих наших «караванщиков» надолго не хватало: от силы на две-три охоты. Но если они выходили из Афгана живыми, то один-два ордена Красной Звезды имели в самом худшем случае. И вот таких офицеров посылали в степи Нечерноземья принимать под свое командование что-то очень похожее на зэковскую бригаду с лопатами и грейдерами. Помогать народному хозяйству после походов на караваны было страшно скучно. Поставив задачу подчиненным, офицер возвращался в палатку или во времянку — жилья не давали. А там кидал в себя стакан, отламывал кусок хлеба и падал на койку. И вспоминал серьезную службу, и стонал по ней, словно волк, которого из леса выгнали в бесплодную пустыню…

Многие «караванщики» спивались. Кто-то, чаще всего безуспешно, просился в войска. Кто-то подавал рапорт на увольнение и уходил снова в бесквартирную жизнь, ничего не умея на гражданке. Хотя вру. Некоторые стали отличными бойцами банд, перехватывавших караваны иномарок в ту пору, когда это потрепанное железо бесконечным потоком бежало к нам из Германии через Польшу и Прибалтику. В смоленских и подмосковных лесах очень ценился опыт бесстрашных афганских «караванщиков»… Когда Громов узнал о таком подходе кадровиков к его бойцам, раскалился так, что от него можно было прикуривать. Не одна телефонная трубка в Москве и в штабах военных округов много раз слышала очень «горячий» громовский голос. Даже после того как он перестал быть командармом, для своих людей он им оставался. Кто хочет понять, откуда такое уважение у афганцев к генералу и сегодня, пусть знает.

…15 февраля 1989 года к словам «командующий 40-й армией генерал-лейтенант Борис Громов» добавилось слово «бывший». Из командирского домика, предоставленного ему командующим ТуркВО, Громов не показывался долго. Его покой охраняли лучшие узбекские стражники. А к нему рвались журналисты. Солдат-узбек бесцеремонно наставлял на них свой АКМ и говорил:

— Нэлься Громов. Громов должен отдыхад.

Когда я смотрел на черный глазок ствола и на палец солдата, пляшущий на спусковом крючке, охота все же пробиться к Громову мигом пропадала…

КИЕВ

После Афганистана он получил назначение на должность командующего войсками Киевского военного округа. Говорили, что министр обороны СССР маршал Дмитрий Язов нарочно сослал Громова в Киев, якобы ревностно относясь к его популярности.

— Это, скорее, выдумка, — сказал однажды Борис Громов. — Назначение в Киев я искренне воспринял как почетное. Меня назначили на округ сразу с должности командующего армией… Меня не прельщало место в Москве, хотя, конечно, было бы интересно послужить, скажем, в Генштабе. Но почти все командиры, вернувшиеся из Афганистана, стремились в войска, а не в столичные кабинеты.

Я уже слишком хорошо знал Громова, чтобы не понять, в чей огород он бросал камешки, особо подчеркивая слова о службе в должностях командующего армией и округом. Угадывался упрек Грачеву, «проскочившему» ступени командарма, командующего войсками военного округа, да и в штабе вида Вооруженных Сил Павел Сергеевич не служил и дня. О головокружительном взлете Грачева Громов позже скажет так:

— Настоящий военачальник, а тем более министр, должен пройти все ступени. Дивизия — это тактическое звено, а армия, округ — это уже оперативное звено, совершенно другая сфера деятельности для командира. Отсутствие служебного опыта порой приносит только вред. За эти годы у Грачева появилось много… таких сторон, которые пользы не приносят. В этом отношении «покровители» сделали ему медвежью услугу…

Объективности ради нельзя не сказать, что были покровители и у Громова. Ему заметно симпатизировал Михаил Горбачев. Он не был в восторге от предложения Язова послать Громова в Киев. Горбачев страшно гордился тем, что именно при нем наши войска ушли из Афганистана. И тем людям, которые помогли реализовать вывод, Горбачев стремился платить по большому счету. Потому, подписывая указ на Громова, спросил у Язова:

— Не обидим ли Громова? Ведь он у нас вроде как национальный герой. Злые языки начнут говорить, что мы его «сослали»…

Язов ответил:

— Киев это та «ссылка», о которой мечтают тысячи генералов. Громову желательно пройти округ для нормального роста, чтобы его в войсках не обзывали потом «дикорастущим»…

Горбачев все-таки дал Громову знак, что он персонально следит за ним. Присмотрел, чтобы генерала избрали членом ЦК КПСС и ЦК Украины. В период пребывания Громова в Киеве в стране уже шли бурные дискуссии о будущем страны и Вооруженных Сил, спорили политики и военные. В Советской Армии появился целый отряд генералов и офицеров, которые постоянно стремились в эпицентр политических сражений. Это стало похоже на «моду». Иногда такие люди дня не могли прожить, чтобы не сделать очередное скандальное заявление для прессы. Западные журналисты (среди которых много кадровых разведчиков) щедрыми гонорарами поощряли тех наших военнослужащих, которые «болели за демократизацию армейской жизни».

В то время особенно громкими демагогическими лозунгами отличался полковник Вилен Мартиросян, служивший в одной из частей на Украине. Он быстро взошел на волне популизма, стал народным депутатом СССР. И это еще больше вскружило голову офицеру, который, потеряв чувство такта, стал навешивать опасные ярлыки и на высших генералов. Досталось тогда от него и Громову. Мартиросян назвал его одним из возможных организаторов военного переворота в стране. Громов подал на него в суд и там «размазал» скандального полковника логикой своих аргументов.

МВД

…Горбачев, питавший особое уважение к Громову, в декабре 1990 года предложил генералу стать первым замом министра внутренних дел СССР Бориса Пуго. Громов категорически возражал. Некоторые генералы у нас на Арбате, узнав об отказе Бориса Всеволодовича от столь заманчивого предложения, полученного им от «самого президента», искренне удивлялись. Ведь можно было только мечтать взлететь с должности командующего войсками военного округа до кресла первого зама союзного министра.

То была прямолинейная логика карьеристов: где бы ни служить, лишь бы должность повыше. У Громова была своя логика. Переход в МВД означал расставание с армией, с которой он породнился с момента поступления в суворовское училище (а за плечами уже было почти тридцать лет службы в Вооруженных Силах). Чувство этого родства было выше и сильнее любых карьеристских соображений.

…А Горбачев делал очередной заход на Громова. В конце концов уломал. Генерал согласился. Но поставил президенту СССР условие оставить его в кадрах Вооруженных Сил. Уходя в другое ведомство, он все-таки не дал перерезать «пуповину», связывающую его с армией…

Принять такое кадровое решение Горбачева заставила поднимающаяся в стране мощная лавина преступности. Он испугался. Ему казалось, что боевой опыт и решительность Громова приостановят эту лавину.

Наивными бывают не только дети, но президенты…

В МВД Громов должен был возглавить борьбу с терроризмом и «незаконными вооруженными формированиями». На этом посту генерал ничем себя не успел проявить. В МВД он чувствовал себя неуютно: непривычная работа, непривычные задачи. Его тянуло в Вооруженные Силы. Его тянуло и к здравым, серьезным политикам. Он сошелся с Николаем Рыжковым, председателем Совета министров СССР. Вместе с ним Громов в 1991 году баллотировался на пост вице-президента России. Попытка оказалась неудачной…

Судя по многим высказываниям, он принадлежал к тем военным политикам, которые стремились спасти Союз, приостановить разрушительные процессы. И, наверное, не случайно Громов в июле 1991 года оказался в числе подписавших знаменитое обращение «Слово к народу», которое демократы прозвали «идейной базой ГКЧП»… В ноябре 1995 года он признался:

— Относительно «Слова к народу» я и сейчас считаю, что оно написано совершенно правильно…

15 февраля 1989 года бывший командующий ограниченным контингентом советских войск в Афганистане генерал-лейтенант Борис Громов скажет на пресс-конференции: «В Афганистане не осталось ни одного военнослужащего 40-й армии…»

15 февраля 1989 года. Таджикско-афганская граница. День завершения вывода 40-й армии из Афганистана. Генерал-лейтенант Борис Громов принимает поздравления родителей военнослужащих.

9 мая 1990 года. Киев. Командующий войсками Киевского военного округа генерал-полковник Борис Громов на торжествах по случаю Дня Победы. На заднем плане (слева) — начальник штаба КВО генерал-полковник Виктор Дубынин.

Январь 1995 года. Москва прощается с погибшим в Чечне корреспондентом «Красной звезды» Владимиром Житаренко. Заместитель министра обороны РФ генерал-полковник Борис Громов возлагает цветы к гробу военного журналиста.

Апрель 1994 года. Борис Громов рядом с Иосифом Кобзоном в Государственном концертном зале «Россия» на концерте известного певца Тома Джонса.

1995 год. Саратов. Дом культуры «Россия». Кандидат в депутаты Госдумы генерал-полковник Б. Громов отвечает на вопросы избирателей.

Сентябрь 1997 года. Забайкалье. Члена Государственной думы генерал-полковника Бориса Громова избиратели все чаще видят в гражданском…

Генерал-полковник Михаил Петрович Колесников, возглавивший Генеральный штаб Вооруженных Сил в конце 1992 года.

20 декабря 1995 года. Подмосковный санаторий «Барвиха». Президент — Верховный главнокомандующий ВС РФ вручил «Маршальские звезды» группе высших российских генералов. В их числе был и начальник Генштаба ВС РФ генерал армии Михаил Колесников.

В таком настроении начальник Генштаба генерал армии Михаил Петрович Колесников пребывал не очень часто. Слишком много было проблем…

С 1992-го по 1996 год генералы Павел Грачев и Михаил Колесников занимали два высших поста в российском военном ведомстве.

…19 августа 1991 года Громов был на отдыхе, однако уже 20-го вернулся в Москву.

В ночь с 20 на 21-е он объявил личному составу вверенных ему Внутренних войск о своем решении не привлекать их к выполнению задач… И потому на съезде народных депутатов СССР категорически отрицал свою причастность к августовским событиям (хотя некоторые члены комиссии «по лояльности генералитета» чохом пытались причислить его к тем, кто солидаризировался с ГКЧП. И опять вспоминали «Слово к народу», мешая Божий дар с яичницей). Его мучила ностальгия по армии.

В конце сентября 1991 года Громов подал рапорт на имя президента СССР с просьбой вернуть его в Вооруженные Силы. Горбачев тогда сильно колебался в отношении кандидатуры своего недавнего фаворита, за которым с подачи некоторых демократов потянулся хвост фальшивых подозрений в пособничестве ГКЧП. Президент СССР продолжал «наводить справки» о действиях Громова в период августовских событий. Просьба генерала о возвращении в армию была удовлетворена после многочисленных допросов в прокуратуре и проверок на лояльность… Судя по всему, президент убедился, что генералу можно по-прежнему доверять. В декабре 1991 года указом президента СССР Михаила Горбачева Борис Громов был назначен первым заместителем Главнокомандующего Сухопутными войсками Вооруженных Сил СССР. Словно в предчувствии беды Горбачев подтягивал к себе тех военных, с которыми связывал надежду на собственное спасение. Но было поздно…

АРБАТ

…Весной и летом 1992 года шло активное формирование Министерства обороны Вооруженных Сил России. В Кремле понимали, что новый глава военного ведомства Грачев хотя и глубоко лоялен новой власти, но без поддержки опытных военачальников-управленцев оставлять его рискованно. Руцкой настаивал на том, чтобы «за спиной министра» стояли тертые командиры, прошедшие большую школу в штабах военных округов, видов Вооруженных Сил. Ельцин его поддержал. Известность генерала, его афганский боевой опыт и авторитет сыграли свою роль: 16 июня 1992 года он стал заместителем министра обороны РФ. Громов в то время утверждал, что сохранил добрые отношения с афганцами Руцким и Грачевым. И это тоже сыграло далеко не последнюю роль в его новом назначении. Но с появлением Бориса Всеволодовича на Арбате в его отношениях с Грачевым началась принципиально новая полоса, уже с первых дней свидетельствующая о явной и скрытой конфронтации между министром и его заместителем…

Служба в роли зама Грачева началась с того, что Громову не нашлось кабинета на пятом, «руководящем» этаже, хотя там же располагались некоторые второстепенные подразделения МО. То был первый знак начала интриги (когда осенью 1994 года заместителем министра обороны был назначен Главком ЗГВ генерал-полковник Матвей Бурлаков, ему за несколько месяцев до приезда начали готовить огромный кабинет именно на пятом этаже). Громову был выделен кабинет даже не в основном здании. Генерал расположился в старинном, обветшавшем здании бывшего Генштаба через дорогу. И чтобы попасть к министру, он должен был спуститься в подземный переход под Знаменкой и двигаться по замысловатому лабиринту, стены которого покрыты белым кафелем. Такая процедура была в некотором роде оскорбительной для генерала, и потому было понятно, почему он старался как можно реже наведываться к Грачеву. За три года службы на Арбате он был единственным замминистра, которого реже всех видели в приемной Грачева…

В Министерстве обороны генерал Громов отвечал за вывод войск из-за рубежа. Затем к этим обязанностям добавились новые: контроль за выполнением договоров со странами СНГ, Прибалтики и Грузией, безопасностью полетов. Функции эти априори предполагали «работу в тени». Поговаривали, что так якобы и было задумано министром. Весьма странным выглядела обязанность Громова контролировать безопасность полетов военной авиации. Генерал никогда в авиации не служил, а вероятность очень неприятных моментов для него на этом участке работы была очень высокой. Вообще логику распределения обязанностей между замами министра в то время иногда нельзя было понять: они курировали военные оркестры, футбольные и хоккейные команды, киностудии, но в то же время у Грачева не было зама, который ведал бы вопросами боевой подготовки.

На Арбате давно существует негласный закон: престиж ность должности замминистра во многом определяется тем, какое количество управлений и отделов «под ним» находится. А любое «обрезание» или сокращение всегда вызывает болезненную реакцию. На этой почве между Грачевым и Громовым произошел первый серьезный конфликт. Громов находился в отпуске на море, а министр, предварительно не посоветовавшись с ним, переподчинил одно из громовских управлений начальнику Генштаба. Это серьезно ущемляло позиции и самолюбие Б. В. Рассказывали, что, узнав о случившемся, Громов пришел в ярость. Он прервал отпуск и, прорвавшись в кабинет Грачева, с солдатской прямотой отчитал его. Министр своего решения не отменил. Но впредь старался как можно меньше напрямую контактировать с Громовым. Громов придерживался той же политики.

«Война амбиций» продолжалась. Министр и его ближайшее окружение иногда бросали колкие реплики в адрес Громова и весьма бдительно присматривали за его решениями и поездками, и особенно за теми шагами, которые способствовали росту его популярности в армии, в президентских и правительственных кругах. Все яснее становилось, что Грачев ревностно относился к авторитету Громова в войсках, в стране и за рубежом, видел в нем сильного претендента на свой пост. С некоторых пор в МО и Генштабе остряки за глаза стали называть Громова «генералом, который гуляет сам по себе».

Как-то, неожиданно для Грачева, он оказался в составе делегации МИД РФ в Китае. Корреспондент, заинтригованный его появлением, спросил у Громова о цели приезда. Генерал туманно ответил:

— Приехал посмотреть страну…

Уже тогда многие на Арбате заговорили о хороших контактах Громова с руководством МИДа, о «недопустимо вольном» поведении зама и даже о его «самостоятельной политической позиции». Если на «китайский вояж» Громова Грачев отреагировал легким ворчанием, то известие о том, что его зам оказался с женой в Израиле, привело министра в ярость. Он высказал свое негодование по этому поводу. Информация об этом не без умысла была разглашена через одного из придворных корреспондентов. Министр как бы предупреждал зама, чтобы тот не зарывался. Негативное отношение Грачева усугубило и то, что Громов, выступая на судебных слушаниях по делу члена ГКЧП генерала армии Валентина Варенникова, отдал должное заслугам бывшего Главкома Сухопутных войск и фактически встал на его защиту. В этом поступке высвечивалась очень яркая грань громовского характера: офицерскую честь и порядочность он ставил выше политической конъюнктуры.

Публичная поддержка Варенникова могла сулить Борису Всеволодовичу большие неприятности прежде всего по службе. Он сильно рисковал должностью. Тем более что его выступление на суде получило резко негативную оценку в президентском аппарате (и об этом тогда мало кто не знал в МО и ГШ). Он рисковал должностью, оставаясь на высоте человеческого долга перед бывшим Своим командиром. Трусы и карьеристы так не поступают…

Чем больше рос авторитет Громова, тем чаще можно было заметить, что в «игру на понижение» включен не только министр, но и те его сторонники, которые ревниво относились к известности Б. В. Некоторые военачальники «команды» министра подчас акцентировали внимание на том, что на период командования Громовым 40-й армией (с июня 1987 по февраль 1989 года) якобы приходится пик наших потерь в Афганистане. То была явная подтасовка фактов. А они говорили как раз об обратном: потери в эти годы были наименьшими за все время пребывания ОКОВ в ДРА.

На афганском счету Громова-командарма есть особые победы. В 1988 году ему присвоили звание Героя Советского Союза за успешное проведение операции по деблокированию моджахедами афганского города Хост. Тогда же его повысили в звании. Он стал генерал-лейтенантом. Я часто задавал себе вопрос: почему Грачев так ревностно и настороженно относился к Громову? Ведь, казалось бы, все должно было быть наоборот: оба служили в Афганистане, давно знакомы. Да и к тому же именно Грачев, назначая замов, отдавал предпочтение прежде всего афганцам. Какая кошка между ними пробежала?

Однажды у Громова спросили:

— Ваши отношения с Грачевым претерпели эволюцию от почти дружеских — именно он рекомендовал вас на должность замминистра — до если не враждебных, то холодных во всяком случае. Было ли это неизбежным и что тому главной причиной?

Громов ответил:

— Мне бы не хотелось быть обвиненным в том, что свожу счеты с Грачевым из-за личной обиды. Я никогда не выяснял с ним отношения по той простой причине, что спорить можно с равным, а мы с ним не пара. Он сам всегда признавал мое старшинство. В должности комдива Грачев прекрасно воевал в Афганистане. Его дивизия была подготовлена замечательно. Но толковый комдив это еще не министр обороны. Сейчас не 1919 год, когда рядового бросали командовать полком. В любом назначении должна быть своя логика. Грачев же стал министром вопреки нормальному ходу вещей. Я ошибочно полагал, что Павел Сергеевич при моей поддержке, при помощи других опытных заместителей — Кондратьева, Миронова — сможет поработать на благо Вооруженных Сил России. Если бы я мог предвидеть такой поворот событий, то, скорее всего, не ввязывался бы в это дело. С Грачевым мы более-менее слаженно поработали до октября 1993 года, когда наши позиции окончательно разошлись. Незадолго до этого обсуждалась военная доктрина России, и я категорически возражал против некоторых позиций документа, в частности против права на применение армии внутри страны. Теперь я понимаю, что кое-кто уже тогда готовился и к октябрю-93, и к Чечне. Я в этом участвовать не хотел…

ПРИНЦИПЫ

«Грачев стал министром вопреки нормальному ходу вещей»…

Громов десятки раз высказывал эту мысль в разных интерпретациях. Три года генералы и полковники слышали это. Одни говорили: «Громов завидует». Другие твердили: «Он прав». Грачев однажды сказал, что все идет оттого, что когда-то он был подчиненным Громова, а теперь наоборот. Четыре года обходил вопрос о нарушении «нормального хода вещей». И лишь на пятый, когда его сняли, признался, что в кресле министра появился раньше времени. Громов оказался прав.

Принципиальная размолвка Громова с Грачевым особенно усилилась в период драматических событий 1993 года. К этим событиям у замминистра было свое отношение. Однажды у него спросили:

— Отчего вы отказались участвовать в штурме Белого дома в октябре 1993-го?

Он ответил:

— По моральным причинам. Когда в сентябре 1993-го Белый дом обволакивали «колючкой», мне было и горько и смешно. Как бы ни был неправ Верховный Совет, непозволительно было сажать людей за колючую проволоку. Могу свидетельствовать: также тогда считали 99 процентов генералов и офицеров МО и Генштаба. Ибо было ясно, что за «колючкой» близко и до крови…

И тут у Громова были свои принципы. Он не хотел оказаться марионеткой в руках тех, кто подталкивал Москву и Россию на грань гражданской войны. Он не хотел быть среди тех генералов, которые лояльность Кремлю ставили выше приказа стрелять в соотечественников.

Негативное отношение Грачева и его сторонников в МО к Громову серьезно усилило поведение замминистра 3 октября. Хорошо помню, как в тот вечер в арбатских кабинетах словно сенсацию передавали из уст в уста: «Громова не могут найти». Кто-то не без умысла пустил «утку»: «Запил. Автопилот не включается». И только самые посвященные знали правду. В Кремль было доложено: «Громов дистанцировался от решений коллегии»… Эта информация уже на другой день выплеснулась за стены Арбата. Журналисты ухватились за клубничку: «В руководстве Минобороны раскол!» Однако, желая не показывать раздрая в рядах высшего генералитета, Грачев заявил в прессе, что отсутствие Громова на ночном заседании коллегии чушь, что Громов лишь… опоздал. А через несколько месяцев после этого в интервью «Аргументам и фактам» Громов честно признался:

— Меня вообще там не было…

Чуть позже он сказал еще больше:

— Я принципиально не пошел на коллегию Министерства обороны, где принималось решение об участии войск на президентской стороне в противостоянии с парламентом.

О том, что Громов входит в состав так называемой оппозиции, Грачеву говорили в окружении давно. Да он и сам это знал. И было нетрудно понять, что министр будет искать возможность освободиться от него. Многие, посвященные в детали интриги, ждали ее развязки. Она наступила в зиму 1994/95 года. Три должности заместителей министра обороны РФ неожиданно сократили. Причем именно тех замов, которые не скрывали своего негативного отношения к силовому варианту спора с Чечней и бестолковой его организации. Громова вывели за штат. Когда Громов оказался не у дел (вместе с ним «сократили» еще двух замов), и тогда не прекратил отстаивать свои принципы в явном и скрытом противостоянии с Грачевым. Он опубликовал в «Независимой газете» статью, показывающую жуткую картину состояния боевой авиационной техники и значительное снижение уровня безопасности полетов.

Вскоре Грачев предложил трем «сокращенным» замам поучаствовать в конкурсе на замещение вакантной должности. Это ложь, когда говорят, что в Российской армии не осталось генералов, которые имеют чувство собственного достоинства. В ответ на предложение поучаствовать в конкурсе Громов сказал Грачеву:

— Паша, может быть, ты еще возьмешь картуз и бросишь туда три фантика? Я в такие детские игры не играю.

В те дни в Минобороны многие генералы и офицеры с недоумением поговаривали о перечащем здравой логике решении Грачева: он вывел из игры полных энергии, многоопытных и перспективных генералов-афганцев, оставив в то же время на своих постах гораздо более «возрастных» и одиозных замов генералов Константина Кобеца и Матвея Бурлакова (их у нас в шутку стали называть «замами министра обороны по коррупции»). Грачев давал понять, кто ему не нужен…

МИД

В феврале 1995 года президент подписал указ о назначении генерал-полковника Бориса Громова главным военным советником Министерства иностранных дел РФ. Указ был составлен на скорую руку, и из-за этого уже вскоре в Минобороны разыгрался очередной скандал. Поскольку в указе Ельцина не было оговорено, где именно должно быть рабочее место Громова и его небольшого аппарата, в каком именно порядке его команда должна обеспечиваться всем необходимым, генерал до полного прояснения всех этих вопросов решил никуда из своего кабинета на Знаменке не выезжать. Судя по тому что некоторые офицеры Хозяйственного управления Генштаба регулярно появлялись у кабинета Громова и вели наблюдение за тем, как идут сборы, кому-то страшно не терпелось поскорее выдворить генерал-полковника из здания. Когда в очередной раз «агентура» ХОЗУ прибыла для проведения «активных мероприятий», ей дали отпор. Помощники Громова во главе с подполковником Пантелеевым забаррикадировались в своем «отсеке» на втором этаже старого здания и никого туда не пускали. Почти месяц Минобороны и Генштаб жили в ожидании развязки «семейного инцидента» генералов (по большому счету, страшно позорного), который все больше и больше обрастал сплетнями. Наконец, Ельцин положил ей конец, отменив свой февральский указ и издав в марте новый, в котором четко определил, где должен сидеть Громов со своим аппаратом, за чей счёт будет проводиться финансовое и материальнотехническое обеспечение и т. д. Чтобы хоть как-то избежать серьезного скандала в случае утечки информации о первом, «сыром» указе по Громову, Ельцин даже засекретил свой новый указ от 16 марта, хотя и малейших признаков государственной или военной тайны он не содержал. Но даже и после указа Ельцина Громов еще некоторое время не спешил покидать свой рабочий кабинет в Минобороны. Когда все до последней бумажки было уложено и команда выехала на Смоленку, кто-то из офицеров Громова «на всякий случай» оставил повешенным на рабочем кресле генерала его старый китель. Из-за этого кителя кабинет считался «не освобожденным», и хозяйственники не решались его занимать. Громов сидел уже в МИДе, а даже его китель продолжал бороться с Грачевым…

В то время смысл своего противостояния с министром обороны Громов объяснил так:

— После октябрьских событий я перестал устраивать министра обороны, хотя на словах между нами все было по-прежнему. Ему уже было не резон, чтобы его замы, самостоятельные люди, свое мнение имели. Он считал, что это подрывает его личный авторитет. Когда я выразил соболезнование по поводу гибели Дмитрия Холодова и особенно когда я начал критиковать действия в Чечне, он не мог дальше терпеть…

Сплавив Громова на Смоленскую площадь, Грачев лишь физически дистанцировал от себя «дышащего в затылок» претендента на свое место. Он лишил Громова высокой должности в Минобороны, но не мог лишить его ума, опыта, авторитета.

Работая в МИДе, Громов продолжал жить с армией одной жизнью, время от времени комментировал происходящие в ней процессы, размышлял над рецептами лечения ее запущенных болезней. Однажды у него спросили:

— Вы планируете возвращение в армию?

Он ответил:

— Сегодняшний мой официальный статус — прикомандированный к МИД России. Гражданка — это временное для меня. Но я вернусь тогда, когда уйдет нынешнее, полностью себя скомпрометировавшее армейское руководство. Недальновидная кадровая политика Минобороны привела к тому, что за последние годы из армии были уволены настоящие профессионалы, в том числе несколько членов коллегии, а на должности назначены ставленники Грачева. Я становлюсь все более жестким сторонником законности и порядка. Не могу равнодушно смотреть на нынешнее безответственное руководство Вооруженных Сил, которое на корню валит то, что было сделано до него умными и преданными армии и флоту людьми. Апломб и непомерные амбиции лидеров без опыта и знаний военного строительства приводят армию к краху. Исчезло всякое понятие о чести и совести. Огромное число офицеров, которых вывели из различных групп войск, в том числе из бывших республик Союза, не имеют жилья, ютятся в палатках, как беженцы, а в это время руководство Вооруженных Сил во главе с министром обороны вылетает в Нижний Новгород участвовать в теннисном турнире «Большая шляпа». О какой нравственности можно говорить! Я за такую демократию, которая не пустит подобных лидеров дальше денщицкой…

В свите «подобного лидера» скрежетали зубами — пощечина была громкой и хлесткой.

МЕСТЬ

…В конце июня 1995 года мне позвонил из МИДа давний знакомый, служивший в аппарате главного военного эксперта. Он просил меня занять «хотя бы пол-лимона».

— Ты что, костюм собрался покупать?

— Откуда такое счастье? — ответил полковник, — у меня семья скоро с голоду подохнет! Зарплату уже четвертый месяц не получаем. Опять родное ведомство свинью подсунуло…

Из сообщения агентства «Интерфакс» от 26 июня 1995 года:

«Генерал Громов просит президента РФ разобраться с проблемой денежного довольствия сотрудников его мидовского аппарата. Четвертый месяц не выплачивается денежное довольствие сотрудникам аппарата генерала Бориса

Громова, главного военного эксперта при МИД РФ, сообщили в аппарате генерала. Сотрудники аппарата главного военного эксперта сообщили, что Борис Громов обратился к президенту РФ с просьбой пересмотреть указ об его прикомандировании в МИД РФ и создании аппарата и привести указ в соответствие с законодательством. Проблемы с финансированием возникли в связи с тем, что в настоящее время сотрудники аппарата являются военнослужащими Российской армии, прикомандированными к МИД в качестве офицеров и старших офицеров, но согласно Закону «О воинской обязанности и военной службе» прикомандирование военнослужащих в другое ведомство возможно только в качестве советников, экспертов или консультантов, пояснили в аппарате. Борис Громов прикомандирован к МИД РФ в качестве главного военного эксперта указом президента от 13 февраля, и согласно этому же указу в рамках министерства создан соответствующий рабочий аппарат Бориса Громова».

И это значило, что Ельцину надо было уже в третий раз возвращаться к указу по Громову и его аппарату. Вот так мы и жили.

В практике Минобороны технология откомандирования генералов и офицеров в другие ведомства была давно и отлично отлажена. Не было проблем с денежным содержанием у сотрудников аппарата генералов Миронова и Кондратьева, аналогичным образом откомандированных в другие ведомства. А споткнулись почему-то только на Громове… Месть была очевидной. Громов в долгу не оставался. С того самого момента, как он ушел в МИД, не было, пожалуй, ни одного его заявления для прессы (статьи или интервью) по военным вопросам, в котором бы он прямо или косвенно не критиковал Грачева. Причем удары всегда наносил в самые слабые места министра обороны.

Осенью 1995 года Министерство обороны активно решало вопрос о формах участия российского воинского контингента в миротворческой операции в Боснии. А это вопрос международной военной политики. Значит, в соответствии с указами Ельцина МО должно было координировать свои планы с МИДом. Я не сомневался, что именно так и происходит. Тем более что рядом работали люди, которые регулярно возили на Смоленку югославские документы. И вдруг в интервью «Комсомольской правде» (1995. 28 нояб.) Громов заявил, что МИД в разработке программы российского участия в операции… не принимал. По его утверждению, «основным разработчиком было Министерство обороны», а «министр обороны в обход МИДа решает внешнеполитические вопросы». Было очевидно, что Громов и Козырев дули здесь в одну дуду: накануне уже явно «приговоренный» к отставке министр иностранных дел заявил в прессе почти о том же с нескрываемой обидой. Интервью Громова появилось в «Комсомолке» именно в тот день, когда Грачев находился в Брюсселе, где утверждал, что достиг успеха, не позволив генералам НАТО единолично командовать российскими миротворцами. Громов утверждал обратное:

— А командовать нашими ребятами будет НАТО… Какая разница, как будет называть себя верховный главнокомандующий силами НАТО в Европе генерал Джоулван? Это то же самое, как если бы, отдавая команду своему помощнику, сейчас назвался Громовым, а через минуту генерал-полковником…

И он был, безусловно, прав. Даже то, что Джоулван не мог отдать приказа без подписи нашего представителя при НАТО генерала Леонтия Шевцова, сути нашей уступки не скрывало. Громов усмотрел слабость позиций Грачева не только в этом:

— Кроме того, я не могу понять целесообразность самого механизма командования. Ведь над нашим контингентом будет осуществляться, помимо общего оперативного, еще и повседневный «тактический» контроль в лице опять же американском. Зачем нужна такая цепочка?..

Волею судьбы Грачев снова оказался на самом острие «сражения» с натовцами за право устанавливать справедливые правила игры. Натовцы упорно протаскивали свою линию, стараясь поставить нас в подчиненное положение. И когда это случилось, Громов снова не выдержал:

— Россия под командованием НАТО… Можно ли найти более красноречивый пример тому, в каком положении мы находимся сегодня на международной арене…

По мере приближения парламентских выборов 1995 года оценки и выводы генерала Громова, касающиеся не только высшего военного, но и государственного руководства, становились все жестче. Однажды он позволил себе, казалось, запредельное:

— Вот говорят стране, что МИД плохо работает. Да не МИД плохо работает, а плохо работает тот, кто должен МИД направлять.

Кого именно имел в виду генерал, было предельно ясно… И становилось понятно, почему это военный советник МИДа уже почти полгода не получает зарплату. Даже несмотря на то, что президент своим «повторным» указом четко возложил на Министерство обороны финансовое обеспечение Громова и его аппарата…

ЧЕЧНЯ

В первый же день войны с Чечней по Министерству обороны прокатилась сенсационная новость: генерал Громов «через голову» министра связался с Дудаевым по телефону и стал вести с ним несанкционированные переговоры. Затем без согласования с Грачевым провел пресс-конференцию. Отвечая на вопросы журналистов, он не скрывал, что в разговоре с Дудаевым выступил против силового метода разрешения конфликта. Он осудил и саму процедуру подготовки военной акции:

— Ее подготовка скрывалась от нас, от коллегии Министерства обороны. Но если бы мне предложили, я бы сразу отказался. Армия для этого не предназначена. Для разрешения внутренних конфликтов было и остается много других способов, есть специальные подразделения.

Слушая эти его слова, я вспоминал октябрь 1993 года, когда и Ельцин, и Черномырдин «выламывали руки» коллегии МО, требуя дать согласие на то, чтобы в новой военной доктрине России было зафиксировано право использовать армию внутри страны. Тогда Громов сказал: «По сути, речь идет о том, чтобы армия развернула штыки в сторону собственного народа. Я с этим никогда не соглашусь». Не соглашался он и в декабре 1994 года. Изменялось время. Не изменялись его принципы… Он упорно стоял на своем: войска из Чечни надо выводить. «Им там нечего делать», — говорил он и предлагал президенту назвать точную дату вывода наших армейских подразделений из Чечни. Он продолжал доказывать, что военная операция в Чечне была подготовлена министром и Министерством обороны бездарно. Громов: «В Чечне только за 4 месяца погибло больше наших солдат, чем за самый тяжелый 1984 год в Афганистане». Он упорно вел кинжальный огонь критики по Грачеву, заявляя, в частности, что министр обороны не учел при планировании и проведении чеченской операции «афганских» уроков. По-прежнему часто Громов применял и свой фирменный удар: «Грачев предан одному человеку, а не армии».

На своей предвыборной пресс-конференции в августе 1995 года в столичном Доме журналистов Громов сказал:

— Чечня не Афганистан. Она не «другая страна», а субъект Российской Федерации, неотделимая часть ее территории. Из ввода в Чечню «ограниченного контингента» тайны не делали. Тайными, как и и пятнадцать лет назад, стали механизмы принятия решений…

В то время в российском Генштабе часто можно было слышать разговоры, что действительно механизм принятия решения о вводе войск в Чечню был весьма сомнительным. Прежде всего это касалось правового статуса Совета безопасности, на закрытых заседаниях которого и был принят вариант силового разрешения конфликта. Громов выступал против того, чтобы право на принятие таких решений было «приватизировано» группой лиц, подтолкнувших президента на явно поспешные, плохо подготовленные, авантюрные меры…

Особенно резко Громов осуждал применение оружия против мирного населения. Когда он командовал 40-й армией в Афганистане, то строжайшим образом карал подчиненных за такие бандитские методы. В своей книге «Ограниченный контингент» он писал об этом: «Не менее строго соблюдался и другой приказ, запрещающий нанесение бомбово-штурмовых ударов авиации по населенным пунктам… Обстрелы населенных пунктов, даже если оттуда открывали огонь по нашим солдатам и офицерам, предусматривали уголовное наказание».

Анализируя причины трагедии на Кавказе, Громов все чаще начинал проводить параллели между афганской и чеченской войнами. И хотя то были слишком разные войны, многое говорило о том, что высшее политическое и военное руководство слишком быстро забыло уроки Афганистана…

Незадолго до своей гибели Дудаев давал интервью иностранному журналисту. Тот спросил у него: могло ли вообще не быть этой страшной войны? Дудаев ответил утвердительно. И добавил, что если бы Ельцин очень хотел, то договориться было можно. Среди тех, кого бы хотел видеть на переговорах в составе московской делегации, Дудаев назвал фамилию Громова…

Летом 1995 года стало известно, что генерал-полковник Громов включен в состав общественно-политического блока, возглавляемого спикером Государственной думы Иваном Рыбкиным. Это было неожиданным для многих политиков и военных. В Минобороны и Генштабе очень многие весьма скептически отзывались о блоке Рыбкина, считая его искусственной политической конструкцией, придуманной в Кремле, откровенно высказывали соболезнования Громову в связи с тем, что его «втащили» в столь малоперспективную команду. Было понятно, что на боевой славе и авторитете Громова хотят «наварить» политическую прибыль весьма серые деятели… Вряд ли этого не понимал и сам Борис Всеволодович. Вскоре он заявил, что не хотел бы зависеть от каких-то блоков и партий. Но не много потребовалось времени, чтобы он внес коррективы в свою позицию и понял: в России быть политически свободным нельзя особенно тогда, когда назревает очередная схватка за передел власти.

Результат: Громов объявил, что вошел в движение «Мое Отечество». Этот маневр генерала произвел фурор. Чем же он мотивировал свой шаг?

— Блок Рыбкина проводил и будет проводить политику нынешней власти. На знамени этого блока написано «СССР», что расшифровывается как «Союз Социальной Справедливости России». Подумайте, как я буду смотреть в глаза своим офицерам и их женам, если они по полгода не получают зарплату! Интересно, за какую еще «социальную справедливость» я буду биться вместе с Рыбкиным, если он уже сейчас у власти и может сделать все, чтобы эта справедливость соблюдалась?

То был очень большой камень в огород Рыбкина. Но осколки от него летели и в Ельцина, и в Черномырдина. Можно было не сомневаться: если Громов не пройдет в Думу в декабре, прощай, МИД. Придется генералу искать другую работу. Или садиться на даче писать очередную книгу мемуаров… Судьба вводила его в очередной круг испытаний. Громов так определял свою цель пробиться в Думу:

— В Думе я хочу через законодательство решить ряд вопросов, в которых считаю себя специалистом. Они связаны с военной и экономической безопасностью страны, со строительством Вооруженных Сил, с помощью «афганцам» и, наконец, с вопросами мира и дружбы между народами.

Громов, как и некоторые другие генералы, прорывался в большую политику…

Грачев и его сторонники бдительно следили за политическими маневрами Громова. Когда стало известно, что Громов собирается баллотироваться в Саратове, министру стали советовать, чтобы он там же выставил свою кандидатуру, чтобы «оттянуть» от Громова голоса военных. Но Грачев на это не пошел и заявил, что на посту министра принесет больше пользы Отечеству. Как только Громов вышел из блока Рыбкина и вступил в «Мое Отечество», оно сразу же подверглось гонениям. По признаниям вице-президента фонда «Реформа» (и одного из лидеров громовского блока) Станислава Ассекритова, на его коммерческие структуры обрушилась лавина проверок. Ассекритов сообщил также, что министр обороны лично распорядился не пущать генерала Громова в гарнизоны и военные училища. За месяц до выборов у Громова спросили:

— О чем свидетельствует мощный десант военных в Думу?

Он ответил так:

— Это как раз и подтверждает весь беспорядок, творящийся в стране и армии. Но в политику офицеров толкнули именно те, кто больше всего шумел о том, чтобы армия находилась вне политики.

Больше всех шумел Пал Сергеич…

ПРОРЫВ

Примерно за неделю до начала парламентских выборов на имя Громова и его избирательного объединения «Мое Отечество» поступило письмо президента Белоруссии Александра Лукашенко. Безусловно, эту акцию можно было расценивать как специально устроенный политический подыгрыш генералу, который не однажды высказывался за объединение славянских народов. И все же не всякому российскому генералу присылают подобные письма президенты соседних стран.

Лукашенко писал:

«…Альтернативы сближению двух братских государств Беларуси и России не существует, поскольку у белорусского и русского народов единая многовековая история, единый национальный, культурно-духовный код — это славянство».

В ответном письме Громов писал:

«…Я всегда был противником распада нашего великого Отечества. Никогда не считал и не считаю, что развал Советского Союза был неизбежен и тем более необходим. Как и Вы, я сожалею по поводу возникновения противоестественных границ на территоррии бывшего СССР, так как они ножом пошли по живому телу наших народов, разорвали единство многих семей, разрушили судьбы и очаги многих миллионов наших соотечественников».

Уже вскоре после парламентских выборов 17 декабря 1995 года стало известно, что Громов с большим преимуществом победил в своем избирательном округе. В 1996 год он вступил с мандатом депутата Государственной думы.

АФГАНЦЫ

… 15 февраля 1996 года, в годовщину вывода советских войск из Афганистана, в Кремле состоялся торжественный вечер. Грачев выступил на нем с речью. Громова среди присутствующих не было. А ведь именно он должен был быть главным именинником. У меня создавалось впечатление, что в зале, где происходило торжество, кого-то очень не хватает…

Мой друг генштабист Валера Арзамасцев, воевавший с Громовым и выводивший с ним войска из Афгана, наклонился ко мне:

— Пойдем выпьем водки.

Мы пошли в буфет и, к удивлению своему, обнаружили там толпу афганской братвы в золотых погонах. Тут было гораздо интереснее и теплее, чем там, в огромном зале, где Грачев рассказывал о значении вывода наших войск. Громов, как мы узнали, в это самое время проводил в Колонном зале Дома союзов «свою» встречу с афганцами. В холле Кремлевского Дворца грянул оркестр. Понесли шампанское. Офицеры приглашали дам на танец. Маша Распутина раскручивала Грачева. Валерка сказал:

— Пойдем выпьем водки.

Я закрыл один глаз и, глядя на Грачева с Распутиной, по уровню их раздвоения прикидывал, сколько могу еще принять. Раздвоение было уже достаточно большим, но Пашу от Маши я еще отличал.

— Пойдем выпьем водки, — упорно настаивал Валерка. — Теперь пойдем выпьем водки с Громовым.

Я понимал, что его мучает. Мы пошли в Дом союзов. Торжество было в разгаре. Гремела музыка. Такая же, как в Кремле. Валерка был ветераном афганской войны, и его многие сразу узнали. Кто-то вспомнил, как в одном из боев душманским снарядом сорвало с нашего танка защитный лист, который подхватил Арзамасцева под задницу и пронес по воздуху метров десять… Многое вспоминалось. Смешное и страшное.

Кореша-афганцы быстро нашли нам место за столом. А золотых погон становилось все больше: такие же беглецы из Кремля, как и мы. Арзамасцев предложил пойти к Громову и чокнуться тарой. Громов отвлекся от разговора с соседом по столу и поднял свою рюмку навстречу Валеркиной:

— За нас, ребята.

— За вас, Борис Всеволодович.

— А мы из Крэ-э-е-мля! — сказал Валерка с какой-то деревянной дикцией. Громов улыбнулся и сказал как-то тепло, по-семейному:

— Среди своих всегда лучше…

Афганцы, поддерживающие Громова, предложили его кандидатуру в президенты России. Но генерал отнесся к этому без энтузиазма. Он привык ставить перед собой достижимые цели…

ЕЛЬЦИН

До весны 1996 года генерал Громов не сказал и слова, не сделал и шага, которые были бы непонятны тем, кто его поддерживал. В мае о нем у нас на Арбате заговорили чуть ли не как о «изменнике»… Его увидели в Волгограде рядом с Ельциным… Поначёлу глазам не верилось, что военачальник, уже длительное время занимавший нелояльную позицию по отношению к президенту, вдруг оказался в его стане. И пошли разговоры, что «Ельцин купил чем-то Громова». И наверное, уже в ближайшее время генерал станет министром обороны. И уже даже спорили, когда именно Ельцин объявит об этом: в Чечне или на совещании высшего руководящего состава в конце мая?

И все же не у одного меня еще теплилась надежда, что поездка Громова с Ельциным в Волгоград чисто популистская штучка президента, желавшего показать, что он не такой уж неуважаемый среди уважаемых военных человек. Безусловно, Громов имел и имеет полное право на любой собственный выбор. И все же неприятно было услышать в генштабовской курилке:

— Кажется, Громов променял принципы на должность.

А я ведь был уверен: «Изменялось время. Не изменялись его принципы». Так неужели?..

Я гнал от себя мысли, очень похожие на разочарование. Не много было генералов, в порядочности которых я не сомневался. Утешало лишь, что, возможно, я заблуждаюсь, что идет какая-то скрытая игра, в которой ни черта не понимаю.

Когда к Ельцину перебежал Лебедь, многие генералы и полковники, оправдывая такой его шаг, стали говорить о каких-то «высших соображениях» и «стратегической игре». Звучало красиво, загадочно, но не убедительно.

…А пока был Волгоград и усталое лицо Громова рядом с Ельциным. Оставалось ждать, когда появится указ президента о назначении его министром… Наши догадки еще больше усилились, когда стало известно, что Громов стал еще и доверенным лицом президента.

Но тогда никто на Арбате еще не знал, что за кремлевскими стенами генералу Громову пытались вложить в руки свирель, чтобы он играл величальную высшей власти и таким образом принял новую политическую веру. Плата — должность министра. От этого бартера он отказывался. Ему многозначительно предлагали «подумать». Он думал и говорил, что главное для военного министра — спасение армии… В прессу просочилась информация, что в Кремле состоялась встреча Ельцина и Громова. О подробностях не сообщалось. Если подробности таких встреч неизвестны журналистам, то о них в первую очередь стараются узнать в Минобороны и Генштабе. А в Кремле у нас было немало «своих» глаз и ушей.

Суть разговора сводилась к вещам весьма прозаическим, касающимся положения в армии и путей ее реформирования.

Когда Ельцин спросил у Громова, знает ли он, что надо делать с армией, генерал изложил свой план военной реформы. Громов не скрывал, что ему. для реализации этого плана нужны будут определенные полномочия. Сам президент или минобороновские «разведчики» уже вскоре сообщили министру, что Громов «сам напросился на встречу и на пост министра обороны». Самым поразительным было то, что Павел Сергеевич знал даже детали разговора между президентом и Громовым. Все это так взволновало Грачева, что он на совещании высшего руководящего состава по этому поводу не упустил возможности злорадно оттянуться. Но было видно: министр чувствует себя неуверенно…

СЛУХИ

…Громов еще не знал, что после того как Ельцин приблизил его к себе, с бешеной скоростью стали плестись вокруг него тонкие сети компромата, подозрений, «заслуживающих доверия» сигналов. Все это стекалось в Кремль и доводилось до «государева уха». Чему-то Ельцин верил, чему-то нет… Как и любая известная личность в России, Громов жил среди слухов и домыслов, старая сплетница Москва всегда была по этой части впереди планеты всей. О Громове судачили не только как о личном друге Кобзона, Лужкова, Пугачевой и даже «великого мафиози» — покойного Отари Квантаришвили. В некоторых российских газетах имя Громова не раз мелькало в материалах, посвященных инциденту с захватом обслуги «Мост-Банка» Службой охраны Президента. Из «информированных источников» просачивалась информация о якобы имеющихся фактах связи Громова с рядом представителей «Мост-Банка» и другими коммерческими структурами. Но никаких реальных фактов, убедительных доказательств таких связей не было представлено. Генерал Громов упорно открещивался от своих связей с «темными силами» столицы и даже предупреждал, что против него могут быть в связи с этим различные провокации в прессе. Особенно в предвыборный период. Он уже знал законы не только боевых, но и политических сражений и умел предвидеть появление «высококондиционной» «компры». И не ошибся.

За несколько месяцев до парламентских выборов в президентские и правительственные структуры была «сброшена» информация о том, что Громов строит себе дачу на сомнительные средства. Дача Громова по сравнению с ханскими дворцами генералов Грачева, Бурлакова, Чечеватова, Харченко и многих десятков других военачальников выглядела халупой, которая вполне по карману не только замминистра, но даже уборщице крупного коммерческого банка. И тем не менее нашлись в нашем военном ведомстве осведомители, которые навели журналистов на громовское невидное сооружение (оно оценивалось специалистами примерно в 55–60 миллионов рублей. Многие генеральские дачи в Архангельском, Барвихе, Баковке тянули на 700–800 тысяч долларов). Пришло время Борису Громову отвечать на один из самых неприятных для военачальников его уровня вопросов:

— На какие деньги вы строите дачу? Ведь даже свою зарплату в 1 миллион 300 тысяч рублей вы не получаете уже полгода!

Громов объяснил так:

— В 1992 году в Центральном банке я взял кредит 50 миллионов рублей на десять лет. На эти деньги я купил практически все, что мне было нужно для дачи. А Центробанку я должен отдать квитанции для отчета за эти 50 миллионов. Плюс семейные резервы, плюс продажа некоторых вещей, плюс гонорар за книгу. Нашлись люди у нас в МО, которые все эти факты проверили с педантичностью Шерлока Холмса. Их постигло великое разочарование. Все сходилось.

Я уже говорил, что по Москве давно ходят упорные слухи о якобы «особо приятельских» (еще со времен войны в Афгане) отношениях Громова с Иосифом Кобзоном. В свое время одна из его мощных коммерческих фирм «Московит» наступала на горло (и оказалось, что вполне справедливо) самому генерал-полковнику Матвею Бурлакову. Тогда шли схватки за лучшие продовольственные контракты между ЗГВ и многими иностранными фирмами. Руководство Западной группы войск подбирало партнеров, как выяснилось позже, с которыми можно было иметь немало личной выгоды. Иногда подписывались контракты, которые были крайне невыгодны для армии, зато оказывались весьма прибыльными для тех, кто участвовал в их подписании… Узнавший об этом Кобзон пришел в ярость: его поставщики могли привозить в ЗГВ продукты по вполне приемлемым и гораздо более выгодным для группы ценам.

Офицеры штаба группы рассказывали мне, что после одной из очередных «продовольственных» схваток Кобзона с командованием ЗГВ Иосиф Давидович даже явился к Павлу Грачеву и потребовал, чтобы он сместил Бурлакова с должности Главкома, а на его место назначил Бориса Громова. Говорили, что Грачев, еле сдерживаясь, процедил:

— Иосиф, ты же у меня еще не начальник Главного управления кадров.

Один из свидетелей рассказывал, что во время 50-летнего своего юбилея Громов взобрался на стул и предложил гостям тост:

— За самого лучшего моего друга Иосифа Давидовича Кобзона!

Некоторые из замов министра так ревниво и болезненно на это прореагировали, что, захватив жен, немедленно ретировались из-за праздничного стола… Верный дружбе с известным генералом, Кобзон на некоторых своих концертах для военных и гражданских зрителей и слушателей не упускал случая, чтобы провести агитационную работу в пользу Громова. На одном из концертов в Центральном Доме Российской армии он открыто призвал присутствующих защитить генерала Громова от «грачевской своры»…

ЛЕБЕДЬ

…Лебедь в свое время назвал Громова «элитным генералом». И с этим мало кто не соглашался. Генерал некоторое время обладал способностью давать довольно точные и хлесткие оценки многим видным фигурам в политике и Вооруженных Силах. Мне хорошо помнится, как, например, в ходе одного из своих предвыборных выступлений Лебедь по-своему оценил дружеские отношения Громова с Кобзоном. Он выразил сожаление, что вокруг Громова собрались «сомнительные люди», бросающие тень на его боевой мундир.

— Это избирательный блок не Бориса Громова, а Иосифа Кобзона, в котором эксплуатируется имя боевого генерала, — заявил Лебедь. Весьма возможно, что на такой ход Лебедь пошел, руководствуясь своими правилами предвыборной борьбы. Но значение персональных характеристик, которые давал Лебедь высшим генералам во время своего назначения секретарем Совета безопасности РФ летом 1996 года, многократно возросло. И особенно в период решающих «боев» претендентов на вакантное место министра обороны в июне — июле 1996 года. Среди них был и Громов. А Лебедь сказал о нем так:

— Хороший был генерал, но разменял себя на пятаки…

На чем основывалось такое заявление, было непонятно. У меня возникало такое чувство, что Лебедь от головокружительного взлета теряет чувство офицерской порядочности. У нас в Минобороны и Генштабе даже искренне уважающие

Александра Ивановича люди стали с возмущением говорить, что он явно зарвался. И что такой лейбл, который секретарь СБ навесил на Громова, возможно, сыграл ключевую роль в том, что Ельцин не рискнул назначить Бориса Всеволодовича министром обороны после смещения Грачева…

Громов посчитал ниже своего достоинства поднять перчатку, брошенную ему Лебедем.

РЕФОРМА

Громов время от времени активно участвует в порядком уже всем надоевшей и бесплодной дискуссии о военной реформе. Он противник безоглядной торопливости и шараханья из стороны в сторону.

Он говорил:

— Я сторонник того, чтобы все менять обдуманно, чтобы любая реформа была спланирована.

Эта реформа в России планируется уже шестой год. А то, что все это время делалось на Арбате, Громов назвал бутафорией. Он был убежден, что «Грачев и его помощники не имеют ни опыта, ни подготовки для таких реформ. Они ведут словесную реформу. Даже вывод войск из Германии оформили как один из этапов военной реформы, назвав это стратегической операцией! Просто реформы мы сейчас не можем себе позволить. Денег-то нет».

Когда Громов говорит о своих подходах к финансированию военной реформы, он демонстрирует в этом практически полное совпадение взглядов с генералами Лобовым, Родионовым, Самсоновым, Пищевым, Лебедем, Мироновым и десятками других военачальников. И даже тогда, когда так много известных и авторитетных военачальников независимо друг от друга пришли к единому мнению, в Кремле все равно с ними не соглашались. Однажды Громов заметил, что «неспособность государства нормально финансировать армию есть явный признак его развала».

А Кремль голосом секретаря Совета обороны Ю. Батурина продолжал твердить: «Разве непонятно, что больше денег государство армии дать не может».

Окончательно убедившись, что власть при «коматозной экономике» нормально финансировать реформы не сможет, Громов еще 10 декабря 1995 года сделал сенсационное заявление:

— Реформы армии не нужны. На данном этапе реформы в армии вредны, неэффективны и, по большому счету, невозможны.

Он считает, что в нынешней экономической ситуации армии не до реформ, ей бы «выжить, закрепиться и стать на ноги… Вообще я не понимаю слов «реформа армии». Речь надо вести, на мой взгляд, о военном строительстве в России, об обороне государства, а на этой основе о создании соответствующих Вооруженных Сил…»

* * *

Так что же ждет генерала?

Многие военные аналитики предрекают, что на карьере генерала Бориса Громова еще очень рано ставить крест, что при любом развитии событий в России и ее ближнем зарубежье опыт и авторитет Громова еще будут востребованы. Жезл министра обороны все еще в его ранце.

Как-то у него спросили:

— Какова сегодня ваша цель в жизни?

— Сейчас цель одна: дай Бог, сохранить армию. Положение в войсках — это просто катастрофа, — ответил генерал.

Самый долгий бой генерала Громова продолжается…