Глава 2. МАРШАЛ ШАПОШНИКОВ ПОСЛЕДНИЙ МИНИСТР ИМПЕРИИ

«ЛОВЦЫ ЗОЛОТЫХ РЫБОК»

…19 августа 1991 года в 6.00 у нас в Министерстве обороны была неожиданно назначена коллегия. Проведение такого внепланового мероприятия в столь ранний час было беспрецедентным явлением.

Большинство вызванных на службу к 7.00 офицеров центрального аппарата МО и Генштаба только по пути на Арбат услышали о ГКЧП и потому первым делом спешили узнать, что обсуждалось на коллегии. Но даже «по большому секрету» офицеры секретариата министра ничего необычного не сообщили. Просто пришел Язов и сказал, что обстановка в стране складывается тяжелая, что президент СССР заболел и управлять государством в настоящий момент не может. Поэтому обязанности президента в соответствии с Конституцией временно взял на себя вице-президент Янаев.

К тому времени уже все на Арбате знали и другое: 20 августа планировалось подписание Союзного договора. Президент СССР демонстрировал активное стремление найти общий язык с руководителями республик и подвинуть их к выработке окончательного варианта договора.

Сам Горбачев признавался:

— Мне надо было добиться подписания Союзного договора и сохранить страну… Даже прибалты поддерживали его…

Возникал резонный вопрос: почему же вдруг накануне такого события Горбачев отправился отдыхать в Форос? А ведь без Михаила Сергеевича такой документ вряд ли мог быть подписан. Все равно что свадьба без жениха…

В тот день на Арбате никто толком не мог понять, что происходит. Многие люди не подозревали, в какую историческую коллизию их втягивают политики. Горбачев сказал: «Если бы я не улетел в отпуск, оставался в Москве, ничего бы не произошло…»

Произошло. Но осмысление свершившегося придет к нам позже. А тогда, 19 августа, некоторые генералы и офицеры МО и ГШ снова допытывались у наиболее посвященного в ситуацию полковника из секретариата министра, что на самом деле происходит. Он пояснил: дескать, потому и вводится чрезвычайное положение в стране, что неподписание договора может вызвать негативные явления. Потому и образован Государственный комитет по чрезвычайному положению…

И все же вопросов оставалось много. А члены коллегии МО, к которым мы обращались, не могли на них четко ответить. Но уже одно то, что хоть что-то делается, что всех нас вовлекают наконец в «наведение порядка», приподнимало настроение, придавало особую значимость распоряжениям начальства…

После коллегии МО одни генералы еще долго курили в «предбаннике», перешептываясь между собой. Другие топтались в приемной начальника Генерального штаба, надеясь попасть в кабинет генерала армии Михаила Моисеева, — хотелось узнать больше, чем узнали от Язова. Третьи спешили к подъезду, где их ждали служебные машины. Был среди них и Главнокомандующий Военно-Воздушными Силами СССР генерал-полковник авиации Евгений Иванович Шапошников.

Позже он признается, что у него тоже возникло немало вопросов: если Горбачев болен, то почему об этом не объявлено? Почему решение о введении чрезвычайного положения принято не Верховным Советом? Почему в ГКЧП не вошел председатель Верховного Совета СССР Лукьянов?

Поделился своими сомнениями с первым заместителем Главнокомандующего ВМФ адмиралом Иваном Капитанцем. И у того сложилось впечатление, что что-то здесь нечисто…

В то утро представители Ельцина уже ходили по военным штабам и учреждениям, внимательно изучая обстановку и настроения руководящего состава. Появлялись они и на Арбате и в Главном штабе ВВС — у Шапошникова. С ним встречался подполковник Владимир Бурков, известный афганец, в то время председатель Координационного совета по делам инвалидов при президенте РФ, советник Ельцина.

Шапошников сказал в тот день Буркову:

— Передайте Борису Николаевичу, что Военно-воздушные силы против народа не пойдут.

Слова были красивые, но пустые. Потому как «идти против народа» ВВС никто не просил. Да и народ военных летчиков ничем не обижал…

В тот день Шапошников определил свою главную задачу — максимальная помощь президенту России… И в тот же день каждому главнокомандующему видом Вооруженных Сил и родом войск был «нарезан» свой участок работы. Получил его и Шапошников. Заместитель министра обороны СССР генерал-полковник Владислав Ачалов передал ему приказ министра о подготовке самолетов военно-транспортной авиации для переброски нескольких частей Воздушнодесантных войск на подмосковные аэродромы. Уже была вторая половина дня, а самолеты сидели на приколе. Ачалов нервничал. И когда раздался звонок Главкома ВВС, то он не сомневался, что выслушает доклад о ходе выполнения задачи. Вместо этого Шапошников спросил у него, знает ли министр обороны о планирующейся переброске ВДВ.

Ачалов вскипел:

— Ты что, может, проверять меня будешь?!

Шапошников позже утверждал, что он ответил так: «А почему бы и нет?» В это невозможно поверить. Во-первых, потому, что ни один главком в такой вызывающей манере с замом министра обороны не общается. А, во-вторых, Евгений Иванович давно слыл в МО и ГШ человеком очень тактичным и сдержанным. Мне кажется, маршал умышленно сгущал краски, дабы подчеркнуть свое негативное отношение к «заговорщикам». Но так или иначе, а уже через несколько минут после того разговора с Ачаловым Язову доложили, что Шапошников ведет «странную игру».

Но игру вел уже не только Шапошников. Многие высшие военные чины продемонстрировали тогда уникальное искусство организации разведки, к которой было подключено огромное число подчиненных генералов и офицеров (я и сам много поработал «разведчиком»), отслеживающих ситуацию в Доме правительства, на Старой площади, в московском правительстве и Совете безопасности.

Таких генералов у нас на Арбате сразу же прозвали «ловцами золотых рыбок».

Когда Шапошникову доложили, что и командующий Воздушно-десантными войсками «мутит воду» и не спешит в соответствии с уставом выполнять приказ «беспрекословно, точно и в срок», он сразу же связался по телефону с Павлом Грачевым. Тот намекнул Шапошникову, что ситуация смутная и важно не попасть впросак. Его десантники не спешат погружаться в самолеты.

Шапошников обрадовался:

— Очень хорошо, Павел Сергеевич. По-моему, мы мыслим в одинаковом ключе…

Зная, что телефоны прослушиваются, Главком ВВС перешел на эзопов язык:

— Павел Сергеевич, у меня ВТА готова. Но не все благополучно с погодой. На маршрутах полета'грозы. Нам не нужны еще и эти сложности.

— Да, непростой денек, — ответил Грачев. — То мои десантники «резину тянут», то погода не соответствует. А какие виды на погоду в будущем?

— Не самые лучшие. Есть возможность затянуть это перебазирование по метеоусловиям, а там, может быть, и погода улучшится…

Об этом сговоре тогда никто не узнал.

Позже, размышляя о скрытой сути этих действий генералов, я задавал себе вопрос: почему так радеющий за прямоту и честность Шапошников не заявил о своей позиции открыто? Ведь ему ничего не стоило позвонить министру обороны и сказать: «Дмитрий Тимофеевич, ввиду того что я считаю ГКЧП преступной авантюрой, выхожу из подчинения и ваши приказы выполнять не буду». Ясно и по-офицерски достойно. Никакой двойной игры. Почему же он так не сделал?

Ответ дал сам Евгений Иванович:

— В условиях чрезвычайного положения губительность открытой позиции состояла в неизбежном отстранении от должности…

Выходит, остаться при должности было гораздо важнее, чем снять маску.

Потому, когда взвинченный Грачев в одном из телефонных разговоров сказал, что если кто-то вздумает задействовать десантников без его ведома, то он «пошлет их всех подальше», Шапошников ответил:

— Подожди посылать… Это самое простое. Поставят на тебе крест, а дальше что?

ПРОЗРЕНИЕ

…20 августа ситуация в Москве резко изменилась в пользу противников ГКЧП.

Из Главного штаба Военно-воздушных сил к нам на Арбат поступает по «спецканалам» информация, что Шапошников затевает какой-то спектакль с демонстративным выходом из партии. Было странно, что «прозрение» будто специально приурочено к августовским событиям. Очевидно, не волновали Главкома в тот день более важные проблемы…

Вскоре на совещании в Главном штабе ВВС он объявил, что решил собрать Военный совет ВВС и заявить о выходе из партии. Из дальних и ближних гарнизонов съезжаются на Пироговку летные военачальники. Многие недоумевают: если Главком решил выйти из партии, то надо ли это делать публично? Ведь партийные дела на Военном совете не решаются. Напиши заявление в первичку — и будь свободен. Но Евгений Иванович собирался даже выступить с большой программной речью.

У меня тогда создалось впечатление, что ему было очень важно с большой помпой провести «отречение»… Ктому времени такая позиция уже не была «губительной» для должности…

ДЕЗА

…Ельцинские агитаторы и пропагандисты усиленно нагнетали слухи о предстоящем штурме Белого дома. И даже тогда, когда стало абсолютно ясно, что никакого штурма не будет, с Краснопресненской набережной активно «гнали дезу». Без этого все было уже не так героично.

Шла деза и на Пироговку. Шапошников опять звонил единомышленнику Грачеву. Вместе обсуждали, как можно будет повлиять на тех, кто все-таки решит отдать такой приказ. Шапошников говорил:

— Пожалуй, нужно будет лично прибыть к автору приказа и потребовать его немедленно отменить… В крайнем случае, можно будет пару самолетов в воздух поднять, для острастки. И сказать авторам приказа: слышите, мол, если приказ не будет отменен и через 15 минут я не окажусь на своем рабочем месте, то сюда, где мы находимся, прилетят самолеты и могут посыпаться бомбы.

Грачев ответил:

— Принимается!

У нас на Арбате многие генералы уже очищали на всякий случай сейфы, пили водку и то ли в шутку, то ли всерьез прикидывали, кому и сколько дадут, а Главком ВВС яростно боролся с ГКЧП, «продумывая меры», чтобы предотвратить предстоящий «штурм». Он звонил командующему ВВС Московского военного округа генералу Антошкину и ставил задачу привести ВВС МВО в полную боевую готовность. И уточнил: срочно разработать план полетов на малой высоте. Цель — демонстрация силы и психологическое воздействие. Если возникнет необходимость в боевом применении, последует специальный приказ…

Трудно было его понять. Ведь недавно сам уговаривал Язова перевести войска из повышенной в постоянную боевую готовность. Он был явно непоследовательным. Он играл в свои ифы. А в толпе на Краснопресненской набережной говорили об отважном главкоме, который пригрозил путчистам, что будет бомбить даже Кремль, если они не не остановятся.

Красиво.

Но лживо.

20 августа Шапошников посоветовал маршалу Язову разогнать ГКЧП, объявить его вне закона. На совещании в Минобороны 21 августа он убеждал министра обороны выйти из ГКЧП. Язов согласился с предложением членов коллегии, что надо вывести войска из Москвы и перевести их из повышенной в постоянную боевую готовность. А Шапошникову сказал:

— Но из ГКЧП я не выйду. Это — мой крест. Буду нести его до конца…

Маршал не хотел «ловить золотых рыбок».

22 августа на очередном совещании в Минобороны Шапошников поставил вопрос о необходимости департизировать армию. Большинство членов коллегии согласились, что все к тому идет, ко куда важнее сейчас вывести армию из состояния шока.

ЗВЕЗДНЫЙ ЧАС

…В тот же день министр обороны СССР маршал Дмитрий Язов после возвращения из Фороса был арестован сотрудниками 9-го управления КГБ во Внуково-2 и спроважен в «Матросскую тишину». Его обязанности возложили на начальника Генерального штаба генерала армии Михаила Моисеева. На Арбате все понимали, что это временно, Моисеев был человеком Язова, а подчиненный ему Генштаб сыграл не последнюю роль в организации ввода войск в столицу. Нельзя было исключать, что за арестом министра последуют и другие…

23 августа 1991 года Моисеева вызвали в Кремль и приказали сдать дела Шапошникову.

— Зря вы так со мной поступаете, Михаил Сергеевич, — сказал Горбачеву Моисеев. — Я вам ничего плохого никогда не делал.

— Нои никаких действий по пресечению этих событий вы тоже не предприняли.

Горбачев пообещал, что никаких несправедливостей в отношении Моисеева не будет допущено. Но в тот же день Моисеев был снят с должности начальника Генерального штаба. Следом за ним были смещены с постов восемь заместителей министра обороны, девять начальников главных и центральных управлений, семь командующих военных округов и флотов…

Я знал всех этих людей. Со многими был знаком лично. Каждый имел по три десятка лет безупречной службы Родине, кучу орденов и медалей. Их покарали за то, что они выполнили приказ. Они были «преступниками». Героями были те, кто имел лисий нюх и втихаря приказ игнорировал…

К большой кадровой чистке приложил руку и Шапошников. Он позже признался: «Пришлось освободить от занимаемых должностей тех представителей армии и флота, которые оказались так или иначе причастными к инициативным попыткам проведения в жизнь установок ГКЧП, не понимали важности реформ и не поддерживали их».

А по сути, то была обыкновенная расправа. К счастью, теперь генералов не расстреливали…

Среди них не было ни одного, который бы не понимал «важности реформ». Это понимали даже генштабовские поварихи.

…У нас на Арбате всегда отменно работала разведка.

Помню, еще до назначения Шапошникова Ельцин вызвал к себе командующего Воздушно-десантными войсками генерала Павла Грачева и предложил ему пост министра (якобы это уже согласовано с Горбачевым). Не успел Грачев выехать из Белого дома, а на Арбате о содержании их разговора уже знали. Мы знали, что Грачев отказался. Возможно, испугался столь высокого поста. В то время, видимо, он был способен трезво себя оценивать и понимал, что прыгать через обязательные служебные ступени рискованно. Ельцин открыл ему свой «запасной вариант» — назначить министром обороны другого «героя августа» — Главкома Военно-воздушных сил Евгения Шапошникова. А Грачева — первым замом. И намекнул:

— С перспективой…

Грачев согласился. Ельцин поехал в Кремль к Горбачеву — договариваться. В тот же день Шапошникова вызвали в Кремль В кабинете президента был и Ельцин. Горбачев сообщил Главкому о своем решении назначить его министром обороны. Шапошников стал вяло отказываться, говорить о других должностях.

— Только министром обороны, — твердо сказал Ельцин.

В считанные минуты об этом узнали на Арбате и недоумевали: почему вопрос о назначении министра обороны СССР инициировался Ельциным, а не президентом Союза?

Арбатским генералам хотелось, чтобы власть с ними советовалась, прежде чем принимать ключевые кадровые решения. В этой связи во многих кабинетах вспоминали тогда, что даже Сталин умел выслушивать мнения высшего генералитета (классическое «А что думает товарищ Жуков?»).

Весьма странной выглядела и позиция Горбачева. Создавалось впечатление, что он настолько подавлен напором Ельцина, что его гораздо больше беспокоила уже собственная карьера.

Вскоре последовал соответствующий указ Горбачева о назначении Шапошникова министром обороны СССР.

Разговоры об этом событии стали муссироваться с новой силой. Не слишком ли рискованно назначать министром Главкома вида Вооруженных Сил, который и дня не работал в министерстве? За что? Вопрос был резонным — военные люди на кадровые назначения первых лиц в армии смотрят несколько иначе, чем политики. У них на первом плане — критерии профессионализма и порядочности.

Армия привыкла к тому, что ею многие десятилетия командовали сухопутные генералы. Этот «стереотип» нельзя было безболезненно выкорчевать. Военный летчик во главе Вооруженных Сил — что-то почти экзотическое. Не зная истинной подоплеки головокружительного взлета Шапошникова, кое-кто активно распространял слух, дескать, такое решение принято по рекомендации Центрального разведывательного управления США. Обоснование: летчик живет только полетами, он по-своему видит мир и потому чем меньше будет знать «министр» о земных проблемах Вооруженных Сил и чем дольше врастать в должность, тем лучше зловредным америкашкам…

Такая аргументация вызывала лишь улыбку.

В арбатских кабинетах шли яростные дискуссии. Не устояв перед естественным соблазном поучаствовать в них, я однажды в ходе спора с сослуживцами напоролся на аргумент, который заставил меня засомневаться в непоколебимости убеждения, что министром обороны может быть исключительно сухопутный генерал. «Что же, по-твоему, — сказали мне, — если человек становится, допустим, морским офицером, то он изначально даже теоретически лишается возможности стать министром?»

Август 91-го многое заставлял переосмысливать.

И хотя сугубо личные профессиональные качества Шапошникова ни у кого сомнений не вызывали, тертые калачи Минобороны и Генштаба, знавшие предысторию этого кадрового назначения с подачи Ельцина, уверенно говорили, что в основе его лежит прямая политическая конъюнктура…

ПРОВИДЕЦ

Примерно через полгода после августовских событий на одной из пресс-конференций я задал маршалу вопрос: игнорировал ли он приказы бывшего министра обороны и что думает об этом с точки зрения офицерской чести.

Вопрос я задавал в нарочито некорректной форме (поскольку был в гражданке), но Шапошников даже не подал вида, что он ему очень неприятен. Без тени малейшего раздражения он стал втолковывать мне, что обозвать человека, сомневающегося в законности приказов старшего начальника, можно как угодно. Что на один и тот же поступок можно смотреть совершенно по-разному. Об одном и том же человеке можно сказать «герой», а можно «предатель», об одном и том же событии «революция» и «государственный переворот»…

Убедительно. Но то была его логика. Я ее не понимал. Тогда я был твердо убежден, что и Шапошников, и Грачев — одного поля ягоды: перебежчики. Тогда я еще не знал, что поведение Шапошникова предопределялось иными мотивами, нежели поведение Грачева.

В службу Шапошникова вносили большой дискомфорт явные и скрытые конфликты с руководством партийно-политических органов армии. К августу они достигли пика, и «путч» спасал Евгения Ивановича от новых неприятностей…

Грачева же, по-моему, ослепляла расположенность к нему Ельцина, и он сполна решил воспользоваться этим, когда настало «удобное время»…

Когда военный человек попадает в сети большой политики, принципы офицерской чести иногда начинают не совпадать с идейными убеждениями. Когда в государстве происходят глубокие политические разломы, они неминуемо порождают «двурушников» и среди военных.

Не изменяя Родине, они изменяют командирам.

ДИССИДЕНТ

…Еще с конца 80-х годов в Минобороны и Генштабе шли разговоры', что Главком ВВС имеет «опасные» политические взгляды, идущие вразрез с позицией руководства МО, что водит дружбу с демократически настроенными московскими политиками…

В то время, когда «крамольная мысль» провести департизацию армии еще только витала в воздухе, состоялась коллегия Министерства обороны СССР. Высшая военная верхушка, приученная к тому, что к такой постановке вопроса преступно даже обращаться (хотя она уже и чувствовала крах КПСС), продемонстрировала свою офицерскую и партийную сплоченность — проголосовала против департизации. «За» был лишь один человек — Главком ВВС Шапошников.

У Евгения Ивановича была давняя и стойкая нелюбовь к партийно-политическим органам.

Помню, Евгения Ивановича в МО и Главном политическом управлении Советской Армии и Военно-Морского Флота замышляли примерно наказать.

И это было очень просто. В армии вообще, а в авиации и подавно, всегда можно найти инспекторские факты, связанные с грубым нарушением безопасности полетов, любую ава Рию, тем более катастрофу, можно ставить в личную вину главному летчику.

И дело шло именно в этом направлении. Шапошникова все чаще, как говорится, начинали дергать за партбилет. В его главкомат стали наведываться инспектора вышестоящих парткомиссий и органов народного контроля. Вал «просчетов» нарастал. Но «компру» в полном объеме собрать не успели. Помешал ГКЧП. Когда «путч» провалился, появилась возможность с наслаждением оттянуться на обидчиках…

СВОЙ

…Ельцин приметил Шапошникова еще с тех времен, когда демократы первой волны только вставали на ноги. О нем хорошо отзывался Гавриил Попов, к мнению которого Ельцин прислушивался особенно внимательно.

А уж когда услышал БН байку о готовности Главкома «бомбить Кремль», если это потребуется во имя полной и окончательной победы демократии над «черными силами тоталитаризма», то вообще воспылал к нему любовью не меньшей, чем к Грачеву.

О Шапошникове и Грачеве в МО говорили, что они в кульминационные дни августа «кинули Язова на камни», поддавшись на уговоры Ельцина «не делать глупостей»… А в Белом доме на Красной Пресне о них же говорили как о «думающих людях».

Тогда генералы разделились, как самолеты, на «свой» и «чужой». Шапошников был «свой». И после ареста Язова не случайно именно на Главкома ВВС обратил свой взор Ельцин, когда занялся подбором нового министра обороны. Он уже чувствовал себя хозяином положения. Многоопытный политический игрок, он отлично знал, что лучший способ приручить генералов — дать им высокие должности…

КРЕСЛО

…Самое яркое впечатление о первых днях пребывания Шапошникова в должности министра — его приемная, битком набитая генералами и офицерами в летной форме. И безостановочное тарахтение телефонов. Все спешили «засвидетельствовать» и поздравить. Так бывает всегда, когда в главном арбатском кабинете появляется новый хозяин. Вслед за ним начинают появляться и новые люди, которых «старые» принимают настороженно.

Была своя причина и прохладного отношения «старых» к самому министру: к нему постоянно являлись члены так называемой президентской комиссии по реформированию МО, которую возглавлял назначенный военным советником Ельцина генерал-полковник Дмитрий Волкогонов. Волкогоновцы часто вели себя как следователи, некоторые из них не скрывали, что им нужен компромат на «неблагонадежных» и «пособников путча». Бывали случаи, когда члены комиссии навязывали свое мнение Шапошникову и он принимал решения под их диктовку.

Мне запомнился случай с генерал-полковником Геннадием Стефановским. Встал вопрос о его назначении начальником одного из главков МО. Члены комиссии яростно воспротивились и стали доказывать, что Стефановский «пособник путчистов». Шапошников заявил, что такие доводы — блеф, генерала в августе даже близко в Москве не было, он в это время находился в отпуске далеко от столицы. И принял решение все-таки назначить Стефановского на более высокую должность. Вскоре подписал документы. И тут началось!

Член волкогоновской комиссии отставной майор Владимир Лопатин усмотрел в решении Шапошникова политическую крамолу и заявил, что представление на Стефановского якобы было подготовлено обманным путем. Он даже сумел пробиться на прием к Шапошникову.

Министр очень болезненно реагировал на такого рода скандалы и во избежание развития склоки пошел на попятную — дезавуировал решение…

Генерал Стефановский был не единственным, с кем министр вынужден был поступить несправедливо. Без внятного объяснения причин был смещен с должности генерал-полковник Николай Бойко. Таким же образом наказали еще несколько десятков генералов… Многие офицеры — специалисты высочайшего класса, были вынуждены уйти из армии под давлением или самостоятельно. Тех, кто не хотел уходить, часто назначали со значительным понижением в должности, им даже толком не объясняли причин.

…Манера общения нового министра с подчиненными поначалу подкупала, она выдавала в нем человека сдержанного, тактичного, воспитанного. Это выгодно отличало его от Язова и некоторых других наших высших начальников. Все министры в первые дни работы — образец благопристойности. Но проходит немного времени — и все становится на свои места: с уст свежеиспеченного шефа такое сорвется, такая кузькина мать!..

Шапошников стал исключением. Даже в минуты сильного негодования он не позволял себе оскорблять и унижать подчиненных.

Сев в кресло маршала Язова, Шапошников начал врастать в новую должность. Ни дня не служивший в МО, он, по признаниям работавших рядом с ним аппаратчиков, поначалу слишком медленно рассматривал проекты директив и приказов, которые следовало утвердить. И его можно было понять: боялся ошибиться. Стоит проколоться на директиве по службе войск и тут же отменить ее — пойдет молва аж до Камчатки.

В то время генштабовские аналитики день и ночь корпели над проблемами сохранения единых Вооруженных Сил, но жизнь военных округов и флотов начинала развиваться уже по иным руслам — все яснее становилось, что Москва не сможет сдержать процесс создания национальных армий, избежать дележки при приватизации и национализации воинских частей и объектов…

Командующие военными округами и флотами, группами войск почти непрерывно обращались в МО с просьбами о помощи. Одновременно в Кремль, в правительство шли протесты и жалобы руководителей союзных республик, стремившихся отхватить куски побольше.

Резко возросло число шифровок правоохранительных органов, органов военной контрразведки о нападениях на наши склады и арсеналы, об участившихся захватах оружия и боевой техники. Министр отправлял грозные телеграммы: усилить, воспрепятствовать, противодействовать, наказывать. Однажды министр отдал распоряжение даже заминировать подходы к арсеналам в тех регионах, где не прекращались бандитские набеги. Но это уже помогало мало. Снаряжаемые министром многочисленные комиссии в военные округа и на флоты не могли приостановить процесс растаскивания вооружений и приватизации объектов на территории суверенных республик…

Во всем этом было что-то несправедливое и роковое: блистательный взлет на пик военной карьеры — и начинающийся развал армии. Растущая известность, желание придать новый облик Вооруженным Силам — и войска, теряющие боеготовность.

На фоне всего этого постоянная улыбчивость Шапошникова иногда выглядела нелепо. Но «секрет» ее мало кому на Арбате был непонятен: после былых суконных министерских лиц и солдатской угловатости их манер маршал стремился создать принципиально новый имидж министра обороны — приятного в общении, доступного, интеллигентного, умного. И очень во многом ему это удалось. Он сумел расположить к себе прессу. Его стали приглашать на телепередачи, рауты московского бомонда. Присутствйе Шапошникова на заметных мероприятиях в Москве становилось чуть ли не модой. Он появлялся не только в маршальском мундире, но и в гражданском платье. Особенно после того, как демократы в очередной раз заговорили о гражданском министре. Шапошников тут же заявил, что готов к такому шагу.

Он рьяно взялся за организацию взаимодействия всех военных структур Центра и республик. Уже 31 августа направил специальную записку на имя Горбачева. Предлагал сохранить единые ВС. Но всем было не до этого… Согласились только с тем, что военным надо повысить денежное содержание…

В первые дни работы Шапошникова Минобороны превратилось в дом жалоб и предложений. Косяками шли все, кто имел какие-то идеи или был обижен. Помню, министр бросил все дела, чтобы встретиться с солдатскими матерями. Только серьезного разговора не получилось: депутаты А. Алексеев и В. Уражцев завели прилюдную свару…

Криком кричали проблемы военной реформы. Свою концепцию реформы армии министр сформулировал так: «Лучше быть худым и сильным, чем толстым и слабым»…

Он брался за все: комплектование, единые вооруженные силы, работа с солдатскими матерями, группа генеральных инспекторов, дачи, бюджет… Наряду со здравыми идеями иногда проскакивала чушь. Например, маршал считал, что расформирование политорганов давало возможность устранить искусственное расчленение обучения и воспитания и «резко повысить качество подготовки войск», «утвердить в воинских коллективах здоровую атмосферу». Были вещи и позабавней. Он предлагал амнистировать всех беглецов и дезертиров, ликвидировать дисбаты и за счет такого пополнения доукомплектовать армию…

Он пишет записку Горбачеву, в которой предлагает обсудить на Государственном Совете вопросы об отношении к процессам, происходящим в республиках в области обороны, о принципах формирования союзного бюджета на оборону, об очередном призыве на службу в ВС… Но его плохо слышат.

Старая власть умирала. Новая азартно делила кабинеты и должности. Было не до армии…

…Через несколько дней после своего назначения Шапошников с семьей побывал на своей служебной даче. Он не мог и предположить, сколько упреков, критики, обвинений в нечистоплотности, использовании служебного положения в корыстных целях придется вытерпеть ему из-за той злосчастной дачи…

Позже он вспоминал:

«…Если человек назначен на какую-то высокую должность, то ему дают служебную дачу и многое другое, то есть, говоря без обиняков, допускают к своего рода кормушке, а он, в свою очередь, должен не только хорошо работать, но и говорить то, что говорят вышестоящие, а если нет — с должностью прощайся и с дачи съезжай… И я решил, что это надо поломать и жить так, как живут все люди…»

И что же он сделал?

Нет, он не собирался продавать все служебные дачи МО, а вырученные деньги направлять на строительство жилья для 180 тысяч бездомных офицеров. Нет, он не отказался от своей дачи.

Ранее проявлявший почти маниакальную чистоплотность во всем, что касалось его морального облика, маршал Шапошников не удержался-таки и за символическую, можно сказать, цену выкупил по остаточной стоимости служебную дачу.

А чтобы это не выглядело слишком нескромным (ведь только сел в кресло министра), Шапошников обратился к Горбачеву и Ельцину с просьбой разрешить приватизацию дачного фонда Министерства обороны наиболее заслуженным маршалам и генералам Вооруженных Сил. Среди наиболее заслуженных значилась и его фамилия… Соответствующее разрешение было получено. Словно не было проблем поважнее. Оценивали его дачу «свои» квартирные органы. Остаточную стоимость явно занизили. Потом эта махинация всплыла в прессе. Сигнал дошел до Генеральной прокуратуры, и была назначена проверка. Факты подтвердились. Шапошникову пришлось дополнительно внести за приватизацию служебной дачи 871 тысячу рублей. Он сделал это по первому же предъявлению претензий. Но и после шли разговоры, что «за такую дачу Шапошникову и всей родней не рассчитаться»…

Первый блин военной реформы получился комом.

Маршал авиации Евгений Шапошников войдет в историю не только как последний военный министр Империи, но и как первый министр, при котором военным было разрешено заниматься коммерцией:

«Зная социальные трудности, переживаемые армией, и не видя должной реакции высших государственных органов на мои обращения, я направил в войска директиву о хозяйственной деятельности в ВС…»

Директивой предусматривалось заключение договоров между воинскими частями и хозяйственными руководителями краев и областей по использованию под сельхозугодья пустующих участков земли, закрепленных за воинскими частями. Выращенную на них продукцию предполагалось направлять на нужды армии. Предлагалось также «для попутного решения народнохозяйственных задач» использовать военный автотранспорт, а заработанные при этом деньги употребить «на решение социальных проблем Вооруженных Сил»…

И когда позже Грачев скажет, что Шапошников стоял у истоков торгашеского развращения армии, он будет во многом прав. Неправ Грачев был лишь в малости — Шапошников, скорее, был не автором, а соавтором. Ибо первые бизнеспроекты и бизнес-планы, первые предложения о необходимости «толково распорядиться» несметными государственными богатствами армии поступили в МО от шустрых ребят из Госкомимущества и коммерческих структур.

Армию захлестнула эпидемия «предпринимательства». В товар превращались не только списанные грузовики или залежавшиеся на складах кирзовые сапоги. В ход шли патроны и пистолеты, автоматы и даже бронетранспортеры.

Дилерами, менеджерами, продавцами и посредниками старались быть почти все, кто носил погоны. Но на армейские счета не поступало и половины вырученных сумм…

Директива как бы узаконивала разгул воровских страстей.

Теперь генералы и полковники прямо из кабинетов Министерства обороны и Генштаба звонили в различные коммерческие конторы:

— Противогазами интересуетесь?

— Парочку вагонов портянок не возьмете?

— Можем предложить две цистерны бензина.

Отложив в сторону приказы и директивы, стратегические исследования и разведывательные данные, наиболее предприимчивые штудировали учебники по коммерции и заучивали, что такое «НДС» и что такое лицензия, пошлина или предоплата.

В ту пору я бы не удивился, если бы где-то посреди Москвы знакомый полковник из Главного штаба Ракетных войск стратегического назначения предложил ядерную боеголовку по сходной цене. На продажу шло буквально все, что могло дать навар, что учитывалось и не учитывалось. Армия явно перепутала бизнес с воровством. На одном из складов, например, крупную партию стрелкового оружия взяли по фальшивой накладной, подписанной должностными лицами штаба военного округа.

Конечно, совсем не на коммерческую лихорадку в армии рассчитывал маршал Шапошников, разрабатывая с благословения власти свою легендарную директиву. Евгений Иванович свято верил, что после продажи всего лишнего громадные денежные суммы мощным потоком польются в армейскую казну…

И маршалы бывают наивными.

Интересно было наблюдать, как овладевали смежными специальностями мои друзья-генштабисты. Один тайком приторговывал газовым оружием, другой организовывал доставку картошки и капусты с Украины, третий следил за прохождением вагонов вина из Молдавии — причитающиеся ему 10 процентов от суммы сделки раз в пять были больше должностного оклада, четвертый с утра до вечера обзванивал управления и отделы и предлагал по сходной цене нижегородскую парную свинину…

А многие из тех, кто носил генеральские лампасы и имел очень высокие должности, вершили делишки покруче: в ход шли самолеты и списанные подлодки. Масштабы генеральского бизнеса все чаще уже не помещались в тесных рамках российских границ…

Те же, кому не хватало коммерческой прыти, брали уроки у бывалых. Негласный университет на общественных началах.

В старом здании Генштаба на втором этаже был большой магазин. Там однажды продавались автомобильные радиоприемники — жалкий ширпотреб «желтой сборки», с трудом берущие даже самую сильную московскую волну. По 5400 за штуку. Бывалый учил «зеленых»:

— Берете один приемник по 5000. Идете на Новый Арбат в коммерческую палатку. И сдаете. По 8 за штуку. Лавочник — он лох. Ему все равно, что на вашем коробке с приемником написано вместо «Панасоник» — «Павасоник». Получаете навар 3000. Снова берете свои 5000, добавляете 2 штуки из навара и покупаете уже два приемника. Снова сдаете в лавку и получаете навар уже 6000…

Генштабисты — люди масштабные. Кто-то вскоре подогнал левый «каблучок» и загрузил все «Павасоники», что были в магазине. Тогда некоторые офицеры стали наваривать на кастрюлях-скороварках…

Коммерческий ажиотаж принял такие угрожающие масштабы, что уже через несколько месяцев Кремль приказал Шапошникову директиву отменить. Но в ту золотую пору многие высшие генералы успели воспользоваться благоприятным моментом и сильно укрепили свое материальное состояние за счет армейских средств…

ЯДЕРНАЯ КНОПКА

…Вскоре после августа 91-го Ельцин начал готовиться к поездке в Белоруссию. Бывший военный советник бывшего вице-президента полковник Василий Филиппович Изгаршев как-то рассказал мне, что об истинной цели декабрьской поездки в Минск до последнего момента не знал даже Руцкой.

Был тогда один очень странный эпизод, к которому имел непосредственное отношение и Шапошников.

…Декабрь 1991 года. Ельцин уехал в Минск на встречу с руководителями Украины и Белоруссии.

Горбачев испытывал острый дефицит информации об этом событии. Предчувствуя, что за его спиной началась опасная игра, он нервничал, позванивал Шапошникову и спрашивал:

— Что слышно из Минска?

Шапошников утверждал, что тоже не располагает информацией. Президент, очевидно, в это мало верил.

8 декабря вечером Шапошникову позвонил Ельцин. Между ними состоялся такой разговор:

Ельцин: Сегодня мы в Белоруссии подписали Договор о тройственном союзе — России, Украины и Белоруссии. Ваше мнение по этому поводу?

Шапошников: А другие республики могут присоединиться к нему?

Ельцин: Да.

Шапошников: Тогда у меня просьба к вам: зачитайте, пожалуйста, все, что касается в договоре Вооруженных Сил.

Ельцин зачитал текст, касающийся Стратегических сил. Однозначно говорилось, что они будут находиться под единым командованием.

Шапошников: А как отнесется к этому Назарбаев? Его авторитет и влияние в обществе не учитывать нельзя, тем более что часть Стратегических сил размещена на территории Казахстана.

Ельцин: Нурсултан Абишевич отнесся к договору положительно. Предварительный разговор с ним был.

Шапошников: В документе что-нибудь сказано относительно обычных Вооруженных Сил?

Ельцин: Здесь сложнее. Ввиду различия мнений этот вопрос не нашел отражения в документе. Но сам я стою на позиции единых Вооруженных Сил. Видимо, в дальнейшем по этому вопросу необходимо будет разрабатывать и подписывать отдельные соглашения…

Ельцин так торопился с договором, что даже «забыл» взять в Минск главного силовика и оставил его в неведении о содержании военной части документа. А он касался не только обычных, но и Стратегических ядерных сил. В голове не укладывалось: как можно было не включить в состав российской делегации Шапошникова, в руках которого находилась одна из ядерных кнопок? Ехали свататься — забыли жениха.

И тем не менее Шапошников не скрывал, что положительно отнесся к инициативе трех президентов, и рассуждал так:

«…Все мои усилия по сохранению Вооруженных Сил едиными наталкивались на все более серьезные препятствия. В Содружестве я увидел шанс спасти то общее, особенно в сфере обороны, что народы могли безвозвратно утратить с распадом Советского Союза, к чему все шло в последние годы…»

В тот день, 8 декабря, снова звонил Горбачев и Шапошников передал ему все, что услышал от Ельцина. А заодно высказал и свое мнение о происшедшем в Минске.

Горбачев рассвирепел:

— Не вмешивайся не в свое дело, предупреждаю! — И бросил трубку…

Потом он снова звонил Шапошникову, извинялся, что погорячился, и намекал, что в Минске слишком поторопились. Но Евгений Иванович был убежден, что в Содружестве есть хоть какая-то определенность.

Вскоре стало известно, что в Ашхабаде собираются руководители государств Средней Азии и Казахстана, чтобы подписать договор о своем Содружестве.

Шапошников возмущался:

— Этого еще не хватало! Веками вместе. А теперь…

Значит, в Минске было можно, в Ашхабаде — нельзя? В этой связи у меня возникали слишком большие сомнения в том, что Ельцин не лукавил, когда говорил маршалу, что Назарбаев к минскому договору «отнесся положительно». Иначе зачем по его инициативе возник проект среднеазиатского Содружества? То была явная «месть» минским договорщикам. В бывшем Советском Союзе образовывались две группировки республик— европейская и среднеазиатская. Даже молодые прогнозисты Генштаба предсказывали, что очередная будет кавказской…

Пройдет не так много времени, и между Москвой и Алма-Атой пойдет грязная возня вокруг казахских ядерных боеголовок. В нее будут вовлечены американцы…

25 декабря 1991 года президент России Ельцин должен был принимать дела у бывшего президента СССР Горбачева. В том числе и «ядерную кнопку».

На эту процедуру в Кремль Ельцин не поехал. Туда отправили Шапошникова. По этому поводу мой сослуживец полковник Владимир Климов сказал тогда:

— Евгений Иванович поехал в Кремль «закрывать глаза» империи…

ПОХОРОНЫ

…30 декабря 1991 года. Минск. Совещание глав государств СНГ. Шапошников выступил с концепцией «переходного периода». Он предлагал в течение трех-пяти лет сохранять единые Вооруженные Силы.

Но руководители Украины, Молдовы и Азербайджана были намерены уже с 1 января 1992 года приступать к созданию собственных вооруженных сил. Тогда Шапошников заявил, что подает в отставку. И положил на стол рапорт.

«Главам Независимых Государств РАПОРТ

В связи с тем что Союз ССР прекратил свое существование, принимая во внимание, что после упразднения Министерства обороны СССР нет единого подхода в строительстве единой обороны и безопасности СНГ, учитывая, что отсутствует переходный период в решении вопросов создания вооруженных сил некоторыми государствами Содружества, что может вызвать взрыв в среде военнослужащих, страдания членов их семей, прошу снять с меня полномочия ГК ОВС СНГ и уволить из рядов Вооруженных Сил установленным порядком. Участвовать в этом не желаю.

Е. Шапошников.

30.12.91 г.»

…Затем Шапошников покинул зал заседаний.

Ельцин вышел следом за ним и почти час уламывал маршала забрать рапорт обратно.

Расставаться с таким преданным опорным игроком Ельцину не хотелось. «Бунт» Шапошникова, по большому счету, становился протестом не только против тех, кто спешил получить свой кусок Советской Армии, но и против инициаторов «тройственного союза», создавших отличные предпосылки для дележа Вооруженных Сил и углубления процесса их развала.

С огромным трудом Ельцин уговорил глав государств Содружества определить двухмесячный срок, в течение которого в республиках примут необходимые законы по вопросам создания национальных армий. Это значило, что идею Шапошникова о переходном периоде вновь проигнорировали. Но рапортов он уже больше не писал…

Один из моих стародавних друзей — полковник Григорий Соколовский, до сих пор работающий в Минобороны Белоруссии, по телефону сообщил мне тогда, что Ельцин сказал Шапошникову:

— Успокойся, Женя, поезд ушел…

Но через пять лет, весной 1996 года, маршал уже принципиально по-новому интерпретировал события, к которым имел личную причастность:

«Жизнь сложнее и многообразнее, чем любые схемы, проекты, прогнозы. Мне тогда думалось, что руководители республик не столько хотят разрушить сам Союз, сколько не воспринимают Горбачева. Инициатива руководителей трех республик, по-видимому, вносила некоторую определенность, помогала обществу выйти из тупика, в котором оно оказалось. Создание СНГ позволяло сохранить стратегическое ядерное оружие в одних руках, избежать его растаскивания по национальным огородам, расширения круга ядерных держав со всеми вытекающими из этого последствиями для международной стабильности и безопасности…

Судьба вовлекла меня в события, связанные с болезненным и трудным завершением существования СССР и возникновением СНГ, свела с людьми, так или иначе причастными к этим событиям, дала понять причины и следствия этой драмы.

Участвуя в заседаниях Госсовета, будучи еще министром обороны «могучего и неделимого», я все больше убеждался в том, что Союза фактически уже нет и ничего подобного ему не будет. Горбачев, очевидно, это чувствовал и, как мне кажется, страдал. Его серьезным упущением в то время было нежелание пойти на конфедеративную форму государственного устройства. А такие предложения выдвигались. Что потом началось — у всех в памяти. И народ вроде бы высказался на референдуме за сохранение Союза, а система так и не удержалась…»

Шапошников абсолютно прав: Горбачев боялся конфедерации. Это предвещало изнурительные политические бои с Ельциным, в которых он, Горби, будет выглядеть вечно обороняющимся.

Когда главные политики грызутся между собой, армия становится похожей на любопытную сторожиху Матрену Ивановну, на глазах у которой пинают друг друга директор колхоза и главный бухгалтер: на чью сторону ни стань — все равно будет плохо… Чем дерьмовее идут дела в стране, чем тяжелее армии, тем более изощренной политической проституткой обязан быть министр обороны. Тут либо принимаешь эту роль, либо протестуешь и вешаешь китель на гвоздик.

Размышляя о весьма путаной линии поведения Шапошникова в тот период, опять прихожу к выводу: военная власть, полученная от власти высшей в качестве вознаграждения за лояльность, рано или поздно начинает разоблачать свою беспринципность. И тут я снова вспоминаю слова Шапошникова:

«Многие республиканские парламенты провозгласили верховенство принятых ими законов над законами общесоюзными. Как в этом случае можно было удержать все в рамках Союза? Силой? Но это значило бы опять танки на улицах, кровь, слезы, страдания людей. Нужны были срочно политические решения. Зимняя охота в Беловежской пуще продлила агонию умирающего Союза созданием Содружества Независимых Государств (СНГ).

Тогда мне казалось, что беловежский акт хотя и означал возникновение принципиально новой военно-политической ситуации, но вместе с тем открывал довольно благоприятные перспективы для создания системы коллективной безопасности, широкой интеграции…»

Ловлю маршала на слове.

Вспомним его рапорт:

«…Нет единого подхода в строительстве единой обороны и безопасности СНГ… отсутствует переходный период в решении вопросов создания вооруженных сил некоторыми государствами Содружества, что может вызвать взрыв в среде военнослужащих, страдания членов их семей».

Какие уж тут «благоприятные перспективы»… Кровь, слезы и страдания людей — в переизбытке. Время от времени появляются и танки…

ЗАГОВОРЩИК ГОРБАЧЕВ

…Незадолго до кончины Союза в декабре 1991 года Горбачев предложил главам республик еще раз собраться и попытаться спасти государство новым договором. И хотя позиции президента СССР к тому времени были сильно подорваны и в общественном мнении, и в политических кругах, он все же сумел добиться от некоторых глав республик, чтобы появился на свет коллективный документ, в котором была зафиксирована необходимость сохранения страны.

Но соотношение сил уже было не в его пользу в борьбе с Ельциным, который продолжал явно и скрыто разрушать союзный центр. Между Горбачевым и Ельциным в присутствии республиканских президентов происходили яростные дискуссионные схватки, иногда доходящие чуть ли не до прямых оскорблений. Некоторые руководители республик, уставшие от этих дебатов и ясно понимающие, что от позиции Ельцина теперь в огромной мере зависит, быть Союзу или нет, говорили Горбачеву: «Вы между собой договоритесь, а мы вас поддержим».

Ельцин не откликался. Ельцин уже вынашивал планы тройственного союза. И тогда Михаил Сергеевич стал искать другие способы своего политического выживания под видом спасения Союза…

Однажды он позвонил Шапошникову и сказал, что три полковника Ракетных войск стратегического назначения прислали ему телеграммму, в которой пригрозили, что если не будет спасен СССР, то они нанесут ядерные удары по всей территории страны…

Серьезно обеспокоенный маршал попросил у президента фамилии шантажистов или хотя бы номер воинской части, в которой они служили. Но ничего этого получить не смог, после чего и сделал вывод, что столь жуткого документа не существовало в природе.

…Поздно вечером в середине ноября 1991 года Горбачев пригласил Шапошникова в Кремль.

Маршал рассказывал, что был удивлён небывалым радушием президента, необычайно теплыми знаками товарищеского внимания. После такой «предварительной подготовки» Михаил Сергеевич стал говорить о серьезном. О том, что Союз накануне развала, что «необходимо что-то делать»… И предложил наиболее приемлемый, по его словам, вариант:

— Вы, военные, берете власть в свои руки, «сажаете» удобное вам правительство, стабилизируете обстановку и потом уходите в сторону…

Маршал хорошо понял, к чему клонил Горбачев. И, наверное, сильно напугал президента, сказав, что при таком варианте тех, кто попытается его реализовать, неминуемо ждет «Матросская тишина».

Горбачев немедленно сделал задний ход:

— Ты что, Женя, я тебе ничего не предлагаю, я просто излагаю варианты, рассуждаю вслух…

Вспоминая об этом эпизоде, Шапошников говорил, что предложение Горбачева могло привести к трагедии с более серьезными последствиями, нежели вытекающие из Беловежского соглашения…

Иногда и маршалы способны делать оговорки, в которых информации гораздо больше, чем в сотне их интервью. Получалось, что Беловежское соглашение — тоже трагедия. Назвать ее инициатора по имени и отчеству он никогда не решался…

ОФИЦЕРСКОЕ СОБРАНИЕ

Уже вскоре после драматических событий декабря 1991 года наступил момент, когда маршалу вновь предоставилась возможность поступить в соответствии с изложенными в его рапорте мотивами.

В Кремле проходило Всеармейское офицерское собрание. Решалась судьба в то время еще единых Вооруженных Сил. Пять тысяч офицеров с мрачными физиономиями оккупировали Дворец съездов. Грозный у них был настрой. Шапошников выступал с докладом.

Его положение было сложным: на Украине, в Белоруссии, в Молдове, Азербайджане и других республиках полным ходом шла национализация частей, техники и имущества бывшей Советской Армии. Некоторые президенты и правительства объявили о принятии военнослужащими присяги на верность своим государствам, даже не обговорив эти вопросы с Кремлем. К тому времени до Шапошников уже доходили слухи, что его первый заместитель генерал Павел Грачев, являвшийся одновременно и председателем Государственного комитета Российской Федерации по обороне (Указ президента РФ № 164 от 29.10.91), имел с Ельциным несколько конфиденциальных бесед, касающихся перспектив создания Вооруженных Сил РФ.

И можно было понять, почему Шапошников в своем выступлении особые акценты сделал на то, что дальнейшее разрушение единых Вооруженных Сил катастрофично для всех государств, стремящихся спешно приватизировать советские оружие, технику, личный состав. «Развитие событий подошло к пределу, — говорил он, — за которым — противостояние, хаос, общенациональная, а то и общемировая трагедия. Не допустить этого — наш патриотический, гражданский, воинский долг».

«Успокойся, Женя, поезд ушел»…

Многие офицеры стали настаивать на том, чтобы Шапошников ушел в отставку «за развал Вооруженных Сил». Такое предложение было встречено аплодисментами.

Тогда Шапошников заявил:

— Раз офицеры хотят, чтобы в отставку ушел Главком, я могу это сделать хоть сейчас!

И опять раздались аплодисменты. Маршал покинул зал… Вслед ему свистели… Группа генералов и полковников кинулась за кулисы следом за маршалом. Его преемник на посту Главкома ВВС генерал-полковник авиации Петр Дейнекин объявил, что если нападки на Шапошникова не прекратятся, то делегация Военно-воздушных сил покинет собрание. Шапошникова стали упрашивать возвратиться в зал. Он вернулся.

Судя по тому, как представители аппарата президента

России, присутствовавшие на Офицерском собрании, мотались в комнату с телефонами, Ельцин внимательно следил за этим драматическим спектаклем.

В какой-то степени разрядить обстановку удалось президенту Казахстана.

Участники собрания в перерывах поговаривали, что Ельцин поступил с Назарбаевым непорядочно, когда решался вопрос в Беловежской пуще Нурсултана Абишевича обошли вниманием. Офицеры считали, что это было сделано специально: Назарбаев мог сильно испортить обедню тем, кто замышлял «на троих».

Суть его речи сводилась к тому, что надо бы всем президентам, порешившим под Минском Союз, самим внятно объяснить армии, что произошло. Назарбаев сказал то, о чем думали пять тысяч людей в зале. Да что там пять тысяч — вся армия.

И тут началось! Разъяренные офицеры с трибуны и с мест стали требовать приезда Ельцина. За ним тут же послали гонцов. Часа через полтора Ельцин приехал, его появление на трибуне офицеры встретили свистом и топотом. Это вместо аплодисментов, к которым Ельцин уже до того привык, что в ожидании их специально делал большие паузы между предложениями. А иногда и бросал реплики: «А теперь можно и поаплодировать».

Шапошников призывал офицеров к порядку. Кого-то из наиболее буйных охранники поволокли из зала.

Когда президент стал говорить о каких-то тысячах долларов, которые смогут получить бесквартирные офицеры, чтобы построить себе коттеджи, его уже вообще не слушали.

Шапошников объявил перерыв.

В кремлевском туалете выстроилась длинная очередь к писсуарам. Кто-то из войсковых острячков спросил:

— Что, ссыте, ребята?

Такой же остряк откликнулся:

— Если не будем ссать, кто-то может обкакаться!

Смех. Все поняли, о чем речь…

Очень ароматные получились разговорчики.

В тот день мне показалось, что еще немного — и офицерские полки начнут захватывать оружие.

Шапошников, издерганный, потерявший свой обычный лоск и совсем уже не куртуазный, выходил из зала в сопровождении охранников, и уже никто ему вслед не подсвистывал… Приходило трезвое осознание реальности: Союза уже нет. Нет уже и нашей общей армии. Конечно, мы могли бы попытаться «навести порядок» от Калининграда до Владивостока. Но очень уж хорошо отпечатался в памяти август — тухлые яичные желтки на зеленой броне танков и красная кожура вонючих помидоров на вороненых стволах автоматов. Россия вступала в эпоху всеобщего и безрезультатного демократического трепа и общенационального «вероисповедания».

В номерах Центральной гостиницы Советской Армии, в этих маленьких музейных комнатах братских офицерских застолий и ненасытных половых боев с нашими московскими любовницами, породненные океанскими походами и войсковыми маневрами, семейной теплотой больших и малых гарнизонов, гранеными стаканами, стоя, мы пили русскую водку за Советскую Армию. А потом полковник Слава Ренькас, наш вечный юморист и душа коллектива, вызвал по телефону дюжину такси и заказал столько же ящиков шампанского. Мы гоняли машины по ночной Москве. Стреляли бутылочные пробки, била в пьяные глотки винная струя. Вино было никакое, как на поминках.

Недобрым словом вспомнили Шапошникова. Кто-то сказал:

— Ребята, перестаньте, он такой же несчастный, как и мы…

И никто не возразил. Командир был такой же беспомощный, как и все войско.

НЕТЕРПЕНИЕ

…К весне 1992 года почти во всех республиках СНГ были сформированы министерства обороны. Были назначены и министры. Ельцин несколько раз обращал на это внимание Шапошникова и намекал ему, чтобы тот занял такой же пост в России.

Шапошников считал, что Комитет по обороне, возглавляемый его первым заместителем генералом Павлом Грачевым, в большой степени играет роль российского военного ведомства. К тому же у маршала еще таилась надежда, что процесс окончательного растаскивания единых ВС удастся остановить. Создание же российского Минобороны будет как бы сигналом другим государствам к окончательному разделу армии.

Но в Кремле уже думали совершенно по-другому… В середине марта 1992 года Ельцин издал указ о назначении министром обороны РФ Б. Н. Ельцина. Функции первых заместителей новоиспеченного министра были возложены на генерала Грачева и Андрея Кокошина.

На Арбате началась генеральская лихорадка. Министерства обороны, как такового, еще не было, а дележ должностных кресел уже шел полным ходом. Небывалую активность при этом проявлял Грачев. Назначение первым заместителем министра обороны РФ говорило о многом. И было совершенно ясно, что Ельцин — министр обороны — явление временное. Павел Сергеевич не терял времени зря…

В начале апреля 1992 года в Москве на очередном Съезде народных депутатов России Шапошников выступил с большой речью, в которой говорил о развале в армии. Мало кто не понимал, что все это — следствие «исторических решений», инициированных Ельциным.

В Кремле заскрежетали зубами и назвали Главкома «банальным плакальщиком», хотя в его речи было много конкретных предложений по выводу армии из кризиса.

Ельцин «маршальским плачем» остался недоволен, тем более что на съезде между правительством и депутатами началась яростная свара. Дело запахло керосином. Назревал очередной политический кризис. Шапошников в те дни улетел во Францию. Ельцину нужна была серьезная моральная поддержка. Оставшийся «на хозяйстве» первый замминистра обороны генерал Грачев не упустил своего шанса. Он собрал приехавших на съезд командующих военными округами и флотами и стал допытываться, готовы ли они поддержать Ельцина в случае, если назреет серьезное противостояние Генералы были «готовы». Об этом тут же торжественно было доложено в Кремль.

Шапошников потом не без сарказма говорил, что в таком совещании не было никакой необходимости. Тем более — обещать президенту помощь армии Но Грачев его переиграл. Маршал оказался менее прытким, менее хитрым. Признавать поражение Евгению Ивановичу явно не хотелось. И он, на мой взгляд, сочинил для себя и для других «версию-сказку» о том, что не проиграл Грачеву министерское кресло, а сам не захотел сесть в него.

Суть сказки в следующем.

…Весной 1992 года Ельцин взял Главкома в поездку по городам России Когда возращались назад, в салоне самолета оказались втроем, президент, секретарь Совета безопасности Юрий Скоков и Шапошников. Там случилась ссора. Скоков, по версии Шапошникова, якобы сказал Ельцину, что Гайдара и Горбачева сегодня-де показывали по телевизору, а его, президента великой страны, — нет. И тогда Шапошников вознегодовал, да так сильно, что окончательно решил: «Пока в окружении Б. Н. Ельцина имеются люди, склонные к интригам, политическим играм и другим нечистоплотным делам, мне в российских структурах власти делать особенно нечего…»

В эту байку я совершенно не верил: так взорваться из-за мелочи? Евгений Иванович не тот человек, который способен из-за пустяковой стычки отказаться от первой должности в армии. Кроме того, мне было известно другое: именно Скоков был против кандидатуры маршала и поддерживал Грачева. Поддерживал Грачева и Руцкой. Шапошников знал это. Судя по всему, это и стало причиной такой реакции маршала.

В начале мая к Шапошникову прибыл Грачев и сказал, что надо бы определиться, так как у него будет встреча с Ельциным и на пост министра обороны он будет предлагать Шапошникова.

Шапошников утверждал потом, что он воспротивился такой идее по двум причинам. Первая была связана с СНГ: «Я не потерял веры в то, что мы способны создать Объединенные Вооруженные Силы, потому я обязан сделать все для этого». Вторая причина состояла в том, что, «изучив некоторых вождей из окружения президента, я не хотел бы солидаризироваться с ними». Поэтому и попросил Грачева не впутывать его в эти игры…

У меня аргументы маршала вызывали сомнения. Его вера в Объединенные Силы, мне кажется, всего лишь благородный тезис. Реализация этой идеи плавала где-то в туманном будущем, а кресло министра обороны было рядом. Неубедительно выглядит и отказ Шапошникова стать министром из-за нежелания быть рядом с некоторыми «вождями» (Скоков) в окружении Ельцина. Это больше похоже на детский каприз, нежели на серьезный довод умудренного жизнью человека.

…Маршал должен был переехать с Арбата в новый рабочий кабинет в Главкомате ОВС СНГ. Уже был обнародован президентский указ, уже были упакованы чемоданы, а Шапошников не спешил убывать к новому месту. Эта маршальская явно умышленная медлительность свидетельствовала не только о том, что он знает себе цену. Мне кажется, она была плохо замаскированной формой мелкого мстительства.

Грачеву соблюдать правила приличия было еще труднее. Он пришел в ярость, когда узнал, что Шапошникову удалось добиться у Ельцина разрешения забрать с собой роскошную служебную иномарку.

Вероятно, Грачев решил отомстить Шапошникову за то, что тот уволок с собой красивую игрушку. Уже вскоре придворная челядь стала прорабатывать вопрос о приобретении еще более престижной машины в Западной группе войск.

И министры обороны бывают завистливы, как дети.

Один из офицеров аппарата министра в ту пору говорил мне, что нетерпение Грачева однажды дошло до того, что он обронил многозначительную фразу:

— Мне что, фугас под кресло Шапошникова подкладывать?

ЛЕНИНГРАДСКИЙ, 41

…Хорошенько потрепав нервы Грачеву своим неспешным отъездом и «приватизацией» служебной иномарки, Шапошников основательно взялся за дела на Ленинградском проспекте, 41, где размещался штаб ОВС СНГ. Он сразу повел дело к тому, чтобы значительно повысить эффективность военной интеграции стран Содружества. И, надо отдать ему должное, немало успел. Создал широкую правовую базу на самом трудном — первом этапе военной интеграции, стал потихоньку оживлять то, что уже на ладан дышало. Сыграл большую роль в том, что в мае 1992 года в Ташкенте был принят Договор о коллективной безопасности СНГ.

Маршала изматывали сотни, тысячи проблем, связанных с амбициями политических и военных руководителей стран Содружества, с вооруженными конфликтами в «горячих точках», с растаскиванием российских вооружений в республиках. Однажды дело дошло до свары Москвы и Киева вокруг ядерного оружия, оставшегося иа Украине. Киев из кожи вон лез, чтобы установить так называемый административный контроль над Стратегическими ядерными силами, дислоцировавшимися на территории республики (а там было 600 ядерных боезарядов). Это грозило блокированием управления ядерными средствами из Центра.

Встал вопрос о перемещении боезарядов в Россию. Киев затягивал решение проблемы. Шапошников написал длинное письмо министру обороны Украины Морозову с просьбой начать планомерный вывоз ядерных боеприпасов в Россию, не дожидаясь конца 1994 года (к этому сроку вывоз должен был полностью завершиться).

В ответ Морозов намекнул, что российское политическое руководство ведет маршала «не туда». Шапошников в долгу не остался, не удержался от реплики: «А вас?! Кто и куда ведет вас?»

Империя после своей кончины забавлялась тем, что постоянно сталкивала лбами предавших ее политиков и генералов…

ДОСЬЕ

…Плохо скрываемая неприязнь между Шапошниковым и Грачевым стала обретать все более острые формы и после того, как президент «развел» генералов по разным углам.

Не желая даже формально подчиняться Шапошникову как Главкому ОВС, Грачев долгое время не считал нужным появляться на заседаниях, которые проводились на Ленинградском проспекте. И посылал вместо себя кого-нибудь из замов (чаще всего генерала Бориса Громова).

Я оказался свидетелем одной интриги Грачева против Шапошникова.

Газета «Красная звезда» опубликовала интервью с Главкомом ОВС СНГ, в котором он довольно толково рассказывал о стратегических задачах военной интеграции, о роли подчиненного ему Главного штаба. Хорошо зная позицию Грачева по этому вопросу, подобострастные слуги министра из Управления военного строительства и реформ подготовили на его имя паническую бумагу, в которой обвиняли газету в том, что она якобы пропагандирует взгляды Шапошникова, которые вредны для Минобороны РФ.

Вскоре появился еще один документ, подписанный заместителем начальника Управления военного строительства и реформ генерал-майором Василием Латой. В этом документе было подробно расписано, какие интеграционные взгляды проповедует Шапошников, почему они «неверны», а самое главное — как с ними надо бороться.

Я был потрясен, прочитав эту «инструкцию по борьбе с Шапошниковым». Руководствуясь исключительно благими намерениями, я позвонил по закрытой связи пресс-секретарю Шапошникова генералу Валерию Манилову и сообщил, что у меня есть «крайне важный для Шапошникова товар».

Манилов догадался, о каком «товаре» идет речь. Минут через двадцать в моем кабинете появился начальник Центра общественных связей Главкомата ОВС СНГ полковник Серафим Юшков, которому я и передал копию документа, не имеющего никакого грифа секретности. Вскоре Манилов поблагодарил меня за солидарность и поддержку.

А через несколько дней в одной из московских газет появилось очередное интервью Шапошникова, в котором он, плохо скрывая негодование, откровенно признался, что располагает достоверной информацией о том, как руководство МО РФ блокирует его усилия, направленные на укрепление военной интеграции в рамках СНГ…

В связи с этим маршал рассказывал:

— …Мне в руки попали документы, подтверждающие мои подозрения о том, что Министерство обороны России проводило целую акцию по снижению авторитета Главного командования и моего лично. Дело дошло до того, что на мои высказывания по поводу военной интеграции было заведено специальное досье…

СОВБЕЗ

У нас в Минобороны и Генштабе в то время часто ворчали: мол, у Москвы и так не хватает средств на собственную армию, а тут еще друзья просят и даже требуют помощи. А Шапошников, дескать, не хочет понимать этого. И тоже требует. Об этом нередко говорил и Грачев. Это под соответствующим «гарниром» подавали и Ельцину. Президент все чаще стал подумывать над тем, как развести сцепившихся героев августовской революции.

В начале июня 1993 года он предложил Шапошникову возглавить Совет безопасности России, мотивируя это известным аргументом: идея Объединенных Вооруженных Сил сейчас вряд ли приемлема, поскольку во многих государствах нет «настоящих армий»…

С середины июня Шапошников приступил к исполнению обязанностей секретаря СБ.

Вскоре стало известно, что Верховный Совет РФ решил обсудить и утвердить кандидатуру секретаря СБ. Шапошников не сомневался, что ВС его утвердит. Но его прокатили.

Обида маршала была безграничной. В своем письме Р. Хасбулатову он написал:

«…Обстановка, в которой довелось оказаться 30 июня, наводит на очень тревожные размышления. Она свидетельствует об устойчивом нежелании некоторых представителей депутатского корпуса преодолеть инерцию конфронтационного мышления, противопоставления законодательной и исполнительной ветвей власти»…

Хасбулатов прислал ему успокаивающее письмо, и даже предложил маршалу идти к нему в военные советники. Маршал ответил:

«…Ну о какой морали могут говорить эти люди, которые только себя и считают людьми, а остальные для них — серая масса. Как страшно, когда такие экземпляры получают властные полномочия!..»

Таким злым я его еще не знал.

А кто-то продолжал «оттягиваться» на нем: вскоре его безо всяких объяснений лишили охраны.

В конце июля 1993 года он написал рапорт с просьбой об отставке. Просьба была удовлетворена…

После очередной отставки Шапошников на некоторое время ушел в тень. Потом его фамилия замелькала в прессе — в связи с созданием Партии социальной демократии, где главенствовал идеолог бывшей КПСС Александр Яковлев.

Свое решение связать судьбу с этим политическим течением маршал Шапошников объяснял так:

«Мировая практика показывает: там, где правит социал-демократия, меньше перекосов, революций, социальных потрясений. В этих странах лучше решаются социальные проблемы большинства членов общества. Мне кажется, что именно социал-демократия в большей степени подходит для России, поскольку даже по православию нам ближе идеи равноправия, внимания к униженным, обездоленным…»

Его размышления о социал-демократии пространны, добросовестно запутанны и туманны. Как говаривал Пал Сергеич Грачев: «Учитывая среднее состояние моего ума, я ничего не могу понять».

«…Социал-демократия — это достаточно динамичный, но длительный и вполне конкретный путь, на котором каждый шаг — это и задача, и цель, и результат…»

Что-то смешное и одновременно грустное было во всем этом.

«Комсомольская правда» ядовито подкалывала: «Будет ли у маршала собственная партия?»

По Шапошникову, в России есть четыре категории чиновников из высших эшелонов власти. При этом «чиновники четвертой категории, вращаясь среди первых и вторых, горячо желают попасть в круг третьих».

Он много размышляет о судьбе России, которая оказалась не на том пути и с разбитым паровозом. Что же делать? Рецепт прост:

«Вывести пассажиров из вагонов, спокойно и правдиво все разъяснить, составить программу действий, довести до каждого его задачу и цель…»

Это сильно напоминает инструкцию Министерства по чрезвычайным ситуациям.

Маршал мечтает о новом поезде:

«В этом поезде обязательно должны быть хорошо оборудованные вагоны для нетрудоспособных, а возможно, и для тех, кто продолжает бредить реваншистскими и экстремистскими идеологиями, но их вагоны по своему оборудованию и обслуживающему персоналу могут отличаться от остальных… Убежден, именно этого и желает наш многострадальный народ…»

В одном из шукшинских рассказов есть сельский мужичок, который изобрел формулу устройства государства в виде перекрытий «X» и «У»…

РОСВООРУЖЕНИЕ

…Пока маршал вместе с Александром Яковлевым безуспешно пытался создать партию с весьма мутными политическими ориентирами, Россия начинала потихоньку забывать его имя.

Один раз его вспомнили в связи с тем, что чеченцы возжелали видеть в качестве представителя президента РФ на переговорах именно маршала, а не секретаря Совета безопасности Олега Лобова. Поговаривали, что эта инициатива исходила от Дудаева, который считал Шапошникова «человеком, с которым можно серьезно разговаривать».

Время шло, серьезного дела не было.

Видимо, он сильно мучился таким своим положением и потому время от времени напоминал о себе Ельцину.

Наконец, его вызвали и назначили. И хотя новая должность звучала громко и впечатляюще — представитель президента Российской Федерации при Государственной компании «Росвооружение», — даже тете Моте, уборщице из Генштаба, было ясно, что это дорога в сторону заката…

Придя в ГК, Шапошников разразился большой статьей в одной из газет, в которой уверял читателей, что «у вооруженцев чистые руки». И получилась неприглядная история. Через некоторое время выяснилось, что у самого директора «Росвооружения» генерала Виктора Самойлова «нечистые руки» (он утверждал, что без его ведома начислялись премиальные в валюте). Вскоре Шапошников вынужден был признать: «Не все в порядке в «Росвооружении»…»

В мгновение ока Ельцин смел Самойлова с должности, и тот был убежден, что это дело рук Коржакова. Причины держались в строжайшей тайне, чтобы контора могла сохранять приличный моральный имидж. Воруем по-русски, уходим от наказания по-английски…

Позже стали просачиваться слухи, что бывшее руководство «РВ» якобы было причастно к какой-то сделке с крупной суммой валюты, помещенной в один из коммерческих банков. Банк прогорел, валюту лишь частично успели спасти, а генерала вышвырнули из директорского кресла.

Проверка для маршала могла плохо закончиться: ему звонили и предупреждали, что пуля для него уже отлита… Шапошников не скрывал, что проверка «Росвооружения» действительно проводилась «при активной поддержке Александра Коржакова». В то время генштабовская разведка в Кремле получала сведения, что Коржаков активно стремится навести порядок в оружейном бизнесе России и перекрывает дыхалку многим из тех, кто уже, наверное, потерял счет зарубежным банкам, где размещал валюту, «наваренную» на левой торговле оружием. Наши «специсточники» сообщали из-за рубежа, что там всплыла копия письма Коржакова Ельцину, в котором Александр Васильевич уведомлял Бориса Николаевича о многих фактах оружейного бизнеса, от которого за версту разило криминалом…

Проверка «Росвооружения» закончилась тихим забытьем ее результатов. Да и сам Коржаков стал проявлять странную заинтересованность в том, чтобы угас шум вокруг компании. Правда, это можно было понять: больше шума — меньше контрактов, выгодных для России. Главное было сделано: Самойлов снят. Друг Котелкин на его место усажен.

Маршал сделал дело. Маршал мог уходить…

…За Шапошниковым прочно закрепился имидж сторонника Ельцина. Несмотря на все перипетии и даже некоторые обиды на президента, маршал по-прежнему оставался членом его команды. Это еще раз показали и октябрьские события 1993 года.

На приглашение Руцкого приехать в Белый дом ответил категорическим отказом. Но когда из Кремля позвонил Бурбулис и стал упрашивать его приехать, с готовностью сказал:

— Высылайте немедленно автомобиль!

И тут он сделал свой выбор… Под этот выбор подводил и всю систему своих зачастую путаных обоснований. Оценивая причины октябрьской трагедии, Шапошников говорил:

— Главное заключается в том, чтобы наши политические лидеры не доводили обстановку до той точки кипения, когда в целях ее охлаждения требуется вмешательство армии… Я глубоко убежден, что Вооруженные Силы не должны применяться для разрешения внутриполитических конфликтов…

Кажется, все ясно: «политики не должны доводить», «армия не должна применяться». Но по такой логике в число осуждаемых маршалом попадает и Ельцин как главный политик. Евгений Иванович признавал, что в трагедии виноваты обе ветви власти. Но словно забыв об этом, Шапошников делает неуклюжий финт:

— Когда есть силы, способные дестабилизировать обстановку, то… кто же, как не армия, должен прекратить разгул…

А Ведь в числе сил, добросовестно дестабилизировавших обстановку в России с весны 93-го, Ельцин был на первых ролях…

— Логика маршала иногда напоминала мне типичную логику идеологического наперсточника: армию применять нельзя, но если очень хочется, то можно…

Он как-то нехотя признавал: «Все происшедшее в нашей стране в течение этих двух дней — это, мягко говоря, потери на пути нашего движения к истинной демократии…»

И справедливо возмущался:

— Почему наш бедный солдат, обездоленный офицер, замороченный генерал должны расплачиваться за ошибки и амбиции политиков?.. Нет, такой «расклад» должен быть полностью исключен…

Он открыто признал, что главной ошибкой военного руководства в последние годы считал молчаливое согласие с втягиванием армии во всякого рода конфликты внутри страны. И без того состояние армии вызывало критику, говорил маршал, — а здесь еще и полицейские функции. В том, чтобы не допустить этого, он видел одну из важнейших задач Минобороны…

Но в октябре 1993-го он уже думал по-другому. Тогда Россия не слышала его протеста против втягивания армии в опасный внутренний конфликт. Он — большой мастер умолчаний.

Однажды маршал рассуждал над причинами развала СССР и утверждал: как только субъекты СССР заговорили о своем суверенитете, руководство Союза начало искать пути прекращения таких тенденций. Но делалось это с большим опозданием, с недостаточной решительностью и негодными методами…

Все верно. Но маршал явно сознательно опускает принципиальный момент: а как эту проблему пыталось решить руководство России?

Плохой вопрос, и потому его лучше не задавать. Ведь кто-то очень знакомый сказал: «Берите суверенитета столько, сколько проглотите.

Сам же Шапошников по этому поводу говорил:

«…Некоторым руководителям автономий эта идея понравилась, и они стали подыгрывать политиканам из центра».

Главным политиканом был Ельцин.

Но… замнем для ясности.

ЧЕЧНЯ

…Когда российские войска, понеся огромные потери, с превеликим трудом захватили зимой 1995 года Грозный, в Москве задумались: откуда у Дудаева такая мощная армия? Где и как чеченцы добыли такие горы оружия?

Несколько раз в связи с этим называли маршала Е. Шапошникова. Будучи министром обороны СССР, а затем и Главкомом Объединенных Вооруженных Сил СНГ он якобы не уберег оружие и передал его Дудаеву.

8 января 1995 года Шапошников решил объясниться с народом. Он дал интервью программе «Вести», в котором утверждал, что окончательную точку в передаче оружия дудаевским формированиям поставил Грачев. При этом сослался на шифровку министра обороны России от 28 мая 1992 года на имя командующего войсками Северо-Кавказского военного округа (к тому времени Грачев уже вторую неделю находился в должности главы военного ведомства и, следовательно, тоже нес ответственность за сохранность оружейных арсеналов российских частей в Чечне).

Вот этот документ:

Командующему войсками СКВО (лично)

Разрешаю передать Чеченской республике из наличия 173 гв. ОУЦ боевую технику, вооружение, имущество и запасы материальных средств в размерах:

— боевую технику и вооружение — 50 %

— боеприпасы — 2 бк

— инженерные боеприпасы — 1–2 %

Автомобильную, специальную технику, имущество и запасы материальных средств реализовать по остаточной стоимости на месте.

П. Грачев.

28.5.92 года.

Вскоре после выступления Шапошникова в «Вестях» и обнародования шифровки Грачева в Генеральном штабе в срочном порядке из архивных папок не без ведома НГШ генерала Михаила Колесникова изымаются все документы, имеющие прямое или косвенное отношение к проблеме передачи российского оружия Чечне.

На квартире Шапошникова отключается правительственный телефон, а Центр общественных связей Федеральной службы контрразведки распространяет удивившее многих генштабистов заявление о том, что сейчас вопрос об оружии не является важным и первоочередным.

Почему ведомство Степашина заняло именно такую позицию — объяснить, думаю, не сложно. Из-за разрушительных последствий частых реформ органы ФСК тогда «сдали» и не сумели предоставить властям полные данные о количестве оружия у дудаевской армии накануне ввода войск в Чечню и опирались во многом на неточную информацию нашей военной разведки (и ФСК, и наши разведорганы в некоторых документах, например, называли одинаковое количество танков у Дудаева — 42. А в мае 1995 года оказалось, что их почти 130).

Степашинская ФСК не была заинтересована в раскручивании проблемы передачи оружия Дудаеву, поскольку и на ней лежал большой грех — «уплывшие» к чеченцам стволы и боевая техника.

Такой промах тоже был одной из причин огромных жертв со стороны федеральных сил. К тому же позже выяснилось, что дудаевцам досталось не 50, а почти 95 процентов вооружений и техники. И ФСК, и МО были повязаны понятным «корпоративным интересом» и дружным фронтом выступали против Шапошникова.

18 января 1995 года в газете «Красная звезда» появилось заявление Минобороны, в котором признавалось наличие шифровки Грачева командующему СКВО от 28 мая 1992 года, но в то же время особо подчеркивалось, что то была вынужденная мера, вызванная бездействием союзного, а затем российского правительства и лично бывшего министра обороны СССР, а в последующем — Главнокомандующего Объединенными Вооруженными Силами СНГ.

Шапошников этот упрек не принял. В своих заявлениях в прессе он подчеркивал, что генерал Грачев был не только первым заместителем министра обороны СССР, но и председателем Государственного комитета Российской Федерации по обороне. Следовательно, он имел ранг члена правительства и именно поэтому и вел переговоры с чеченской стороной об оружии (Грачев выезжал в Чечню в декабре 1991-го и феврале 1992-го).

Еще в декабре 1991-го, после того как Грачев побывал в Чечне в ранге первого заместителя министра обороны СССР и доложил о положении дел, маршал отправил в войска директиву следующего содержания:

Главнокомандующему Сухопутными войсками, командующему войсками Северо-Кавказского военного округа

Прошу совместно с правительством Чечено-Ингушской Республики определить перечень первоочередных взаимоприемлемых мер, направленных на разрешение проблемных вопросов жизни и деятельности войск на территории республики, а также о призыве фаждан чеченской национальности на действительную военную службу в другие регионы страны.

Главнокомандующему Сухопутными войсками дать указание об изъятии запасов оружия и боеприпасов, хранящихся на складах воинских частей, расположенных на территории республики, и выводе их на центральные арсеналы и базы.

О принятых мерах доложить.

Е.Шапошников.

13.12.91 г.

Судя по всему, Шапошников держится за эту свою директиву в споре с Грачевым, словно за козырной туз. Но это — иллюзии. Ибо суть проблемы от этого не меняется: директива все равно осталась невыполненной. И Шапошников, как мне думается, тоже в определенной мере повинен в том, что не сумел добиться ее выполнения.

Хотя, по большому счету, что он мог реально сделать? Тогда все требования Центра в виде решений и директив были похожи уже на писк комара. Когда высшая государственная власть слаба, высшая военная превращается в ее близняшку.

Мне казалось, маршал втайне и сам понимал, что его директива для кого-то может быть неубедительным аргументом. И тогда он стал искать новые средства для спасения чести мундира в юридической сфере. Он ухватился за алма-атинскую декларацию Совета глав государств СНГ от 21 декабря 1991 года, в которой, в частности, отмечалось: «Содружество не является ни государством, ни надгосударственным образованием». Следовательно, с того момента он потерял юридическое право командовать Вооруженными Силами. И вот резюме: если оружие разворовывалось в 1992 году, то это один из субъектов России воровал у России. А тут ответственность ложится на правительство, членом которого был П Грачев. С него, дескать, и спрос…

Позицию маршала по этой проблеме во многом прояснило и его интервью газете «Московская правда» (1996.3 апр.):

«Чечня — это кровоточащая рана на теле и в душе России. И сегодня еще сложно предсказать последствия войны в Чечне… Она в значительной степени способствовала расколу общества. Еще более углубил этот раскол вопрос об оружии. На нем некоторые личности решили заработать политические дивиденды…»

Нетрудно догадаться, о каких именно «некоторых личностях» говорит Шапошников, — это Грачев.

Для оправдания своих позиций по поводу того, кто именно несет главную вину за передачу оружия Дудаеву, маршал оперирует материалами мало известного «журналистского расследования» и, опираясь на него, выстраивает свою версию истоков его конфликта с министром обороны РФ зимой 1995 года.

В России начинается война. В дело введены десятки полков, обещанные «два часа» на взятие Грозного истекли сотни раз, а потери наших войск стали серьезно беспокоить власти. Начался поиск крайних…

В «Красной звезде» в январе 1995 года появляется статья с такими словами:

«…Уже сейчас непреложен, бесспорен факт, что оперившийся хищник Дудаев вылетел из-под крыла авиационного маршала Е. Шапошникова, длительное время пользовавшегося его содействием, в том числе военно-техническим…»

Евгений Иванович прекрасно понимал откуда ветер дует… Сквозь заявление МО РФ в той же «Звездочке» просматри вался Грачев. Пошла еще одна яростная схватка героев российской демократии. Были подняты из архивов горы документов, большая часть из которых наверняка не увидит свет до той поры, когда придет время рассказать всю правду о тайнах чеченской войны. Я уже говорил, что эти документы были собраны и взяты под «особый контроль» в нашем Генштабе.

Когда назревает время больших разборок — бумажный крематорий МО пашет особенно яростно, словно мартен. Так было в 91-м. Так было в 93-м. Так было в 95-м. Так, наверное, будет всегда.

АЭРОФЛОТ

После Главкомата ОВС СНГ и «Росвооружения» Шапошников был назначен генеральным директором авиакомпании «Аэрофлот».

Уже на первой пресс-конференции после назначения вокруг маршала авиации стала завязываться новая детективная история, суть которой в том, что он неожиданно назначил своим заместителем некоего Джабаева.

О Джабаеве из «специсточников» было известно, что он «человек Березовского» и до назначения в «Аэрофлот» работал заместителем генерального директора АвтоВАЗа. Появление Джабаева под крылом Шапошникова вызвало у многих недоумение. На вопрос журналистов, почему он назначил своим замом человека, совершенно неизвестного в мировом авиационном бизнесе, он ответил уклончиво и осторожно:

— Мы все с чего-то начинали.

Начинал свой путь в большой бизнес и сам маршал, так и не ставший большим политиком.

* * *

Однажды у Шапошникова спросили:

— Евгений Иванович, если бы вам удалось в жизни сделать еще один заход, что бы изменили в своем полете?

— Ничего, — ответил маршал. — Летчики-истребители задним ходом не летают.

Ответ был из древнего арсенала летных острот.

И все же, мне кажется, власть поступила с ним несправедливо. Впрочем, о какой справедливости можно говорить? При такой власти даже гениальные военачальники будут жить и работать как временщики. Очередной всплеск околотронной возни или разоблачение проворовавшегося чиновника бросит к ногам монарха очередную жертву интриги, будь она в чине рядового клерка администрации президента или маршалом.

Весной 1997 года маршал Шапошников был назначен помощником президента России. Открылась новая страница его непростой биографии…