Крах сына и великая мечта

Летом 1952 года с Васькой случилось катастрофа. В самом конце июля состоялся очередной воздушный парад в Тушино. Коба, как всегда, присутствовал на параде. Летчики вместе с любимым сыном должны были продемонстрировать мощь страны Советов.

В это время Васька пил все больше и больше. Готовясь к параду, умудрился напиться до чертиков. Говорят, в тот день он не только не мог командовать парадом, но и ходил с трудом. Командующий дальней авиацией Руденко и главком ВВС Жигарев, посовещавшись, решились тихонечко отстранить пьяного Василия от руководства.

Парад прошел великолепно. Самолеты выделывали чудеса в воздухе, демонстрировали новую технику. Помню, по окончании парада Руденко и Жигарев прошли, как обычно, к Кобе. Он поблагодарил всех участников парада и спросил, где главный герой, командующий парадом Василий. Кобе конечно же доложили, что Васька нездоров и после парада уехал домой. Коба все понял: Васька «болел» теперь очень часто. Но сделал вид, что поверил, во всяком случае сказал сокрушенно:

— Жаль, парад нынче удался на славу.

После чего все члены Политбюро, руководители армии и ВВС отправились на Ближнюю.

В разгар застолья в Большую столовую пожаловал… Васька!

Видимо, узнал, что празднуют, и, как это бывает с пьяницами, потянулся к застолью.

Надо было видеть Василия, с трудом державшегося на ногах… и лицо Кобы!

— А вот и я, — весело и пьяно объявил Васька.

— Что это с тобой? — спросил Коба.

— Я отдыхаю, — испугался Васька.

— И часто так отдыхаешь?

Васька молчал.

Коба повторил, уже обращаясь к главкому Жигареву:

— И часто этот, с позволения сказать, генерал так отдыхает?

— Бывает, к сожалению, — глухо ответил Жигарев.

— Да пошел ты на хуй! Как ты смеешь, говно?! — в бешенстве заорал на него Васька.

Вспыхнули желтые глаза Кобы. Он стал страшен.

— Вон отсюда! — коротко приказал он.

Васька испуганно поплелся из зала.

На следующий день я снова был у Кобы на Ближней.

Он молча ходил по комнате. Потом сказал:

— Генерал снят со всех постов. Будет слушателем в Военной академии… там посмотрим.

У него не было выхода, мой друг Коба обязан быть справедливым товарищем Сталиным, одинаково строгим отцом всем военным. Хотя Ваську официально никто, по-моему, не наказывал. Он как бы ушел в Академию на время — поучиться, повысить квалификацию.

Конечно же, Коба понимал, почему так пьет Вася. Его слабый сын смертельно боялся того, что с ним неминуемо случится, когда не станет старого отца… Оттого старался забыться, заливал страх вином. Коба знал, что Васька прав: его старые соратники тотчас избавятся от его сына, слишком многое он о них знает.

Думаю, это было еще одной тайной причиной, почему Коба решил их всех убрать.

Коба в тот день долго молчал, но я чувствовал: он очень хочет что-то сказать. Наконец заговорил:

— Заметил, с какой радостью Мингрел и все они… — (Политбюро), — и эти надутые фанфароны… — (военные), — забравшие большую волю в войну, смотрели на его унижение? Даже не старались скрыть. Неискренние они люди… Всех надо менять. Все не годятся… — и, помолчав, добавил выразительно: — для великой задачи.