Глава 25

Прошло два дня. Я не находил себе места, бесконечно представляя: допустим, анализ крови вновь станет приемлемым для участия в клиническом исследовании. Я привезу Жанну в неприметное здание в нескольких кварталах отсюда, улыбчивый человек поприветствует нас в вестибюле, мы поднимемся на пятый этаж. «Ваше имя? Фамилия доктора? Вот номер вашей очереди. Присядьте где вам будет удобно. Вас вызовут».

А дальше?

Дальше Жанну пригласят в кабинет, коляску перехватит незнакомая медсестра с пластмассовой улыбкой и увезет ее по длинному коридору в один из бесчисленных одинаковых с виду кабинетов. Что с ней будут там делать? Как она сможет постоять за себя? Да и что же это, черт возьми, за добровольный эксперимент над собой без понятных перспектив?

В записной книжке я отыскал телефон Юлии Любимовой, того самого научного сотрудника клиники в Лос-Анджелесе, которую так горячо рекомендовала мне мама Насти Хабенской, и набрал номер.

— Не делайте этого. Это исследование погубит ее.

— Что?

— Препарат, который вам предлагают, известен с восьмидесятых годов прошлого века. Это не революция. За ним нет будущего. И тем более с ним нет будущего у Жанны.

— Все знакомые нам врачи утверждают, что это единственный и последний шанс на выздоровление…

— Ложь. Вам следует прилететь в Лос-Анджелес. Если кто-то и может помочь вам, так это мы.

Всё, что говорила мне Юлия в течение нескольких коротких минут, напрочь перечеркивало все наши усилия и надежды последних нескольких месяцев.

— Я могу выслать вам диски со снимками МРТ, чтобы вы взглянули?

— MRI! Правильно произносить не МРТ, вы в США, а не в России. Здесь говорят MRI.

Я рассвирепел. Она еще будет учить меня говорить по-английски? Речь не о моем произношении, а о здоровье моей жены.

— Спасибо! Хорошего дня.

Возьми себя в руки, говорю я себе. Не время для эмоций. Нужно разобраться, кто этот человек и почему она так уверена в том, что говорит. Что это — реклама очередного госпиталя? Желание заработать на нашей беде? Или научный интерес, который сильнее коммерческого? Звоню снова.

— Юлия, кто вы?

— Я научный сотрудник клиники Cedars-Sinai. Как и клиника, в которую вы обратились в Нью-Йорке, мы проводим клинические испытания. Больше двадцати лет я работаю в паре с нейрохирургом по имени Кейт Блэк и поэтому знаю, о чем говорю. Если вы хотите знать мое мнение, — вас водят за нос. Вы попусту теряете время. Вам нужно прилететь к нам в Лос-Анджелес.

— Это исключено. Вы не представляете, чего нам стоило добраться до восточного побережья. Боюсь, второй перелет Жанна не выдержит.

— Постарайтесь прилететь.

Я звоню врачу, который три дня назад почти утвердил участие Жанны в клиническом испытании. «Сейчас я не могу ответить на ваш звонок, оставьте сообщение после звукового сигнала». Звоню еще и еще. «Прошу, срочно перезвоните, это чрезвычайно важно». Но нет, до нашей судьбы никому нет дела. Рабочий день в клинике оканчивается в 5 часов вечера. Пациенты будут ждать до следующего утра. Не ответит он мне и на следующий день, и через два дня.

Опять говорим с Юлией:

— Вам нужно другое. Вам нужно то, что есть у нас.

— Но что ЭТО?! — кричу я в трубку, не в силах сдержать отчаяние.

Мы только прилетели, уже сняли квартиру рядом с клиникой, рассчитывая на долгое лечение. Жанна верит в этот загадочный препарат СТО. Как возможно опять всё переиграть? Если мы уедем, то пропустим начало клинических испытаний, и тогда об участии в них можно будет забыть, шанс будет упущен. И ради чего? Почему я должен поверить Юлии из телефонной трубки? Ведь даже не понятно, что именно она нам предлагает. Как я объясню это Жанне? И даже если она согласится, как вообще возможно туда долететь? Мы не можем просто «смотаться» туда и обратно — она не в том состоянии. От одной мысли об аэропорте мне становится дурно. И почему, в конце концов, я должен думать об этом один? Нет. Это авантюра. Мы никуда не летим.

Рассылаю письма с просьбой о помощи всем знакомым врачам: «Что вы знаете о Cedars-Sinai?» — «Первый раз слышу… менять Sloan Kettering? Исключено. Это лучшая клиника в мире…», «…думаю, в Нью-Йорке вы в единственно надежных руках…»

Пытаюсь говорить сам с собой, прислушаться к внутреннему голосу. Ты доверяешь врачам, которых вы встретили в Нью-Йорке? Признаться, они не произвели на меня впечатления. Скорее нет. Мне страшно. Ты доверяешь Юлии? Как я могу? Я слышу о ней первый раз в жизни. Лететь на другое побережье, хвататься за призрачный шанс на «очередное передовое лечение»? Мы встретили уже слишком много людей, которые хотели нами манипулировать. Вспомнить медицинских посредников, вспомнить Японию. Им были нужны только деньги. Но Юлия не посредник, а научный сотрудник. Тогда почему все ученые в нашем окружении говорят, что не знакомы с клиникой, в которую нас приглашают, и убеждают нас остаться? Тогда почему так неспокойно? Почему так тяжело отмахнуться от этого предложения? Абсурд.

Инна, мама Насти Хабенской: «Прислушайтесь к Юле. Я знаю, что если кто-то и мог спасти мою дочь, то только госпиталь в Лос-Анджелесе».

Что же мне делать? Что_же_мне_делать?

Вновь Юлия: «Дмитрий, вам крупно повезло. Как говорится, если Магомет не идет к горе, гора идет к Магомету. Доктор Блэк на два дня прилетел в Нью-Йорк, ему вручают “медицинский Оскар”. Вам следует встретиться с ним. Не забудьте снимки. Запишите телефон».

Не задавая лишних вопросов, звоню секретарю. Она называет адрес модной гостиницы в Сохо, где остановился доктор. «Встреча может состояться через час». Разумеется, мы будем. Уже привычно укутываю Жанну слоями одежды, усаживаю ее в коляску, укрываю сверху платком — за окном снегопад. Поскальзываясь на свежем льду, с огромным трудом толкаю непослушную тяжелую коляску к ближайшей дороге и останавливаю такси. Жанна не может ни встать, ни самостоятельно сесть в машину. Поднимаю ее из кресла, еле удерживая на скользком асфальте, и переваливаю в салон, на заднее сиденье. После кое-как впихиваю кресло в багажник и прыгаю в машину. Итак, мы едем на встречу к таинственному доктору!

— Как ты, дорогая?

— Держусь.

— Потерпи, прошу. Просто потерпи. Это важно.

Стемнело. Автомобиль тормозит у входа в отель. Портье услужливо открывает дверь. Изысканный входной ансамбль. Вокруг загадочный полусвет. Музыка. У входа толпятся элегантно и со вкусом одетые люди: господа в непринужденных костюмах, изящные дамы на каблуках, в мехах, наброшенных на вечерние платья. Ухоженные тонкие пальцы держат бокалы ледяного шампанского. Их ждет прекрасный вечер, флирт, загадочные улыбки дам, манеры джентльменов, танцы, непринужденный смех — красивая жизнь ночного Нью-Йорка. Какой сегодня день? Разумеется, пятница.

На глазах удивленной публики вытаскиваю и раскладываю инвалидное кресло. Руки в дорожной грязи, свитер выбивается из-под рукавов куртки, пот заливает глаза. «Любимая, кажется, мы по адресу. Будешь чувствовать себя в своей тарелке. Извини за дресс-код», — подбадриваю я Жанну.

— Добрый вечер, вы в списке?

— Нам назначена встреча.

— Бокал шампанского?

— Спасибо, не сегодня.

Кажется, никогда еще мы не чувствовали себя такими чужими и неуместными на этом празднике жизни. Стащив пуховики, шапки, свитера, мы, нелепые и беззащитные, забились в дальний темный угол (о господи, кажется, мы стоим под картиной Ротко), чтобы не привлекать внимания.

Коротая время, набираю в поисковике телефона «Доктор Кейт Блэк». Почему я не сделал этого раньше? Читаю и холодею. Журнал Esquire включил его в список самых важных людей XXI века. Журнал Time поместил его фото на обложку специального номера под названием «Герои в медицине». 250 нейрохирургических операций в год, 4000 проведенных операций к сорока шести годам. Похоже, этот доктор и правда звезда.

Больше ничего не успеваю узнать. Из открывшихся дверей лифта выходит высокий, ростом под два метра, темнокожий мужчина. На вид ему пятьдесят — пятьдесят пять лет. Плавные, но уверенные движения. Худощавое лицо активно следящего за своей внешностью человека. Он очень спокоен. Ищет глазами.

— Добрый вечер. Доктор Блэк?

— Здравствуйте.

— Спасибо, что согласились с нами встретиться.

Блэк пожимает нам руки. «Вы принесли диски?» Он загружает снимки в лэптоп, рассматривая изображения прямо в холле отеля, не обращая ровно никакого внимания на окружающее веселье.

— Вы слышали что-нибудь об иммунной терапии?

— Едва ли.

— У меня есть для вас предложение. Считаю, это единственное, что может помочь Жанне.

— Что именно?

— Препарат Yervoy. Иммунный модулятор. Дмитрий, я сразу должен вас предупредить: это дорого. Вы готовы?

— Думаю, да.

— Послезавтра я возвращаюсь в Лос-Анджелес, где покажу эти снимки коллегам, после чего свяжусь с вами.

— А как же наш trial в Нью-Йорке?

— Не губите ее.

Прощаясь, я отвел Блэка в сторону.

— Доктор, я должен спросить. Вы говорите об излечении или продлении жизни?

В этот момент мне показалось, будто мы стали с ним одного роста. Глядя мне прямо в глаза, он ответил, не пытаясь играть, не стараясь вводить в заблуждение, ответил твердо, но с нескрываемым сочувствием:

— Продление жизни…

Я не спросил тогда, на сколько этот чудодейственный препарат может продлить жизнь Жанне. Да и сама встреча не предполагала более обстоятельных разговоров. Неожиданно для себя, привыкшего дотошно впиваться в суть каждого медицинского диалога, я почувствовал, что даже этот ответ, который сложно назвать обнадеживающим, почему-то меня удовлетворил. Блэк будто не позволял строить иллюзий и одновременно давал понять — решение есть, Жанне можно помочь. Впервые за долгое время ответ врача меня успокоил.

— Любовь, ты знаешь, я поверил ему.

— …И я тоже.

— Неужели теперь Лос-Анджелес?

— Почему бы и нет…